Анна Пейчева
Романовы forever
После того, как первый шок после затопления вагонов прошел, студенты разбились на два лагеря. Самую многочисленную, трусливую группу представляли робкие физики и стеснительные биологи, привыкшие иметь дело с динамическим хаосом и волчьим лыком, но не с суровыми деревенскими мужиками. Ребята попрятались по фурам и заперлись там.
Между тем, студенты инженерного, химического, юридического факультетов буквально за несколько часов сколотили отряд возмездия, который втайне от Николая Константиновича возглавил неугомонный Алексей. Наиболее решительные молодые люди и барышни замыслили нанести сармовчанам ответный удар. Уже разрабатывался план атаки на деревню с применением изысканного химического оружия на основе разных автомобильных жидкостей. Пока инженеры придумывали защитные щиты и каски для членов отряда, молодые юристы планировали судебную защиту от будущих исков сармовчан.
К счастью, Софи вовремя рассказала отцу о готовящейся диверсии. Николай Константинович не мог допустить междоусобицы. Так же как и все, он был преисполнен гнева и отчаяния, но не имел права подчиняться эмоциям. «Гражданская война – последнее, что нужно сейчас империи», – вздохнул он, подзывая к себе министра спорта Телегина. На следующее утро полтысячи юных интеллигентов-пехотинцев выдвинулись в Иркутск. Телегин бодро покрикивал: «Веселее, господа, веселее! Объявляю тотализатор! Делаем ставки на однокашников, кто быстрее придет к финишу! Физикам и биологам даем фору! Играем на княженику!»
В Долине вулканов остались пятеро: сам Николай Константинович, его дочь Софи, глава Академии наук Мустафа Блюментрост, унылый инженер Савельев, который отказался бросить буровую установку, и Алексей, упросивший руководителя экспедиции дать ему второй шанс.
Софи, конечно, освободили от всей этой возни с вагонами, несмотря на ее возмущение и желание трудиться наравне с мужчинами. Николай Константинович категорически заявил, что пусть дочь подаст на него в суд за дискриминацию, если пожелает, но надорваться он ей не позволит.
Геолог Савельев, в свою очередь, даже и не просился на берег. Остался на платформе сторожить буровую установку и предрекать экспедиции всевозможные несчастья.
Восстановление магнитной стены легло на плечи троих: самого Николая Константиновича, Мустафы и Алексея. За полтора месяца, ценой немыслимых усилий и многочисленных травм разной степени тяжести, им удалось извлечь из озера все двенадцать вагонов. Но время утекало так же стремительно, как и вода из окон поездов. Строительство магнита нужно было начинать с нуля, а до назначенной даты оставался 91 день. Миссионеры понимали, что физически не смогут монтировать по два, а то и три вагона в день. Но, как сказал Мустафа, «время – штука относительная, так что о нем думать?» И экспедиция продолжала работу.
Николай Константинович сменил на лебедке Мустафу. Глава Академии наук рухнул на землю прямо тут же, в метре от приятеля.
Чувствуя, как дрожат колени и ломит грудь, экс-император начал с усилием, маленькими шажками, переставлять ноги по истоптанному кругу, будто ломовая лошадь, к которой прицепили борону. В тридцати метрах от себя он видел согнутую спину Алексея, отвечавшего за подъем противоположного конца вагона. Тросы со скрипом наматывались на катушки-колеса, серая крыша поезда потихоньку вздымалась из воды, как спина Лох-несского чудовища, и Николай Константинович, чтобы не заплакать от тяжести и боли, продолжил рассказ про своего кумира:
– А известно ли вам, господа… известно ли вам… что Петр Александр…ксандрович Фрезе… изобрел эл… электромоб… электромобиль, – выдавил он наконец, делая еще один шажок, – изобрел он его в тысяча восемьсот… девяносто девятом году… Прогрессивно… Слишком прогрессивно для… своего времени… Уфф-ффу… Никто… ни один чиновник… не поддержал… Не было тогда… Не было у них Мелиссы… Она лучше всех… лучше всех понимает важность… важность новинок… Вакуумку ведь она пробила… Да, господа, помните?.. Билась за вакуумку… со всеми… Без Мелиссы не было бы… не было бы у нас сейчас этих вагонов… Электромобиль она бы тоже приняла… Он был хорош… Тридцать семь… и четыре десятых… километра в час… скорость он развивал. Уфф… Как хорошая лошадь… Кстати о лошадях… – Сквозь пот, застилавший глаза, он заметил дочь, подходившую к берегу со стороны леса. – Софи… Как там наши… кони…
– С коняшками-то все хорошо, папа, – голос дочери звучал обеспокоенно, – пасутся, лоснятся, что им сделается. А вот вы тут, как я погляжу, на последнем издыхании.
