Евгений Николаевич Бузни
Настасья Алексеевна. Книга 4
– Люся, ты не возражаешь, если мы с тобой поженимся?
Мгновенно руки девушки взметнулись вверх и обняли шею парня, а её губы прильнули к его губам, словно она только этого и ждала, словно ничего другого и не могло быть.
Всё правильно: ей было восемнадцать лет, а ему двадцать четыре. Они оба были молоды, и жизнь ещё казалась им игрушкой. Остальные события были делом техники.
Знакомство с родителями, свадьба, подарок молодожёнам квартиры в недавно выстроенном многоэтажном доме – это сделал отец Люси – а потом…
Прошло уже много времени, но до сих пор Евгений Николаевич не может вспоминать это без боли в сердце, которую он ощутил, когда вернувшись из служебной командировки в Москву, он узнал от необычно весёлой жены, что она сделала аборт, избавившись от предполагавшегося сына для того, чтобы его рождение не помешало Люсе окончить школу.
Между молодыми супругами состоялся серьёзный разговор. Сидя на супружеской кровати в спальне, Люся в ответ на горячие упрёки Жени вдруг рассказала о том, почему на самом деле она учится в вечерней школе, бросив дневную. Оказывается, когда она училась в девятом классе, напившийся допьяна отец, затащил дочку к себе в кровать и изнасиловал. Мать знала об этом, но осталась с отцом, и они всё сделали, чтобы об этом больше никто не услышал. Девочка забеременела. Ушла из школы, и мальчишки тут были не при чём. Сделали аборт. Год учёбы пропустила. Пошла на работу и в вечернюю школу. Характер девочки помрачнел. Взгляд исподлобья стал для неё обычным.
Слушая грустную историю, Женя переполнялся чувством жалости к Люсе, отчего сразу пропало возникшее, было, желание немедленно развестись, и чувством ненависти к её отцу. Теперь он понял, почему родители Люси так быстро купили им двухкомнатную квартиру в Ялте: они пытались загладить вину перед дочерью и отделить её от своей семьи. Пришло в сознание и то, что жена его не всегда бывает откровенна. Подумалось, что, может, и беременность, ставшая причиной их женитьбы, могла быть выдумкой. Но Женя не привык отступать от своих решений. Проверять не стал. И семья их не распалась. А потом, когда он закончил институт и работал уже профессиональным журналистом, он получил приглашение на работу в Москве, и, обменяв ялтинскую квартиру на московскую, они переехали в столицу.
Сейчас он думал над письмом жене и о Настеньке.
6.
Два или три раза в неделю, а то и чаще Евгений Николаевич и Настенька вылетали вертолётом то в норвежский посёлок Лонгиербюен для переговоров с губернатором Шпицбергена, то для встречи с директорами либо туристической компании СПИТРА, которая направляла многочисленных прилетающих самолётами туристов к русским, либо гостиницы, либо госпиталя, либо ещё кого-то, с кем российские посёлки имели контакты, и всякий раз при этом посещали обязательно почту, откуда забирали почтовые отправления для Баренцбурга, и бутикен, то есть норвежский универмаг, в котором закупали что-нибудь по заказам элиты шахтёрского посёлка, счастливых обладателей норвежских крон, полученных на собственном рынке за продажу русских сувениров.
Название Лонгиербюен посёлок получил по имени американского промышленника Джона Лонгиера, основавшего здесь посёлок при закладке угольного рудника в 1906 году. Вообще-то фамилия американца на английском языке Longyear, что в американском варианте транскрипции звучит, как Лонгйир, а в английском Лонгйиэ. У русских почему-то укрепился английский вариант звучания да ещё со звуком «р», но без буквы «й», которая по-русски вообще не звучит после согласного звука – Лонгиер. Окончание «бюен» в переводе с норвежского означает «город». Потому и называется Лонгиербюен, т.е. город Лонгиера.
