Анна Пейчева
Романовы forever
Глава 5. Котел Ершова
Пока дочь общалась со специалистами, изучающими душу, отец был занят с теми, кто посвятил свою жизнь врачеванию тела.
Пятнадцатое марта было днем ежегодного медицинского осмотра императора. Николай Константинович ждал процедуру с нетерпением.
С утра в Зимний доставили внушительных размеров стеклянную капсулу с надписью «Котел Ершова», сделанной в славянском стиле. Капсулу несколько лет назад изобрели молодые российские ученые. В интервью ребята признавались, что название для своей технологии придумали после пары кружек пива, вспомнив эффективную систему оздоровления, описанную в «Коньке-Горбунке».
Котел Ершова подключили к розетке в императорской опочивальне, настроили и пригласили государя, караулившего за дверью.
Николай Константинович, радуясь как мальчишка, разделся догола, снял с третьего пальца левой руки свой перстень-разумник, чтобы не фонил, и забрался внутрь капсулы. Руки – на матовые круги, ноги – на ширину плеч. Сейчас повелитель самой большой и процветающей страны мира больше напоминал беззащитную бледную морскую звезду.
Раз в год каждый житель империи обязан был проходить подобный осмотр: котел Ершова здорово сократил расходы государства на медицину.
Дворцовый врач, присутствовавший на процедуре лишь на случай форс-мажорной ситуации, нажал большую красную кнопку на стеклянном боку капсулы. Программа полной проверки высочайшего пациента запустилась.
Внутри «котла» включилась негромкая легкая музыка и начали бегать разноцветные лучи. Каждый луч отвечал за сканирование отдельного органа. Никакой боли, никаких неудобств. Николай Константинович словно попал в эпицентр веселой вечеринки. С одной только разницей: в отличие от вечеринки, пребывание в капсуле благотворно сказывалось на здоровье пациента. На протяжении всего сеанса в котел Ершова подавался ионизированный воздух, насыщенный летучими солями, озоном, кислородом и другими лакомствами для красных кровяных телец. Если закрыть глаза, можно было представить себя на берегу моря.
Спустя десять минут процедура закончилась. Не успел Николай Константинович выбраться из капсулы, как его перстень-разумник завибрировал, извещая о поступлении нового сообщения от Государственной медицинской службы.
– Ага! – обрадовался император.
Пришел подробный отчет о состоянии здоровья пациента, с моментальной постановкой диагнозов, схемой лечения, списком необходимых лекарств и ценами на них в различных аптеках. Красным была выделена только одна строчка из сотни: «Заболевания сердца». Государь страдал от аритмии, проявившейся у него после ухода любимой супруги. «Изношенность сердца – 22 %» – по проценту за каждый год жизни без Василисы.
Никаких сюрпризов организм за это время не приготовил.
– Неплохой результат для сорокасемилетнего мужчины, – поздравил государя врач и позвал грузчиков забирать котел Ершова.
В настройках перстня-разумника, в разделе «Любимые медицинские учреждения», Николай Константинович уже давно выбрал «Аптеку Ламперта» на Васильевском острове (аптека немедленно обзавелась яркой вывеской «Поставщик Императорского двора»), и именно туда сейчас автоматически направился запрос на доставку назначенных препаратов. Сразу же на перстень пришло сообщение о списании соответствующей суммы за лекарства с банковского счета государя.
Квадрокоптер, нагруженный пилюлями всех цветов радуги, прибыл в Зимний через полчаса, застав уже полностью одетого императора – коричневый твидовый костюм и белая рубашка без галстука – в библиотеке. Пока Николай Константинович открывал окно и освобождал квадрокоптер от лечебного груза, со стороны Фельдмаршальского зала на своем черно-красном гироскутере прилетел взбудораженный Столыпин.
– Вашвеличество, я только что с собрания творческой группы!
