Анна Пейчева
Романовы forever
Глава 4. Черная белая ночь
Ночь с 17 на 18 мая
Российская империя. Санкт-Петербург. Зимний дворец
Екатерина
Полная луна была сегодня особенно зловещей. Солнце еще не успело опуститься, а бледная Селена уже ползла ему на смену – еще более пятнистая, чем обычно. Громадный отельный комплекс, расплывшийся по поверхности Луны, не лучшим образом сказался на ее межпланетном внешнем виде: с Земли она теперь казалась рваным, мятым китайским фонариком.
И все же Екатерина не могла перестать смотреть на Луну. Потому что тогда бы ей пришлось опустить взгляд ниже, на Дворцовую площадь, которая пару часов назад навеки вошла в историю как «Ходынка-2017».
Просто поразительно, что падение квадрокоптеров не привело к гибели людей. Чудом обошлось без серьезных травм – благодаря тому, что корпуса беспилотников в последние годы стали делать из новых легких материалов, дроны весили не больше упитанного голубя; и всё же многие из собравшихся на площади получили сотрясение мозга и приличные ушибы рук и спины. Кого-то ошпарило горячими напитками – среди квадриков было несколько трактирных курьерских.
– Впрочем, в одном случае данное чрезвычайное происшествие оказало и позитивный эффэкт, – говорил пожилой барон Ренненкампф, глава Личной Канцелярии Ее Величества, облаченный в поношенный сюртук с медными пуговицами. Старик очень старался хоть как-то подбодрить начальницу, поскольку к финалу его драматичного доклада Екатерина совсем скисла. Ну а кому понравится рассказ о столице, оставшейся без электричества, без связи, без транспорта. Да еще и без телевидения, в такой-то момент! Судя по первым обрывочным сведениям, поступавшим Ренненкампфу от агентов Личной Канцелярии, мегаполис пребывал в полном хаосе. Электроника отказала вся и сразу. Кое-где работали запасные системы, но мало, слишком мало для поддержания жизни такого большого города. Санкт-Петербург (а может, и вся страна, и весь мир, узнать пока не представлялось возможным) впал в настоящую технологическую кому.
Где катастрофа застала папеньку императрицы, Николая Константиновича, Ренненкампф пока не знал.
Барон все-таки попытался закончить на оптимистичной ноте:
– Квадрокоптер из кафе «Омела», украшенный фирменным зеленым венком, свалился прямо в руки влюбленной парочке. Молодые люди сочли венок из омелы знаком свыше и тут же, на Дворцовой, среди всеобщего безумия, обручились. Вот такой позитивный эффэкт от нашей катастрофы. Разве не романтично, ваше величество?
– Нет, – коротко ответила Екатерина, закрывая глаза и вновь прокручивая перед мысленным взором ужасающую картину града из квадрокоптеров, обрушившегося на ее несчастных подданных.
К этому моменту, девяти часам вечера, на площади уже никого не осталось, кроме пары казаков из дворцовой охраны, собиравших граблями жалкие картонные сердечки. О том, что сейчас именно девять часов, а не восемь и не десять, приходилось догадываться по положению солнца и луны на небосклоне – аналоговых циферблатов во дворце давным-давно не было. Так же как и свечей, так что белые петербургские ночи пришлись тут как нельзя кстати. Экстренное совещание в Зале военных картин (он же Зал компьютерных игр) проходило при тусклом естественном свете, в «прозрачных сумерках», как говаривал Пушкин. Хрустальная корона, которую новоявленная императрица положила на подоконник, посерела вместе с вечерним небом и уже почти не мерцала.
Да, разве что в пушкинские времена человек так зависел от милости природы, как сегодня, с горечью подумала Екатерина. Сама она испытывала все нарастающее беспокойство, переходящее в мелкую дрожь, от невозможности воспользоваться Разумным Перстнем. Екатерина без конца терзала крошечный темный экранчик, шептала ему «смилуйся, смилуйся», но тот упорно молчал. Ни намека на ответную вибрацию. Государыня чувствовала, что лишилась какой-то необыкновенно важной части себя. Только сейчас она начала понимать Мелиссу, так и не сумевшую бросить курить.