Через десять лет после основания поселение было продано норвежцам. Маленькие аккуратные домики дружно расселись в долине среди гор, выходя одним своим краем к заливу Адвент-фиорд, то есть Залив приключений. Видимо приключений здесь было немало, если его так назвали. С одной стороны посёлка, на возвышении тянется старая подвесная линия с вагонетками. Когда-то здесь добывали уголь. Теперь линия не работает: оставлена, как память, а по другую сторону посёлка находится действующая линия, ведущая к действующей шахте. А над памятной линией на вершине горы не так давно приключилась история, взбудоражившая весь посёлок.
Услышав об этом рассказы норвежцев, растроганная Настенька тут же села за стол и написала стихи, которые назвала «Печальная баллада».
Я позволю себе, дорогой читатель, привести эти стихи полностью, так как, на мой взгляд, лучше о том, что произошло, не скажешь.
ПЕЧАЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Грудастая норвежская девушка,
мы с тобой в Лонгиербюене,
только ты за окном с занавескою,
а я дорогою длинною
иду за Полярным кругом,
где нет чёрного хлеба,
и солнце, будто с испуга,
никак не уходит с неба.
Уж полночь на душу грянула,
ледник улыбнулся весело,
а по небу крачки стаями
с утра до утра и до вечера.
Увидел тебя я весёлую,
кому-то всегда желанную,
вспомнилась мне история,
что здесь протекла печальная.
______________
Полярной апрельской зимостью
снега распластались пышные
и, гордо ступая, вышли
горы – гордые витязи
Длинны шарфы ледниковые,
к морю концами сброшены.
Солнце лучами крошится,
в зеркале вод заковано.
Лучи разметая вдребезги
и рассыпая брызгами,
ветер по фьордам рыскает
возле крутого берега.
____________
Две девушки, две молодушки,
красавицы полногрудые
пошли погулять по воздуху,
расставшись с делами будними.
Суметь бы им крикнуть вовремя:
Одни не гуляйте, девицы.
Да кто же услышит горные
слова? И кто им доверится?
И правда – в горах так весело
брать в пригоршни небо чистое,
не знать, что судьба наметила.
А жизни ещё учиться им.
Нина с личиком лунным
круглым и нежно-белым
любит свою подругу,
знает все её беды.
Анна слегка помладше
слушает Нину во всём.
Дружбе их самой важной
в мире всё нипочём.
Обе студентки колледжа,
Обе мечтают быть замужем.
Снег под ногами расходится
нехотя, видно стар уже.
Им и щебечется весело,
весело им хохочется.
Солнце над облаком свесилось,
в глаза девчоночьи смотрится.
Оно и сказать бы радо им:
Бегите, бегите, девочки.
Да поздно. Беда уже рядом,
укрыться от неё уже нечем.
___________
Шпицберген страна скалистая,
утыкана горными пиками.
Там ледники неистовы
птичьими полны криками.
Там по безмолвью снежному
грустно олени бродят,
трудно под снегом нежную
травку себе находят.
Хитрый песец по кручам
к птицам ползёт, охотясь.
Он воровать научен
яйца в гнезде без спроса.
Белый медведь, хозяйствуя,
К нерпе крадётся слабой,
чтоб не увидела сразу,
нос прикрывает лапой.
Это в его обычае.
Это его питание.
Но он ко всему привычен.
Он существо всеядное.
Всё в этом мире сверено.
Всё целесообразно.
Тот, кто в себе уверен,
тот и победу празднует.
___________
Милые славные девушки
по гребню горы шагают.
Посёлок внизу норвежский
в бликах солнечных тает.
Долго тропинка вьётся.
А за добычей слабой,
белый медведь крадётся,
нос прикрывая лапой.
Мишка совсем малышка
трёх лет не более отроду.
Матери он лишился,
теперь вот страдал от голода.
Чуть приотстала девочка
в белой шапочке вязаной.
Сильный бросок на беспечную.
Лапы схватить обязаны.
И закричала бедная,
вырваться в страхе силясь.
Тут же подружка верная
в медведя вцепилась с силой.
Медведь невысок был ростом,
да дикий ведь зверь и очень,
первую добычу бросил,
в другую вонзил свои когти.
А эта сама чуть живая
кричит:
–«Убегай, подруга!