– Ну и что вы там натворили со своей группой? – поинтересовался император, не торопясь закрывать стеклопакет и вдыхая полной грудью сладкий весенний воздух. Небо было ясное, свежее, как только что покрашенный в цвет «Аквамарин» кузов новенького «русско-балта». В такой хороший денек Кати наверняка рванет в Царское Село. Девочка жить не может без лошадей.
Солнце игралось с золотым корабликом Адмиралтейства. Кораблик ликующе расправил паруса. Николая Константиновича неудержимо тянуло в странствия.
И человек, который, сам не подозревая об этом, поможет ему отправиться в давно спланированное путешествие, стоял перед ним.
Человек этот выглядел необыкновенно довольным собой.
– Что ж, вашвеличество, позвольте доложить вам об успешном ходе нашего проекта. Моим ребяткам хватило нескольких минут, чтобы составить психологический портрет ее императорского высочества, пока мы выясняли, какие мужчины ей нравятся. И теперь мы вполне уверены, что сумеем подобрать для великой княжны идеальных кандидатов в женихи! – выпалил Столыпин, дергая себя за магнитный пропуск. Купидончики с галстука обер-камергера (похожие, как показалось государю, на толстенького церемониймейстера) целились любовными стрелами прямо в грудь императору.
– Семен, я полагаю, ты осознаешь, что права на ошибку у нас нет? – уточнил Николай Константинович, захлопывая окно и подходя к столу, на котором вдруг ожил красный принтер с коронованной золотой рыбкой. Каждый будний день, ровно в одиннадцать, красный принтер распечатывал на рисовой бумаге телеграммы, письма, адресованные лично государю, ходатайства, прошения, жалобы, секретные отчеты из министерств и Третьего отделения канцелярии. На рисовой бумаге – чтобы сберечь знаменитые русские леса. После того как в Приамурье научились выращивать рис не хуже азиатского, дешевая, да при этом еще и съедобная бумага легко вытеснила с рынка обычную, невкусную и неэкологичную. – Весь мир будет следить за ходом телешоу, все знают о недавнем расставании великой княжны с Джимом, и если снова ничего не получится… Не хочется, чтобы мою дочь называли ветреной.
– Разумеется, вашвеличество. – Столыпин закивал так активно, как будто голова у него держалась на знаменитых русско-балтовских неубиваемых шарнирах. – Двести лучших психологов занимаются кастингом.
– Двести? Лучших? – скептически переспросил Николай Константинович, усаживаясь за стол и с тоской принимаясь перелистывать внушительную стопку свеженьких документов. Все они требовали немедленного высочайшего рассмотрения. Пару лет назад красному принтеру приходилось трудиться еще усерднее, распечатывая послания от главы правительства – бывший премьер-министр не любил выходить из своего кабинета, предпочитал общаться с императором дистанционно. Как комфортно работалось с ним Николаю Константиновичу! Мелисса же взяла за правило лично забегать к его величеству в библиотеку, чтобы обсудить текущие вопросы, да еще и ввела традицию присоединяться к Романовым за обедом. – Двести лучших специалистов. А на какие, дорогой мой Семен, средства мы будем содержать всю эту анализирующую ораву? Ты же прекрасно знаешь, что финансирование императорского двора сейчас сведено до исторического минимума. Монарх в Российской империи теперь не то, что полтора века назад. Мы с великой княжной несем по большому счету декоративную функцию – вот как эта ваза, – махнул он рукой в сторону расписного китайского напольного сосуда эпохи династии Минь, – без нее как-то пустовато, но вполне можно жить. Так что денег не проси, их нет!
Столыпин торжествующе потянул себя за магнитный пропуск.
– Вашвеличество, не зря вы изволили выдать мне этот знак своего доверия! Да, мой прапрадедушка сейчас гордился бы мной. Как говорил Петр Аркадьевич, «дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа – вот девиз для нас всех, русских», и то же самое я сказал в разговоре с креативным директором «Всемогущего». Одним словом, телевизионщики все оплатят: возьмут на себя абсолютно все расходы, в том числе и на психологов. «Всемогущий» не меньше нашего заинтересован в красивом финале проекта!
