Лин Петрова
На перекрёстке трех миров. Книга 1. Хранительница
– Мне нужно – твердо ответила я.
– Покумекаем давай – он задумчиво обхватил двумя пальцами подбородок, шевелил бровями, кривил рот.
– Вырезать можно из дерева?
– А то! Можно. Что я раньше не додумался? – Игнат смотрел на меня – Мне сошьешь с пуговицами, как дома?
Получив мой утвердительный ответ, он занялся делом.
Отдельные детали сразу покрасила и повесила на просушку. Игнат уже вырезал квадратные пуговицы, проделав в них дырочки. Перед этим проколов себе пару пальцев, тихо матерясь. В общем, все заняты. Лина надела новое платье со счастливой улыбкой и крутилась на месте, высоко подняв руки. Смотрите, мол, на меня, какая я красивая.
Я пододвинулась к Игнату и тихо спросила:
– Слушай, а как начальник этот узнал, что дети не мои?
– Тут, понимаешь, закавыка одна есть. Когда женщина беременеет, между ней и ребенком постепенно развивается связь. Эта связь растет и крепнет со временем. Щас покажу.
Он обернулся и крикнул:
– Люся. Иди сюда!
Люся вышла из дома.
– Покажи руку Ритке, насчет детей.
Она понимающе кивнула и высоко закатала левый рукав. На левом предплечье был красивый золотистый рисунок в виде тоненькой полоски. Рисунок изящной змейкой обвивал руку, образуя замкнутый круг. Я приблизила лицо поближе, чтобы рассмотреть рисунок. Изящные маленькие веточки с листочками переплетались друг с другом, и только в одном месте одна веточка была длиннее всех, выбиваясь из общего рисунка. Я осторожно провела пальцем. Рисунок как будто светился изнутри слабым золотистым свечением.
– Это татуировка такая?
– Какая татуировка, Рита? Рисунок сам по себе появляется, я же тебе объясняю – кипятился Игнат – Как только женщина понесёт, на коже начинает проявляться рисунок, и как крепнет связь между матерью и ребенком в течение девяти месяцев, так и отметка крепнет. Он замыкается, как только рождается ребёнок. Ясно?
Я на всякий случай махнула головой. Ни фига не ясно. Рисунок какой-то и как он появляется? И зачем это вообще нужно? Есть ребенок и есть, кому какая разница? А с другой стороны есть же на земле кукушки бессовестные, дурят парням голову, а у самих куча детей у государства. А так все по-честному, и говорить ничего не нужно. Глянул и всё понятно.
– Люся, а почему здесь одна веточка выбивается из общего рисунка?
Она довольно улыбнулась:
– А это дочь меня скоро порадует потомством. В столицу она замуж вышла. Соскучилась я по ней – вздохнула она – Уговариваю своего то поехать, навестить, дел говорит полно – махнула она рукой.
Я шила, склонив голову и думая о новой информации.
Тут я решилась поговорить с Игнатом, ближе подвинувшись к нему:
– Игнат, а усыновление есть здесь? – как можно равнодушнее спросила я, скрывая эмоции.
Он задумчиво помолчал:
– Не принято как-то. Здесь ведь как – если ребёнок остаётся без матери, отец воспитывает. Если родители погибают как у твоих – он махнул головой в сторону детей – Родственники по крови должны взять на себя такую ответственность. Так как из одного рода, значит. Если и таковых не нашлось, путь им в столицу. То, что должны были дать им в семье, ну знания там, ремесло, детям предоставляется возможность обучения в столице. Здесь ведь нет школ, как видишь. Поэтому отец к сыну ремесло своё и умение передаёт. А дочь от матери всему обучается.
– А если совершенно посторонний человек захочет взять на себя такое обязательство?
– Редкость большая. И вот почему. Рисунок помнишь? – он поднял брови.
Я утвердительно махнула головой.
– Это ведь не просто так. Если кто захочет чужого взять, произносятся слова, о том, что она берет на себя ответственность за этого ребенка, а ребенок должен подтвердить своё согласие. Чтобы обдуманно все это было и один раз и навсегда. Отменить уже ничего нельзя.
А вот это как раз и правильно, думала я. А не как у нас дома. Взял ребенка из детского дома, а потом возвращают, не подошёл он нам, мол. Ну как может ребенок не подойти, спрашивается? Вы же не ботинки себе выбираете?