Держу тут его пока я,
он связан со мною туго».
Анна, крича и плача,
скатилась с горы к посёлку.
А снег на её удачу
был мягок и не очень тонок.
Испуганные норвежцы
выскакивали из домов.
Трагедию поняли прежде,
чем смысл долетавших слов:
«Там Нина… медведь… скорее!»
Снегоходы наверх неслись
Но где там? Разве успеешь?
Давно оборвалась жизнь.
Медведь, от людей сбегая,
оставил одежды рвань.
Пули его догнали
цепью смертельных ран.
Солнце горело пожаром,
вселенная вся цела.
А на снегу оставалась
дружбы великой цена.
Чучело убитого тогда медвежонка поставили в аэропорту «Свальбард» на всеобщее обозрение. И он стоит там до сих пор, как память о долине Приключений, над которой и случилась эта история.
Кроме туристической компании СПИТРА в Лонгиере работала ещё одна фирма того же направления – СПОТ – Свальбард поляр трэвел, что переводится как Шпицбергенские полярные путешествия. С ними тоже Евгений Николаевич и Настенька наладили сотрудничество. Какой-никакой, а туризм приносил тресту «Арктикуголь» доход, да ещё в валюте, тогда как добывавшийся на рудниках уголь поставлялся в Россию при маленькой финансовой отдаче. И стране не столько нужен был этот уголь, сколько присутствие на архипелаге. Так что Евгений Николаевич настраивал руководство треста на расширение туристических услуг, убеждая в выгоде этого бизнеса. Поэтому он вёл переговоры и с немецким частным туроператором Андреасом Умбрейтом, и с англичанином Робином Бузза, возящим туристов на собачьих упряжках, как и норвежец Вотвик.
Редко, но захаживали иногда в местный международный университет по вопросам экологии, в котором учился даже студент из России. С руководством университета согласовывали студенческие экскурсии в Баренцбург и на Пирамиду.
Всё было близко и доступно. Правда, школа находилась далеко в глубине долины, у самого начала большого ледника. Однажды Хильда, весёлая и энергичная девушка, преподаватель этой школы, пригласила на какое-то школьное мероприятие Евгения Николаевича с Настенькой. Собственно говоря, приглашали везде уполномоченного треста, а переводчица являлась необходимым приложением. Но это не мешало Евгению Николаевичу смущаться, когда неугомонная Хильда вовлекала обоих русских в шумные детские игры, предлагая им вместе со школьниками скакать, бегать по кругу, танцевать, бросать мячи.
Евгений Николаевич думал, глядя на эту круглолицую с большими тёмными глазами девушку, ведущую себя с детьми, как равная им, весело и беззаботно так, что, не будь он женат, мог бы влюбиться в северную красавицу. Правда, она тоже была не свободна. Её муж, Стиг, такой же, как она, рослый красавец, работал шофёром. Он и Хильда родились на Шпицбергене, всю свою молодую жизнь прожили на архипелаге, здесь поженились, обвенчавшись в лютеранской церкви, что стоит на пригорке, и не собирались покидать архипелаг ни при каких условиях, сжившись навсегда с этим суровым краем, не смотря даже на несчастный случай, произошедший в прошлом году с их друзьями.
Два брата Торгейр и Джозеф, молодые весельчаки, оба работавшие на шахте, привыкшие к опасностям, связанным с добычей угля, когда шахтёрам ежедневно грозят то обвал породы, то неожиданный взрыв или пожар в забое. Их бесшабашных это не смущало, как не пугали ни снежные заносы, когда катаешься на снегоходах по горным склонам, ни белые медведи, которых пугают выстрелы из ружья, ни морские волны, когда мчишься по ним на моторной лодке. Вот и в тот раз они отправились на двухместной надувной резиновой лодке в российский посёлок Баренцбург, прошлись по небольшому городку, побывали в музее «Помор», посидели в гостиничной баре, выпили немного русской водки и отправились назад.
