Евгений Николаевич Бузни
Настасья Алексеевна. Книга 4
Казахская Советская Социалистическая Республика,
Грузинская Советская Социалистическая Республика,
Азербайджанская Советская Социалистическая Республика,
Литовская Советская Социалистическая Республика,
Молдавская Советская Социалистическая Республика,
Латвийская Советская Социалистическая Республика,
Киргизская Советская Социалистическая Республика,
Таджикская Советская Социалистическая Республика,
Армянская Советская Социалистическая Республика,
Туркменская Советская Социалистическая Республика,
Эстонская Советская Социалистическая Республика.
Статья 72. За каждой союзной республикой сохраняется право свободного выхода из СССР.
В главе девятой «Союзная Советская Социалистическая Республика» дано определение республики:
Статья 76. Союзная республика – суверенное советское социалистическое государство, которое объединилось с другими советскими республиками в Союз Советских Социалистических Республик.
Вне пределов, указанных в статье 73 Конституции СССР, союзная республика самостоятельно осуществляет государственную власть на своей территории.
Союзная республика имеет свою Конституцию, соответствующую Конституции СССР и учитывающую особенности республики.
Статья 77. Союзная республика участвует в решении вопросов, отнесенных к ведению Союза ССР, в Верховном Совете СССР, Президиуме Верховного Совета СССР, Правительстве СССР и других органах Союза ССР.
Союзная республика обеспечивает комплексное экономическое и социальное развитие на своей территории, способствует осуществлению на этой территории полномочий Союза ССР, проводит в жизнь решения высших органов государственной власти и управления СССР».
Я прошу прощения у читателя за цитирование статей Конституций. Но без этого трудно понять, какие законы были нарушены подписантами Соглашения в Вискулях. Ведь во всех конституциях предоставляются права на выход республик из состава Советского Союза, но на законных основаниях путём принятия коллективного решения на съездах соответствующих республик.
Ничего этого не было предусмотрено лидерами трёх республик в деревне Вискули. Келейное подписание Соглашения, решившего судьбы миллионов людей, состоялось. В тот же день в 9 часов вечера Ельцин позвонил из Вискулей по правительственной связи президенту США Джоржу Бушу и доложил об исполнении задания по развалу Советского Союза. Буш был доволен. Шушкевич позвонил с информацией о принятом Соглашении Михаилу Горбачёву. Он выразил своё возмущение, крича в телефонную трубку:
– Да вы понимаете, что вы сделали? Вы понимаете, что мировая общественность вас осудит! Что будет, когда об этом узнает Буш?!
Вот оказывается, что было важно для Горбачёва – что скажет Буш? Не то, что случится с народом страны, что скажут люди республик, союз которых распускают без их согласия, а в первую очередь, что скажет Буш – президент Американских штатов.
Ответ, что Буш уже в курсе, остудил президента СССР. Он не знал, что сказать на это. Более того, как ему сообщили, и министр обороны СССР, маршал авиации Евгений Шапошников также в курсе произошедшего и поддерживает принятые решения. Его тоже поставили в известность раньше Горбачёва.
Гигантская держава, не дававшая покоя капиталистам, в одночасье прекратила своё существование. Миллиарды долларов, потраченных Соединёнными Штатами Америки на развал грозного соперника, наконец-то оправдали себя и могли теперь вернуться с лихвой тысячекратными доходами от использования России в качестве сырьевой базы и пространства для сбыта своего залежалого товара. А сделал это бывший секретарь ЦК КПСС, бывший секретарь Свердловского обкома партии и сын бывшего кулака Борис Ельцин. Когда бывший начальник Генштаба генерал армии Михаил Моисеев спросил Бурбулиса, зачем ему нужно было разваливать Союз, Бурбулис откровенно заявил: «Это был самый счастливый день в моей жизни. Ведь над нами теперь никого больше не было! Я так и сказал Ельцину:
– Представляете, Борис Николаевич, над вами теперь никого нет.
И он счастливый ответил:
– Да, никого.
А ведь совсем незадолго до этого, 9 декабря, через день после подписания Соглашения, когда Горбачёв позвонил Ельцину и попросил появиться в Кремль и лично объяснить ситуацию, то Ельцин полушутя, полусерьёзно спросил:
– А меня там не арестуют?
– Да ты что, с ума сошёл? – был ответ.
