Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

* № 46 (рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVI).

<Они разговорились о положении орудий. Князь Андрей, бывший сам артиллеристом, сделал замечание, что с позиции, на которой стояли пушки, неудобно будет, как было предвидено в диспозиции, обстреливать картечью овраг. Тушин улыбнулся при слове «диспозиция» и сказал, что еще двадцать раз переменят положение орудий и что всё может случиться, только не то, что написано в «диспозиции».

– Слишком бы было странно, чтобы из тысячей случайностей представилась именно та, которая назначена в диспозиции, – сказал Тушин.

– Так по вашему мнению не нужна диспозиция? Для чего же она пишется?^[1922] – спросил князь Андрей, удивляясь речам своего собеседника.

– А всё лучше. Всё как будто расчеты, распоряжения. Только всегда выходит по своему, – и Тушин улыбнулся своей доброй улыбкой.

Он видимо не осуждал никого, но с удовольствием видел и замечал комическое в этих отношениях. И оттого его насмешка не была оскорбительна и противоречие не раздражало.^[1923]

– Однако, – сказал он,^[1924] – великий полководец все свои сражения давал и выигрывал, предвидя все случайности.

– Это так кажется, потому что они (Тушин сказал «они», подразумевая высших начальников и говоря про них, как про особенный народ), потому что они никогда не видят, как дело делается на месте, а потом по слухам опять подведут всё под диспозицию. И все довольны.

Князь Андрей тоже улыбнулся.^[1925] «Il est très drôle»,^[1926] – подумал он.

– Вот под Ламбахом нас поставили во вторую линию, да и забыли про нас. Смотрим, а французы сзади нас, мы и пошли удирать совсем в сторону и пришли сами не знали куда. Ведь этого в диспозиции не было и в реляции не было?

– А вы часто бывали в сражениях? – спросил князь Андрей.

– Бывал.

– Ну, какое чувство вы испытываете в сражении?

– Т. е. как какое чувство? Иногда скверное чувство, а иногда приятно.

– Так вы отрицаете всякую предусмотрительность, предвидение в войне? – сказал князь Андрей,^[1927] – это забавно.

– Так как же может быть расчет, предвидение, деятельность рассудка в войне, которая сама по себе бессмысленна? – сказал Тушин.

Князь Андрей всё более и более с удивлением и интересом слушал разговор этого человека и признавал в нём не ожиданные им ум, образование и своеобразность.

«Ma parole d'honneur, je voudrais bien que beaucoup de mes camarades ayent les idées et la manière de s'exprimer de cet individu».^[1928]

– Так как же вы объясняете войну? – спросил он. Тушин улыбнулся.

– Не хотите ли зайти ко мне, вот и поговорим, – сказал он. Князь Андрей согласился. Он считал полезным, как Гарун Алрашид, зайти иногда к армейскому офицеру и сблизиться с ним, узнать, как и чем он живет.>

* № 47 (рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVIII).

Он разглядывал поле перед собой. Князь Андрей разглядывал тоже, но не узнавал ничего из прежнего расположения войск. Даже местность сама, казалось, переменилась. Князь Багратион сделал распоряжение о том,^[1929] чтобы А[зовские] егер[я] удерживали позицию в лощине и чтобы Киевские гренадеры подкрепили его; но в то время, как он отдавал это приказание, две роты Азовских егерей отступили от лощины без приказания и было замечено, что справа обходила другая колонна французов, так что Киевских гренадер надо было употребить против этой обходной колонны. Еще князь Багратион приказал драгунам атаковать, но и это приказание не могло быть исполнено потому, что драгуны, не успевши построиться, отступили за овраг. Несмотря на то, что всё делалось не только не по диспозиции, но и без приказания, князь Багратион удерживал выражение лица, говорившее, что всё это очень хорошо и то самое, что он и предполагал.

