Анна Пейчева
Романовы forever
В глазах, уставших от серого фона, запестрело. Книжный рынок весь состоял из прямоугольников разного размера и отличался от гастрономического, склоняющегося к округлым природным формам, как день и ночь. Тихие посетители, чинный уважительный торг, аккуратные прямоугольники акварелей, жизнерадостные открытки, афиши в стиле Тулуз-Лотрека, старинные журналы мод. И повсюду книги. Тонны книг. Талмуды, манускрипты, тома. Фолианты, распухшие от множества содержавшихся в них умных мыслей и от количества прошедших веков. Река времени захлестнула набережную Сены.
Екатерина подошла к одному из лотков с русской литературой. Ей приглянулся синий сборник стихов Ломоносова, выпущенный в начале двадцатого века – еще с «ятями» и «фитами». Она открыла оглавление: «Жениться хорошо, да много и досады…»
Великая княжна улыбнулась, на секунду даже позабыв о том, как жмут ей туфли. Ходить пешком по старинным парижским улочкам оказалось совсем не так весело, как представлялось поначалу.
Тем временем граф целеустремленно бросился куда-то вглубь рынка. Остановившись возле ничем не примечательного киоска, принялся с азартом перерывать старые – очень старые – французские издания.
– Роберт, что вы ищете? – заинтересовалась Екатерина, пытаясь разглядеть названия книг. Однако большинство трактатов были вообще без обложек.
– Кое-что жизненно важное.
– Так что это? – вскинула брови великая княжна.
– Говорю же – жизненно важное, – нетерпеливо бросил Вяземский. – Скупаю все исследования парижских алхимиков, какие только могу найти. Луи Люка, Тифферо, Жоливе-Кастело…
– Но зачем, граф, зачем?! – воскликнула Екатерина.
– Мне нужен философский камень, – буднично сказал граф. – А алхимики подошли к разгадке очень близко.
Великая княжна не поверила.
– Постойте, Роберт, вы серьезно? Какая-то неудачная шутка.
– Это не шутка, – обиженно ответил Вяземский, перебирая тома. – Я собираюсь загрузить всю информацию из этих книг в компьютер. Искусственный интеллект сведет воедино все достижения разума человеческого. Результат – я получу распечатку с пошаговой инструкцией по получению великого эликсира.
Великая княжна поежилась и даже оглянулась через плечо. Вид съемочной группы ее немного успокоил, напомнив о Генри.
– Мистика какая-то. Вы меня пугаете, граф.
– Ну почему сразу «пугаете»? – Вяземский вытащил потрепанную книжку из дальней коробки. – Я же не пересказываю вам маловразумительные бредни алхимиков про «температуру Египта» или «философские яйца». Хотя некоторые образы очень поэтичны. Например, кто-то из них описывал, как камень меняет оттенки при нагревании: сначала цвет «воронова крыла», затем – «хвост павлина» и, в конце концов, «солнечный луч». – Граф впервые выглядел по-настоящему увлеченным. В темных глазах словно зажглись прожектора. – Я просто думаю, что не зря же люди потратили на алхимию семь, нет, восемь веков! Может, именно мне суждено положить последний кирпичик в стену этой Вавилонской башни?
– Насколько я помню легенду, Вавилонская башня осталась недостроенной. – Екатерина, будучи приземленным и практически мыслящим человеком, чувствовала себя во время этого разговора неуютно.
– Честно говоря, я не очень разбираюсь в истории…
– А в химии и физике вы разбираетесь? Вам все это понадобится для воплощения задуманного.
– Я уже заказал ребятам из «Владычицы морской» программку, которая за меня будет во всем этом разбираться, – довольно ответил граф. – Парням так понравилась моя идея, что взялись за работу почти бесплатно, из спортивного интереса. Уже тестируют вовсю сочинения Фламеля, его «Тайное описание благословенного камня, именуемого философским» – в свободном доступе в Интерсетке.
– А для чего вам философский камень, Роберт? – спросила Екатерина, глядя на одухотворенное лицо жениха. – Вы хотите жить вечно?