Игнат продолжал:
– И как только слова произнесены, начинает формироваться связь и рисунок соответственно. Но не за девять месяцев, как обычно, а сразу. Боль говорят страшная. Одна, помню, взяла. Выла, сутки и по земле каталась. Говорит, как будто на живую по кусочкам разбирают. Лучше б, говорит, ещё двоих родила. Да ничего, отошла потихоньку, растит дитё.
Игнат продолжал:
– Не просто Хранительница всё задумала. Любая мать своего ребенка на расстоянии чувствует. Потерялся он, допустим, в лесу, только она и может найти по этой своей связи.
Я кивнула.
– А с отцами-то что, интересно. У отцов тоже такой рисунок на руке?
Он глянул на меня, хмыкнул, вытер нос рукавом, облизал губы:
– До чего любопытная ты, Ритка – он обречённо вздохнул – Есть и у отцов такая фиговинка. Только не на руке – он замолчал и отвернулся.
Чего мнётся, спрашивается?
– А где? – разворачивая его к себе.
И, как говорится «ничего не предвещало…»
– Там! – буркнул он, отворачивая голову.
– Где там-то?
Игнат глубоко вздохнул, смотря мне в глаза, затем опустил глаза вниз и многозначительно подвигал бровями.
Я сначала хмурилась, пытаясь расшифровать его молчаливую информацию, но, когда смысл сказанного начал доходить до меня, я широко открыла глаза, смотря на Игната. Он многозначительно кивнул.
Давно я так не смеялась. Истерика. От смеха начали болеть мышцы живота, я хваталась за ребра, пытаясь унять спазмы, но успокоиться все равно не могла. Хранительница, за что ты так этих бедолаг наказала, думала я, постанывая.
– А что? Вернулся с длительного похода и прямо на пороге предъяви свою невиновность – перевела взгляд на столичных, представила эту картину, и снова закатилась.
Рукой схватилась за лицо, пытаясь вернуть на место расползающуюся улыбку. На нас уже начали поглядывать столичные, пытаясь узнать о предмете истерики.
– О предмете – подвывала я.
Петрович, глядя на меня, улыбался. Но вспомнил, что он тут старший как-никак, неловко видать ему стало. Он многозначительно махал указательным пальцем в воздухе:
– Ритка, ты давай это, не дури, давай. Хватит уже, в самом деле.
Я припала ему на плечо. Он приобнял меня одной рукой, загораживая от мужиков. Я вцепилась в него двумя руками за рубаху, спрятав лицо у него на груди. Мои плечи тряслись, я судорожно вдыхала, а слёзы лились уже непрерывным потоком.
– Петроооович. Я сейчас лопну – всхлипывая, прошептала – А если места не хватит? – зашлась я.
Он повернулся к мужикам и спокойно сказал:
– Это мы о доме разговаривали. Все хорошо.
Вернусь домой и расскажу своим, тогда Ромке капец. Алька его до инфаркта доведет.
Села на лавку, повернувшись ко всем спиной. Не могу пока что на мужиков смотреть, иначе снова смеяться буду. Долго вздыхала, приходя в чувство. Рот время от времени расплывался в улыбке.
Я чуть отклонилась назад и шепотом спросила:
– Игнат. У тебя же есть ребёнок. У тебя тоже что ли? Извини, конечно, за любопытство.
– Нету Рита. Дочь же в нашем мире. Здесь детей нет.
Уже начало темнеть. Все подходили ближе к костру и рассаживались. Я тоже придвинулась, мне хотелось сшить сегодня как можно больше, чтобы завтра Марк надел свою рубашку.
Люся подошла ко мне:
– Рита. Хозяйка животного огромную благодарность тебе передавала. Как справилась-то? Молодец прямо. Она говорит, проси, что нужно.
Я махнула головой, принимая благодарность:
– Скажи ей, если это возможно, то обувь мне и детям. Нам в дорогу идти, наша уже стопталась.
Она всплеснула руками:
– Вот я дура. Сама не подумала. Сделаем, Рита, сделаем. И одежду ещё справить нужно. Хотя ты и сама мастерица, как я погляжу. Здесь ведь так не разукрашивают. Ну, вышивку если. А тут такая красотища. Научишь?