Худощавый старичок, полковой командир, которого полк был в лощине, подъехал к князю Багратиону. Он казался огорченным и обиженным. Он^[1930] доложил князю Багратиону, что против его полка была атака кавалерии и что кавалерия была отбита, но что теперь он просит позволения князя отступать, так [как] у него не оставалось и половины людей в строю. Полковой командир видимо тут только, при представлении своем князю Багратиону, успел назвать военным именем то, что происходило в его полку. Он говорил, что кавалерийская атака была отбита, тогда как ни сам он и никто из его людей не знал, была ли отбита атака или полк был разбит атакой кавалерии. Неожиданно, при первом огне, из за лощины показались верховые французы и полк без команды начал стрелять и в дыму наскакали три верховые француза, из которых два были убиты, а один ускакал; но тотчас после этого по полку стали стрелять ядрами^[1931] и полк смешался, так что полковой командир не мог более передавать прика[зания]. Князь Багратион одобрил слова полкового командира и поехал дальше вперед, но тут св[итский] о[фицер] и полковой командир стали представлять князю, что место слишком опасно, и что с горы виднее, и что необходимо прислать подкрепление. Князь выехал на гору и послал одного адъютанта^[1932] привести два б[атальона] 6-го егерского полка, а другого^[1933] велеть отступать батарее Тушина, которая могла быть обойдена, так как правый фланг уже отступил за лощину. С горы видно было, что французы, кроме нападения с фронта, обходили и справа. Свитский офицер дал заметить это князю Багратиону.

– Необходимо оттеснить их, – сказал свитский офицер.

– Дда! – сказал князь Багратион. Но оттеснять было некем и потому князь Багратион,^[1934] дождавшись двух батальонов 6-го егерского, сам повел их в атаку. Свитский офицер сказал князю Андрею.

– Да скажите, чтоб эта батарея отступала, а то они её отрежут. – Князь Андрей, передав приказание 6-му егерскому, приехал на батарею.^[1935]

Передав приказание 6-му егерскому, князь Андрей подъехал к орудиям Тушина.

«Сами сведите орудия с позиции», сказал ему Багратион, когда князь Андрей отъезжал от него. Следовательно, он мог не возвращаться к князю Багратиону, а остаться при орудиях. В свите князя Багратиона, между начальниками правого фланга, во всех полках, которые он проезжал, отъискивая 6-й егерский, князь Андрей видел на лицах выражение оживления и поспешности. Он сам скакал во всю прыть лошади и эта скачка еще более привела его в чувство потребности быстроты движения, в чувство поспешности. С этим чувством он, миновав передки, въехал в интервалы орудий Тушина на то самое место, где он час тому назад делал план поля сражения. В одном орудии лошади две запряженные лежали, жневье было окрашено кровью вокруг них и ездовые что то тянули подальше; ему показался спящий навзничь или убитый человек. Он не разобрал и, как всегда во время сражения, только нечаянно эти предметы отразились в его зрении. Подъезжая еще ближе, он заметил на примятой соломе жневья широкие следы, которые проложили откатываемые орудия, уже давно стрелявшие. В то время, как он проезжал то малое пространство, которое отделяло передки от пушек, четыре неприятельские ядра взрыли землю около него и одно из них ударило по ноге мертвого солдата.

* № 48 (рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVIII).

^[1936]Полковой командир, сухощавый старичок с седыми бакенбардами, стоял подле дерева^[1937] и молча глядел из за дыма [на] дальние линии французов.^[1938] Он казался огорченным и безнадежным.

– Что же, ваше сиятельство, – сказал он огорченным тоном, повертывая лошадь к подъезжавшему Багратиону, – и отступать не могу – у меня два батальона в цепях рассыпано, а^[1939] гренадеры не подходят…

Багратион слушал полкового командира с таким выражением, как будто всё то, что он слышал, было то самое, что он предвидел и приказал.^[1940]

– Да, да, – сказал он.

– Я вам прямо доложу, ваше сиятельство, – сказал полковой командир, – надо либо отступать, либо что?^[1941] Нам держаться нельзя. – В ответ на эти слова Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения и поехал к двум батальонам, стоявшим под огнем в ротных колоннах. Хотя в распоряжении и было сказано отступать эталонами при начале дела, этого нельзя было сделать. Два батальона были атакованы французскими кон[ными] гренадерами. Багратион не мог успеть, и нечем было распорядиться; он только въехал с полковым командиром в самый огонь и стоял на фланге полка во время атаки всё такой спокойный и непроницаемый, как всегда. Людям было запрещено стрелять раньше команды. Кавалерия подскакала передними рядами ближе ста шагов и батальон затрещал выстрелами и атака была отбита. Батальон повеселел.

Батальонный командир, бледный, стоял перед фронтом и^[1942] кричал на солдат.

– Не стрелять! —кричал Багратион, подскакивая, но в то же мгновение раздался в задних рядах выстрел один, другой, по всему батальону, без команды, протрещал батальный огонь и когда дым рассеялся, впереди виден был один барахтающийся под лошадью всадник и другие скакали назад. В эту же минуту^[1943] роты, стоявшие в цепи, набежали на батальон. И в батальоне произошло смятение. Одни заряжали ружья, другие бежали назад. Команды офицеров не слышно было.