– Очень хочу, – не стал спорить граф.
– Тогда вам нельзя переезжать во Францию. Лучшие врачи в России, вы же знаете.
– Но они просто лечат болезни! Совсем не стремятся раскрыть секрет вечной молодости, ленивцы! – махнул рукой Вяземский. – И потом, дело не только в этом. Я привык к определенному образу жизни. Вы же видели мой самолет. И эта красота, – показал он на себя, – требует постоянных вложений. А наследство почему-то быстро заканчивается. Мне нужно золото. Лучше всего из мусора. На свинец, боюсь, денег уже не останется.
– Да-а, миллион рублей бы вам сейчас очень пригодился, верно? – насмешливо уточнила Екатерина. – Пока ваша компьютерная программа не заработала в полную силу.
– Какой миллион?
– Мой миллион. Если я выйду за вас замуж.
– Ах, этот миллион! А я о нем даже не подумал!
– Так уж и не подумали, граф!
– Что вы, Екатерина, разве могу я покуситься на деньги своей супруги! – Вяземский отвел глаза. – Кстати, вы принесли мне удачу. – Он раскрыл книгу, которую все это время держал в руке. – Раннее издание Фулканелли, «Тайны готических соборов», я давно его искал. Вы знали, что в барельефах Нотр-Дама зашифрованы тайны алхимии? Скорее бы передать книжку программистам. Еще чуть-чуть, ваше высочество, и в качестве свадебного подарка я преподнесу вам золотой напиток.
Ошарашенная Екатерина так ничего и не купила на память о букинистическом рынке.
После книжного развала вся компания отправилась в милый французский ресторанчик. Милый – из-за фестончиков на маркизах и герани на подоконниках. А так кусок рыбы на овощах оказался пересушенным, вино – заурядным, десерт – незапоминающимся; зато счет надолго врезался в память и в кошелек.
Обратно в Ле-Бурже решили ехать на такси. Единогласно. Великая княжна была сыта пешеходным Парижем по горло. Лодыжки заявили решительный протест против продолжения экскурсии по средневековым улочкам французской столицы.
Поймали две машинки – смехотворно маленькие и старенькие до слез. Кое-как разместились на продавленных сиденьях, покрытых собачьей шерстью и еще чем-то непередаваемо мерзким. Екатерина оказалась зажата между графом и казаком-телохранителем, оператор устроился спереди, остальная съемочная группа заняла второе авто.
Машины ползли по тесным парижским улицам. Чем дальше от центра, тем больше уродливого граффити на стенах. Решетки, опущенные изрисованные жалюзи. Ветер гонял по мостовым капустные листья, мятые газеты.
Проехали нищий квартал швейцарских эмигрантов. Плакат на грязной штукатурке извещал о скором проведении «Праздника сбора винограда» – в последние выходные сентября. Поскольку все их виноградники остались дома, в Невшателе (ныне Ленинвилле), и давно уже иссохли в жаре коммунистического ада, праздновать беженцам особо было нечего. Да и не на что – после революции лишь немногим удалось вывезти с собой фамильные драгоценности, так что жили швейцарцы в Париже более чем скромно. Но все равно потомки эмигрантов собирались в конце сентября, чтобы соблюсти традицию и вспомнить былой расцвет родной страны.
Екатерина с облегчением выскочила из такси, пропитанного запахом псины. О, как приятно пахло в «Ладье»! Цветами и родиной. Стюардесса Розалинда предложила шампанского.
– Благодарю, – отказалась великая княжна. – Не хочу ничего французского. Я уж лучше дома березового сока попью.
Оставляя где-то внизу иллюзорный, как кинематографические декорации, Париж, Екатерина мысленно подводила итоги дня.
Вяземский – несимпатичный во всех отношениях мужчина. К тому же мистик и духовидец. Пусть и подкрепленный технологиями двадцать первого века. Жуть какая. С другой стороны, он не слишком умен, предсказуем, а значит, неопасен. Граф не влюблен в нее. И это хорошо. Можно сразу с ним договориться о раздельных опочивальнях или даже домах.