– Уверен, что не настолько сильно, как я, – пробормотал Николай Константинович, доставая из-под кипы документов затертую на сгибах дорожную карту. Пока Столыпин хвастался своим умением проводить переговоры, император решил внести пару поправок в будущий маршрут своего секретного путешествия. – Напомни, когда первый эфир?
– Девятого мая.
– Полагаю, такое важное событие, как начало конкурса на звание жениха великой княжны, заслуживает достойного обрамления. Пометь себе где-нибудь: запустить 9 мая фейерверки.
– Будет сделано! – Столыпин тут же поставил напоминание в своем перстне-разумнике. – И думаю, я смогу добиться, чтобы и фейерверки оплатил «Всемогущий». Боже, да бюджет этого канала сравним с государственным! Пусть маленькой европейской страны, но все же…
– Думаешь, успеем до дня рождения Кати? – не удержался от вопроса Николай Константинович. – Очень хочется успеть.
– Вашвеличество, гарантирую, что успеем! – воскликнул Столыпин. – В противном случае я сдам свой ключ обер-камергера!
Император усмехнулся краешком рта.
– Нет уж, если что и сдавать – то твой магнитный пропуск, Семенушка.
Николай Константинович очень не любил угрозы, но тут случай был особый.
Его предок и тезка, Николай Второй, получил трон в двадцать шесть лет. Потом традиция прервалась. Сын Николая Второго Алексей правил до самой своей смерти в тысяча девятьсот шестьдесят пятом. В том году его наследнику, Константину, исполнилось как раз двадцать шесть – традиция неожиданно возобновилась. Когда столько же стукнуло следующему Романову – цесаревичу Николаю, нынешнему правителю, Константин в возрасте пятидесяти шести лет отрекся от престола. Со словами: «Стране нужна свежая кровь, динамика, стремительность и нестандартные решения, а такие под силу лишь молодым правителям», – Константин Алексеевич передал скипетр и державу сыну и сбежал в свою скромную резиденцию на берегу Черного моря, где отпустил бороду и не на шутку увлекся садоводством, а также виноделием.
Теперь наступало время Николая Константиновича. Журналисты, умеющие считать, все чаще спрашивали, будет ли в следующему году продолжен обычай передачи власти двадцатишестилетнему наследнику, точнее, наследнице. Император пока отмалчивался, не желая раскачивать лодку, в которой сам находился.
Но в глубине души Николай Константинович ждал отречения от престола так же сильно, как когда-то – запуска в серийное производство «танцующего «русско-балта» с улучшенной пневмоподвеской, на разработку которой он потратил много лет. А оставлять государство на одинокую несчастную девушку, которая того и гляди объявит войну второй величайшей стране мира, было по меньшей мере неразумно.
Император сложил дорожную карту и убрал ее в нижний ящик стола.
– Хорошо, Семен, давай обсудим расписание на сегодня.
– Конечно, вашвеличество. – Столыпин, изрядно напуганный перспективой лишиться магического пропуска, перестал его лихорадочно прятать в спасительных объятиях купидончиков и активировал свой перстень-разумник. Кольцо послушно воспроизвело над собой голубоватую тактильную голограмму в виде календаря. Столыпин тут же принялся нажимать числа пальцем. – Через двенадцать минут у вас встреча с испанским послом доном Карраско…
– О нет, только не этот матадор! Опять заплюет мне весь стол. Надоел хуже горькой редьки. Будет выпрашивать корабли для аннексии Венесуэлы. Ходит ко мне чуть ли не каждый божий день. – Николай Константинович резко вышел из-за стола. – Я этому дону Карраско сразу сказал, что идея восстановления Испанской империи путем захвата Южной Америки – непорядочная и поддержки у меня не найдет. А он все ходит и ходит.
– Отменить встречу?
– Нельзя, – мрачно ответил государь. – Их королю это не понравится. Международный скандал выйдет. Придется терпеть. И мягко уходить от ответа. Дальше?