– Молодцами ребята! Атака отбита, стрелять, – прокричал Багратион. Наступила…

Но едва скрылись кавалеристы, как показались полки в синем, они шли ружье на перевес. Полковой командир сошел с лошади.

– Ребята, вперед. – Князь Андрей слез и пошел с другим батальоном. И тут произошла та атака, про которую пишет Thiers, редко говорящий правду: les russes se conduisirent vaillammentet, chose rare à la guerre, on vit deux masses d'infanterie marcher résolument l'une contre l'autre sans qu'aucune des deux céda avant d'etre abordée^[1944] и про которую сам Наполеон, еще реже говорящий правду, пишет на St. Hélène: Quelques bataillons russes montrèrent de l'intrépidité.^[1945] Это были те самые quelques bataillons, которые удивили французов.

* № 49 (рук. № 80. T. I, ч. 2, гл. XVIII).

6-й егерский полк, в котором служил Белкин, шел на правый фланг для того, чтобы итти в атаку против французов,^[1946] вытеснявших наших из лощины. Та усиленная трескотня ружей, которую с своей батареи слышал Тушин, была конная атака французов, отбитая нашими. Но батальоны расстроивались под огнем неприятельской артиллерии. Багратион, отъехавший на крайний левый фланг к драгунам, послал князя Андрея к полкам, защищавшим лощину.

– Скажите, чтоб держались до последней возможности: сейчас придет 6-й егерский и мы их собьем.

Князь Андрей вспоминал не раз во время этого дня слова Тушина. Распоряжений никаких не было, по диспозиции ничто не делалось. Стреляли, бежали, назади удерживали солдат, стреляли, стреляли, отступать не могли, не видя ни своих, ни неприятеля.

Князь Андрей подъехал к лощине, застилаемой дымом и в которой перекатывались выстрелы. Толпы раненных и не раненных попадались ему навстречу. Но он не смотрел на них: его глаза были прикованы к тому бугру, по которому, спускаясь, приближаясь, взвиваясь и развиваясь, двигались французские батальоны. Въехав в дым, он не видал их более. В дыму беспрестанно свистели пули и, справа и слева, слышались выстрелы разбросанных наших солдат. Проехал еще несколько шагов, наши солдаты стояли гуще толпой, но не фронтом. Одни заряжали, стреляли, другие стояли так, опершись на ружья и [с] закопчеными лицами, отдыхали. Это были задние ряды. Офицер один бежал ему навстречу.

– Третьей роты, в цепь, – кричал он.

– Как же, найдешь, – отвечал солдат, забивая шомполом.

– Tax тах! – слышались близкие выстрелы. Князь Андрей остановил офицера и спросил, где полковой командир.

– Тут на дороге, вот сейчас. Что идет ли подкрепление? Перебили всех, одной третьей части людей в роте нет.

Князь Андрей нашел полкового командира впереди на дороге.

– Что же это будет! – говоря на о, досадливо обратился он к князю Андрею, – держаться нельзя, половина людей побита. Отступать что ль?

– Князь приказал сказать, что сейчас придет 6-й егерский, чтоб держаться.

– Да что держаться, вы поглядите.

Они выехали вперед. Огромная масса французской пехоты стояла на противуположной горе.

– Идут наши, – послышалось в рядах, – 6 егерцы! Ну-ка, свеженьки.

Через минуту тот же такт «левой – левой» послышался из-за выстрелов. Старичок повеселел.

– Не стрелять, в ротные колонны, – закричал он, – стройся! – и стрельба, затихая, затихла. Как будто сговорившись, французы перестали стрелять и с горы двинулась их пехота.

Что то торжественное произошло во всех.^[1947] Строились, офицеры вышли вперед. Князь Андрей чувствовал непонятную радость. Белкин с 6-м егерским прошел вперед. Старичок, собрав остатки батальона, построился в вторую линию. Багратион подъехал к рядам 6-го егерского. – Левой, левой.

– Ребята, не стрелять!^[1948]

– Гага, го! —раздались крики и полк прошел мимо него. Сзади него в ту же ногу шли Киевские гренадеры и, слезши, пешком, слабо, но в такт, шагая, шел старичок. <Князь Андрей^[1949] верхом поехал рядом с Белкиным.>

– Вот мы штафиркой ругали адъютантов, а про вас скажу – молодец, – сказал Белкин.