Далее. Париж – несимпатичный во многих отношениях город. Официанты хамят, погодка так себе. С другой стороны, во Франции Екатерина может спрятаться от ненавистного престола. Главное, не признаваться папеньке в своей франкофобии и вовремя изобразить дикое желание переехать сюда вслед за мужем-послом. Можно будет приобрести где-нибудь под Парижем загородный дом с большой конюшней, перевезти туда Кирина. Деньги после замужества появятся, и не маленькие, хвала «Всемогущему»…
Да, не стоит забывать об этом миллионе.
На него можно купить себе свободу.
Миллион рублей, целый миллион. Можно будет не работать. Можно будет повесить в конюшне хрустальные люстры. Вместо опилок заполнить манеж ароматической смесью из высушенных лепестков роз.
Да что там лепестки, денег хватит на несколько чистокровных лошадей.
В апреле же скачки в Аскоте! Отбоярившись от трона и нелюбимого мужа, Екатерина получит свободу. Вырвется на международные соревнования. А на английских ипподромах кипят такие страсти! Столько работы для одаренного режиссера-документалиста…
Глава 30. «Увернись от Бабы-яги»
Алексею было двадцать восемь лет, и он знал о женщинах все.
– Скучаете по Генри? – с сочувствием спросил он великую княжну, задумчиво глядевшую в окно на пробегающие мимо среднерусские пейзажи. Умиротворяюще стучали колеса. Екатерина и ее жених номер два с комфортом расположились на верхнем ярусе двухэтажного поезда-экспресса, уносившего их в центр страны. На другом конце вагона маячили охранники и телевизионщики, снимая пару на дальнем фокусе.
Сегодня был «идеальный день» авторства Алексея, и Попович всерьез намеревался не ударить в грязь ни лицом, ни какими-то другими частями тела. Повторения вселенского позора, как на ристалище, больше не будет!
Однако для непомерного угождения великой княжне требовались непомерные же силы. Накануне богатырь-умелец влез в заводские настройки скатерти и кое-что там подкрутил, научив самобранку плохому. Ну не то чтобы плохому, а скорее умению слегка отступать от правил – качеству, присущему высококлассным шеф-поварам. Дело в том, что взгляды Алексея на размер порций радикально расходились со взглядами программистов ВАЗЗа. Наверняка эти ребята, волжане, были худющими, как жуки-палочники, если анекдотические пайки на фарфоровых тарелочках, выдаваемые скатертью, казались им нормальными.
После вечернего сеанса прокачивания мозгов сегодня с утра самобранка выдала им с Екатериной невообразимо большущую яичницу прямо на шипящей чугунной сковороде. Великая княжна сначала немного смутилась – она привыкла к другому обслуживанию, но потом оценила затею. Алексей даже удостоился похвалы в виде сдержанной шутки: «Эта яичница – прямо Божий дар», – редкая удача, Екатерину нельзя было назвать болтушкой-веселушкой. Одним словом, день начался великолепно.
Алексей чувствовал кураж. И еще приятную сытость.
Ему хотелось, чтобы и у принцессы настроение стало получше.
А без разговора о Генри его было не исправить.
– Не понимаю, о чем вы, Алеша. – Великая княжна с преувеличенным интересом стала рассматривать салфетку из плотной ткани, перекинутую через столик. На каждой салфетке был вышит логотип петербургского завода «Артур Коппель»: дружелюбный синий паровозик с красными колесами. Из маленькой трубы бодро валил белый дым, похожий на сахарную вату.
Атмосфера коппелевского вагона напоминала аристократический клуб-салон девятнадцатого века – бордовые пружинистые кресла, свежие цветы, деревянные панели на стенах. Однако в отличие от заурядных оконных видов, которые мог предоставить своим посетителям клуб девятнадцатого века, просторы, открывавшиеся пассажирам экспресса, вызывали у них всю палитру восхищенных восклицаний – начиная от «ах!» и «ух ты!» и заканчивая цитированием любимых стихов. Осень, русская осень пылала вокруг, и чудесные разноцветные домики подчеркивали красоту природы.