В июле незаходящее солнце светит жарко. Волна во фиорде, хоть и была, но небольшая, и лодка шла замечательно быстро. Старший брат Торгейр правил лодку почти посередине фиорда, однако всё же ближе к правому берегу, так как, во-первых, знал, что расходиться со встречными судами следует левыми бортами, а, во-вторых, левый берег с его тундровой частью казался менее живописным, чем правый, где и вершины двух гор называются русскими поэтично Груди Венеры, и хорошо виден давно заброшенный русскими посёлок Грумант с сохранившимися старыми строениями, живописно отражающимися в морской глади на фоне столовых гор, которые действительно похожи на огромные столы, покрытые чёрной скатертью с зелёными в летнее время полосами ущелий, откуда то и дело взлетают стаи белых чаек и других гнездящихся там птиц.
Проплывая мимо Груманта, братья заговорили о том, что, по рассказам русских, там будто бы собираются восстанавливать посёлок и возобновлять добычу угля, которую прекратили некогда из-за бушевавшего в шахте пожара. Увлёкшись рассматриванием посёлка, они не заметили впереди в воде чёрную тень. Касатка в погоне за косяком сельди заплыла в фиорд и, может быть, даже не заметила, что взмахом своего мощного хвоста перевернула наскочившую на неё лодку. Молодые люди мгновенно очутились в леденящей воде. Ледовитый океан не согревается на солнце даже летом.
Вынырнув на поверхность после падения в воду, братья тут же перевернули лодку в нормальное положение, однако мотор лодки ещё не заглох, и не успели парни ухватиться за спасительный борт, как их единственную надежду внезапно унесло вдаль. Пришлось самим плыть к берегу, до которого было очень далеко. Теперь уже волны не казались маленькими. Едва живой Торгейр вылез на берег, вспоминая, что в какой-то момент перестал слышать позади себя гребки брата. Он думал, что их разделила волна. Но Джозеф не сумел доплыть. Холод сковал его тело, и тщетно пытался он крикнуть последнее слово брату. С Ледовитым океаном шутки плохи.
Эту историю узнали все жители Шпицбергена, но продолжают плавать на надувных резиновых лодках. Не каждый же день жалуют касатки во фиорды. А лодка самый удобный способ передвижения вдоль берегов. Можно причалить в любом месте.
А в августе, под конец летнего сезона, но льды ещё не начали появляться во фиордах, Евгению Николаевичу с Настенькой предложили проехаться с группой норвежцев в тот же самый посёлок Грумант на большой надувной лодке, то есть многоместной. Не столько предложили, сколько попросили помочь, так как посёлок ведь российский и потому гид там должен быть тоже от местной российской власти.
Рано утром Настя и Евгений Николаевич отправились на буксире в Лонгиербюен. Там их встретили два норвежских журналиста, прилетевшие за день до этого с материка, Стиг с ружьём за спиной, Хильда, руководитель туристической фирмы Свейн и немецкий гид Андреас Умбрейт. Уселись в две моторные лодки по четыре человека плюс по одному опытному мотористу на корме у руля да по одному дюжему парню на носу в качестве спасателей – норвежцы технику безопасности блюли строго – и помчались по накатывавшем навстречу волнам.
Все были одеты в тёплые комбинезоны, называемые скутерными, поскольку используются на Шпицбергене в основном для поездки на снегоходах. А так как эти передвижения происходят часто, то люди в скутерных костюмах встречаются повсюду. Евгений Николаевич и Настенька тоже были в комбинезонах, купленных в специальном магазине Лонгиербюена.
Их посадили на заднюю скамейку, а журналистов на переднюю, но брызги от подскакивающей на волнах лодки обдавали всех. Ну, если Евгений Николаевич, как ялтинский житель, привык плавать по Чёрному морю, то для Настеньки, жителя столицы, никогда не плававшей на столь маленьком средстве передвижения даже по Москва-реке, каждый взлёт носа резиновой моторки с последующим падением в воду обрывал её дыхание, и сначала она даже вскрикивала от неожиданности и цепко хватала Евгения Николаевича за руку, который только смеялся, приговаривая:
– Ничего, ничего, Настюша, скоро пойдём ровнее, не переживай.