Алексей буркнул издалека что-то неразборчивое. За последние недели он растерял весь свой веселый флер. Стараясь оградить будущего тестя и хрупкого академика от самых трудных работ, выкладывался на двести, триста процентов. На шутки сил у него уже не оставалось.
– Ничего… – прохрипел Николай Константинович. – Ничего, детка… Еще чуть-чуть… Уфф… Совсем немного осталось.
Вагон и правда наполовину показался над гладкой поверхностью озера.
– Расскажи… расскажи что-нибудь… – попросил он Софи, чувствуя, что говорить сам он больше никак не может, разве что только про Мелиссу, но эта тема точно закончилась бы постыдными слезами. Однако и тишину терпеть не было сил. Ровный рокот буровой установки с озера усыплял, отключал уставший мозг. А следовало оставаться в сознании.
– Что же рассказать? – задумалась Софи. – Я вот крапивы и подберезовиков принесла нам на обед, сейчас буду варить питательный супчик, как меня биологи учили… Решила сегодня сделать перерыв в нашей рыбной диете. Карасей видеть уже не могу.
В последние пару недель с рыбами в озере стало твориться что-то странное. Караси, сиги, омули, таймени, даже парочка осетров сами выбрасывались на берег, целыми косяками. Никто не знал, почему. Рыбная истерика, а также непонятное отсутствие орлов, чаек, уток, плюс бестолковое метание среди деревьев типичных городских птиц, – всё это по-настоящему пугало Николая Константиновича. Сложный механизм экосистемы Земли начинал давать сбои, и это было гораздо хуже, чем поломки любых произведений рук человеческих.
Софи тем временем умиротворяюще журчала:
– Пока искала грибы, видела подлых сармовчан на склоне дальнего вулкана. Устроили шаманские пляски, всей деревней. И женщины, и дети там, и старики. Танцуют вокруг деревянного Перуна, под дубом большим. Жаль, не работает Перстень, такие фотки можно было бы сделать!.. Лошадей они уже всех увели куда-то, наверное, спрятали от нас на других пастбищах. Ох, папа, поверить не могу, что мы отдали этим негодяям в лаптях всех нашей коняшек, кроме пяти последних!.. Да-да, не хрипи, я знаю, почему ты их отдал, я в курсе, что ты был вынужден это сделать, иначе нам не позволили бы здесь остаться… Не позволили бы продолжить наше дело… Я все знаю, но это же подло до невозможности! Шантаж, вымогательство! Правильно Телегин говорил, это Чикаго двадцатых годов в плохом исполнении парней в овечьих тулупах!.. И я по-прежнему не могу поверить, что вы сами впряглись в эти лебедки, когда рядом пасутся здоровые выносливые лошади! Я очень, очень сержусь на всех вас, папа! Посмотри, до чего вы себя довели!.. Нет-нет, молчи, знаю я все твои объяснения наизусть! Эти лошади – наше единственное средство передвижения, а мало ли что, а вдруг непредвиденная ситуация… Слышала миллион раз! И все равно мне кажется, что это попросту глупо. Мама всегда говорила, что излишняя предусмотрительность и осторожность тебе только мешает в жизни… Ой, а кто это там?
Николай Константинович бросил мутный взгляд на другой берег озера. Потом еще один взгляд. Не может быть. Этого просто не может быть, потому что этого быть не может.