– Бросьте, Екатерина, я же был на ристалище, – наклонился к великой княжне Алексей. – И не просто был, а по полной программе грохнулся на тверденькую землю. Да, принцесса, не подумайте, что ковер из блесток Ангела сделал ее менее тверденькой! Посмотрите, я теперь просто дряхлый инвалид, – богатырь завозился на сиденье, – до сих пор сидеть могу только бочком! Мой новый приятель синяк-гигант, похоже, решил остаться со мной навеки. Так неужели я не заслужил немного откровенности с вашей стороны?
– Но мне нечего вам сообщить! – Екатерина царапала розовым ноготком сахарный дым на салфетке. Глаз она не поднимала, и Алексей подивился, какие длинные у принцессы ресницы. Без косметики она выглядела свежей и хрупкой, в простой белой футболке, узких джинсах и балетках. Рядом на сиденье валялась черная жокейская курточка. Сам он не изменил себе, надел любимую клетчатую рубаху. Там, куда они направлялись, дресс-код не соблюдался.
– Не-а, – отрицательно помотал головой Алексей. – Не получится.
– Что не получится?
– Не получится у вас скрыть ошибку в программе. Я спец по обнаружению багов. Я как эта новозеландская птичка киви, знаете, такая кругленькая, толстенькая, пушистая, с тонким клювиком, вынюхивает жучков под землей. – И Алексей показал при помощи указательного пальца, приставленного к носу, как именно ведет себя птичка киви, желающая вкусно пообедать червячками. Потом посерьезнел. – Екатерина, я же слышал, что сказал на ристалище Генри. И видел ваше лицо, хотя после падения перед глазами и плыли звездочки. Давайте, принцесса, признайтесь мне как другу.
– Но, Алеша, – великая княжна все еще колебалась. – Вы мне не только друг, чему я, кстати, очень рада, но еще и, извините за прямоту, жених.
– Да ладно вам, – сморщился Алексей, – мы оба знаем, что я жених второго сорта. Вы же не удержитесь и выберете этого фуфырю Вяземского. За мной миллион рублей приданого никто не дает. Я-то в конкурсе в основном по инерции участвую. Раз уж начал, надо идти до конца.
Кроме того, чем дольше он оставался в проекте, тем дольше мог помогать Николаю Константиновичу с «Фодиатором». Проект двадцать первого века! В императоре он увидел родственную душу. Никак нельзя было прошляпить официальное родство с гениальным изобретателем.
А глубокое знание женщин подсказывало Алексею, что все они одинаковы. Не стоит суетиться. Нет смысла бегать, как очумелая птичка киви, и выискивать идеальную девушку. Екатерина была красива, умна, воспитанна. Чего еще желать? Разве что дисквалификации подлеца Вяземского, вооруженного солидной суммой.
– А вот зря вы так уверены в своем проигрыше! – воскликнула Екатерина. – Почему, как вы думаете, «Всемогущий» назначил этот миллион за графа? Потому что всем понятно, что у него нет ни единого шанса против вас, Алеша. Вы для меня – самый разумный и очевидный выбор. Деньги потратятся, а муж останется, если перефразировать великую актрису Фанни Фельдман.
– Разумный и очевидный выбор? – ехидно повторил Алексей. – Да, Екатерина, в шекспировские герои мы с вами не годимся. Страсти в таких отношениях маловато.
– Да ведь и вы, Алеша, вроде не горите, – сказала великая княжна, отложив салфетку в сторону.
– Что вы, принцесса, лучше вас не найти, – пробормотал жених, балуясь с электронным меню на сенсорном экранчике – такие были вмонтированы в стену возле каждой пары сидений и назывались «Чего изволите?». Выбор напитков был просто огромным. – Вам взять вашего кленового сока?
– Березового, – с прохладцей поправила Екатерина. – Возьмите.
– А-а, березового, точно. Помню, что из дерева какого-то… А я, пожалуй, вдарю по сбитеньку.
