Андрей Гупало
Спокойная ночь
– Пора уходить, парни, – насторожился Глеб. – Похоже, снег будет.
Прибрав за собой, друзья покинули смотровую площадку. Антон уже ступил на тропу, как что-то заставило его обернуться. В сгустившихся сумерках скала с пещерой смотрелась угрюмым исполином, разинувшим свою голодную пасть в ожидании добычи. Нудной тоской дохнуло на Антона из ее мрачного чрева и сотни мелких паучков поползли по спине. Он передернул плечами от омерзения и стал спускаться по тропинке вслед за парнями.
Туча быстро расползлась по небу, и стало темно, как ночью. У подножья горы их настигла настоящая метель: ветер гнал клубы снега, смешанные с ледяной пылью, хлестая по лицу, рукам без перчаток, заставляя щуриться и поворачиваться к нему спиной. В парке, где было потише, друзья попрощались и разошлись в разные стороны.
Коротая путь, Антон свернул с безлюдной дорожки на тропинку, петлявшую между деревьев. Непогода прогнала из парка посетителей, и, если бы не шум и огни города вдалеке, он ничем бы не отличался от леса.
Вдруг сквозь шелест снежных вихрей в кронах сосен Антону почудился мягкий топот конских копыт. Он доносился то слева, то справа, и в конце концов прозвучал у него за спиной. Резко оглянувшись, он увидел, как большая черная тень стремительно летит на него, лавируя между деревьями. Антон хотел закричать, но горло сдавило от ужаса, и он бросился сломя голову сквозь заросли, защищаясь руками от попадающихся на пути колючих сосновых лап.
Корень старой осины, выбравшийся с годами наружу, прервал отчаянное бегство, и Антон кубарем полетел на заснеженную поляну, освещенную единственным фонарем. Он уже вскочил на ноги, как черное, похожее на пантеру, животное выпрыгнуло из чащи и, ударив его широкими когтистыми лапами в грудь, повалило на землю.
– Эй, кто-нибудь! – истошно завопил он, лежа на спине и выставив вперед локти для защиты. – Заберите вашу собаку!
Это был он, немецкий дог, едва не откусивший голову гопнику во дворе его дома. Только теперь ему зачем-то понадобился Антон.
– Э-э-эй, помогите!!! – орал он что есть мочи, пытаясь привлечь хозяйку дога. Но она все не появлялась, а пес крутился вокруг со злобным рычанием, зыркая стеклянными глазищами и щелкая острыми как бритва зубами.
«Это конец», – мелькнуло у него в голове и тут же псина вцепилась ему в правую руку. Не помню себя от страха, Антон рванулся, оставив рукав куртки в убийственной пасти дога. Пес, злобно рыча и бешено мотая мордой из стороны в сторону, принялся тянуть рукав на себя. Антон сначала сопротивлялся, а потом сгруппировался и выскользнул из куртки ужом, оставив ее в зубах зверя.
Дог, казалось, только этого и ждал. Он с остервенением бросился рвать куртку зубами, в считанные секунды превратив её в кучу лохмотьев. Антон осторожно поднялся на ноги. Стараясь не делать резких движений, поднял рюкзак и попятился в сторону кустарника. Дог наблюдал за ним, стоя над остатками куртки, и, высунув язык, тяжело дышал.
В спину кольнули ветки можжевельника – пришлось остановиться. Пес медленно опустил на землю широкий круп, как бы давая понять, что человек ему больше не интересен. Антон медленно развернулся, раздвинул руками ветки и протиснулся на другую сторону зарослей. Дог не пошевелился.
«Главное не бежать, не проявлять страха», – уговаривал он себя и шел, то и дело оглядываясь назад. Последний раз он увидел пса уже издалека, выйдя на освещенную электрическим светом дорожку. Ему показалось, что он уже не сидит, а лежит возле куртки, словно загнанная лошадь.
«Что это было? – думал Антон про себя, ускоряя шаг. – Почему собакен один, где его хозяйка? Он же меня чуть не сожрал!»