Эх, вот именно Мелисса нужна была здесь и сейчас! Вместе со своей решительностью, циничностью, дерзостью – и потрясающей уверенностью в своих поступках. В общем, со всеми теми качествами, которых так не хватало самой Екатерине.
Самое обидное, что около часа назад она осталась еще и без главной своей опоры и надежды – дедуля уехал. А ведь как хорошо было, когда Константин Алексеевич взял бразды правления в свои руки. Он вовсю развернулся сразу же после катастрофы на Дворцовой. Но, только-только Екатерина расслабилась, как в ситуацию вмешалась бабушка. Мадлен непререкаемым тоном заявила деду: «Ты уже не император, Каспер, ишь раскомандовался! Теперь Катинкина очередь, не мешай внучке». Дедуля надулся, как обиженный ребенок, однако после некоторого размышления сообщил Екатерине, что да, бабушка права, именно для этого он когда-то и ушел в отставку, чтобы не лезть в дела государственные и дать дорогу молодым. А потому от греха подальше они с бабулей прямо сейчас поедут домой. «Домой? В Шепси? Как же вы доберетесь до Черного моря, дедуль? Ренненкампф говорит, даже вакуумные трамваи сейчас не ходят, электричества во всем городе нет», – растерянно сказала Екатерина. «А Финский залив на что? Небось лодка на плаву удержится и без всякого электричества», – усмехнулся в бороду дед, потирая морщинистые ладони в предвкушении морского вояжа, в котором наконец-то пригодится его гавайская рубаха.
«А как же я?» – отчаянно пискнула Екатерина напоследок.
«Ты и сама не подозреваешь, сколько в тебе талантов и силы заложено, – сказал дед неожиданно серьезно. – Как в вулкане. Справишься. Я тебе и правда только мешаю».
Хорошо хоть, перед своим дезертирством дед успел распустить гостей несостоявшегося коронационного бала по домам и созвать членов правительства на срочное совещание. Удалось собрать только тех, кто жил поблизости. Связи с остальными не было, времени добираться до них не было тоже. Сейчас человек десять министров и консультантов сидели в компьютерных креслах, лицом к окну, спиной к темным мониторам и пустым стенам с одиноко торчащими гвоздиками из-под картин.
Зал только назывался Залом военных картин. Во дворце почти не осталось батальных полотен – Ангел Головастиков постарался, в бытность свою императором. Вроде и недолго сидел на троне, а успел-таки продать кучу царского антиквариата, чтобы собрать деньги на невиданный по уровню роскоши бал. Теперь петербургские суды были завалены работой – рассматривали легитимность продажи дворцового имущества случайным, по сути, человеком. Следовало решить: принадлежали ли эти картины семье Романовых (тогда сделки признавались недействительными) или правящему монарху (тогда картины оставались у новых владельцев). До вынесения решений собранные Ангелом деньги трогать было нельзя. Средства на свой собственный коронационный бал Екатерина заработала, согласившись на беспрецедентный шаг: заключила кабальный договор с телеканалом «Всемогущий» о том, что она, «Романова Екатерина Николаевна, 17.01.1991 года рождения, обязуется дать эксклюзивное интервью о расторжении брака со своим законным супругом Генри Маунтбаттен-Виндзором, 25.12.1987 года рождения, если таковое расторжение брака будет иметь место в ближайшем или отдаленном будущем». Поскольку императрица и не помышляла ни о каком разводе с Генри, она легко согласилась на подписание смешного контракта. Однако сегодня ей почему-то уже несколько раз вспомнилась сказка о Румпельштильцхене .
Кстати о злодеях.
– Барон, вы уже допросили Алексея Поповича? – спросил военный министр Сухомлинов. – Что стало причиной всех этих отключений?