Алексей приложил к экранчику свою банковскую карточку, раздался мелодичный перезвон, словно мальчик-с-пальчик музицировал на колокольчиках-с-ноготок, и через несколько минут в проходе появилась радиоуправляемая тележка с антенной, присланная из вагона-ресторана. Тележка радовала глаз: напитки в прозрачных стаканах (на одном был нарисован березовый листочек, на другом – сочащиеся медом соты) и на отдельной тарелочке – парочка тонких трубочек из рябины (комплимент от заведения).
– О, левашики! – возликовала великая княжна.
– Вернемся к животрепещущей теме, – сказал Алексей, пробуя сбитень. – Хорош! Так что там с Генри? «И сердце задыхается в разлуке»?
Екатерина приподняла брови.
– Не могу поверить, что человек, второй раз за две минуты упоминающий Шекспира, не мог высидеть те же две минуты на заседании нашего летнего литературного клуба.
– Неужели вы думаете, что меня могли выпустить из МГУ, не напичкав как следует эйвонским лебедем? Ладно, вы отходите от темы.
– Хорошо, Алеша. – Екатерина с глухим стуком поставила пустой стакан на салфетку и отвернулась к окну. – Отвечу вам другим сонетом: «Тоска грызет меня – считаю мили. Когда ж конец несчастья моего?» Вот, вы хотели моей исповеди? Довольны теперь?
– Доволен, – с удовлетворением кивнул Алеша и взлохматил белокурые волосы. – Крепкий брак может строиться только на полной открытости. Я должен знать, что происходит в вашей душе, и работать с этим. Теперь техническое задание мне понятно: не знаю уж, чем вам так приглянулся этот рыжик, но я должен превзойти его во всем.
Екатерина недоверчиво хмыкнула.
– О, это совсем несложно. – Алексей, утомившись от долгого сидения на своем синяке-гиганте, встал во весь свой богатырский рост и начал разминаться, играя мускулами. – Уверяю вас, через год под моим чутким руководством вы и не вспомните, кто такой Генри. Даже к концу этого дня вы станете гораздо счастливее, чем сейчас.
Принцесса вздохнула.
– Надеюсь, вы правы, Алеша. Генри нет, и нужно как-то двигаться дальше. А вы, похоже, самый подходящий компаньон для того, чтобы идти по жизни.
– Не идти, а молодцевато гарцевать по этой самой жизни! – поправил подругу Алексей и поцокал языком, встряхнув воображаемые поводья. – Я же теперь просто гуру верховой езды! Мастер аллюра, виртуоз галопа, артист иноходи!
– Ваше падение на ристалище было очень даже артистичным и виртуозным, сэр Гордон Ричардс, – съязвила великая княжна. Однако голос ее звучал уже не так грустно.
– До чего же вы неравнодушны к британцам, Екатерина! Кто такой этот Ричардс? Еще один ваш тайный поклонник?
– Скорее уж я его поклонница! Это лучший наездник прошлого века. Успокойтесь, Алеша, сэр Гордон вам не конкурент, он уже тридцать лет как отошел в мир иной. Хотя мне нравится ваша ревность. Долго нам еще ехать?
Алексей бросил взгляд на электронное табло под потолком.
– Мы почти на месте, готовьтесь как следует повеселиться. Три часа пролетели незаметно, не так ли? Впереди – эпическое развлечение! Выходим на следующей станции.
Поезд привез путешественников в скромное село Рамешки Тверской области – таких по всей империи сотни тысяч. Столетие назад здесь была настоящая глушь. Два-три зажиточных дома, дворянская усадьба в отдалении, а вокруг – покосившиеся заборы, черные избы с подслеповатыми окнами, заросли, грязь. Неустроенный крестьянский быт. Как и повсюду в российской глубинке.