Прямо на него смотрел барон Ренненкампф. Начальник Личной канцелярии Ее Величества, который в эту минуту должен быть в Санкт-Петербурге, охранять Кати от народного гнева. Экс-император уже давно не получал писем от старшей дочери. Но мысль о том, что рядом с ней не только преданный Иван, но и опытный Ренненкампф, придавала ему спокойствия.
– Стоп… стоп-машина, – просипел Николай Константинович. – Перерыв.
Софи звонко повторила команду для Алексея. Напарники зафиксировали трос и выпряглись из лебедки. Алексей медленно опустился на землю и привалился к катушке-колесу, закрыв глаза.
Николай Константинович шатающейся походкой подошел поближе к озеру, стараясь разглядеть сутулую фигуру на том берегу. Или у него от усталости уже начались галлюцинации, или там действительно стоял Ренненкампф.
Барон – если это был он – поднес ко рту блестящий рупор.
– Всем оставаться на своих местах! – прокричал Ренненкампф. Вот теперь Николай Константинович был точно уверен, что это начальник Личной канцелярии. Этот въедливый голос, усиленный жестяной трубой, ни с чем не перепутаешь. Барону удалось даже перекрыть шум буровой установки. – В соответствии с Манифестом Биг Босса Бориса Второго, вы объявлены вне закона!
– Что? – сказал Николай Константинович.
– В соответствии с манифестом кого? – сказала Софи.
– Как человек, посвятивший жизнь безопасности Дома Романовых, – барон размеренно говорил в рупор; все более странные слова разливались над горным озером, – я не стану препятствовать исчезновению Николая Константиновича; но только в том случае, если мне выдадут господина Поповича. – Алексей поднял голову и стал искать источник звука. – Попович сбежал из-под ареста и заслуживает наказания, – продолжал Ренненкампф. – Еще раз повторяю: всем оставаться на своих местах до моего прихода. Я подойду и оформлю повторный арест Поповича. Если будет зафиксирована попытка скрыться – я открою охоту на всех участников экспедиции. Включая Николая Константиновича. Простите, ваше величество. Но или вы выдаете мне преступника, или я буду вынужден применить Манифест Биг Босса Бориса Второго.
Реннекампф сунул рупор за пояс и направился в сторону своей жертвы, аккуратно ступая по берегу озера.
– Какого Бориса? – слабым голосом спросил очнувшийся Мустафа. – Что тут вообще происходит, во имя Аллаха?
К ним тем временем подполз Алексей:
– Немезида в кафтане к нам пожаловала, – мрачно пошутил он, хватаясь рукой за натянутый трос, чтобы не упасть. – Выследили меня все-таки. Только я не пойму, причем тут какой-то босс Борис. Кто это вообще такой?
– Не Борис ли Бланк? – Николай Константинович и сам ужаснулся своей догадке. – Может, пока мы тут с вагонами мучаемся, в стране переворот случился? Где же Кати? Что с ней?
– Сейчас у Рененнкампфа все узнаете, – сказал Алексей, тяжело вздыхая. – Я ему сдамся, конечно, не беспокойтесь.
– Нет, Лелечка! – отчаянно вскрикнула Софи. – Ты только представь, что сейчас в тюрьмах-то делается!
– Да не в этом дело – как Николай Константиныч без меня магнит будет строить, вот в чем вопрос. Может, Ренненкампф разрешит мне тут задержаться на три месяца?
– Этот бюрократ? Никогда, – удрученно сказал Николай Константинович, наблюдая за уверенной поступью начальника Личной канцелярии. – Только чудо может нас сейчас спасти. Только если небо упадет на землю. Или нечто в этом роде.
Земля под ногами экс-императора ощутимо содрогнулась.
– Ой! – отчаянно взвизгнул геолог Савельев с середины озера.
Сразу после этого громадная волна взметнула вверх платформу с торчащей из нее буровой установкой и выбросила все это сооружение на берег неподалеку от миссионеров. Савельев благополучно приземлился в пушистые кусты и тут же выпрыгнул из них, как теннисный мячик.
– Началось! Ой, началось! – крикнул он и понесся по направлению к поляне, где паслись лошади. – Не рассчитали! Добурились! Спасайся кто может!