И он оказался прав. Обогнув мыс, на котором располагался аэропорт с далеко тянущейся взлётно-посадочной полосой, завершающей Адвент-фиорд, и, войдя в более широкое пространство Ис-фиорда, где волна уже была боковая, а не встречная, лодки с мощными моторами пошли плавно, почти не подпрыгивая и не бросая в лицо солёные брызги. Кроме того, в отличие от буксира, старавшегося постоянно держаться подальше от берега, чтобы не наткнуться на подводные рифы, надувной резиновый транспорт двигался очень близко к береговой линии на тот случай, если откажет мотор или, не дай бог, лодка опрокинется, и была бы возможность пассажирам добраться до берега.
Солнце гигантским фонарём слепило глаза. Настенька смотрела в левую сторону. Там горная гряда разрывалась и открывалась Медвежья долина, то есть по-норвежски Бьёрн Дален. А дальше снова шла изрезанная морщинами расщелин Столовая гора. С вертолёта эти возвышения казались низкими, а здесь, у самого их основания, от уровня воды, скалы устрашающе неприступно поднимались высоко, закрывая собой половину неба. Не хотелось бы оказаться на узкой береговой полосе у их подножья. Отсюда можно, наверное, выбраться только вплавь, но далеко ли проплывёшь? А до противоположного берега широкого фиорда так далеко, что он даже не виден за волнами.
Где-то далеко навстречу плыл большой белый пароход. Был туристический сезон, и почти каждый день из Европы заходили на Шпицберген маленькие и большие суда с тысячами туристов на борту, мечтающими увидеть далёкий архипелаг, о котором они читали в учебниках по географии да может быть видели его остроконечные горные пики и ледники между ними в редких киножурналах. Настенька подумала, что возможно этот пароход после захода в Лонгиербюен, в котором его пассажиры оставят не одну тысячу долларов в магазинах и за экскурсии, на обратном пути завернёт и в Грин-фиорд, и остановится на рейде у Баренцбурга, чтобы высадить на пару-тройку часов большими шлюпками пассажиров на берег, где их обязательно встретят шахтёры или их жёны, продающие на импровизированном рынке самодельные кинжалы, вербацкие шапки (так называют зимние шапки, которые выдают шахтёрам, завербовавшимся сюда на работу), пейзажи, написанные ставшими художниками некоторыми шахтёрами, или купленные заранее в России сувениры: матрёшки, самовары, хохлому.
В такие часы Настенька должна быть на работе. Обычно ей звонит Евгений Николаевич или дежурный порта, и она срывается бегом в порт, куда подъезжает и автобус взять пассажиров на экскурсию, оплаченную туристической фирмой заблаговременно или же по прибытии в Баренцбург, о чём договариваются на месте. Настенька для таких случаев даже разработала бланки квитанций и счетов, чтобы всё оплачивалось официально. До её приезда в Баренцбург таких документов почему-то не было, и расчёты производились либо вручную написанными расписками, либо вообще без документов.
Встретившийся лайнер мог остаться в норвежском посёлке до завтра, так что волноваться об экскурсионном обслуживании не стоило. Времени ещё много. Лодки уже неслись вдоль посёлка Грумант. Причалили у небольшого старенького пирса. Не теряя времени, Евгений Николаевич и Настенька повели журналистов в сопровождении немецкого гида, напросившегося тоже в качестве экскурсанта, взявшего с собой кроме ружья на плече большую фотокамеру, в сторону видневшегося издали наверху тоннеля в горах. Это был вход в шахту, откуда в период жизни посёлка доставляли угол вагонетками.
Взобравшись к железнодорожным путям, но ещё не дойдя до портала, путники услыхали крики, доносившиеся с только что покинутого берега. Оглянувшись, они увидели, что оставшиеся внизу люди усиленно машут им руками, явно предлагая вернуться. Не понимая в чём дело, Евгений Николаевич принял решение быстро спускаться назад. Подходя к группе, стоявшей на берегу, они заметили, что все смотрят почему-то недалеко в воду. Посмотрев, куда указывал рукой Стиг, подошедшие увидели за пирсом морду быстро приближавшегося к берегу белого медведя. Стала понятной неожиданная тревога.