– Конечно. Только никому не рассказывай технологию. Бизнес здесь свой наладишь.
– Чего?
– Дело, говорю, наладишь. Если все будут знать, как красить, прибыли же не будет правильно?
Она кивнула головой.
– Когда делает один, тем ценнее продать можно. Поняла?
Она опять кивнула.
– Подумай только, насчет краски. Должны быть ещё растения, с которыми красить можно. Там ещё что-нибудь вспомню.
Вышли мои заспанные животные. Мелкий широко открывал рот, предъявляя народу свои острые зубы. Хил сонно моргал, отыскивая меня взглядом. Заметив меня, двинулся в мою сторону. Мелкий потрусил за ним.
– Что пришли? Стыдно стало, да? Я волновалась, искать ходила с детьми.
Я шила и обиженно разговаривала с ними:
– Это ты, Мелкий, воду мутишь. Думаешь, взрослый стал? – заглядывая в его глаза. Он чуть прикрыл глаза, склонив голову набок.
– Морда ты наглючая.
Я повернула голову к Хилому:
– А ты наверно за ним попёрся, да? – он опустил голову вниз.
Я погладила его по голове:
– Да не сержусь я на тебя. Ты очень умное животное. За ним пошёл, чтобы беды не случилась, да?
Он поднял морду, преданно заглядывая в глаза и лизнул в щёку.
Я кивнула:
– Ну, так я и думала. Ты в следующий раз хватай его и тащи домой. Вот только как его схватишь теперь, теленка этого? – окидывая взглядом Мелкого. Он растет как на дрожжах. Теперь он доходил мне до бедра. Еды теперь хватает, вот и набирает своё.
Я подняла голову. В полной тишине на меня смотрели десятки глаз. Я спокойно обвела всех взглядом. Объяснений даже не ждите. Все вопросы к Петровичу. И отвернулась.
Петрович объяснял, махая руками. До меня доносились только обрывки его фраз.
Вот и хорошо. Молодец земляк, освободил меня от этой обязанности. А то мне ещё в столице сто раз рассказывать.
Рубашка была практически готова, осталось только завтра петли сделать для пуговиц.
Уже стемнело, вокруг костра расселся народ.
Игнат опять обсуждал что-то со столичными. Они склонились над картой. Подойти, посмотреть что ли? Мне же интересно. Я тихонько встала и подошла, пытаясь заглянуть через плечи. Заглянешь туда, как же. Шкафы такие, что не обойти, не перепрыгнуть. Тут обернулся чернявый и заметил меня. Я смело встретила его взгляд, ну пошлёт, так пошлёт. Он чуть отодвинулся в сторону, освобождая мне место. Я протиснулась и замерла в восхищении.
На столе был живой рисунок, который шевелился и двигался. Видны были все рельефы, леса и пригорки. Вот озеро – его зеркальная поверхность едва плескалась, как от дуновения ветра. Я замерла в восхищении. И так захотелось потрогать – протянула руку и опустила прямо в озеро, а когда поднесла ее к лицу, то увидела, что она мокрая. Чудо – не иначе. Улыбнувшись, посмотрела на окружающих и с любопытством стала рассматривать план. Так, а где тут озеро наше? Вот, наверное, другого поблизости не видно. Это селение. На рисунке были разбросаны множество селений. Почему, интересно, по краям карты она чёрная? Спросить нужно будет. Я начала прислушиваться к обсуждению. Говорили о Диких. Оказывается, к нам в селение пришла только часть отряда. Другая пошла окружным путём, в поисках Диких. Когда отряд объединится, они пустятся в обратный путь.
– Рита, попробуй определить, куда тебя выбросило – Игнат пробрался ко мне.
– Давай вместе, Игнат – я водила пальцем по карте – Это наше озеро, так? Это, я так понимаю, селение, откуда дети. Правильно?
Он кивнул головой.
– Это мы с детьми такой крюк от страха сделали? – я покачала головой – Покажи мне теперь, где я Хила спасла?
Он показал совершенно в другую сторону. Не фига ж себе. Это я тут петляла, что ли?
– Точно не знаю, Игнат. Но это первое селение, встретившееся на моём пути. Значит, где-то неподалёку. Подожди. Лес же был с гладкими стволами. Ты сказал это лес последнего пути. Там на поляне я и очнулась.