Ренненкампф замер на другом берегу.
– Что началось? До чего добурились? – воззвал к нему вслед Николай Константинович, а потом понял – что началось и до чего добурились.
Очевидно, магма в вулкане Перетолчина оказалась ближе, чем думали инженеры. Гораздо ближе. Видимо, в исходных чертежах была допущена роковая ошибка – может, запятую не там поставили, кто теперь разберет. Ясно одно: без мощных компьютеров и профессиональных программ русские инженеры считать разучились. Совершенно. Выяснилось, что неумелое умножение в столбик равняется неожиданному подъему столбика магмы.
Бурение было распланировано на пять месяцев. Авторы проекта были уверены, что ни при каких обстоятельствах сверло не дойдет до жидкой сердцевины вулкана. Шахту бурили относительно неглубокую, целью было добраться до горячего слоя почвы, чтобы вода из озера постоянно кипела на естественной конфорке, собираясь в плотные грозовые облака. Алексей как-то в шутку спросил: «А что, если мы вулкан взорвем?», так геолог Савельев единственный раз в жизни вышел из себя и наорал на Поповича, что если он ничего не смыслит в науке, так пусть занимается своими швабрами-копалками-намывалками, или на чем он там специализируется, и не лезет к взрослым серьезным дядям.
А теперь вот оказывается – взрослые серьезные дяди сели в лужу размером с горное озеро.
Миссия завершилась уже сейчас, восемнадцатого августа, на три месяца раньше срока. Завершилась полным и безоговорочным провалом. Причем провалом в буквальном смысле слова.
Острый бур уколол вулкан прямо в сердце. И пробудил Перетолчина к жизни.
По крошечному озеру ходили океанские волны с белыми бурунчиками – зрелище масштаба Айвазовского.
Но вот волны прямо на глазах трансформировались в тяжелые горячие облака. Всю вершину вулкана заволокло густым непроглядным паром. Пара было слишком много. Слишком. Намного больше, чем планировали инженеры. Николай Константинович мгновенно покрылся потом с ног до головы. Легкие не могли втянуть ни грамма безвкусного молочного коктейля, бывшего когда-то чистым горным воздухом.
Руководитель экспедиции надрывно закашлялся в унисон со своими миссионерами. Где-то слева жалобно заржали лошади.
Земля снова дернулась, как взбесившийся конь.
Справа послышался страшный грохот. «Дамба Мелиссы рухнула», – мельком подумал Николай Константинович, почти уже теряя сознание от недостатка кислорода.
Не встречая более на своем пути препятствий, по Сарминскому ущелью пронесся ураган – радостно, как гончий пес, которого выпустили из конуры погулять. Ураганный ветер в клочья растерзал белое марево над вулканом.
Николай Константинович жадно задышал, с ужасом наблюдая, как дно озера мгновенно высыхает, вздымается, словно корочка дрожжевого пирога в духовке, и покрывается сетью трещин, которые тут же заполняются кипящей лавой.
«Как глупо умереть, не выполнив свой долг. Бедная Кати. Бедная Софи. Куда подевался Ренненкампф? Интересно, Мелиссе будет жаль, что я умер?»
Трещины на дне озера превратились в огненные рвы.
– Елки-вулканки, – прошептал где-то позади Алексей. – Сейчас рванет.
***
18 августа
Российская империя. Санкт-Петербург. Зимний дворец
Екатерина
Екатерина швырнула в испанца свою хрустальную корону. Тяжеленький символ власти врезался в железную голову конкистадора, оставил в шлеме приличную вмятину и раскололся на мириады сверкающих осколков, которые с приятным перезвоном посыпались за металлический шиворот налетчика. Испанец неразборчиво заорал из-под шлема, выпустил мадам Столыпину и принялся подпрыгивать, страшно гремя доспехами. Хрустальная крошка блестящим ковром усеяла старинный паркет Зимнего дворца.
– Бежим! – крикнула Екатерина, схватила за руку растерявшуюся мадам Столыпину и потащила ее к сдвоенным малахитовым колоннам в дальнем углу своей гостиной.