– Дальше – граф Роберт Вяземский с прошением…
– Что этому повесе нужно?
– Во Францию хочет, вашвеличество. Послом.
– Ну еще бы. Я бы удивился, если бы он пожелал посольствовать где-нибудь в Сомали. Понятно. Что еще?
– Встреча с патриархом Доброжиром, будет уговаривать вас покреститься…
– Не буду я креститься! – Будь Николай Константинович чуть менее сдержанным, ударил бы сейчас кулаком по столу. – Дед мой провозгласил равнозначность всех религий на территории Российской империи, и я не собираюсь нарушать установленные им правила. Монарх должен оставаться в стороне от любых вероисповеданий! Пусть этот Доброжир хоть полдня краснобайствует.
– Нет, полдня ему не удастся краснобайствовать, потому что в два часа у вас – награждение в Большом Тронном зале. Орден Рукопожатия, орден Хохломы, орден Подвески.
– Ага! Хоть что-то приятное.
Орден Рукопожатия ввел тот самый антирелигиозный дед Николая Константиновича, оставшийся в истории как государь Алексей Миротворец. Вообще-то в детстве цесаревич Алексей любил все военное, в том числе солдатские щи и черный хлеб, про которые говорил: «Вот это вкусно, не то что наш обед». Однако чуть позже Алексей Николаевич оказался с неофициальным визитом в Китае, где как-то вдруг проникся идеями буддизма и всеобщего равенства. После Великого азиатского путешествия он шокировал весь мир своей женитьбой на простой служанке и странным для русского монарха желанием дружить со всем миром. При Алексее Николаевиче диковатая Россия наконец-то расслабилась и широко улыбнулась своим соседям.
Орден Хохломы учредил отец нынешнего императора. Константин Алексеевич, он же Константин Великолепный, прежде чем посвятить жизнь борьбе с виноградными блошками в условиях влажных субтропиков, прославился благодаря своей любви ко всему прекрасному и, в частности, дизайну. Он стал одним из основателей стиля «русский модерн»; при нем зародились и получили всемирную известность российские компании, специализирующиеся на интерьере (в частности, межконтинентальный гигант «Хохлома»); именно Константин Алексеевич затеял невиданную по своим масштабам государственную программу «Разумная изба». Девиз программы, на которую ежегодно выделялись из бюджета огромные деньги: «Просторный, красивый, современный дом для каждого жителя империи». При Константине Великолепном Россия стала яркой и впечатляющей.
Орден Подвески был личной придумкой самого Николая Константиновича. Полное название награды – «Прогрессивный орден Пневматической Подвески»; вручали ее за особые достижения в науке и технике.
– В три часа – обед с премьер-министром в Арапской столовой. Вы будете с Мелиссой Карловной тет-а-тет – великая княжна сообщила, что останется до вечера в конюшнях Царского Села.
Император покачал головой:
– Снова обедаю с госпожой Майер? Да когда же эта женщина угомонится?
Глава 6. Театральная интрига
Мелисса нисколько не боялась показаться навязчивой. Она ставила себе цель – и двигалась к ней.
Сразу после обеда тет-а-тет, прошедшего, прямо скажем, так себе – государь был весь в своих мыслях и на разговорчивую компаньоншу особого внимания не обращал (копченый лосось был и то дружелюбнее), – Мелисса напросилась на премьеру спектакля «Понедельник начинается в субботу».
Вообще-то работы у нее было так много, что времени на светские развлечения совсем не оставалось. Да и к театру Мелисса была вполне равнодушна. Но за обедом из императора удалось вытянуть, что он не мыслит своей жизни без Мельпомены и Талии. После легкого замешательства Мелисса смутно припомнила, что вроде бы так звали древнегреческих муз трагедии и комедии.
Что ж, неудивительно, ведь пропавшая супруга Николаса была актрисой. И хорошей, признавала Мелисса. Фильмы с участием Василисы Прекрасной (разумеется, это был псевдоним; в мире искусства с непритязательной фамилией Горшкова далеко не уедешь) за эти годы стали классикой.