Мы посмотрели на карту. Игнат с Чернявым переглянулись. Ну что опять не слава богу?
Начальник задумчиво опустил голову, нахмурив брови.
Никто не собирался ничего объяснять.
* * *
Еда была готова. Игнат радостно потёр руками, оглядывая мужиков:
– А не хлопнуть ли нам винца, для поднятия…
– Кольца – ляпнула я, не подумавши. Игнат укоризненно покачал головой. Я опустила глаза, улыбнувшись. Точно по башке получу, пора уже в моём возрасте посерьёзнее быть.
Мы с детьми сели с краю. Лина подлезла мне под левую руку, обняв руками. Она подняла своё лицо, заглядывая в глаза:
– Спасибо, Рита.
Понравился, стало быть, мой подарок. Я поцеловала её в лобик. Марк сел справа, прижавшись к моему боку. Я приобняла его правой рукой. Так мы и сидели, смотря на костёр. Хорошо-то как.
Притащили небольшой бочонок с вином. Налили и мне небольшую кружку. Я пригубила прохладный напиток и зажмурила глаза. Необычайный букет разных вкусов распространились во рту, я перекатывала вино, пытаясь описать ощущения. Вот сладкий вкус перекликался со слегка горьковатым, нежный – с тонким ароматом мяты. Запахи, перемешиваясь, образовали тонкий еле сладкий аромат сотен фруктов и трав. Я сглотнула. Вкуснотища. Осталось приятное послевкусие.
У нас дома, наверное, на вес золота продавали бы такое вино.
Я открыла глаза. По телу разливалась приятная слабость, все мысли растворялись в ночной темноте. Не хотелось ни думать, ни шевелиться.
Постепенно костёр догорал, разговоры потихоньку стихали и народ начал расходиться. Я уложила детей спать. Сама с животными отошла подальше от посторонних глаз, села под дерево, достала коробок спичек и сигареты, закурила и закрыла глаза. С наслаждением затянувшись, вдохнула, наполняя легкие горьковатым дымом. Так и сидела в тишине, наслаждаясь одиночеством и ночью. Когда открыла глаза, чуть не заорала. На меня смотрели пять пар глаз. Среди них глаза Чернявого и Петровича. Я судорожно переводила взгляд от одного к другому: «Что опять случилось?
Петрович хлопнул Чернявого по плечу:
– Всё нормально. Курит она.
– Курю, кому какое дело?
Петрович сел на землю рядом со мной, вытянув ноги:
– Прибежал патрульный. Орёт, девка там ваша дымится. Мы и подорвались. Здесь такое безобразие не принято, вот и всполошились – смеясь, сказал он.
Чернявый, окинув меня взглядом, отдал короткий приказ, и они ушли.
– Дай и мне сигарку, что ли, раньше-то баловался.
Так и сидели мы с Петровичем, вдвоем дымились в тишине.
– Что там с родственниками детей, Петрович? Узнал, где живут?
Он угукнул, пошевелившись на месте:
– Узнал. Это не в моём краю. Там свой староста. Идти по направлению столицы нужно.
– Так что я сижу? Собираться, наверное, с детьми нужно? Но если честно, не хочется никуда идти. Хорошо здесь.
– Вот и не торопись. С отрядом уйдёте. Может, и мы с вами пойдём. Люся слезами просит поехать дочь навестить. Уважить нужно супругу свою.
Я облегченно вздохнула. Во-первых, ещё здесь побудем, во-вторых – не хочется расставаться с земляком. Он, как будто связующее звено между мной и домом и моими воспоминаниями о родине.
* * *
На следующий день мы с Люсей пошли в лес добывать краску. Переходили от растения к растению, от дерева к дереву, внимательно осматривая и растирая в руках листочки. Обнаружилась желтая, красная и фиолетовая краска. Я потерла руками. Это ж сколько я красивого сделать смогу. Не сидеть ведь сложа руки. Неизвестно, сколько здесь пробуду. Хоть что-то хорошее после себя оставить.
Мы вернулись домой. А тут местные, узнав о моем занятии, потянулись за помощью. Так и прошел мой день: осматривала, шила и красила.