Разумеется, Горбачёву хотелось бы арестовать Ельцина, Кравчука и Шушкевича. Все основания у него для этого были. Но сил фактически не было. После августовского провала ГКЧП, когда его участники вместо того, чтобы арестовать зарвавшегося Ельцина, полетели в Форос за советом к Горбачёву, а он их сдал Ельцину, в стране были назначены по согласованию с Ельциным новые министры силовых структур: Баранников В.П. – Министерство внутренних дел, Бакатин В.В. – Комитет государственной безопасности и Шапошников Е.И. – Министерство обороны. В приснопамятном августе они выступили в поддержку Ельцина и теперь стояли горой за него. А те из высокопоставленных лиц, кто поддержал ГКЧП, были в одночасье сняты со своих постов.
Конечно, Ельцина уже никто не мог арестовать. Вся власть была у него. Тем более, что в разговоре с маршалом Шапошниковым, которому Ельцин первому сообщил по телефону о состоявшемся подписании Соглашения, был предложен пост Верховного Главнокомандующего Вооружёнными Силами СНГ. Иными словами, Ельцин покупал Шапошникова высокой должностью за его лояльность, и тот согласился, что и поставило окончательно крест на Союзе Советских Социалистических Республик.
5 декабря Горбачёв сложил свои полномочия, и 25 декабря в 19-37 по московскому времени государственный красный флаг Советского Союза был спущен, а над Кремлём взвился Российский трёхцветный флаг.
26 декабря в Москве был собран Совет Республик Верховного Совета СССР. В конституции СССР такого органа власти не было, но он был учреждён 5 сентября 1991 года Законом СССР № 2392-1 как будто бы специально для принятия декларации о прекращении существования СССР в связи с образованием СНГ, тем самым официально распустив Союз ССР и его институты власти. Декларацию приняли, и фактически с этого дня Советский Союз перестал существовать.
А 28 декабря 1991 года Президиум Верховного Совета РСФСР принял постановление, где говорилось, что Верховный Суд СССР, Высший Арбитражный Суд СССР и Прокуратура СССР упраздняются со 2 января 1992 года. Так развалили СССР.
Но остался советский народ со своими мыслями.
7 декабря 1991 года ночью директор Беловежской пущи Сергей Сергеевич Балюк вернулся домой и разбудил уже спящую жену тревожными словами:
– Надь, Советского Союза больше нет!
– Ну, что ты глупости говоришь? Проворчала жена и повернулась на другой бок.
А он слышал, о чём говорили лидеры стран в бане и хотел поделиться мыслями.
8 декабря, после подписания Беловежского Соглашения Сергей Балюк пришёл к своему приятелю, поляку Стефану со словами:
– Вот они тут бумагу подписали, а когда КГБ приедет, перестреляет первыми нас.
Тогдашний управляющий «Вискулей» Степан Мартысюк за ужином подписантов подглядывал из-за двери и слушал, как обсуждали Соглашение, как позвали экспертов, которые должны были доработать соглашение, разъяснив последствия фразы: «СССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование». Помнит, как на следующий день в 8 утра все сели работать. Вместо машинистки привезли из деревни секретаршу Балюка, пишущую машинку взяли в администрации Пущи, соглашение подписывали в бильярдной.
Текст Беловежского соглашения перепечатывали несколько раз, машинистке диктовали вслух. Что именно собираются подписать, Мартысюк понял с первых же слов. Союз ему было жалко, но «что тут сделаешь? Автомат взять?».
Автомата только тут и не хватало.
БУДНИ ШПИЦБЕРГЕНА
1.
Настенька, как и весь советский народ, не знала тогда всех этих подробностей развала её любимой страны, о которой она часто пела сама для себя и в кругу друзей очень популярную песню:
«Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, морей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек»
И вот эта страна, где она провела счастливое детство, где счастливо училась в школе, с трагедиями в жизни, но окончила институт, который дал ей новую интересную работу, не менее интересную, чем у старшей сестры, страна, в которой она любила, дышала и жила, вдруг перестала существовать. Это казалось невероятным и думалось, что всё это временные проблемы. Они должны обязательно разрешиться, и всё вернётся на круги своя. Ведь был же в марте референдум. Настенька приняла в нём участие вместе со всеми её родными. И на вопрос, считают ли они необходимым сохранения Союза Советский Социалистических Республик, все они дружно ответили «Да». И так ответили около восьмидесяти процентов голосовавших. И вдруг это Беловежское Соглашение. Народ не может смолчать.