Так что, если Мелисса хотела привлечь внимание самого могущественного мужчины на земле, стоило немного напрячься и усилием воли приподнять уровень своей культурности.
Втайне она предвкушала, как Николас, грустя в одинокой роскоши императорской ложи, случайно наведет бинокль на партер, а там… Там она.
Мелисса тщательно продумала свой образ на вечер: красное шелковое платье с драпировкой в районе декольте; небрежная, но требующая много труда укладка; бриллианты в ушах и на запястье; бриллиантовая же накладка на перстне-разумнике. Разумеется, шпильки – с ее ростом это было просто необходимо. Итак, весь первый акт Николас будет рассматривать Мелиссу в бинокль, а в антракте пригласит к себе в ложу.
И тогда на следующее утро все мировые средства массовой информации выйдут под заголовками вроде «Его Императорское Величество + Мелисса Майер =?», «Красивые и влиятельные», «Невероятный вираж российской власти», «Высочайшее свидание или деловая встреча в театре?». Майн готт, Ангел Головастиков с ума сойдет. Звонок от продюсеров «Всемогущего» гарантирован.
Мелисса и сама не знала, чего больше в ее страстном желании влюбить в себя императора: тщеславия или искренних чувств к Николасу. Относилась бы она к нему так же, если бы Николас был, скажем, простым инженером Русско-Балтийского завода? Не исключено – его непоколебимая сдержанность заводила Мелиссу, привыкшую к мужскому обожанию. Но статус Императора Российского возносил Николаса на совершенно другой уровень. Первый после Бога. Католичка Майер не могла себе позволить его упустить. Вечер в Александринском театре должен был стать судьбоносным.
Но до вечера еще следовало дожить.
После обеда Мелиссе предстояла встреча с министром народного просвещения. Нужно было как-то решать проблему со Смольным институтом благородных девиц.
Проблемы, проблемы, проблемы… Вся ее работа состояла в решении неиссякаемых проблем. Иногда она казалась себе маленьким испуганным бобром с черной блестящей шерсткой, которого выкинули посреди Ниагарского водопада и приказали строить запруду.
– Мелисса Карловна, мое почтение, – поприветствовал главу правительства министр просвещения Евфимий Петрович Ширинский, тяжело отдуваясь и оседая в истертое бархатное кресло, вытащенное по случаю хорошей погоды на крышу Зимнего. – Уфф, высоковато вы забрались!
Плоскую кровлю на дворце соорудили еще во времена правления Константина Алексеевича – это была одна из новаторских дизайнерских идей императора. Трехметровые медные Аполлоны и Дианы, дежурящие на карнизе Зимнего с факелами в руках, охраняли километры солнечных батарей. Здесь же, невидимые с уровня земли, стояли плоские и широкие корыта с полимерным покрытием – для дождевой воды, которая затем автоматически подавалась в дворцовый водопровод. Умный особняк умел экономить деньги в любую погоду: в солнечную накапливал бесплатное электричество, в ливень – бесплатную воду.
На западной стороне крыши располагалась уютная открытая терраса, где Мелисса в хорошую погоду – такую, как сегодня, – проводила совещания, любуясь солнцем, медленно растворяющимся в Финском заливе.
– Ничего, Евфимий Петрович, терпите. – Мелисса заправила за ухо растрепанные весенним ветром волосы. – Вам, мой друг, невредно лишний раз пробежаться по ступенькам – глядишь, и повысите в крови уровень гормона счастья. Серотонин, кажется, так он называется? Вы же министр просвещения, должны знать!
– Никак нет, Мелисса Карловна, – вытер платком широкий лоб Евфимий Петрович. Затем снял круглые очочки, казавшиеся игрушечными на его большом лице, и обстоятельно протер их тем же платком. («Тоже мне министр просвещения! – подумала Мелисса. – Неужели не может сходить на бесплатную лазерную коррекцию зрения? В самых глухих деревнях эти аппараты есть».) – Не имею чести знать. Если вы изволите вспомнить, я раньше был учителем математики, а не естествознания.