Рубашка получилась знатная, Марк с восторгом надел её, заулыбался, а потом подбежал, обхватил двумя руками и прижался ко мне. Я погладила его по голове. Вот и хорошо. Так приятно стало на душе.
Вечером, когда в очередной раз все собрались у костра, я спросила.
– А кто такие Дикие? И почему у них такой вид?
Чуть помолчав, рассказ начал чернявый начальник:
– Как раз, когда погибла Хранительница, начало что-то происходить с Силой. Спонтанные порталы стали образовываться в самых разных местах. И начали к нам лезть все, кому не лень. А эти, вообще нашли себе лазейку и целыми отрядами пролазят. У себя им тесно стало, вот и хотят нас завоевать. Хотели здесь жить припеваючи, ничего не делая. Живут грабежами. Потому и угоняют женщин и детей, что сами не могут размножаться. Женщин пользуют, детей под себя воспитывают.
Я передёрнулась. Мерзость какая.
Игнат кивнул головой, подтверждая рассказ:
– Была одна девушка, которая смогла вернуться. Истерзанная вся – Игнат замолчал – Повесилась. Не смогла жить дальше.
Повисла гнетущая тишина.
– Тяжелые времена настали для нас. Раньше Хранительница все контролировала. Мы все молимся, чтобы вернулась сила её – продолжил Игнат.
Я заинтересованно повернулась к нему:
– А что случилось с её силой?
Чернявый посмотрел на меня.
– Чтобы хозяйничать здесь и вести все дела, Хранительница оставила здесь свою дочь. Плоть от плоти, как говорится. И дала ей часть своей силы. Род продолжался, и сила переходила от матери к дочери. Так и было много веков подряд. Но несколько десятков лет назад всё изменилось.
За все время существования миров, много нечисти скопилось во всей вселенной, они пробирались в миры и наносили невосполнимый вред. И решено было устроить неформальную встречу правителей разных миров, для объединения против борьбы с этой нечистью.
Решено было организовать встречу в одном их миров. В каком – никто не знал, информация не разглашалась.
И одним их условий приезда на встречу – без армии и оружия. С одной стороны, это правильно. Если все с воинами приедут – какой разговор может быть? Да и не нужное внимание врагов привлечёт. Все-таки очень удобная возможность одним махом прикончить правителей и захватить их миры. Так что, чтобы больше доверия было, поехали с семьями.
В общем, последняя из рода со своей семьёй, мужем и крохотной дочерью, отправилась на встречу. С собой никого не взяли, только няню для дочери. Время и место отбытия никто не знал. Сначала приходили сведения, что всё хорошо. Много семей, много детей. Детвора перезнакомилась между собой, носились целыми днями вместе. Взрослые поощряли. Для будущего, говорят, хорошо. Может и по-родственному наши миры соединятся. А потом наступило тревожное затишье – он надолго замолчал.
Никто не посмел нарушить эту тишину. Все смотрели в землю, нахмурив брови.
Наконец он заговорил:
– Сгинула последняя из рода со своей семьёй. Деревья их жизней погибли. Сама Хранительница закрыла все порталы, чтобы угрозы для нашего мира не было. И никаких известий с других миров.
Он опять замолчал.
– Одна надежда, что дочка осталась жива. Только её маленькое деревце осталось после гибели наследницы. Пока Дерево растет и крепнет, а у ваарцев теплится последняя надежда, что когда-нибудь маленькая наследница вернётся в свой родной дом и наведет здесь порядок.
Мне стало так их жалко. Целую семью извели, сволочи. А как там, в другом мире маленький ребёнок? Её прямо совсем жалко стало. Так, а при чем здесь сила-то?
– А Сила как же? – не удержалась я от вопроса.
– Если бы наследница погибла здесь, сила сама вернулась бы к Хранительнице. А они погибли за пределами нашего мира. Если её дочь жива, остаётся только надеяться, что силу приняла её дочь. Только пользоваться ей пока не сможет.
– А как вы узнаете, что она вернулась?
Игнат заворочался:
– Что уж ты, Рита. Неужто Хранительница дочь свою не узнает. Глупости прямо говоришь.
Да, действительно, какое мне дело до их начальства. У меня своих забот вон полный рот. Добраться до столицы, там и домой, думала я. Наверное.