Николай Второй сделал ставку на большие города. Люди бежали из таких вот Рамешек в Тверь, Москву, Петербург. Набирала ход масштабная индустриализация. Строилось по полторы-две тысячи километров железнодорожных путей в год, и эта невиданная доселе скорость требовала металлургической гонки. Широкой огненной рекой лился чугун, золотом отблескивали тонны расплавленной меди. Городским предприятиям, тогда еще не автоматизированным, нужны были рабочие. И владельцы предприятий готовы были платить – благо при Николае Втором установились самые низкие в истории страны налоги.
Рабочий завода получал бесплатную медицинскую помощь, бесплатную страховку, огромную пенсию. Вся семья могла безбедно жить на одну его зарплату. Конечно, убогие Рамешки были позабыты! Начался массовый исход жителей деревни. Население села, и без того не превышавшее полтысячи человек, уменьшилось в два раза.
Локомотив индустриализации сделал небольшую остановку на время Первой мировой войны и после ее окончания вновь понесся вперед на всех парах, вырываясь из феодального сумрака, из мировых аутсайдеров – в мировые лидеры.
Российская тяжелая промышленность одела страну в непробиваемую железную броню. Вооружение отечественной армии перед Второй мировой считалось лучшим в мире, и начавшаяся война это полностью подтвердила. Берлин был взят в декабре сорок первого. Николай Второй скончался сразу после этого – со счастливой улыбкой на устах.
При новом императоре – Алексее Втором, проповедующем мир во всем мире, приоритеты немного изменились. Алексею Николаевичу нравилось слушать журчание ручейка, а не громыхание железа. Худенький, бледный государь, страдающий от неизлечимого заболевания крови, любил ходить босиком по мягкой травке и призывал к тому же своих подданных. Он выступал с речами, прославляющими единение человека с природой.
Алексей Второй возродил сельское хозяйство. В годы его правления взметнулись вверх показатели экспорта пшеницы, льна, а также яиц, сливочного масла, позволив России занять на мировом рынке освободившуюся нишу бедствующей Швейцарии. Возросло производство свинины, несмотря на то что сам император был вегетарианцем.
Государь давал хуторянам беспроцентные ссуды. Дарил тракторы Мальцова. Освобождал сельское хозяйства от налогов, поднимая их для предприятий. В селе стало жить выгоднее, чем в городе. Да и сами заводы, оборудованные к тому моменту по последнему слову техники, перестали нуждаться в таком количестве рук. Золотая эпоха промышленников закончилась. Крестьяне начали возвращаться к своим корням. Точнее, к корешкам и вершкам.
Рамешки разрослись аж до двух тысяч человек.
И все же полное преображение русской деревни случилось при Константине Первом. Его программа «Разумная изба» облагородила глубинку. Государь вытряхнул из деревень, как из старого ковра, вековую пыль, вымел всю грязь.
Константин Алексеевич имел обыкновение, проснувшись поутру, садиться в первый попавшийся поезд (начальникам царской охраны в последние десятилетия приходилось ой как непросто, государи им попадались сплошь своевольные и неразумные), ехать в случайном направлении, выходить на любой приглянувшейся станции и отправляться в ближайшую деревню – проверять, как на местах исполняется его программа. Немало министров и руководителей Императорской строительной коллегии, ответственных за воплощение «Разумной избы» в жизнь, потеряли свои сладкие места в результате таких вот неожиданных ревизий.
Николай Третий поддержал начинание своего отца, и в день, когда Екатерина с Алексеем и компанией сошли с поезда в Рамешках, в этой точке на карте империи проживало ни много ни мало десять тысяч человек.
Село широко раскинулось по пологим холмам Тверской области. Тут и там попадались мещанские дома, каждый со своим лицом, но основную территорию занимали кварталы одноэтажных изб пастельных оттенков. Крестьянские жилища были построены по разным, но неуловимо похожим проектам – как конфеты «ассорти» из одной коробки. К каждой избе примыкал просторный участок с декоративными деревьями. Никаких грядок и парников – крестьяне, имевшие склонность к огородничеству, давно уже отпочковались в отдельные хутора.
Вдалеке зеленые квадраты газонов сменялись золотыми прямоугольниками полей.
Блестящие асфальтовые дороги расходились в разные стороны от железнодорожной станции.