– Мои агенты допросили уже не только господина Поповича, но и распорядителя коронационного бала Флопа, сударь. На данный момент наша рабочая версия – масштабный заговор технических специалистов с целью покушения на императорскую семью. Однако Попович и Флоп пока всё отрицают. Впрочем, не беспокойтесь, их признание – дело техники. – По морщинистому лицу барона, похожему на печеную картошку, пробежала тонкая улыбка.
– Эээ, барон… Даже не знаю, как спросить… Надеюсь, допрос ведется в рамках закона? – с испугом уточнила Екатерина. – Алексей всегда был моим другом, Флоп – отличный сотрудник, но это даже и неважно. Папенька всегда мне говорил, что права человека не должны нарушаться ни при каких обстоятельствах, даже если Земля развернется на сто восемьдесят градусов.
– Ваше величество! – Ренненкампф, кажется, оскорбился. – Вы думаете, только компьютерные технологии идут вперед? Поверьте, прогресс двадцать первого века коснулся и юридической сферы. Со времен инквизиции появились новые, психологически безопасные, но эффэктивные методы допроса, если вы это изволите иметь в виду!
– Простите, барон, – сконфузилась Екатерина. – Я сегодня сама не своя.
– Ваше величество, вы позволите?
Из дальнего компьютерного кресла выпрыгнул долговязый, нескладный молодой мужчина с темной растрепанной шевелюрой. Чем-то его облик напоминал полотна кубистов: по-детски круглые глаза цвета неба над Рейном, но при этом – высокие скулы и смуглая кожа, как у арабских шейхов. Вокруг шеи артистично клубился сиреневый шарф, а такие голубые восточные туфли с загнутыми вверх носами Екатерина видела разве что в мультфильме про Аладдина. Впрочем, нестандартная внешность нисколько не мешала Мустафе Блюментросту быть одним из самых выдающихся физиков современности и возглавлять Императорскую академию наук. А может, даже и помогала: современная наука не терпит строгих рамок и покоряется только тем, кто найдет к ней творческий подход.
– У меня есть версия происходящего, которая объяснит всё, клянусь Аллахом и моим любимым пивом «Nichts Stoppt» , – торжественно провозгласил Блюментрост. – И заговоры тут не при чем… Конечно, если не считать таковыми «беседы» планет между собой. Вы ведь знаете, что каждое небесное тело издает определенный шум за счет магнитных полей и различных излучений? Их можно измерить, а график начертить на нотной бумаге. Самая прекрасная симфония на свете, спроси вы мое мнение…
Екатерина сжала руками виски. Голова после хрустальной короны просто раскалывалась.
– Профессор, нельзя ли ближе к делу?
– Да-да, естественно, – Мустафа тряхнул блестящей львиной гривой и обвел радостным взглядом всех собравшихся, как бы приглашая их разделить его восторг. – Господа! Мы с вами стали счастливыми свидетелями редчайшего явления! В последний раз подобное происходило семьсот восемьдесят тысяч лет назад. Мы первые хомо сапиенс, которым повезло наблюдать такое.
– Какое такое? – вмешался Столыпин, до сих пор сидевший с отстраненным видом. Выступление Ренненкампфа его, похоже, нисколько не заинтересовало. Семен выглядел как приговоренный к смертной казни человек, которому показывают миленькую рекламу зубной пасты и обещают «здоровые десны даже в девяносто». Он все время пытался что-то сказать императрице, но Екатерина отложила аудиенцию на потом – она сильно подозревала, что горести обер-камергера как-то связаны с его драгоценной мамочкой, а выходки мадам Столыпиной можно было воспринимать только на свежую голову. Однако интригующий анонс Мустафы встряхнул застывшего императорского помощника: – О чем вы говорите, сударь?
Президент Академии наук перекинул через плечо сиренево-золотую бахрому шарфа и принял позу пророка на горе Хира:
– Инверсия магнитного поля Земли.
– Ин… чего? – не поняла Екатерина.
– Инверсия. Магнитного поля. Нашей планеты, – Блюментрост прямо-таки лучился профессиональным довольством. – Магнитные полюса поменялись местами. Северный магнитный полюс наконец-то оказался на севере, а южный, как вы догадываетесь, на юге.