* * *
На следующий день вернулась вторая часть отряда. Стало шумно и тесно. Лязгало оружие, ребята шумно приветствовали друг друга, переговариваясь.
Я смотрела на них. Все равны как на подбор. С ними дядька Черномор. Это Чернявый значит. Нужно хоть спросить, как его зовут. А то Чернявый, да Чернявый.
Альку бы сюда. Все слюной изошлись бы.
Кстати, мне интересно, почему оружие разное? Позже узнаю. Здесь столько нового для меня – пока есть возможность нужно обо всем расспросить. Кстати, если отряд воссоединился, значит скоро в путь. Нужно свою сумку проинспектировать, а то расслабилась на казённых харчах. Вот этим и займусь – тряхнула я головой.
Сумка лежала в углу. Вытряхнув её содержимое, начала перебирать. Маникюрный набор, влажные салфетки ещё остались. Мыло в мыльнице. Женские штучки для интересных дней, полотенце. Кстати, зубная паста заканчивается, нужно у Люси спросить, чем они пользуются. Это что такое? Я развернула небольшой сверток и в недоумении уставилась на него. Купальник, причем откровенный. Красивый гарнитур цвета морской волны, на бюсте блестками рисунок в виде летящей чайки. Алька, зараза. Когда успела сунуть? Отдохни, говорит, на полную катушку. Забудь о всех проблемах, флиртуй и отвечай на ухаживания. Я, так понимаю, купальник должен этому поспособствовать.
Я грустно улыбнулась. Почему-то у нас у троих не складывалась личная жизнь. Вроде и не дети уже, пора семьями обзаводиться. Ромка с головой окунался в отношения, в радостном предвкушении – вот это точно моя половинка. Через месяц-другой он становился мрачным, и мы понимали, опять мимо. Понять, что же ему нужно, было невозможно. Мы и не пытались. Взрослый человек, уж разберется как-нибудь. Сначала он таскал своих подруг для знакомства с нами, но позже я попросила прекратить данную практику. Их было столько, что голова кругом шла, а имена уже не запоминались. Вот когда найдешь одну единственную, милости прошу. Он угрюмо отмахивался и пытливо смотрел на нас с Алькой.
Я гневно грозила ему кулаком. Даже и не думай. Для меня ты как брат, ближе и роднее вас с Алькой у меня никого нет. Дружба заканчивается ровно тогда, когда начинается секс. Я чистую дружбу, проверенную годами, на кратковременный секс, не меняю. Даже на долговременный.
Алька с осторожностью вступала в отношения, внимательно присматриваясь к потенциальному партнёру. Желающих на такую красоту было много, с деньгами и без них, с властью и без неё, женатые и холостые. Предложения поступали и о замужестве и просто о денежном содержании.
Как говорила Алька:
– Нужно перелопатить кучу навоза, чтобы найти один жемчуг.
Время шло, жемчуг всё не находился. Сколько раз она плакала на моём плече, всхлипывая и размазывая слезы по лицу:
– Козлы! Какие козлы! – стонала она от разочарования. Я молча кивала, прижимая её голову к себе, поглаживая пепельную гриву волос.
Я вообще не хотела вступать в долговременные отношения. Меня они тяготили. С годами, не находя своего единственного, наступало разочарование. Правильно Кирилл сказал, равнодушная дрянь. Я усмехнулась. Претендентов тоже хватало, и я отвечала на ухаживания. Но душе хотелось чего-то бо́льшего. Чего-то яркого как вспышка на ночном небе. Чтобы смотреть и не насмотреться. Чтобы в душе всё пело и волновалось. И просто знать, что тебя любят. И любят такой, какая я есть, а не пытаться переделывать и переламывать под себя.
Я вздохнула. Мечтательница. А есть ли она, эта самая любовь? Может её просто придумали?
Аккуратно сложила купальник. Куда это интересно, я его здесь надену? Если только ночью, когда все спят. Возьму животных и сходим.
* * *
Я вышла во двор. Кутерьма от встречи уже улеглась. Вновь прибывшие заинтересованно смотрели на меня. Ну и смотрите, «смотрелки» только не сломайте.
А дети что-то заскучали. Нужно срочно что-то придумать.
– Игнат, а бумага здесь есть? – спросила я.
– Нет, Рита. Рисовать вздумала? – он задумчиво прищурился.