Нет, все-таки что бы ни говорила оппозиция, а все-таки не зря Екатерина провела столько времени на ипподроме! За двадцать лет верхом бицепсы накачала будь здоров. Даже несмотря на истощение, императрица все еще была значительно сильнее среднестатистической европейской королевы. А скорее всего – и среднестатистического короля.
Да, сейчас пришлось как следует поднапрячь мышцы! И корона-то хрустальная была неподъемной, что уж говорить про крупногабаритную мадам Столыпину! Спорт и ежедневные тренировки – вот что спасет мир. Ну или не целый мир, а хотя бы мамочку Семена. Это уже немало. Примерно сотня килограммов живого веса.
– Скорей, скорей, – говорил Иван, придерживая узкую дверь, спрятанную позади малахитовых колонн.
Екатерина легко скользнула внутрь, а с мадам Столыпиной Ивану пришлось повозиться. Все это было похоже на процесс обминки дрожжевого теста – Иван изо всех сил давил, сжимал, мял и наконец впихнул мамулю в тесный проем за колоннами.
Следом в тайную дверь протиснулся Харитон, только что уложивший мощными ударами еще троих чересчур резвых конкистадоров. Иван заскочил в укрытие последним и задвинул за собой дубовый засов.
– Пожалуй, минут пять-десять у нас есть – пока они не найдут этот проход, – сказал Иван, переводя дух. – Или не догадаются, что в подвал ведут и другие двери.
Екатерина осмотрелась.
Вокруг было темно если не на сто процентов, то процентов на девяносто пять точно. Эхо солнечных лучей проникало в подвал Зимнего дворца через узкие световые щели под самым сводом подполья. Назвать эти прорези окнами язык не поворачивался.
Вокруг громоздились связки открыток от подданных, старые видеокассеты (папина коллекция киношедевров Василисы), потрепанные детские игрушки самой Екатерины (плюшевые лошадки всех мастей). Потолок был совсем черным из-за сотен проводов, обеспечивавших жизнедеятельность здания в прежние счастливые времена, до Великого электрического краха.
Здесь пахло сыростью, но не кошками. Картины дворца давно уже не нуждались в живой охране от мышей. Необходимость в пушистых смотрителях отпала после установки в Зимнем электронной системы отпугивания грызунов, а заодно и насекомых.
Тем временем Екатерина, убежденная собачница, поймала себя на мысли, что не отказалась бы прямо сейчас погладить антистрессовую киску. Старый подвал напоминал декорации к фильму ужасов. А через пять, максимум десять минут, в кадре появятся главные персонажи воображаемого фильма. И это будет вовсе не Василиса Прекрасная, и не звезда восьмидесятых Ангел Изумительный. А агрессивные, жестокие, закованные в железо испанцы, захватившие сердце династии Романовых – оплот русской монархии, главное здание Санкт-Петербурга и всей империи, Зимний дворец.
Весь адреналин куда-то испарился. Четыре недели, четыре бесконечные недели обороны родного города закончились полным поражением. Ровно месяц прошел с тех пор, как Екатерина увидела в Финском заливе мачты чужих кораблей. Квартал за кварталом сдавалась столица – обескровленная, изможденная, растерянная. Оказалось, что война – это сложная наука, и у императрицы с ней было так же плохо, как и с другими предметами – что в школе, что в университете.
Архитектурные познания Ивана могли пригодиться разве что для строительства изящных баррикад из квадрокоптеров, но он не мог помочь Екатерине с организацией снабжения петербуржцев провиантом. В ближнем бою он был беспомощнее мадам Столыпина, которая своим оглушительным визгом наводила на врага страх. Что делать с музейным ружьем, Иван толком не знал. К тому же музейные патроны закончились очень быстро и без всякой ощутимой пользы.
Сегодня было 18 августа. Сегодня Санкт-Петербурга не стало. Теперь это был Сиудад де Сан Педро.
– Что делать-то, Ваня, что же нам теперь делать? – тоскливо сказала Екатерина. – Все кончено. Все кончено, да? Через пять-десять минут нас все-таки схватят… И, наверное, расстреляют. Сразу. Тут же. Мы их сильно разозлили. Убьют нас прямо тут. Стану первой Романовой, расстрелянной в подвале. И последней.