Тонкая рука Мустафы нырнула в складки расшитого балахона. Академик подмигнул собравшимся, как заправский фокусник. На ладони у него лежал компас – зеленовато-серый ободранный кругляк, вышедший из моды еще полвека назад.
Стрелка компаса указывала строго на юг.
– Я сентиментален, как старый верблюд, объевшийся колючек, – пояснил Мустафа, едва ли отпраздновавший сорокалетие. – Отец подарил мне компас, когда я получил свою первую Нобелевку. Таскаю его повсюду как талисман. Кто бы мог подумать, что однажды эта смешная безделушка станет моим единственным и самым главным измерительным прибором! Я следил за движением стрелки целый день. Первый раз она дрогнула во время коронации – отклонилась на семнадцать градусов за секунду до того, как отказали дроны вашей платформы. Потом была пауза в сорок четыре минуты. И внезапно упала прямо на юг. Через мгновение в моем доме сгорели все приборы, а с неба посыпались квадрокоптеры. Я обрадовался, как праведник, попавший в сады благодати. Сколько восхитительных научных открытий впереди! Слава Аллаху! Все человеческие представления о физике перевернулись в один миг! – Мустафа эмоционально размахивал легкими широкими рукавами, кружился, взметая разноцветные полы балахона. Словно экзотическая птица металась по залу. – Сколько захватывающих семинаров впереди, сколько горячих дискуссий… Спать будет некогда… Да и не хочется совершенно!
– А мне вот очень хочется, – пробормотала Екатерина, которая пока мало что поняла из объяснений экзальтированного академика.
– Вы закончили, профессор? – нетерпеливо поинтересовался Столыпин. – Не у вас одного есть важная новость.
– Семён, ну просили же тебя подождать со своей ерундой, – перебила его Екатерина. – Господин Блюментрост, перед вами – полный профан во всем, что касается точных наук. Все мои технические познания ограничиваются умением включать продукцию «Владычицы морской». Я пользователь гаджетов, а не их создатель. Вот был бы здесь мой папенька-инженер… Но его нет, поэтому прошу, объясните мне всё как можно более простыми словами. У Земли есть магнитные полюса, так?
– Совершенно верно, ваше величество. Две штуки, – для наглядности Мустафа показал названное количество на пальцах, – южный и северный. До сих пор они не совпадали с географическими полюсами нашей планеты. С сегодняшнего дня совпадают, и это поразительно, это не укладывается в голове. Всемилостивый Аллах! Все думали, что процесс инверсии займет тысячи, десятки тысяч лет – но он случился буквально за несколько часов… Это наводит на столько противоречивых мыслей сразу… Сколько теорий рухнуло, сколько новых рождается прямо сейчас!
– Погодите, погодите, профессор, опять вас понесло, – вздохнула императрица. – Откуда эти полюса вообще взялись?
– Наша планета похожа вот на эту конфетку, – Мустафа взял с ближайшего блюда десертный шарик, распечатанный накануне во время тестирования Скатерти. – Снаружи – хрустящая шоколадная оболочка, земная кора. Внутри – жидкий шоколадный мусс, или тягучая мантия Земли. Побольше любой королевской, уж простите за каламбур, ваше величество! Огромная масса расплавленного железа, объемом в пять раз больше Луны! И, наконец, в самом центре нашей планеты – твердое ядро, – академик надкусил конфетку так, чтобы его лекцию понял даже не самый одаренный воспитанник киндергартена, – только ядро не фундука, как в данном случае, а железо-никелевое, если точнее, из сплава железа, никеля и еще ряда сидерофильных элементов.
Екатерина сморщила высокий лоб, мучительно пытаясь заставить мозг работать. Мозг отказывался сотрудничать, аргументируя свою позицию тем, что питательных веществ он не видел с самого утра. Завтрак был давным-давно, а ужин и не предвиделся – как доставать еду без электричества, императрица абсолютно не представляла. Жаль, что на шоколад у нее была аллергия. Этот день, плавно переходящий в белую ночь, никак не мог закончиться. Всё, о чем она могла думать, это где сейчас Генри, чем он занят и волнуется ли он за свою венценосную супругу. Интересно, он тоже, как и Константин Алексеевич, разыскивает лодку, чтобы добраться домой по морю? Или мирно храпит в гамаке под шепсинскими звездами? Наверняка второе.