Я кивнула.
– Возьми ткань что побелее, и всех делов.
Я позвала детей, мы отмотали ткани, нарезали небольшими полотнами. Я развела краски. А где взять кисти?
– Мелкий, Хил, идите ко мне – не подозревающие о моем коварстве животные, неторопливо подошли.
Я ощупывала шерсть, в своем воображении мастеря кисть. Ага, у Мелкого стригану́.
Лина принесла сумку с маникюрным набором. Я отстригла возле хвоста. Мелкий обиженно рассматривал свою проплешину, жалобно фыркая.
– Что фыркаешь? – гневно сказала я, поставив руки в боки.
– Жалко тебе что ли? Я значит, его на себе полдороги несла, а ему шерсти жалко. Жмот! – отчитывала я его.
Мелкий обиженно развернулся ко мне задом и потрусил в сторону леса. Хил укоризненно посмотрев на меня, пошел за ним. Попросила Игната достать деревянные палочки и слегка расщипить их с одного конца.
Игнат бурчал себе под нос:
– Неугомонная. Чего не сидится? – мастеря кисточки.
Дети в радостном предвкушении чего-то нового приплясывали на месте.
– Теперь смотрите – я обмакнула кисть в желтую краску и нарисовала солнце.
Лина замерла в восхищении, прижав к себе ладошки.
Марку доверила нарисовать небо синей краской. Лине цветочки. Для первого раза пойдет. Они старательно пыхтели, высунув языки.
Местные начали подходить, заинтересованно поглядывая на рисунок. Начали подтягиваться и столичные.
Когда рисунок был закончен, мы повесили его на заборе для всеобщего обозрения.
Я тем временем достала ткань побольше. Обмакнула обе руки в красную краску и приложила к ткани. Позвала детей, они сделали тоже самое разными красками.
– Когда меня не будет рядом с вами, и вам будет грустно – приложите свои ладони к моим отпечаткам, как будто я рядом и держу ваши руки в своих ладонях.
Дети нахмурились.
– А наши отпечатки?
– Это, когда вырастите, не забывайте, что вы когда-то были детьми.
Один из столичных подошёл ко мне:
– У меня трое детей. Это же можно так и моим детям сделать?
– Конечно – утвердительно махнула я головой – А еще, можно, как только родился ребёнок. И делать в ряд каждый год. Можно рук, а можно ножек. Как будто дорога жизни.
Все загалдели:
– Здорово придумано!
– У меня дитё должно родиться, успеть бы домой вернуться.
Я продолжила:
– Ушли в поход дальний, допустим. Оставьте отпечаток руки. Детям напоминание, а жене, если тяжко придётся, тоже приложи́ться, как если бы вы были рядом.
Все одобрительно зашумели.
– Давай знакомиться, что ли, красавица. Вроде вместе в путь пойдем.
И посыпались имена:
– Зорий, – И́жак, – Ми́лад, – О́льгерд, – Тельнан, – Револьд…
Как все запомнить-то? С ума сойти, что за имена.
– Я Маргарита. Можно Рита.
Прибежали местные дети, и мы продолжили рисовать. Когда первый порыв рисования прошел, я подскочила к Марку и мазнула его по щеке. Он удивленно захлопал глазами. Я улыбнулась и демонстративно провела Лине по кончику носа. Она скосила глаза, пытаясь рассмотреть свой кончик носа. Я игриво подняла брови, смотря на Марка. «Ну давай, включайся в игру» – смотрела я на него многозначительно. Детство на то и нужно, чтобы дурачиться.
Он понимающе посмотрел на свои испачканные в краске руки, глянул на меня, раздвигая губы в улыбке, и двинулся в мою сторону. Я отскочила и замерла. Он продолжил свой путь ко мне. Молодец пацан.
Я опять отскочила. Тогда он рванул ко мне со всех ног. Я с криком понеслась от него. Конечно, пришлось дать ему возможность меня поймать и измазать. Лина включилась в игру, потом и местные детишки. Мы хохотали, догоняя друг друга. Столичные посмеивались. Один попытался меня поймать и придержать для детворы. Я резко развернулась в кольце его рук и намазюкала всё лицо. А нечего лапать своими ручищами. Теперь столичные беззлобно смеялись над недотепой.