Справа виднелся громадный, ярко освещенный «Пассаж Второва» – неизменный атрибут любого населенного пункта с числом жителей более пятидесяти. В пассаже продавалось все: от морской соли до мягких кресел, от стиральных капсул до любовных романчиков в мягких обложках, от охлажденного мяса до салата с копченой колбасой. Впрочем, процветали в Рамешках и частные лавочки, для любителей эксклюзивных продуктов и ручных изделий.
Слева от станции поблескивал крест на луковичном куполе выбеленной церквушки девятнадцатого века. Рядом стремилась к небесам витая полусфера, похожая на мягкое мороженое, которая венчала синагогу в мавританском стиле – уменьшенную копию столичной Хоральной синагоги. Тут же тянулась вверх слоеная крыша разноцветного буддийского дацана.
Все эти религиозные постройки сосредоточились на одном пятачке – так называемом Храмовом заповеднике. Это понятие появилось при Алексее Николаевиче, проповеднике толерантности. Император поощрял строительство храмов разных конфессий по соседству с привычными часовенками и колокольнями. Русская глубинка постепенно менялась. Деревенский пейзаж, ранее монополизированный православной церковью, стал дополняться дацанами, мечетями, базиликами, синагогами и все чаще – капищами славянских богов: Перун и компания в последние десятилетия переживали вторую волну популярности.
Храмовые заповедники символизировали мир, единство и равенство всех религий; и являлись, по сути, эдаким «пассажем Второва» для верующих: все конфессии в одном месте, удобно!
При спуске с перрона путешественники заметили синий дорожный знак. Указатель сообщал интересующимся, что через тридцать километров в прямом направлении на территории дворянской усадьбы располагается фабрика по производству полуфабрикатов под названием «Рамешки-Пельмешки», где работало большинство крестьян.
– Только не говорите, что мы поедем на пельмешковый завод. – Великая княжна сморщила точеный носик. – Я и так работаю на заводе, пусть и не на пельмешковом, но это отнюдь не тянет на эпическое развлечение. Честно говоря, даже на проходное, пустяковое развлечение не тянет.
– Нет, принцесса, мы не поедем на завод, – успокоил Екатерину Алексей. – Хотя «Рамешки-Пельмешки» очень даже хороши, я их пробовал, когда тут бывал раньше. Большинство ингредиентов местного происхождения, от муки до мяса. Но нас сейчас ждет пища духовная.
– Вот уж не ожидала от вас, Алеша, церковной экскурсии, – разочарованно протянула великая княжна. – Ну, знаете ли! Мне мистицизма в Париже хватило.
– Никаких церквей, монастырей, соборов, а также любых других культовых сооружений в нашей сегодняшней программе не значится, – заверил гид-богатырь. – Вы не против прокатиться на велосипеде?
– Если не по святым местам – то с удовольствием. Засиделась в поезде.
– Моя религия – это технологии. Научные формулы – мои молитвы. Приготовьтесь приобщиться к конфессии двадцать первого века, принцесса!
Алексей вновь достал банковскую карточку и познакомил ее со считывающим устройством на парковке для прокатных велосипедов, расположенной возле перрона. Принцесса выбрала себе изящного двухколесного друга зеленого цвета, сам богатырь взял черного монстра с хромированными спицами и хищным рулем, и пара наперегонки рванула с места. Для съемочной группы продюсеры заранее арендовали машину с открытым кузовом, в который операторы вместе с охраной и погрузились, направив камеры на Екатерину с Алексеем.
Погода была превосходной. Мягкие сентябрьские лучи насыщали энергией солнечные батареи на крышах; порхающие кленовые листья играли в догонялки с владельцами газонов, вооруженными садовыми пылесосами; ветрогенераторы едва заметно крутили лопастями, лениво тренируясь перед приходом полезных осенних ураганов.
Дорожная разметка включала в себя выделенные полосы для велосипедов, поэтому катание было удобным и безопасным. Молодые люди проехали несколько кварталов и остановились возле симпатичного изумрудного терема. Из голубого дома, расположенного напротив, выбежала пожилая соседка – пышная кавалькада на тихой улице привлекала внимание.