Спустя четыре месяца после свадьбы Екатерина ясно осознала, что не любовь, а постоянное раздражение есть вечный двигатель семейной жизни.
– По большому счету, прямо под нами находится гигантский вечный двигатель, – рефреном к ее мыслям звучал бодрый голос Мустафы. Академик сунул в рот конфету и потянулся за следующей, продолжая объяснения: – Твердое ядро вращается в жидкой мантии, создавая эффект геодинамо, то есть естественного ротора. Не буду вас сейчас перегружать рассказом о трех условиях вращения ядра, а это: большой объем электропроводящей жидкости… наличие источника энергии для приведения в движение этой жидкости, то есть экстремально высокая температура внутри Земли, вы же помните про вулканы… и, конечно, вращение самой Земли вокруг своей оси… Суть в том, что всё это железо, жидкое и твердое, находящееся в постоянном движении, и создает гигантское магнитное поле с дипольной структурой. Сегодня полюса крутанулись на сто восемьдесят градусов. Из-за этого произошел грандиозный технический сбой. Его масштабы еще предстоит оценить, но уже понятно – они немыслимы… Теоретически, все электронные устройства в мире могли сегодня безвозвратно выйти из строя – всего лишь из-за одной маленькой стрелочки, упавшей на дно компаса.
– Постойте, профессор, – осенило Екатерину, – вы хотите сказать, что Земля теперь вращается в другую сторону?
Мустафа непринужденно, без малейшего стеснения, расхохотался, как будто Екатерина отпустила необыкновенно удачную шутку.
– О, ну что вы, ваше величество! Будь это так, мы бы тут с вами сейчас не уплетали сии великолепные шоколадные шарики. Нева смела бы и Зимний, и всю столицу, развернувшись в другую сторону… Сильнейшие ветра… Невообразимые цунами… Новые ландшафты, неузнаваемые континенты… – Блюментрост в задумчивости сунул в рот еще одну конфету. – Хотел бы я на это посмотреть, клянусь Аллахом! Однако, боюсь, это зрелище доступно исключительно обитателям садов благодати…
– Ладно, – сказала Екатерина. – Допустим. Допустим, я поняла, что у Земли есть два полюса, и они поменялись местами. А почему, кстати, поменялись? Вы не сказали.
– А вот это самый интересный вопрос, – потирая худые руки, восторженно сказал Мустафа. – Самый лучший. Потому что ответ на него неизвестен. Нам еще только предстоит его найти, и это подарок всем ученым мира!
– Вряд ли в этой вашей инверсии Алексей виноват? – на всякий случай уточнила императрица. – Или Флоп?
– Не думаю, что это в силах человеческих… Хотя некоторые мои коллеги утверждают обратное. Я вас с ними познакомлю. Удивительные люди! Обожаю наши с ними споры.
– Лучше познакомьте своих коллег с господином Реннекампфом. Барон, надеюсь, вы согласны, что допрос Алексея должен вестись исключительно в присутствии научных консультантов из Академии? – обратилась Екатерина к начальнику Личной Канцелярии. Ренненкампф кивнул. – Причем сперва эти консультанты должны убедить своего уважаемого президента в том, что развернуть полюса можно вручную. Иначе на каком основании выносить обвинение?
– О да, поскорее бы приступить к дискуссии! – поддержал государыню Мустафа, расплываясь в довольной улыбке и хлопая узорчатыми рукавами.