– Не станешь, – твердо сказал Иван. – У меня есть план. Пошли.
Архитектор направился вперед, уверенно лавируя между обломками прошлого. Екатерина последовала за ним. С одной стороны ее поддерживал Харитон, с другой оправившаяся мадам Столыпина.
Позади послышались глухие удары – испанцы ломали секретную дверь.
– Крушат мою гостиную! Мою чудную Малахитовую гостиную, мерзавцы! – До Екатерины вдруг дошло, что это и правда конец. – Да как они смеют… Да кто им разрешил, мой дом, мой родной дом… Четыреста лет, нет, в Петербурге триста, но все равно – три века! Три века Зимний был нашей резиденцией! Домом Романовых, понимаете? Да лучше бы я дворец Русско-Балту отдала! Они все же свои, русские…
Удары усилились. Засов трещал. Мадам Столыпина с Харитоном заторопились.
– Мне физически, понимаете, физически больно за него! За мой Зимний! Они не по двери, а по мне сейчас бьют! – Екатерина резко затормозила. – Вот что. Я остаюсь тут.
– Что? – сказал Иван.
– Не надо, ваше величество, – прогудел Харитон слева.
– Катенька, деточка, ну что ты такое придумала? – поддержала мадам Столыпина справа.
Но Екатерина была непреклонна:
– И не надо меня разубеждать! Я погибну вместе с ним, с моим дворцом. Я капитан этого корабля. Я останусь здесь и приму свою судьбу.
– Прости, Кать, – решительно сказал Иван.
– За что? – только и успела промолвить Екатерина.
Иван нагнулся, ухватил ее под колени, с усилием перекинул императрицу через плечо и побрел дальше, шатаясь от напряжения.
– Отпусти! Отпусти, кому говорят! Это госизмена! Я на тебя в суд подам! – бубнила Екатерина в нос – вся голубая кровь Романовых прилила сейчас к ее голове. – А ну поставь меня обратно! Негодяй! Мерзавец! И почему у тебя такое жесткое плечо?
Негодяй и мерзавец прохрипел:
– Харитон, видишь хвост кобры? Ну, ручку дверную в виде хвоста? Ага, вот эту. Кать, да замолчи ты! Харитон, дерни хвост два раза вниз, потом потяни вправо, потом сильно нажми от себя и досчитай до пяти… Отлично.
Дверь с ручкой в форме змеиного хвоста бесшумно открылась.
– Теперь достань у меня из заднего кармана спички – Катерина, не мешай ему, убери руки! Мадам, а вы нащупайте на стене, справа от двери, факел – примерно на уровне вашей головы, вставлен в жестяной конус – он должен быть там, я недавно проверял – да, прекрасно. Харитон, зажигай.
Факел в руках мадам Столыпиной заискрил, вспыхнул.
Екатерина висела вниз головой, кольчуга съехала на лицо, обзора не было никакого, а потому она так и не поняла, куда завел их Иван.
Архитектор спустил пленницу на землю только после того, как Харитон запер за ними змеиную дверь на хитрую систему металлических засовов в руку толщиной.
Екатерина поправила старинную кольчугу, снятую с какого-то экспоната в Рыцарском зале, и наконец-то смогла оглядеться.
Перед императрицей простирался широкий, выложенный светлым песчаником тоннель. Очевидно, очень старый – кое-где стены уже осыпались, приоткрыв толщу земли. На некоторых плитах были нарисованы темно-красные кобры с королевскими капюшонами. В неверном пламени факела змеи казались почти живыми.
Тоннель уходил куда-то вглубь.
– Где мы? – изумленно спросила государыня. Она всю жизнь прожила в Зимнем дворце, но никогда и слыхом не слыхивала ни про какие подземные коммуникации.
Иван, смертельно бледный от усталости, нашел в себе силы усмехнуться:
– Привет от твоей бабули, Екатерины Второй. Не напомнишь, как ее в народе называли? Великой, кажется?