11 декабря 1991 года Комитет конституционного надзора СССР выступил с заявлением, в котором говорилось, что одни союзные республики не вправе решать вопросы, касающиеся прав и интересов других союзных республик и поэтому содержащаяся в беловежском соглашении констатация того, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование» может рассматриваться лишь в качестве политической оценки ситуации, не имеющей юридической силы. Также в заявлении говорилось, что органы власти СССР могут прекратить своё существование только «после решения в конституционном порядке вопроса о судьбе СССР», то есть на съезде народных депутатов.
17 декабря 1991 года группа народных депутатов СССР приняла заявление в связи с подписанием соглашения и ратификацией его Верховными Советами России, Белоруссии и Украины, в котором объявила, что считает принятые решения о ликвидации общегосударственных органов власти и управления незаконными и не отвечающими сложившейся ситуации и жизненным интересам народов и заявила, что в случае дальнейшего осложнения обстановки в стране оставляет за собой право созыва в будущем Съезда народных депутатов СССР.
22 декабря 1991 года, на следующий день после подписания в Алма-Ате главами 11 союзных республик протокола к беловежскому соглашению, в Москве у ВДНХ состоялся 10-тысячный митинг протеста против ликвидации СССР.
26 декабря газета «Известия» опубликовала заявление Президента США Джорджа Буша от 25 декабря, сделанное им сразу после того, как Горбачёв сообщил ему лично по телефону о своей отставке, в котором недвусмысленно подчёркивалось: «Соединённые Штаты приветствуют исторический выбор в пользу свободы, сделанный новыми государствами Содружества. <…> Несмотря на потенциальную возможность нестабильности и хаоса, эти события явно отвечают нашим интересам».
Так ради кого же подписывалось Соглашение в Вискулях?
Я вынужден повторить для моего всеведущего читателя, что Настенька, как и весь советский народ, не знала тогда этих подробностей.
Она встретилась с бывшим заведующим отделом Одесского обкома партии, который был в Баренцбурге секретарём коммунистической партии, Николаем Семёновичем. Познакомились они, можно сказать, случайно. Настенька не была членом партии, поэтому по приезде на Шпицберген ей не было необходимости идти в партийный кабинет. Но однажды, когда она зашла подписать какую-то бумагу к начальнику отдела кадров Баренцбурга, она увидела в кабинете невысокого роста крепко сложенного светловолосого мужчину средних лет, широко улыбнувшегося при её появлении и протянувшего ей руку со словами:
– Наслышан, наслышан. Наша новая переводчица и не коммунист. Ну, ничего, примем. Зовут меня Николай, а по отчеству Семёнович. Я здесь парторг. Впрочем, компартию Ельцин запретил. – И он тут же помрачнел. – Я теперь здесь на птичьих правах. Знаете, есть такие птички, которые летают, летают и не знают, где им приземлиться.
Настеньке показались слова парторга несколько странными. Ей сразу вспомнилось, как на вечере у Василия Александровича в честь её прибытия директор шахты что-то говорил о какой-то неадекватности парторга, появившейся у него после запрета компартии России. Но, может, так только показалось? Потом они изредка встречались мимоходом на улице. Парторг всякий раз говорил:
– Настасья Алексеевна, уверяю вас, это временная ситуация в стране. Она скоро кончится.
Настеньке, конечно, не преминули рассказать добрые люди о том, что парторг давно не женат и был бы Настеньке хорошей партией, если бы не запретили партию. Такой получился каламбур. Но девушку в данном случае интересовала не лингвистическая сторона вопроса. Ей было искренне жаль партийного организатора, который всеми силами старался верить в то, что всё будет хорошо, и убеждал в этом каждого с такой силой, с таким упорством, что это напоминало не убеждённость в правоте человека, а, скорее, его психическую болезнь, навязчивую идею. Хотя кто не болел этой идеей в то время? Поэтому болезнь парторга почти не замечали.
Но вот пришло сообщение о Соглашении в Вискулях. О нём говорилось по радио и телевидению. Настенька вглядывалась в лица шахтёров, встречавшихся на улице или в столовой. Ни на одном она не видела радости. Все были мрачны. Она говорила с Евгением Николаевичем. Тот был вне себя от известий и не хотел говорить на эту тему.