– Ваш’величество, позвольте же мне высказаться! – не выдержал Столыпин. Обер-камергер уже чуть не плакал. Светлые кудряшки сбились на сторону, глаза провалились, лента магнитного пропуска, совершенно бесполезного нынче, намертво сплелась с галстуком. – Я всё хотел доложить вам тет-а-тет, но теперь, кажется, такой возможности еще долго не представится. Думаю, я и так слишком затянул со своим сообщением, эта новость слишком велика, чтобы нести ее в одиночку. Мамуля и без того беспокоится, что у меня от дворцовых стрессов вот-вот язва желудка откроется…
Екатерина закатила глаза. Столыпин откашлялся и совсем другим тоном объявил:
– Ваш’величество. Дамы и господа. Сегодня – а точнее, уже вчера – началась Третья мировая война. Испания ввела боевые корабли в прибрежные воды Венесуэлы.
Зал заполнили встревоженные голоса.
Екатерина отвернулась к окну. Небосклон был занят рябой Луной. Солнце еле отблескивало где-то на дальнем западе, ютилось под неровным плинтусом горизонта.
Столыпин что-то говорил про союзников Испании, называл Турцию, еще кого-то, а Екатерина думала с тоской: «Еще и Третья мировая. Ясно. Ни поспать, ни поесть в ближайшие часы мне не светит».
– Нет, а я вам говорю – пустите меня к моему сыночку! Мне все равно, что там совещание, я должна накормить своего малыша! Конечно, он младенец, ему всего двадцать четыре годика! Вы что, хотите, чтобы у него язва открылась? У него желудочек слабенький, как у цыпленка!
Со стороны дверей явственно слышались звуки борьбы двух крупных соперников.
– Харитон, пропустите гостью, сопротивляться бесполезно! – крикнула в сторону лестницы Екатерина, не сдержав улыбку.
В Зал военных картин победоносно ворвалась мадам Столыпина в кружевном праздничном чепце, вся нагруженная какими-то баулами, узлами и коробками, источавшими немыслимо вкусные ароматы.
– Вот! Всё, всё притащила, что было в буфете! А ты, Сенюшка, всё ругал мать, дескать, зачем тебе столько консервов, мы что, к войне готовимся? А вот как пригодилось-то! И шесть дюжин пирожков с утра не зря напекла, знала ведь, что государыня голодная будет после коронации. Сенюшка мне про ваши заумные Скатерти какие-то сказки рассказывал, только я не верила. Так что, Екатерина Николавна, наготовили ваши хваленые Скатерти хоть что-нибудь? То-то же! Видишь, Сенюшка, мамуля всегда лучше знает. Ну, что стоите-то? Налетайте, мои славные, разбирайте вкусности.
– Мамуля, ты меня позоришь! – еле пискнул Столыпин, краснее консервированных помидоров, которые Екатерина только что обнаружила в самой большой коробке. Министры и научные консультанты, беря пример с императрицы, накинулись на деликатесы, разворошили баулы, жадно заталкивали в рот свежие пирожки.
– Не выдумывай, Семён, – сказала Екатерина с набитым ртом. – Твоя мамуля нам жизнь спасла. Ого, а это что, левашики? Ну если еще и бутылку березового сока здесь найду… Всё! Я официально счастлива! По крайней мере, на ближайшие десять минут.
***
По-прежнему ночь с 17 на 18 мая
Российская империя. Санкт-Петербург.
Генетическая лаборатория неподалеку от Финляндского вокзала
Барон Бланк
Это исследование стоило барону Бланку трех лет жизни, половины солидного состояния и нескольких моральных устоев. Но он все-таки довел его почти до самого конца и не собирался тормозить за пару метров до финиша.
– Ваше благородие, вас ждут на заседании прямо сейчас, – умоляюще твердил помощник глава партии «За Веру, Царя и Отечество». – Удалось собрать триста думцев из пятисот восемнадцати, и всех членов Госсовета, а ведь это шестьдесят человек. Я переговорил кое с кем до начала собрания – ваши шансы на премьерство чрезвычайно высоки. Но для того, чтобы вас избрали новым председателем правительства, вы должны быть в зале. Прошу, пойдемте.
– Иии, батенька, – Бланк был по-отечески снисходителен, – несколько минут ничего не изменят. Вы же знаете, любезный, как дорого мне дался этот эксперимент. Я обязан увидеть его результаты. Возможно, меня ждет самая важная новость за все мои пятьдесят четыре года. Неужели вы думаете, что я уйду, не зная, в какой цвет окрасится реагент?