Выйдя из парка, он забежал на остановку. Арктический ветер пробирал до мозга костей, а похожий на ледяные иглы снег слепил глаза. Антон попытался согреться, забившись в угол и обхватив себя руками – бесполезно. Дрожь била все сильнее. Когда подъехала маршрутка, он запрыгнул в нее, не взглянув на номер.
Немного отогревшись, понял, что едет не туда. Пришлось выходить не на своей остановке и бежать целый квартал, прячась по временам в парадных, и пугая своим видом случайных прохожих…
На свой второй этаж он поднялся с большим трудом: ноги стали чугунными, дыхание тяжелым и прерывистым, в глазах помутнело.
– Мама, я… – только и успел сказать Антон, переступив порог дома. Силы его оставили и он, схватившись за мать, медленно опустился на пол прихожей.
Последнее, что он увидел, перед тем как впасть в забытье, это склонившееся над ним испуганное лицо матери, вызывающей скорую по телефону.
Глава 19
Мрак. Скалистое ущелье. Красные всполохи пляшут по каменным уступам, едва достигая горных пиков, теряющихся в розовой дымке. Ее порождает раскаленная лава, ползущая по дну ущелья гигантским светящимся питоном.
Прислонившись спиной к горячему валуну, Антон сидит на каменистом берегу огненной реки в длинной, до колен, рубахе, гадая: откусит змей собственный хвост или нет? И если откусит, то станет короче или длиннее? Скорее всего, останется прежним: змеи удивительно пластичные твари. Проглатывая добычу – растягиваются. А значит шансов, что питон когда-нибудь сожрет самого себя целиком или проползет мимо, нет никаких. И удушающий жар, источаемый его огнедышащей тушей, тоже никогда не прекратится.
Антон вытер рукавом горячий пот со лба, но стало только хуже. Там, где ткань намокла, руку стало нестерпимо жечь. Он сорвал с себя рубаху и отбросил подальше. Не долетев до лавовой кромки, она, словно тонкая бумага, ярко вспыхнула, превратившись в искрящийся пепел.
Не стоило этого делать. Какая-никакая – защита. Сиди теперь голый в этом пекле, жарься, пока не станешь похож на эфиопа.
Интересно, что там, наверху, за розовой дымкой? Если вокруг скалы, то у них должны быть вершины. А на вершинах всегда лежит снег… или лед… Забраться бы сейчас на самый верх, сунуть в рот пригоршню хрустящего холодного снега или приложить лед к пылающему лицу, к горячей коже…
Сквозь дымную завесу, клубящуюся над лавой, с другого берега огненной реки донесся страдальческий вопль. Антон попытался разглядеть кричащего и сердце у него остановилось…
– Ввели диклофенак?
– Еще полчаса назад.
– Подождем, должно подействовать. А почему он у вас голый? Где сорочка?
– Он сам разделся. Одеть?
– Не надо, так даже лучше. Оботрите его водой. И пусть пьет побольше.
Спасительная прохлада оросила воспаленный лоб и стала распространяться по всему телу легкими прикосновениями. Мрак рассеялся, и в ореоле люминесцентного освещения появилось лицо в белой маске.
– Пей, касатик! – прозвучал ласковый женский голос. – Тебе много водички надо… Сейчас мы тебя поднимем… – Легкое механическое жужжание и спина с головой поплыли вверх. – Пей!
Стакан воды, поднесенный ко рту заботливой рукой медсестры, осилил не сразу: сперва маленькие глоточки, чтобы разлепить высохшие губы, а уже затем в несколько приемов все остальное.
– Мо-ло-дец! – похвалил тот же голос, и подушка с матрасом медленно поползли вниз.
Успел заметить, что находится в просторной больничной палате. Несколько коек, но все пустые. Возле каждой – горка медицинской аппаратуры. За окном темно. Стало быть, ночь…
Белая простыня легла на голое тело и женский голос мягко приказал:
– Спи, родной, спи! Скоро тебе легче станет.