– Ладно, господин Архимед, – покровительственно сказала Мелисса и открыла толстую папку с документами. – А решите-ка вы тогда вот такую задачку. Дано: один институт благородных девиц и десять тысяч мамаш, желающих пристроить своих сыночков в этот институт. Найти: способ удовлетворить этих мамаш и не нарушить при этом устав института, запрещающий принимать мальчиков. Ну-с, проверим, как вы выполнили свое домашнее задание, Архимед Петрович? Продолжать и дальше отмалчиваться нам с вами не удастся. Пресса рвет и мечет.
Евфимий Петрович вздохнул еще тяжелее, чем после подъема на крышу. Круглые очочки вновь подверглись старательному протиранию. Вероятно, они служили ему чем-то вроде успокоительных четок, осенило Мелиссу.
– Задачка, Мелисса Карловна, и правда перед нами трудная. Сомневаюсь, что сам Архимед, даже залезь он в самую расслабляющую ванну, вряд ли с ней справился бы. Слишком много интересов затронуто… Мне ведь пишут и мамочки «смолянок», очень много пишут, очень недовольны перспективой заселения молодых парней в Смольный… – Ширинский пристроил очочки обратно на переносицу и пожал толстыми плечами. – С другой стороны, мамы мальчиков готовят исковое заявление в суд, мне показали черновик, секундочку… – Он вывел голограмму из перстня. – Вот, «в отношении наших сыновей Смольный институт проявляет дискриминацию по половому признаку и ограничивает их доступ к изящному образованию, совмещенному с приятным времяпрепровождением… Начальница Смольного проявляет необъяснимую стервозность… Наши сыновья имеют полное право стать «смолянами» и так же, как и нынешние воспитанницы, танцевать, музицировать, изучать живопись, геральдику, три иностранных языка и правила светского обхождения и учтивости».
– Не слишком-то учтиво ведут себя эти мамаши, – заметила Мелисса. – Им самим не помешает записаться в Смольный на урок хороших манер.
– Будучи математиком, Мелисса Карловна, я вижу два варианта решения проблемы и, откровенно говоря, оба они мне не нравятся.
– Давайте, Евфимий Петрович, жгите, – милостиво позволила Мелисса, с интересом глядя на мрачного министра.
– Вариант номер один: открыть двери легендарного Института благородных девиц для лиц мужского пола. Орущие, как вы изволили их назвать, мамаши успокоятся. Но, по моему личному мнению, по мнению отца взрослой дочери, это примерно то же самое, что запустить лис в курятник. Да и начальница Смольного заявила, что, если мы только тронем устав, она первым же самолетом улетит в Сорбонну, куда ее давно зовут. Терять такого руководителя мы не можем.
– Так, от первого варианта вы меня уже отговорили, – кивнула Мелисса. – Давайте второй.
– Второй – противоположный. Двери Смольного не открывать. Тогда – социальный взрыв, эти женщины ради своих мальчиков способны на многое… Как минимум на долгую судебную тяжбу, которая не прибавит нам популярности… Конечно, вездесущий «Всемогущий» подольет масла в огонь. Вероятно, вам придется показательно отправить меня в отставку… И, возможно, в конце концов все-таки пустить парней к девицам. Так что все жертвы будут напрасны…
– Да уж, мой милый, ну вы тут нарисовали апокалипсис! – Мелисса встряхнула головой, отгоняя страшные видения краха системы народного просвещения в Российской империи. – Босх отдыхает.
Премьер-министр в раздумьях встала с бархатного кресла и подошла к парапету крыши. Слева, словно второе светило, сиял громадный купол Исаакиевского собора.
– Послушайте, Евфимий Петрович, а если пойти совсем другим путем? Отбросим ваши убогие варианты. Может, вернем богослужения в программу Смольного? А что? Снова введем молитвы, исповеди, пригласим священника. Как при Марии Федоровне. Патриарх Доброжир будет счастлив. А мамаши сами не захотят отправлять в такое устаревшее религиозное заведение своих драгоценных сыночков.