Произошла та атака, про которую^[1950]

С горы князь Андрей, да и все с обеих сторон, все смотрели, и захватывало дух.

Сначала вырвало ядром, только справил шаг Б[елкин]. Нельзя было стрелять артиллерии, чтобы не бить своих.

Ближе, ближе. Уже веселые такие же старички, и молодые офицеры, и гренадеры, и их лица. Наши шли с горы, французы из под горы. Еще ближе, шаг разрознили и французские выстрелы вылетели.

– Ура-а-а-а! – послышалось в рядах русских и всё побежало. Французы бежали назад, стреляя через головы друг друга. Белкин упал, но все бежали вперед и, запыхавшись, старик полковой командир.

Общий вид поля для князя Андрея, когда он объезжает. Гусары в избе качают, веселы. Денисов рассказывает про атаку. Начало. Багратион выезжает на батарею Тушина.^[1951] Стрельба, зажжение. Движение Белкина. Князь Андрей^[1952] на левом фланге.

Правый фланг, полковые командиры. Атака гусар. N говорит себе, как он счастлив. Долохов вперед ждет, что все трусы. Его атака и представлен п[олковому] к[омандиру].

Отступление^[1953] Тушина. Ростов просится на лафет. Стрельба, Экономов. Долохов выбегает. N чуть не плачет. Тушин спит и забавляется. Приходят тени. N думал, что всё умерло, но подъезжает князь Андрей,^[1954] записывает и велит благодарить Т[ушина].

* № 50 (рук. № 81. T. I, ч. 2, гл. I).

ЗА ГРАНИЦЕЙ

1.

Кутузов с главной квартирой стоял на восточной границе эрцгерцогства австрийского в Браунау. Часть русских войск уже пришла и расположилась около Браунау, но с каждым днем приходили еще новые полки и, тесня жителей, расстанавливались в том же обремененном военным постоем эрцгерцогстве, невдалеке от главной квартиры.

– Боже мой, боже! – говорили городские и деревенские жители, оглядывая проходящие полки, – еще и еще. Уж и так разорены мы, а теперь, что будет?…

А русские ротные песенники полков, которые входили в деревни или города для занятия квартир, пели русские песни так же бойко и так же русско, как будто не недоброжелательные, бритые немцы, в синих долгополых сертуках, с закушенными на бок гибкими коленчатыми чубуками фарфоровых трубок, смотрели на них из дверей и окон черепицей крытых домов, а как будто свои русские парни и девки встречали служивых в московской деревне.

Иногда, впрочем, и австрийские жители, особенно моравы, сами не зная зачем, присоединялись к солдатам и в такт песни, размахивая руками, долго шли за ротой, переглядываясь между собой и улыбаясь.

^[1955] На другой день князь Андрей, в сопровождении казака, выехал за крепость, чтобы встретить Бутырский полк, о котором ему было приказано. Полк стоял в полумили от Браунау. Главнокомандующий прислал сказать, что он желает смотреть полк на походе.^[1956] Благодаря старательности и строгости полкового командира и бессонной ночи после похода, проведенной солдатами в чистке амуниции, полк был в настоящую минуту так же мало похож на то, что он был вчера, как мало похож сам на себя будничный, грязный, оборванный и запотевший работник, когда он, вымыв лицо и руки, намаслив голову и надев новое платье,^[1957] праздно выходит на воскресное гулянье. Вчера этот полк, растянувшись на несколько верст, по-ротно с своими обозами вился и рассыпался по дороге с громким говором, ругательствами, песнями, хохотом, выдававшимися из за неумолкаемых топота тысяч ног, бряцаний ружей, штыков и шума колес обозов. Вчера офицеры иные ехали, иные лениво таща ноги, собравшись кучками, шли не у своих мест в неформенных одеждах, солдаты в испачканных шинелях, иные с засученными панталонами, иные босиком с сапогами на штыке и с мешочками сверх ранцев, отставая и догоняя, переливались по дороге, <нынче> полк стоял возле дороги правильными четвероугольниками с симметрично расставленными зелеными ящиками и фурами. Люди были в мундирах и чистых белых штанах с белейшими крестами перевязей.^[1958] На чистых ранцах были у всех одинаково блестящие жестяные манерки и скатанные цилиндрами шинели. Ружья и штыки блестели чистотой. Беспрестанно от четвероугольников рот отбегали рысью солдаты, придерживая сзади рукой тянущий назад ранец, и опять торопливо прибегали к своему месту. Офицеры в мундирах похаживали по местам перед своими командами. Полковой командир с батальонными командирами и штабными стоял перед фронтом, барабанщики в белых фартуках и с белыми нашивками держали верховых лошадей.