Зима на Шпицбергене выдалась снежной. Дороги каждый день заметало так, что их приходилось расчищать по два-три раза на день. Однако день здесь определялся только по часам, поскольку круглые сутки этот заполярный край охватывала полярная ночь. Так что снегоочистительной машине приходилось с постоянно зажжёнными фарами медленно подниматься и спускаться по крутым улицам Баренцбурга, разбрасывая в стороны снежные массы и формируя из них стены плотного снега вдоль дороги.
Поздним вечером Настенька возвращалась из спорткомплекса в гостиницу. Ветра не ощущалось. Мороз крепчал, добираясь до тридцати градусов. Небо полыхало сполохами полярного сияния, но оно в этот раз не привлекало внимания. На душу упала грусть. Хотелось что-то сделать, как-то выразить свой протест против случившегося со страной. Но что она могла здесь, вдали от Родины? Она посмотрела на стену из снега, напоминавшую белое полотно бумаги, и вдруг в голову пришло решение. Она вывела на снегу рукой в перчатке крупные почти в свой рост буквы – СССР. Отошла на середину дороги. Буквы смотрели на неё торжественно-печально.
«Ну, хоть так я высказала свою волю, – подумала Настенька, – пусть завтра все увидят и поймут, что Советский Союз продолжает жить в сердцах».
На следующий день переводчица вошла в кабинет Евгения Николаевича и вместо приветствия услышала:
– Настя, только что позвонили из ГСВ и сказали, что у нас с крыши упал человек. Наверное, ещё вечером, потому что нашли его уже мёртвым.
У Настеньки похолодело в груди.
– А кто?
– Парторг, Николай Семёнович. Нужно звонить в контору губернатора. Мы обязаны сообщить.
2.
Несчастные случаи со смертельным исходом происходили в Баренцбурге по разным причинам. И всякий раз приезжавший для расследования инцидента норвежский полицейский вынужден был констатировать, что в смерти виноват сам пострадавший.
Ну, в самом деле. То в наклонной шахте сверху вниз неслась на большой скорости тележка, а шахтёр, сидевший в укрытии, вдруг выглянул посмотреть, насколько она приблизилась, и ему снесло голову. То матрос со стоящего у причала буксира торопился на вечер в клуб, оделся по-праздничному, и, перебравшись через обледеневший борт – а стояла зима с тридцатиградусными морозами – соскользнул в воду между причалом и судном, да и пошёл ко дну, не сумев выбраться, а никого рядом не оказалось. Так его и обнаружили утром под проломанным льдом, стоящим в вертикальном положении на глубине возле стенки причала. А то ещё сварщик залез в бетономешалку заварить какой-то шов, но не предупредил об этом, и к люку подъехал самосвал и высыпал на голову несчастного тонну щебня.
Конечно, всегда при этом бывали сомнительные обстоятельства, вызывавшие нехорошие слухи среди жителей посёлка, но полицейского вызывали с некоторой задержкой, и расследование проводилось после того, как директор шахты успевал переговорить со свидетелями и убедить их говорить, что всё было правильно и виноват погибший. Зачем поднимать шум, из-за которого всем одни неприятности? Да и полицейскому, проводившему расследование через переводчика, проще было согласиться с выводами дирекции шахты.
В деле с парторгом всё было ещё проще. Человек покончил с собой по политическим соображениям. Он, партийный босс, отвечавший за идеологию, привыкший к советской системе управления, в которой он играл в Баренцбурге одну из главных ролей, вдруг узнаёт сначала о запрете коммунистической партии Ельциным, потом о роспуске Советского Союза, о прекращении его существования и создании некоего Содружества Независимых Государств. Он понял не только то, что теперь он в Баренцбурге никто, но – и это главное – что рухнул советский строй, в который он беззаветно верил, делу которого он всю жизнь служил. Он не знал, с кем и за что теперь бороться.
Раньше всё было просто и понятно. Есть страна победившего социализма. Не всё, конечно, в ней отлично. Много недостатков, много трудностей. Главное – человек. Его надо воспитывать. Надо приучать к мысли о светлом будущем всего человечества – коммунизме. Во имя этого каждый должен отдавать всего себя делу строительства коммунистического общества. Но не каждый этого хочет. Немало ещё тех, кто жаждет наживы, личного богатства за счёт других. Это одно из главных препятствий. Деньги. Вот корень зла. Ради них люди идут на преступления, из-за них готовы грызть друг другу глотки, как волки. А человек должен быть человеку друг, товарищ и брат. На земле все должны быть счастливы. Эта мысль должна вводиться в умы с самого малолетнего возраста абсолютно всем. Такова была политика государства, в котором жил парторг.