Глаза закрылись сами собой и снова нахлынула волна горячечного бреда…
Драконья черепаха мчалась по Нефритовому лесу, быстро перебирая когтистыми лапками. В высокой траве она не видит направления движения, но ей этого и не нужно: Антон уверенно управляет своим верным скакуном. Латы пандарена поблескивают на нем, отражая лучи восходящего солнца, а бамбуковый меч ладно сидит за спиной, готовый в любой момент защитить своего хозяина.
Но что-то ему подсказывает – опасности нет.
Лес поет свою извечную песню шумом пестрой листвы и голосами сказочных птиц. Диковинные растения протягивают к нему похожие на руки побеги. Встречные путники приветствуют Антона взмахом перчатки, лапы или копыта. Никто не хватается за оружие и не призывает к битве. Мирные пахари обрабатывают поля, а торговцы без страха развозят свой товар по Азероту.
В ограде «Огненного льва» Антон спешивается и, отпустив черепаху пастись на поляну, вбегает в таверну. Бурное веселье и шум празднующих встречают храброго пандарена. Ансамбль из эльфов и людей наяривают что-то древле-азеротское. Гномы шмыгают между столиками, разнося эль посетителям и пританцовывая на ходу. Орки уже набрались как следует и стучат полупустыми кружками в такт музыке. Яг-Морт, развалившись за центральным столиком шумно хлопает в мохнатые ладоши, глядя, как красавица Райда выделывает посреди таверны вензеля своими стройными ножками.
– Ахой! – поприветствовал всех Антон, получив от одноглазого механогнома кружку шипучего напитка. – Что празднуем, друзья?
– Эру благоденствия, Меркатор! – отозвалась Райда, изящными жестами приглашая его присоединиться к танцу.
Бросив эль, Антон взял красавицу под руку и они под дружный хохот хмельной компании принялись отплясывать дарнасский[17] бранль.
– Я что-то пропустил? – спросил он, прищурившись, беря партнершу за талию.
– Многое, Меркатор, многое, – весело ответила Райда, делая легкий книксен. – Мы изгнали геймеров из нашего мира. Конец вражде и кровопролитию в Азероте!
Она задорно захохотала и пустилась в пляс с орком из клана Северного Волка. Антон, упал на широкую скамью у центрального столика и озорно подмигнул Яг-Морту:
– Безумно рад видеть тебя, дружище!
– Живи вечно, пандарен Меркатор! – поднял кружку могучий таурен и вскочив на свои мощные копыта, прорычал на всю таверну: – Да благословит Творец Эру благоденствия!
«Ахо-о-ой!!!» – завыли, зарычали, закричали представители азеротских рас. Но Яг-Морт поднял вверх четырехпалую лапу, призывая всех к молчанию. Когда установилась тишина, он подошел вплотную к Антону и, глядя прямо в глаза, спросил:
– Ты ведь не откроешь нашу тайну людям, Меркатор?
Липкий страх потек по затылку, лишив Антона дара речи. Десятки глаз смотрели на него с тревогой и ожиданием, и он чувствовал себя последним негодяем. Ведь это он, Антон Громов, собирался открыть двери в Азерот, отчего он снова превратится в сплошное поле битвы, где все воюют против всех.
Он не успел ничего сказать в ответ: окружающий мир вдруг стал черно-белым, а фигуры, предметы и пейзажи стали распадаться на мириады мизерных цифр и символов, растворяющихся в темноте под тихий звон осыпающегося стекла. Скоро от «Огненного льва» и его посетителей не осталось и следа. Вокруг воцарилась беспросветная тьма.
Посреди этой тьмы остался только он – пандарен Меркатор. Антон посмотрел на свои руки, одетые в латы: они буквально таяли на глазах, начиная с кончиков пальцев. Иглы страха пронзили голову: что будет, когда процесс аннигиляции[18] затронет мозг? Неужели и он исчезнет, растворится во мраке, как цифровая вселенная Варкрафта?!