Люся всплёскивала руками, глядя на нашу живописную компанию.
– Где же отмыть такую толпу?
– А нигде. На озеро пойдем – ответила я. Собирая детей в кучу и отдавая последние указания, двигалась спиной вперед, лицом к детям:
– Положи кисти. Не переверни краску.
И… Наткнулась на что-то твердое. Обернулась, автоматически выставив грязные руки, и замерла. Чернявый стоял в одних штанах и мокрый, наверное, с озера идёт. Он спокойно смотрел на меня. Я перевела взгляд на его грудь, на которой лежали мои испачканные руки. Неудобно-то каааак. Но я не спешила убирать руки, слегка шевеля ими.
Кончики пальцев ощупывали гладкую мокрую кожу. Ощущения очень приятные, руки не хочется убирать. Я вздохнула и уловила свежий запах воды и легкий мускусный запах его кожи. Я подняла голову, посмотрела на него, быстро окинув его лицо взглядом. Правильные черты лица. Шрам притягивал взгляд, особенно то место, где он заканчивался. Так хотелось протянуть руку и провести по уголку его рта.
Он приподнял одну бровь. Я пришла в себя, убирая руки. На его груди остались отпечатки. Что-то я рассиропилась, рядом детей куча-мала, народ, а я растаяла в несвойственной мне манере.
Я быстро шагала к озеру, дети едва поспевали за мной. Я остановилась, глубоко вздохнула, успокаиваясь. Собрала детей вести на озеро, значит, несу за них ответственность.
Обернулась:
– Не отставай, детвора! Кто последний – будет убирать наш бардак.
Дети с визгом рванули к воде, дураков нет убираться.
Оборачиваясь, поймала взгляд Чернявого. Ой, что-то неспокойно мне.
Я припустила за детьми. Мы плескались в воде до посинения. Единственное неудобство – я купалась в платье. Точно! Ночью возьму купальник и поплаваю как белый человек.
Время перевалило за полдень. Пора возвращаться. Нужно Люсе помочь. Попробуй такую ораву накормить. Мы провозились, готовя обед. А вечером ещё и ужин готовить.
– Вечером что готовить будем?
– На охоту пошли ребята – ответила она, разгибаясь от котла.
Я кивнула и пошла в комнату. Сняла платье и надела костюм. Волосы были еще влажные, я расплела их для просушки. Нужно спросить у Игната, почему очнулась с длинными волосами. Игнат как раз был во дворе.
– Игнат, а почему я с длинными волосами тут оказалась? У меня всегда короткие были, а тут такой сюрприз.
Игнат пожал плечами:
– Не знаю я. Я вон – с новыми зубами оказался – сказал он, стуча по зубам пальцем – И ничего доволен – закончил он, смеясь – Мешают что ль? Красиво же. И вообще, значит так нужно.
Опять это знаменитое «так нужно». То мама Ева, теперь этот. А я уже ударилась в размышления и воспоминания.
Это сколько я тут уже? Я начала мысленно прикидывать в уме. Это что же получается, сегодня у Игоря Семёновича день рождения? Я не сдержала своё слово спеть на его юбилее. У меня испортилось настроение.
Ушла в комнату, легла на кровать. Дети, утомившись после купания, тихонько сопели. Я лежала, закинув руки за голову, думала о Ромке с Алькой, Семёныче и, конечно, маме Еве. Соскучилась ужасно. И так мне стало себя жалко. Я повернулась на бок, а слезы уже текли из глаз. Вспоминала своё последнее дежурство с Игорем Семёновичем, операцию бродяжного пса со сложным переломом. И опять какая-то далекая мысль начала стучаться в мою голову. Не могу понять, что-то я должна вспомнить. Я потёрла висок. Нет, не могу поймать мысль. Так, тихонько лежа и слушая дыхание детей, я задремала.
* * *
Проснулась, когда вечер захватил в свои владения дневную жару.
Вот это я поспать! Ночью что делать буду? Я вышла на улицу. Дети умчались играть с соседскими детьми. Звери еще не вернулись. Совсем обиделись на меня? Возле костра расселись столичные. На костре жарилась туша. Я присела рядом с Игнатом.
Он глянул на моё хмурое лицо:
– Что хмурная, землячка? – и хотел по старой привычке хлопнуть меня по плечу.