А теперь что? Всюду начинают развивать культ денег, стремление к личному обогащению. И вот распустили СССР. Всё кончено. Все идеалы рухнули. В сознании парторга это не укладывалось. Зачем жить?
Кто-то написал на снегу СССР. Значит, у простого народа желание жить в Советском Союзе остаётся. А что он может, если нет партии и нет самой страны?
Парторг смотрит на здание гостиницы. В глаза бросается узкая пожарная лестница, ведущая на крышу. На улице никого нет. Решение приходит мгновенно. Он поднимается по обледенелым железным ступеням, крепко хватаясь за поручни, становится во весь рост на край крыши и, больше ни о чём не думая, опрокидывается вниз. Может быть, жизнь его оборвалась уже в полёте.
Сколько их прошло таких срывов по всей стране? Статистика не докладывает.
Однако норвежским полицейским, приехавшим расследовать факт самоубийства, об этом не стали рассказывать. Скажи им о том, что с крыши бросился партийный босс, то, во-первых, как доказать, почему он это сделал, а во-вторых, узнай они, что причиной являются политические события в стране, то тут же узнала бы об этом вся иностранная пресса, и раструбили бы – мало не покажется. Так что пояснили, что конторский служащий спьяну влез на крышу, хотел проявить храбрость, да оступился, мол, и упал. Несчастный случай.
3.
Двадцать пятого декабря католики всего мира отмечают Рождественские праздники. В Норвегии верующие католики. Вечером этого дня губернатор Шпицбергена Анн Кристин Улсен устроила по этому случаю праздничный ужин, пригласив на него уполномоченного треста «Арктикуголь» и руководство российских шахт Баренцбурга и Пирамиды с их жёнами. Настеньку тоже пригласили, как переводчицу.
Прилетели вертолётами. В аэропорт за ними прислали специальный автобус. Погода была морозной. Все были одеты в шубы или дублёнки и, конечно, в меховые шапки. Сняв верхнюю одежду в раздевалке, мужчины оказались в чёрных костюмах, отличавшихся разве что галстуками, зато женщины блистали разными вечерними платьями, брошками, бусами и головными украшениями.
В небольшом, но ярко освещённом коридорчике справа поместился стол, на котором выстроились бокалы с шампанским. Все проходящие по пути брали из рук улыбающейся девушки напиток, смеялись, шутили и продолжали путь в зал, отпивая на ходу маленькими глотками искрящееся вино, создававшее с самого начала весёлое праздничное настроение.
Это был светский раут. Никаких религиозных служб – служба была в лютеранской церкви Каниса утром. А здесь играла музыка, шумно разговаривали, стоя группами, чокаясь бокалами с шампанским. Потом всех пригласили в обеденный зал с расписанными местами гостей. Возле каждого стула на столе табличка с напечатанной фамилией – не ошибёшься. Настенька напротив Евгения Николаевича, рядом директора шахт с жёнами. Тут же неподалёку губернатор, горный инспектор – Вик, начальник полиции – Лаксо Кетиль.
Вообще-то официально функции начальника полиции на архипелаге исполняет губернатор, отвечающий и за охрану окружающей среды, и за права в политическом смысле жителей стран – участниц Парижского Договора 1920 года, и исполняющий в случае необходимости роль судьи, а также руководящий спасательными операциями.
По поводу последней функции как раз произошёл инцидент между россиянами и норвежцами.
Группа туристов переезжала по льду на снегоходах Ис-фиорд, и у самого берега один снегоход провалился под лёд. К счастью водитель снегохода сам спасся. Незадачливые туристы позвонили в российский посёлок Баренцбург с просьбой помочь вытащить снегоход. Наши подняли вертолёт, на котором летел и Евгений Николаевич с переводчицей, прибыли на место происшествия, зависли над ушедшим под лёд аппаратом, от которого по счастью на льду остался конец верёвки, спустились по лестничке к поверхности льда, зацепили верёвку за дверь вертолёта и, постепенно поднимаясь, вытянули снегоход на поверхность и перенесли его на заснеженную сушу.
Операция была выполнена замечательно. Туристы, конечно, были в восторге и заплатили незначительную сумму долларов за спасение. Они потому и обратились к русским, что норвежцы бы ободрали их за спасение с потрохами.