– Доктор, долго еще? – страдальческим тоном обратился помощник к врачу в стерильном халате, колдовавшему над стойкой с многочисленными пробирками, склянками и прозрачными коробочками.
– Будь у нас электричество, мы бы закончили еще четыре часа назад, – мрачно сказал доктор, кивая на хромированную установку в углу лаборатории. Реактор, всегда весело переливавшийся всевозможными огнями, издававший разнообразные постукивания, посвистывания и позвякивания, сегодня надменно молчал. – Впрочем, нужно радоваться, что нам удалось в ручном режиме изготовить хотя бы тридцать миллилитров реагента. Это единственное, что у нас есть. Так что попытка только одна. Вашу руку, барон.
Бланк протянул холеную десницу, украшенную массивным фамильным перстнем. Гаджеты барон не признавал.
– Я возьму одну каплю, – предупредил доктор.
– Берите хоть две, батенька, ради такого дела не жалко, – сказал Бланк, зажмуриваясь. Он боялся крови. Правда, только своей.
Укол в палец был почти незаметным, и барон заставил себя открыть глаза. Нет уж, нужно видеть всё, от начала и до конца.
– Итак, барон, – торжественно сказал врач, – вот и наступил момент, к которому мы с таким трудом шли все эти годы.
Он поднес пипетку с каплей крови к плоской стеклянной пиалке, заполненной прозрачной жидкостью.
– Прямо сейчас мы узнаем, есть ли в вашей крови гены этого человека, изменившего историю. Если есть – жидкость в чаше станет оранжевой.
Все трое завороженно смотрели, как красная капля падает в бесцветную пиалку… Сначала не происходило ничего.
А потом в чаше взорвался фейерверк рыжих оттенков. Казалось, что жидкость полыхает огнем, хотя температура ее не превышала комнатную. Оранжевый, мандариновый, абрикосовый, морковный, ржавый, охряной, тыквенный, бронзовый, золотой…
– Я знал, – прошептал барон.
– Сомнений нет. Поздравляю, ваше благородие! Вы действительно являетесь потомком Владимира Ильича Ульянова, симбирчанина, задумавшего революцию в России, но осуществившего ее в Швейцарии в тысяч девятьсот пятом году. Так что теоретически можете отправляться в Ленинвилль, бывший Невшатель, и предъявлять права на пост председателя швейцарской коммунистической партии. – Доктор иронически усмехнулся.
Бланк задумчиво погладил лысину:
– Ну ее, эту Швейцарию. Совсем страну развалили за последние сто двенадцать лет, нечего там делать… Нет, любезные товарищи. У меня идея получше. Почему бы не воплотить первоначальный замысел моего блистательного предка?
Он сделал паузу.
– С некоторыми корректировками, разумеется. Романовых надо свергнуть, как и задумывал дедушка Ульянов. Они всем порядком надоели еще в начале прошлого века. А вот сам институт монархии оставим, пожалуй. Мне нравится идея поклонения народа одному-единственному счастливчику. Что вы там, батенька, говорили, депутаты готовы выдвинуть меня на пост премьера? Превосходно, просто превосходно. Эти марионетки мне страшно подыграют.
***
18 мая
Российская империя. Где-то на просторах Псковской губернии
Мелисса
Мелисса тряслась на телеге, как полковая маркитантка.
Ну хорошо, это была не совсем телега, а скорее автомобильный прицеп, однако привязан он был к самому настоящему коню по кличке Фуэго. Это был крупный норовистый жеребец бурой масти, и ему явно не нравился ни прицеп, сковывавший его движения, ни тяжелый наездник, под которым трещал даже крепкий хребет Фуэго. Конь время от времени дергался, пытаясь освободиться от всей этой обузы, хозяин пришлепывал его хлыстом, Фуэго неохотно подчинялся.