– Все в порядке, Матрена Ивановна, это я! – крикнул Алексей, семафоря старушке руками.
– Ах, здравствуй, Алешенька! – Старушенция утихомирилась, но обратно в дом уходить не стала, принялась издали следить за развитием событий.
– Итак, ваше высочество, – торжественно объявил богатырь, по-хозяйски обводя изумрудный домик рукой, – добро пожаловать в разумную избу нового образца! Или, как мы, сотрудники Императорской строительной коллегии, ее называем – «Изба, повернувшаяся передом».
Екатерина рассмеялась. Велопрогулка ее заметно взбодрила. На нежных щечках заиграл румянец.
– И что мы тут будем делать, в этой избе?
– Во-первых, я вам покажу свои изобретения, которые со следующего года будут применяться повсеместно, на всех наших объектах. Вам как будущей императрице может пригодиться. – Алексею и правда хотелось похвастаться. Эх, вот бы еще потенциального тестя с собой прихватить, он бы точно оценил! Продюсеры вмешались, запретили. – Но главное… – он сделал интригующую паузу, – мы устроим бескомпромиссную, жестокую, беспощадную резню в расширенную версию игры «Увернись от Бабы-яги»!
Великая княжна, открывшая хорошенький ротик на словах «беспощадная резня», услышала название игры и восхищенно крикнула «о-о-о!», до полусмерти напугав Матрену Ивановну.
Дело было на мази.
Алексей пристегнул велосипеды к специальной штанге, установленной возле входа в избу, и набрал на домофоне код технического обслуживания. Замок еле слышно щелкнул, открывая дверь.
Этот объект ИСК построила совсем недавно, и хозяева еще не успели сюда переехать. Тем не менее продюсеры «Всемогущего» связались с ними и получили письменное разрешение на съемку программы в доме.
– Какая странная обшивка, – обратила внимание Екатерина, поднявшись вслед за женихом на крыльцо и надавив пальчиком на мягкую наружную стену глубокого зеленого оттенка. – Бревна вот изгибаются, на ощупь ненатуральные, да и цвета такого в природе не бывает. Словно морок какой-то. Их что, на русалочьей фабрике изготовили?
– А это и не бревна вовсе, – сообщил Алексей. – Это имитация. «Винил для фасадов незаменим», – пропел он какую-то явно рекламную песенку.
– Винил? – сощурила зеленые глаза принцесса. – Как для граммофонных пластинок?
– Вроде того.
– Ерунда какая-то – хрупкие музыкальные стены вместо надежных бревенчатых. Вы бы еще из нотной бумаги дом построили. – Екатерина заметно расстроилась. – Вот так Императорская строительная коллегия! Вот так благодетели! Вот так спасители отечества! А дедуля в курсе, что вы тут потемкинские деревни разводите?
– В курсе, в курсе. – Алексею было смешно. – Он эту технологию и придумал, дедушка ваш. А канадцы слизали. Под этими виниловыми бревнышками, которые, кстати, любое ненастье выдержат и не размокнут, не сгниют, цвет свой нарядный не изменят, – так вот, под этой хлипкой, как вам может показаться, декорацией спрятан мощнейший пирог из клееных панелей с утеплителем. Толщина стены – полметра! Никакие морозы не страшны. Натуральные бревна со своими двадцатью-тридцатью сантиметрами могут от зависти пойти и нервно покурить в сторонке!
– Так это же, наверное, дорого! – Великая княжна, судя по ее озабоченному виду, привыкла следить за самочувствием кошелька – своего или государственного. За последний век эти два понятия перестали быть синонимами.
– Вовсе нет, ваше высочество! Гигантский конструктор-дом привозится прямо с завода, собирается за несколько дней. Дешево и сердито, как говорил Салтыков-Щедрин, – проговорил Алексей, нажимая большую круглую кнопку в прихожей. – Та же начинка избы, например, на порядок дороже.