Как-то норвежское туристическое судно село на мель у входа в Ис-фиорд. Испугавшись, команда покинула кораблик. Норвежская спасательная служба пришла и сняла его с мели, но за это пришлось столько заплатить, что хозяин вынужден был продать судно и фактически разорился. Оказывается, нельзя было покидать корабль.
В случае со снегоходом всё обошлось прекрасно, однако на следующий день в Баренцбург прилетел Кетиль Лаксо, вызвал Евгения Николаевича с переводчицей в губернаторский домик, стоящий на краю посёлка специально для подобных целей для наблюдения за порядком, и потребовал объяснений, почему российский вертолёт занимался спасательными операциями. Кетиль Лаксо хоть и говорил немного по-русски, но официальные переговоры требовали официальных отношений, чтобы не возникало разногласий.
Евгений Николаевич невозмутимо объяснил, что согласно Парижскому Договору все страны его участницы пользуются равными экономическими правами. Кетиль Лаксо напомнил, что Шпицберген является территорией Норвегии по принятому в 1925 году указу короля Норвегии. Евгений Николаевич, хорошо изучивший этот вопрос, спокойно возразил, что указ, изданный королём Норвегии, является обязательным только для норвежцев, поскольку он не был признан никаким международным соглашением, а по Парижскому Договору Шпицберген находится под суверенитетом Норвегии, но не более того, то есть не является её территорией.
Случился ещё инцидент, о котором Евгений Николаевич рассказал Настеньке, когда она приехала. Шведские туристы попросили российский вертолёт доставить их в Баренцбург из Лонгиербюена. Он доставил их, получив за это определённую плату, которая, конечно, была существенно ниже того, что им пришлось бы заплатить норвежцам за такую же услугу. В этот раз норвежцы даже выписали штраф на Евгения Николаевича за использование вертолёта в коммерческих целях. Но и тогда недавно назначенный новый уполномоченный треста «Арктикуголь» попросил показать статью Парижского Договора, где бы указывалось на ограничение в коммерческой деятельности стран-участниц Договора. Такой статьи показать норвежцы не могли, и Евгений Николаевич игнорировал штрафные санкции.
Но обо всём этом, естественно, на рождественском приёме речи не шло.
Губернатор Шпицбергена Анн-Кристин Улсен, отличающаяся высоким ростом, который обычно подчёркивался строгим чёрным костюмом, в этот раз была в атласной зелёной кофточке с отложным воротником, в разрезе которого на шее просматривались крупные агатовые бусы, а в ушах белели бусинки жемчуга, вполне соответствующие седине пышных волос на голове, аккуратно увязанных в узел. Её крупное лицо с выдающимся вперёд носом почти не тронуто косметикой. Слегка напомажены губы, да припудрены щёки. Ни брови, ни ресницы не подвержены рисовке. Глубоко посаженные серьёзные глаза не требуют притемнения или осветления век. Широко улыбаясь, она поднялась произнести свой первый тост.
Вместе с нею тут же поднялся, сидящий напротив невысокий в сравнении с губернатором, молодой паренёк в сером костюме. Это переводчик конторы губернатора Борд. Сидящие за длинным столом в основном норвежцы. Перевод им не требуется, но на правом конце стола сидят русские. Борд работает для них. Он переводит выступления норвежцев. Они, конечно, все владеют английским языком и могли бы воспользоваться им, так как у русских есть свой переводчик Настенька, не знающая норвежский, но так уж повелось, что в присутствии двух переводчиков, норвежцы говорили на своём родном языке, и их переводил Борд, а выступления русских переводила на английский Настенька. Такая система позволяла обоим переводчикам делать в своей работе передышку, обращая внимание на закуски, обильно выставленные на столе в виде салатов, украшенных чёрными маслинами, шампиньонов, соседствующих с фаршированными яйцами, бутербродов с красной рыбой, сыров, копчёных колбас, холодца, слоёными пирожками, соперничающими с горками хлеба, солёными и свежими огурцами, помидорами, болгарским перцем, почти прозрачными ломтиками лимона и, разумеется, вазами с фруктами: мандаринами, апельсинами, яблоками и виноградом. Удивили Настеньку выпеченные из теста маленькие тапочки, покрытые у носков сырным орнаментом, и уложенные на тарелки рядом с красной икрой, которой следовало наполнять эти тапочки перед едой. Тут же кружочками репчатый лук.