На краю большой дороги, обсаженной деревьями, стояли шедшие из деревни три немки с мальчиком. Они сложили свои ноши на землю и смотрели на полк. Старик немец с высоким до ушей воротником камзола, с видом человека всё знающего, на своем грубо горловом наречии объяснял то, что перед нимя происходило.

– Ist das der General?^[1959] – спрашивала немка, указывая на подъехавшего к полку офицера, за которым ехал казак.

– I bewahret^[1960] – отвечал немец, не выпуская из зуб трубки, с одной стороны раскрывая рот. – Der kommt noch.^[1961]

– Sind's alles Russen?^[1962] – спрашивала другая.

– Ne! Sind welche dadrunter. S'sind verschiedene, sind Croaten, sind Schweizer und auch Kosaken aus Siberien… Gieb acht! Jetzt wird geschossen,^[1963] – прибавил старик, обращая внимание слушательниц на крики, раздавшиеся по рядам. Но вслед за криками по всем рядам сделалось движение и солдаты не стреляли, а составляли ружья, снимали, подкидывая плечом, ранцы, раскатывали шинели и надевали.

–

Офицер, подъехавший к полку, был адъютант главнокомандующего, князь Болконской. Он был прислан с тем, чтобы полк отнюдь не чистился и не одевался, а был бы совершенно в том виде, в каком он шел походом, так как главнокомандующий особенно желал сам видеть и показать австрийскому генералу, приехавшему из Вены, то положение, в котором приходят войска.

– Что теперь делать? – с отчаянием повторял полковой командир, когда ему передано было приказанье. – Ну, батюшка, удружили.^[1964]

Князь Андрей,^[1965] как бы желая предупредить попытки фамильярности полкового командира, только повторил приказанье и^[1966] лениво стал слезать с лошади.

– Возьми ты! Казак!^[1967] – сердитым тонким голосом сказал он.

– Как же это быть? – сказал^[1968] генерал, – а я прибрал было полк.

<– А этого то и не угодно князю, – сказал князь Андрей, разминая ноги, как будто он проехал пятьдесят верст.

– А я все силы употреблял, как бы лучше, – говорил полковник, – в приказе сказано: на походе… Вы сами читали, Иван Никанорыч, – обратился он к одному из офицеров.

Князь Андрей <сердито> отвернулся, показывая, что говорить он больше не хочет.

– Когда же будет?

– Сейчас! – отвечал князь Андрей и поглядел на батальонных командиров таким взглядом, каким он смотрел на засохшую траву под ногами.

– Князь Андрей Николаевич Болконской, ежели узнаете… – сказал смеясь <с скромной улыбкой> здорового, свежего <лица один из> батальонных командиров.

– А! Ахрасимов! здравствуйте, милый!

– Здравствуйте, князь, – повторил сын Марьи Дмитриевны, который, видимо из боязни, чтоб князь Андрей не обошелся с ним оскорбительно, робко подходил к нему, едва сдерживая детски добродушную улыбку. Батальонный командир маиор Ахрасимов имел весьма широкие и высоко поднятые плечи, которые как будто угрожали задушить его и вследствие этого придавали еще более добродушия его здоровому лицу.

Как отец князя Андрея ласково обращался к Михаилу Ивановичу, бессловесному архитектору, с тем, чтобы показать губернатору расстояние, разделяющее их друг от друга, так и, озадачив полкового командира, который ему особенно не понравился за слово «батюшка», князь Андрей особенно ласково приветствовал знакомого ему с детства маиора Ахрасимова, несмотря на то, что он считал [его] не больше, как безобидной chair à canon.^[1969]

Он взял его за руку и три раза, не изменяя холодного выражения лица, поцеловал его так, как христосываются генералы.

– Живая Марья Дмитриевна в мундире, – сказал он, слегка улыбаясь…

– Вот где пришлось свидеться, – совсем распуская улыбку, повторял Ахрасимов.

– А я очень, очень рад, что вас встретил, – сказал князь Андрей, – мне очень многое хочется вас расспросить.

Полковник между тем подошел к рядам и, вызвав ротных командиров, сделал распоряжение о переодевании опять в шинели.>