Когда последние осколки пандарена исчезли и эхо стеклянных крошек затихло вдали, Антон понял, что он есть. Он не исчез, не распался на цифры и символы, не смешался с черной субстанцией небытия. Но в то же время, вокруг ничего и никого нет. Только беспросветная тьма и тонкий, угнетающий писк, звучащий в пустоте, и внушающий инфернальный ужас…
– Мне страшно, мама, – ткнулся Антон лбом в материнское плечо.
Мать подняла руку, и он нырнул ей под мышку:
– Не бойся, Антошенька, я рядом.
– Почему так темно?
– Потому что ночь, глупышка.
– А где сейчас солнышко?
– Солнышко? Солнышко спит, сыночек.
– А оно утром проснется?
– Конечно, проснется! – улыбнулась мама и притронулась пальчиком к кончику его носа. – Солнышко всегда первое просыпается, чтобы всех разбудить. Ну, давай, закрывай глазки! Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…
Никогда не думал, что тишину можно слушать. Так же, как слушают песню, шум прибоя или шёпот дождя, улавливая настроение и сотни различных оттенков. У тишины собственная гармония, ни с чем не сравнимая.
Тишина – это музыка первозданного покоя, написанная небесным автором. Она ничто, и она все. Из тишины рождаются все богатство звуков, известное человеку: пение птиц на заре и журчание талых вод весной, крик проснувшегося ребенка и счастливый смех матери, грохот грома в знойный летний полдень и печальная песня ветра в осеннем саду.
И кто придумал рисовать ее черной краской, сравнивать с темнотой?! Тишина – это свет, приходящий в мир неслышно и соприкасающийся со всеми существами беззвучно. Словно по мановению дирижерской палочки, они начинают издавать звуки, из которых складывается неповторимая симфония жизни.
«Если бы я был художником, – думал Антон, глядя в больничное окно, – то нарисовал бы тишину в виде этого снега».
Крупные белые хлопья лениво падали вниз ровными рядами, чем дальше от окна, тем больше напоминая белое полотно млечного пути. «Это мы движемся, а они стоят», – приказал Антон чувствам, и больница превратилась в звездолет, пересекающий галактику на субсветовой скорости. Впечатление космического полёта усиливалось мерным жужжанием, издаваемым медицинской аппаратурой у его кровати.
– Проснулся? – раздался справа знакомый женский голос. – Это хорошо! Давай-ка температурку померяем.
Медсестра в бирюзовом костюме с короткими рукавами вынула из бокового кармана градусник и прохладная полоска приятно освежила кожу под мышкой.
– Ты в туалет, наверное, хочешь? – откинула она простынь, и Антон смущенно прикрыл ладошкой причинное место.
– Ты чего? – замерла медсестра с эмалированной уткой в руках. – А то я мужиков не видала! Десять лет уже, чать[19], и старым и молодым задницы подтираю.
– Спасибо, я сам, – натянул на себя простынь Антон.
– Сам, так сам, – пожала плечами медсестра и сунула утку под кровать. – Тридцать шесть и шесть, – объявила она результат, прищурив глаза на термометр.
– Значит мне можно идти домой?
– Ку-да?! – громко возмутилась медсестра. – Ночью едва живого привезли, а теперь идти ему надо! Пока доктор не разрешит, чтоб с кровати не вставал… На вот, съешь, – протянула она блюдце с просфорой.
– Что это? – удивился Антон, не ожидавший таких перемен во врачебной практике.
– Священник, что к тебе ночью приходил, сказал, чтобы ты ее съел, как проснешься…
– Отец Петр?
– Какой такой «отец»! – всплеснула она свободной рукой. – Обычный поп. Мать твоя под утро привела, просила пустить, чтобы он тебя… это… почистил.
– Причастил…
– «Причастил», «почистил», – почем я знаю! – с нескрываемым раздражением воскликнула медсестра. – На, сам причащайся, – стукнула она блюдцем об белоснежную пластиковую тумбочку. – Выходя из комнаты, буркнула возмущенно: – Чё придумали! В реанимации больных вином поить!