А после окончания обеденной части, когда все вышли опять в соседний зал с креслами и диванами для принятия чашечки кофе, и где весело отплясывали под музыку молодёжного местного оркестра, появился Дед Мороз с окладистой белой бородой, широкими белыми усами, в красной шапке колпачком и, конечно, белой шубе, роль которого исполнял, Настенька узнала только по голосу, полицейский Кетиль Лаксо, с мешком подарков, которые он с шутками и прибаутками стал раздавать всем гостям, включая русских. Евгению Николаевичу он достал из, казалось бы, бездонного мешка чёрный чемоданчик, называемый дипломатом, а Настеньке элегантную коричневую дамскую сумочку. Как он ухитрялся доставать из мешка нужные подарки, можно было только гадать, но он безошибочно вынимал женщинам красивые платки, маникюрные наборы, мужчинам галстуки, сигаретницы рыболовецкие принадлежности.
Вечер удался на славу.
4.
Ответный приём для норвежцев почти сразу же устроил у себя российский консул Николай Григорьевич. Большое красивое здание консульства стоит в Баренцбурге несколько обособленно на самом верху под горой, на которой местные «скалолазы» некогда выложили камнями надпись «Слава КПСС!». А ниже здания консульства, чуть правее от него, высится бюст Ленину. Однажды норвежские корреспонденты, которые вообще бывали частыми гостями российских посёлков, при встрече с Евгением Николаевичем, узнав от него, что он всё ещё является коммунистом и не собирается выходить из партии, попросили разрешения сфотографировать его, но не просто сделать портрет, а на фоне бюста Ленину. Евгений Николаевич согласился, и вскоре в норвежской газете города Тромсё появилась статья с названием «Последний коммунист Шпицбергена» и фото Евгения Николаевича в меховой шапке на фоне бюста самого главного коммуниста России.
Позднее с Евгением Николаевичем произошла ещё одна аналогичная история. Российские посёлки посетила премьер-министр Норвегии госпожа Брутланд. Тогда новый российский консул, Вадим Семёнович Передреев, готовясь к встрече, сказал Евгению Николаевичу:
– Давайте договоримся так: вы встречаете премьера на вертолётной площадке, проводите с нею небольшую экскурсию по музею и посёлку, потом я забираю её в консульство, а вы уводите от неё всех журналистов в гостиницу и устраиваете им приём в баре, чтобы они не мешали нам беседовать с госпожой Брутланд.
Евгений Николаевич тогда усмехнулся про себя, вспоминая гонор консула при его первом знакомстве, когда он пригласил Евгения Николаевича в консульство на чашку кофе и не без удовольствия сказал ему за столиком:
– Небось, первый раз встречаетесь близко с таким высоким лицом.
Евгению Николаевичу показалось это смешным, но он не стал говорить консулу, что как журналисту ему приходилось разговаривать и с послами, и с профессорами, и с писателями, которых он считал самыми высокими по званию.
Встретив Брутланд, проводив её в автобус и рассказав ей коротко о Баренцбурге, остановившись в музее, где экскурсию вёл начальник археологической экспедиции, Евгений Николаевич сдал премьер-министра на руки консула и пригласил целую кавалькаду журналистов в бар гостиницы. Тут-то и произошла смешная картина. Отвечая на актуальный в то время вопрос журналиста о коммунистах России, Евгений Николаевич не преминул сказать, что он до сих пор коммунист. Услышав эту фразу, все журналисты, как один, схватились за фотоаппараты и кинокамеры и начали съёмки Евгения Николаевича и записи его ответов на посыпавшиеся вопросы. На следующий день после визита премьер-министра в российские посёлки чуть ли не главной новостью в газетных и радиорепортажах была беседа с уполномоченным треста «Арктикуголь» и его коммунистическим отношением к происходящим в России событиям. О приёме в консульстве говорилось вскользь.
Но в российском посольстве на это никак не отреагировали. В Москве, когда генеральному директору доложили о реакции норвежских корреспондентов на слова Евгения Николаевича, тот спокойно ответил:
– Ну, и что? Зато он хорошо работает.
Но это всё было позже. А сейчас, старый ещё консул Николай Григорьевич устроил новогодний бал с участием хорового и танцевального коллектива Баренцбурга. По возрасту Николай Григорьевич не был стар, но смена власти в стране и смена самой страны отразилась на том, что повсюду меняли приверженцев коммунистических идей на ельцинистов. Так что и Николай Григорьевич должен был уступить место новому веянию, новому лицу. И поэтому он устраивал фактически свой прощальный приём.