Ветра не было. Волны катились мелкие. Медведь спокойно вылез на узкую береговую полосу и стал взбираться на гору, скрывшись за холмистой поверхностью. Однако дальше с горы шла в сторону причала широкая дорога, по которой мог прийти медведь. А то, что целью его были увиденные им люди, ни у кого сомнений не возникало. Очевидная опасность встревожила каждого, но в то же время это казалось приключением. Настенька впервые в жизни видела воочию хозяина здешних мест. То, что он скрылся, поднимаясь на пригорок, взволновал, поскольку не было ни малейшего представления, откуда он может появиться.
Стиг выскочил на дорогу, ведущую в гору, стал на одно колено и взял своё ружьё наизготовку, направив ствол на вершину холма и даже прицеливаясь. На вершине горки появилась белая фигура медведя. Высоко подняв голову, он как бы всматривался в представшую перед ним картину.
Увидев целящегося в зверя Стига, Умбрейт почему-то ухмыльнулся, снял с плеча своё оружие и, сделав несколько шагов в сторону, выстрелили в воздух. Гром разнёсся и тут же отдался эхом от близких гор, создавая ещё больший эффект от выстрела. Силуэт медведя в то же мгновение скрылся, а Умбрейт довольным голосом сказал, как бы увещевая Стига:
–
We can’t shoot a polar bear. It’s forbidden.
Настенька немедленно перевела Евгению Николаевичу:
– Он говорит, что мы не можем стрелять в белого медведя. Это запрещено.
Закон был известен всем, как и то, что в случае непосредственной опасности людям, убийство животного может быть оправдано. Однако Настенька была согласна с тем, что опасности большой пока не было, так как здесь находилась большая группа, несколько мужчин с оружием. Но подниматься на место, откуда скрылся медведь, чтобы узнать, куда он пошёл и пошёл ли вообще или сидит, затаившись, ни у кого не было желания. Посовещавшись немного, все решили не рисковать, а сесть снова в лодки и отправиться назад в норвежский посёлок.
Рассевшись по своим местам, постоянно оглядываясь на берег в попытках разглядеть, не появится ли нарушитель их спокойствия, незадачливые путешественники отправились в обратный путь. Так завершилась первая встреча Настеньки с хозяином Арктики белым медведем.
7.
Возвратившись в Лонгиербюен, Евгений Николаевич и Настенька поспешили на норвежскую почту, откуда всякий раз, бывая в посёлке, забирали корреспонденцию, отправляемую жителям Баренцбурга и Пирамиды по международной почте, да посылки, приходящие от иностранных фирм по заказам разбогатевших на норвежские кроны торговлей русскими сувенирами счастливчиками бывших советских посёлков. Их по-прежнему иностранцы называли русскими посёлками, хотя в них работало много украинцев, да и других людей национальностей, коих было огромное количество в Советском Союзе. Фактор национальности при оформлении на Шпицберген не играл никакой роли, поэтому директор шахты в Баренцбурге был украинец, его заместитель армянин, а директор шахты на Пирамиде русский.
Однако в новой сложившейся в стране ситуации, когда все республики оказались разделенными между собой, у отдела кадров треста «Арктикуголь» возникла проблема. В основном ведь на Шпицберген набирали шахтёров с Донбасса, поскольку условия добычи угля в нём были схожими со Шпицбергеном, но Донбасс теперь находился как бы в другой стране. На первых порах всё шло по тем же накатанным рельсам, но тресту уже пришлось заключать договор с Украиной, как с отдельным государством, а оно потребовало уплаты налога за использование её рабочей силы. Так что становилось выгоднее брать шахтеров из других шахтёрских регионов России.
Но пока всё шло по-старому, Евгений Николаевич и Настенька с помощью почтальонов Хальге и Питерсена погрузили мешки с посылками и почтой в их почтовую машину типа лоадхоппер ярко красного цвета, в которую легко помещался багаж и хватало мета для пассажиров, и Хальге отвёз их к причалу, где начальников давно поджидал буксир.