Оставшись один, Антон закутался в простыню и выглянул в коридор в поисках туалета. Получив нагоняй от дежурной, воспользовался уткой, и снова забрался на кровать. То, что произошло вчера, помнил смутно, как будто все это случилось много лет назад.
А вот видения, посетившие его в горячечном бреду, выглядели вполне реально. Особенно запечатлелись в памяти адское ущелье, огненная река и крик, полный отчаяния и боли. Этот крик выворачивал душу наизнанку, погружая ее в состояние панического страха.
Но почему? Кто это был? Теперь не разобрать: бредовый мрак рассеялся, а вместе ним исчез и облик страдальца.
А пустота, оставшаяся от Азерота и едва не поглотившая Антона? Не хотелось бы ему снова оказаться в ее бездонном чреве. Не ровен час, сожрет не только руки и ноги, но и мозги высосет. Так, что ни одной, самой мелкой, мыслишки не останется. Только одно бесконечное, тонкое, как игла, свербящее ззз…
«Б-р-р!» – поежился Антон и тряхнул головой, прогоняя жуткие картины ночного бреда.
Он перекрестился и взял в руки просфору. Она была еще свежая, с едва подсохшей печатью, и источала неповторимый аромат литургии. Смакуя упругие кусочки белого хлеба, Антон почти услышал пение церковного хора и увидел счастливое лицо отца Петра, раздающего благословение прихожанам.
«Надо же, – по-доброму усмехнулся он, – куда не беги, он все равно тебя найдет».
– С Новым годом, Зиночка! – прозвучал в коридоре приятный мужской баритон.
– Ну вы и шутник, Иосиф Маркович, – откликнулась дежурная медсестра. – Через неделю Пасха, а вы нас зимой пугаете.
– Ну так что ж? Будет у вас новогодняя Пасха. Зато куличики можно прямо из снега слепить.
– Богохульствуете, Иосиф Маркович? – шутливо упрекнула Зиночка.
– Что вы? Как можно?! – возмутился обладатель баритона. – Иисус, между прочим, воду в вино превращал. Что ему стоит из той же воды куличи сделать, а?
– Из воды куличи не получатся, – уверенно ответила медсестра.
– Жаль, – грустно вздохнул мужчина. – Я бы сразу покрестился, даю вам честное профессорское слово!
– Да ну вас! – залилась Зиночка веселым смехом.
– Ну-с, где наш ночной пациент? – появился на пороге палаты Иосиф Маркович Гольдман, отец Соло.
Жгучий брюнет среднего роста с темно-карими глазами и характерной горбинкой на носу, доктор Гольдман обладал невероятным личным магнетизмом. Все, кто попадал в поле его внимания, подчинялись его воле беспрекословно и совершенно свободно, с готовностью исполнить любую просьбу, а уж тем более приказание. Он никогда никого не убеждал и не просил дважды. Если одного раза было недостаточно, то он одаривал ослушника таким взглядом, что тот моментально осознавал свою никчемность и вопиющее невежество, и стремился как можно скорее загладить вину.
Внешне Соло был совершенной репликой отца. Что же касается харизмы, здесь, по любимому выражению Иосифа Марковича, конь не валялся. Пока с конем не сложилось, Соло ухаживал за полем, обильно удобряя его своими амбициями.
– Здравствуйте, Иосиф Маркович! – улыбнулся Антон, кутаясь в простыню.
– Доброе утро, молодой человек! Как себя чувствуете? – доктор большими пальцами приподнял веки у Антона.
– Да вроде ничего не болит.
– Ничего не болит, это хорошо, – заскользил по груди у Антона металлический глазок стетоскопа. – Дышите… Глубже… Прекрасно! – констатировал доктор и крикнул через плечо: – Зиночка! Можно переводить в общую, пациент в норме.
Медсестра встала в проходе реанимационной в позе надзирательницы:
– Это как понимать, Иосиф Маркович? Мы целую ночь с ним провозились, и все без толку. А пришел поп…
– Батюшка, Зиночка, – внушительно поправил доктор.
– А пришел батюшка, дал ему кагора с хлебушком, и все?!