Наездника звали дон Карраско, и Мелисса встретила его вчера на дороге совершенно случайно – спустя пару часов после того, как бросила этого нытика Николаса посреди ёлкокапустного поля. Сперва она направилась в Гатчинский аэропорт, благо до него было рукой подать. Но не дошла – поняла, что делать ей там нечего. Никакие самолеты с взлетной полосы не поднимались. Наоборот.
В английском языке есть такое устаревшее выражение – raining cats and dogs, «дождит кошками и собаками». А сегодня, в этот ясный солнечный день, дождило самолетами. В небе то и дело возникали все новые темные точки, которые быстро увеличивались в размерах, превращаясь в пассажирские лайнеры с разнообразными флагами на борту. Мелисса сразу поняла, что дела у бортов плохи: пилоты шли на посадку, очевидно, вслепую, без приборов, потому что приземлялись самолеты куда попало – на автомобильные трассы, на гладь реки Ижоры, один здоровенный «Струг» грузно «прикапустился» на мягкие хвойные подушки питомника, едва не врезавшись в опоры вакуумки. Где-то там оставался Николас с остальными пассажирами трамвая, но Мелисса не собиралась выяснять, попали ли они под самолет или успели-таки разбежаться.
Она поставила себе цель покинуть страну, и она это сделает. Любой ценой. Мелисса всегда достигала намеченных вершин. Будь это пост премьер-министра или любовь императора. После завоевания очередной Олимп становился ей неинтересен и она искала следующий. Мужская черта, но кисейной барышне в политике делать нечего.
Итак, вчера, после недолгого блуждания по хвойно-капустному лабиринту Мелисса выбралась на дорогу. Это была одна из тех безликих многополосных магистралей с круговыми развязками, которые можно было увидеть в любой губернии Российской империи, будь то жаркое Хивинское ханство или заснеженный Берёзовский уезд. Обычно шумная и динамичная, сегодня магистраль напоминала стоп-кадр из фильма-катастрофы: ряды застывших машин, возле которых стояли растерянные люди; тут и там покореженные бамперы и мятые капоты; опрокинувшийся грузовик-беспилотник, из кузова которого высыпался свежий виноград. Раздавленные ягоды валялись повсюду, на блестящем асфальте темнели неряшливые темно-красные пятна. И над всем этим величественно возвышалась чья-то «Ладья» последней модели, элитный частный самолет – до сегодняшнего дня у самой Мелиссы был такой.
Радуясь, что на ней штаны, а не юбка, Мелисса ловко перелезла через металлическое ограждение и остановилась, раздумывая, куда бы направиться дальше. Понятно, что к границе, но какой именно? Немецкой? Польской? Венгерской? Румынской? А может, шведской? Но до каждой из них – сотни, а то и тысячи километров. Пешком такой путь не осилить. Особенно на шпильках.
Отмахиваясь от бесцеремонных водителей, которые тут же начали к ней приставать с дурацкими вопросами вроде: «Госпожа премьер-министр, что происходит?», «Это что, конец света?», «Когда к нам прибудет помощь?» и «Я голосовал за вас на выборах, не хотите помочь мне подтолкнуть машину?», – Мелисса двинулась на юг, справедливо рассудив, что все пляжи должны быть где-то там.
Спустя примерно час изматывающего марафона она услышала позади стук копыт.
– Чтоб меня морские черти зажарили и скормили глубинным осьминогам со всеми потрохами! Сеньора премьер-министр! Вот так встреча, медуза мне в глотку!
Ее догнал колоритный толстяк с такими огромными усами, что ими можно было перекрыть автомагистраль.
– Дон Карраско? Не ожидала… – Мелисса была рада остановиться и выкурить сигаретку. Она оглядела забитый вещами прицеп, походный камзол наездника. – А впрочем, я нисколько не удивлена. Вас уже выслали из страны? Как-то слишком быстро.
– Никто не посмеет выслать посла Великой Испании, клянусь черепашьим салом! – Дон Карраско молодцевато подкрутил усы и гордо выпрямился, насколько позволяло ему обширное пузо. – О нет, сеньора, меня отозвал лично его величество король Луис – мы прерываем дипломатические связи с Россией.