Многопалубный круизный лайнер «Королева Виктория», который удачливые охотники за приключениями встретили по пути на Грумант, давно уже стоял у большого причала, на который только что начали сходить европейские пассажиры. Их тут же подхватывали автобусы и отвозили в посёлок.
Евгений Николаевич, глядя на красивое белое судно, подумал сейчас не о его красоте, а вполне прагматически, и потому сказал:
– Да, Настенька, на экскурсию у них здесь уйдёт около трёх часов, так что не исключено, что их величество заглянет к нам в Баренцбург сегодня к вечеру. Готовься.
– Я-то всегда готова, – ответила весело Настя. – А наши ченьчёвщики (так она называла торговцев на рынке) наверняка заметили проход корабля на входе в Ис-фиорд и уже готовятся.
– Настя, – укоризненно сказал Евгений Николаевич, подавая девушке руку, чтобы она перепрыгнул с причала через борт на палубу буксира, – я уже тебе говорил, что кораблями обычно называют только военные суда, а это, хоть и большой, но пароход, а ещё точнее теплоход.
– Пусть будет так – охотно согласилась Настя, направляясь вслед за Евгением Николаевичем внутрь буксира.
Спустившись по лестничке, по которой только что матрос Виктор, худой, как и все на буксире, и высокий парень спустил привезенные с почты мешки, они вошли в маленькую кают-компанию и сели за единственный столик друг против друга. В миниатюрном окошке из кухни сразу же появилась голова механика Кости:
– Обедать будете? У нас сегодня борщи и макароны по-флотски.
– Спасибо, Костя. Мы как раз голодные.
– Только подождите немного. Борщ подогреется, а я пока запущу машину. Хлеб сами можете взять.
Вскоре двигатель заурчал, и буксир, покачиваясь, отвалил от деревянного пирса. А несколько позже Костя уже подавал в окошко миски с парующим борщом.
Тем временем Евгений Николаевич развязал коричневый мешок с корреспонденцией, достал толстые пачки писем, охваченные резиновыми кольцами. Часть пачек передал с нетерпением ожидающей писем себе Настеньке. Быстро просматривая адреса на конвертах, они ловко скрепляли их снова резинкой и откладывали в сторону. Евгений Николаевич сразу отделял письма официального характера, относящиеся непосредственно к тресту «Арктикуголь». Отложил и письмо себе от жены Люси. Ему же попался и конверт для Насти.
– О, это тебе из Ялты! – произнёс он восторженно. – Не иначе, как о сынишке.
– Да, наверное.
Глаза Настеньки засветились радостью. Она продолжала любить малыша, как своего родного сына.
Видя разборку писем, Костя, протягивавший миски с первым блюдом, не преминул спросить:
– А нам, часом нет писем?
– Кое-кому есть, – ответил со смешком Евгений Николаевич, – можешь зайти и потанцевать у входа, а то не дам.
Костя исчез из окошка и через минуту уже был в дверях каюты, подпрыгиваниями изображая танец.
Буксир равномерно то поднимался носом на волну, то плюхался с неё и вновь поднимался. Доедая макароны по-флотски, в кают-компании читали письма. Все пачки были пересмотрены и опять связаны резинками.
Настенькины глаза увлажнились. Стараясь сделать это незаметно, она смахнула рукой катившуюся по щеке слезу. Но шеф заметил и обеспокоенно спросил:
– Что-то случилось, Настя?
– Нет-нет, всё нормально. Просто Таня пишет, что Женечка до сих пор вспоминает меня и бабушку, капризничает.
– Ну, это естественно, – проговорил Евгений Николаевич, пытаясь успокоить разволновавшуюся девушку. – Не так-то легко ребёнку привыкнуть к новой маме.
– Я понимаю всё, но сердце моё не хочет, чтобы он забыл нас, вот и плачу.
Она ещё раз вытерла слёзы и поинтересовалась уже окрепшим голосом, меняя направление разговора:
– А что пишут вам из Москвы?