– Оригинальное решение, Мелисса Карловна, – признал министр, поправляя очочки. – Но это будет противоречить Указу Его Императорского Величества Алексея Николаевича об отмене обязательного православия для детей. Общественность нас, опять же, не поймет.
– Вы правы, дружочек Евфимий Петрович, вы безусловно правы…
Мелисса прикоснулась к холодной сильной руке Юпитера и посмотрела вниз, на растрескавшуюся Неву. Река вскроется совсем-совсем скоро, высвободив колоссальную, неудержимую энергию.
Вдруг премьер-министру пришла в голову одна идея. Черт побери, она не случайно стала лидером «Вольнодумцев» – одной из двух главных российских партий.
– Ну, милый друг Евфимий Петрович, – развернулась Мелисса к министру, – готовьтесь прыгать и кричать «эврика». Я подарю вам точку опоры, которая перевернет весь мир этих орущих мамаш и хнычущих мамочек.
– А?
– Вот вам и «а», и «б», и «в». У нас, кажется, здание Академической гимназии на набережной Тучкова до сих пор так и пустует?
– Это где Ломоносов учился? Да, там пытались сделать частную школу, но не вышло.
– И еще один вопрос. Вы, мой дорогой, вроде хвастались, что у вашего ведомства денег полно?
– Э-э, – снял очочки министр, – мы действительно неплохо заработали на платных семинарах для иностранных учителей. Вообразите только, Мелисса Карловна, к нам со всей Европы преподаватели едут, хотят повысить свою квалификацию!.. Я тут слышал, что правительство Бельгии собирается в обязательном порядке, за госсчет, отправлять своих учителей к нам на переобучение. Мне это напомнило тысяча девятьсот четырнадцатый, когда по просьбе США Россия послала в Америку две тысячи русских инженеров для создания тяжелой военной промышленности…
– Вот и славно. Тогда в решении нашей задачи применим известный математический метод «от обратного»: чему завидуют орущие мамаши? Конечно, эксклюзивности. Она задевает их самолюбие. Их раздражает, что ни при каких обстоятельствах они не могут попасть в этот институт. Чего добиваются орущие мамаши? Разрушения магической атмосферы эксклюзивности, сохранившейся в Смольном институте. Значит, чтобы отвлечь их от деструктивных мыслей, мы должны предложить им еще бо́льшую эксклюзивность, которая вознесет их самолюбие на недостижимую высоту. – Мелисса возбужденно описывала круги вокруг сидящего в бархатном кресле министра. – Раз у нас есть деньги, и подходящее здание, и достойная история – мы возродим знаменитую Академическую гимназию. Только для мальчиков!
И она, сама того не замечая, во время очередного круга взъерошила жидкую шевелюру министра.
– Подготовьте бизнес-план, учебный план, обязательно возьмите в команду рекламщиков, пусть придумают яркое информационное оформление. Возможно, стоит назвать заведение «Новая академическая гимназия для благородных юношей», подумайте там, – инструктировала она Евфимия Петровича. – Главное – зацепить мамаш. Чтобы они поняли, что новое заведение оставит Смольный далеко позади. Побольше блеска, треска! Пригласите новостийщиков со «Всемогущего». Жду от вас конфетки, одним словом!
Окрыленный министр вперевалку направился в сторону лестницы – исполнять.
В последнюю секунду Мелисса окликнула его:
– Евфимий Петрович! Дружочек! Если вдруг проявится Ангел Головастиков, сразу звоните мне! Я сама с ним пообщаюсь.
Время до захода солнца прошло сумбурно. Заявился молодой, но уже очень настырный граф Вяземский, возжелавший отправиться в Париж на бюджетные деньги. Надо же, куда наметился: в двадцать восемь лет послом во Францию! Выпрашивал протекцию – хотел, чтобы Мелисса походатайствовала за него перед государем. Премьер-министр быстро отделалась от надоеды – сейчас не до Вяземского, кто бы за нее саму перед государем походатайствовал.
По дороге в театр заскочила в Мариинский дворец: встретилась с парочкой однопартийцев – по своей личной инициативе. Пыталась кулуарно убедить их в том, что бюджет на содержание императорской семьи следует увеличить. Однопартийцы отводили глаза. Правда, оба похвалили ее платье.
И вот наконец Александринка. Черт, спектакль уже начался. Думая о том, что симпатичный заголовок «Премьер-министр на премьере» обеспечен ей в любом случае, Мелисса пробежала по пустому фойе. Телохранитель-казак едва за ней поспевал.
Рослый капельдинер, поджав губы, тихо открыл тяжелую дубовую дверь, ведущую в полутемный зал. Там уже раздавались глубокие голоса актеров.
Мелисса, стыдливо пригнув голову (какое неудачное начало судьбоносного вечера!), сделала несколько шагов по направлению к пустующему креслу в первом ряду. Зрители расхохотались. Мелисса пугливо обернулась и поняла, что смеются не над ней – похоже, спектакль был по-настоящему забавным.
Краем глаза заметила смутную фигуру в императорской ложе. Итак, государь был здесь.
Весь первый акт Мелисса провела как на иголках. Из партера никак не удавалось разглядеть, видит ли ее император. У чиновницы даже шею прихватило. Довертелась головой до того, что сидящий позади знакомый контр-адмирал прошептал: «Простите, Мелисса Карловна, но вы так дергаетесь, что меня уже укачало».
В антракте к императору подойти не удалось. Мелисса выскочила в фойе, заполненное шумом и драгоценностями, и сразу наткнулась на группу озабоченных журналистов, приставших к ней с единственным вопросом: «Отречется ли Николай Константинович от престола сразу после дня рождения великой княжны?» Мелисса не знала. Но никто в это не поверил. Ни на какие другие темы представители прессы общаться не хотели, поэтому чиновница ушла из фойе несолоно хлебавши, так и не дав ни одного интервью. Однако своими расспросами журналисты направили ее мысли в новое русло. Мелисса всерьез озаботилась тем, что бы такое сделать, чтобы не отпустить государя.
Во втором акте премьер-министр, вынужденная из-за обездвиженной шеи смотреть прямо на сцену, внезапно увлеклась спектаклем. «Понедельник начинается в субботу» словно был списан с ее жизни: герой – член Русского физико-химического общества – сгорает на работе в окружении чудес. Совсем как она! В РФХО герою трудно, но ужасно интересно: физики и химики проводят сказочно сложные опыты и делают волшебные открытия, пока руководство тратит все деньги на бесконечные ремонты и перекраски здания общества.
Пьеса была сатирической: высмеивала увлеченность императора Константина Великолепного дизайном; во времена его царствования естественные науки отошли на второй план.
Вообще-то Александринка немного опоздала с премьерой – лет эдак на двадцать шесть; роман братьев Стругацких был опубликован давным-давно; но театр был слишком академичен, его художественный руководитель всегда давал бестселлерам как следует настояться.
Особенно Мелиссе понравилась сцена, когда друг главного героя швырнул в эпицентр космического взрыва бутылку с джинном. Джинн, которого играл двухметровый араб устрашающего вида, упал на театральный огонь, изображающий взрыв, и спас Вселенную в целом и главного героя с его другом в частности.
Из императорской ложи крикнули «браво!», громко зааплодировали и засвистели.
– Что? – обернулась всем телом Мелисса. Как странно! Слишком бурная реакция для сдержанного Николаса.
Включился свет, актеры вышли на поклон, но премьер-министр невежливо стояла к ним спиной. Пока зал бушевал, благодаря труппу за отличный спектакль, Мелисса в немом изумлении смотрела на Константина Алексеевича, занявшего место своего сына в императорской ложе. Пожилой экс-государь, в яркой рубашке с попугаями, хлопал громче всех.