– Почти ничего нового. Жена продолжает собираться ко мне, да всё что-нибудь останавливает. Весной, видишь ли, захворала, потом с работой запарка была – не хотели отпускать, хотя на почте, где она работает, мне кажется, у них всегда запарка. Сейчас всех отправляют морем, а она боится качки. Теперь планирует самолётом на октябрьский рейс.
– Может, она не хочет вообще сюда ехать?
– Да, кто ж её знает? На расстоянии разве поймёшь женщину? Но пишет, что ждёт, не дождётся встречи.
– Ну, ничего, октябрь уже близко. Прилетит.
Так они успокаивали друг друга, оба думая об одном и том же, что все в Баренцбурге давно считают их любовниками, не представляя, как можно двум одиноким здесь людям, живущим в одной гостинице, на одном этаже, работающим вместе, когда один из них начальник, а другой подчинённый, вместе проводящими время не только в переговорах с иностранцами, в совместных застольях, но и в плавательном бассейне, на теннисном корте, на редких, правда, лыжных прогулках, как при всём при этом они могут не поддаться соблазну жить как муж и жена в отсутствие настоящей жены Евгения Николаевича.
То, что переводчица была не замужем, всем стало известно сразу по её приезде. Сарафанное радио работает быстро. И желающих занять место её любовника и даже мужа было хоть отбавляй. Но попытки шахтёров, волею судьбы очутившихся на Шпицбергене временно без спутницы жизни, пригласить красивую и свободную от семейной жизни женщину к себе на рандеву то ли на вечеринку, то ли в кино, всегда заканчивались весёлым ответом Настеньки, что ей ужасно некогда, чересчур много работы, что, впрочем, соответствовала действительности. Ведь помимо переводческой работы она продолжала вести курсы английского языка в учебном кабинете техники безопасности по средам для взрослых и по субботам для детей. Двухразовые занятия в неделю позднее были отменены, когда выяснилось, что многие шахтёры удовлетворились начальными познаниями разговорных фраз и поняли сложность более углублённых знаний, потому стали реже ходить, а потом и вовсе раздумали учиться. Но более упорные продолжали штудировать новые выражения и преподносимую грамматику. С детьми было проще. Они легче запоминали стишки и песенки, охотно поддаваясь педагогическим уловкам Настасьи Алексеевны, например, выходя по её просьбе за дверь, чтобы потом постучаться в неё и на английском языке спрашивать разрешения войти. Детей это очень веселило.
Однако мало кто в посёлке сомневался в том, что для любовных утех у начальника и его переводчицы всегда время найдётся. Тогда как на самом деле всё было гораздо сложней. То, что они были дружны с давних пор и всё друг о друге знали, как раз и не позволяло им решиться переступить грань этой дружбы. Они часто засиживались допоздна каждый в своём кабинете, и всякий раз расходились по комнатам, желая друг другу спокойной ночи и не позволяя ни лёгкого пожатия руки, ни тяжёлых вздохов сожаления по поводу расставания. И дело было не в том, что в их номерах могли быть установлены подслушивающие устройства, которыми пользовался секретный отдел директора рудника, а в том, что ни Настенька, ни Евгений Николаевич не могли себе позволить ничего лишнего в своих отношениях, как настоящие друзь, помня хорошо, что один из них женат.
– Пойду на капитанский мостик. Там уже, наверное, ждут, когда я стану за штурвал, – сказал Евгений Николаевич, поднимаясь из-за стола. – А ты, Настенька, можешь прилечь пока в каюте напротив. Тебе, как я предполагаю, предстоит сегодня ещё экскурсия и даже не одна.
– Так у меня ж теперь есть помощники. Даром что ли учатся? Вот и будет практика, – ответила, смеясь, Настенька.
Евгению Николаевичу было уже известно, что нескольким своим отлично занимающимся студентам Настя доверяет водить группы иностранцев по написанному ею тексту, который они выучили наизусть. Но это делалось только в случаях прибытия на рейд больших круизных лайнеров, привозящих с собой сразу по несколько сот туристов.