Антон слушал и не мог понять причину недовольства медсестры.
– Простите, а… разве священнику нельзя посещать больных?
– Обычных больных – можно. А вот в реанимации свои правила. Но твоя мама… – доктор улыбнулся и развел руками. – Как я мог отказать своей однокласснице? Мы же никому не скажем, правда, Зиночка?
– Обижаете, Иосиф Маркович…
– Принесите ему пижаму и в четвертую, к призывникам.
– И телефон, – поспешил добавить Антон.
– Дайте, – кивнул доктор, – а то его снова лихорадка хватит.
С недовольным видом медсестра освободила проход, а доктор сунул стетоскоп в карман халата и, окинув взглядом реанимационную («Так-то оно лучше!»), направился к выходу.
– Доктор, скажите… – остановил его Антон. – А что со мной было?
Иосиф Маркович обернулся и, поправив очки точно, как Соло, пожал плечами:
– Трудно сказать. Я ведь врач, а не экзорцист.
Гримаса недоумения на лице у Антона, насмешила его, и он широко улыбнулся:
– Да, это именно то, о чем ты подумал. Видишь ли, – посмотрел он серьезно, – симптомы твоей болезни таковы, что можно с твердостью диагностировать только одно – лихорадку денге. Такой экзотики в наших краях, да еще в это время года, днем с огнем не сыщешь: плохо поддающаяся купированию пиретическая температура, артериальная гипотензия, нарушение тромбообразования, характерная сыпь на коже, – в общем, картина маслом!
По лицу у Антон скользнула скептическая усмешка.
– А… причем здесь экзорцизм?
– Как тебе объяснить, – подошёл он ближе и доверительно посмотрел Антону в глаза. – Во-первых, тропическая лихорадка, или другая подобная болезнь, сами по себе за одну ночь не проходят. По крайней мере, медицина такими фактами не располагает. А во-вторых – когда усиленная терапия малоэффективна, и состояние больного улучшается от незамысловатой церковной процедуры, есть повод задуматься о мистической составляющей.
– Вы хотите сказать, что мне помогли не вы, а отец Петр?
– Не совсем так, – нахмурился доктор. – Мы, конечно, свою работу сделали: поддержали ослабленный горячкой организм, выиграли время у болезни. Но кризис миновал только после… – он показал пальцем на блюдечко из-под просфорки.
– Я понял, – усмехнулся Антон, натягивая принесенную медсестрой пижаму, – это все проделки бесов. Пора вводить курс демонологии на медицинском факультете.
– Вы ставите под сомнение существование тонкого мира? – удивленно наморщил нос Иосиф Маркович и присел на край койки. – А как же ваши писания? Они же буквально кишат случаями экзорцизма!
– Так уж и кишат? – недовольно буркнул Антон, понимая, что снова попал впросак. Только Гольдман-старший точно ему не по зубам.
– Иисус ведь изгонял демонов, это известный факт. Что это, как не экзорцизм?
Антон угрюмо молчал.
– Я вам больше скажу, – понизил доктор голос и придвинулся ближе к Антону. – Есть евреи, которые признают его Сыном Божиим! – Широко открытыми глазами он с опаской посмотрел по сторонам и добавил громким шепотом: – А знаменитые учителя каббалы[20] даже считают Иисуса одним из величайших знатоков тонкого мира! Мой дед, известный раввин, тоже был посвящен в тайны каббалы. Иногда, после общения с духами, он несколько дней лежал в лихорадке. И только призвав имя Иисуса, выздоравливал!
Слушая эти откровения, Антон испытал устойчивое ощущение дежавю. И разговор с Соло в день аварии был тут ни при чем. Просто все, что он знал об иудеях из евангелий вдруг ожило на глазах. Как будто и не было этих двух тысяч лет. И Иисус ходил не в хитоне и сандалиях по улицам Ершалаима, а вышел из этой комнаты только вчера, в халате медика и кожаных ботинках на толстой подошве. И доктор Гольдман виделся с ним лично.
– Любопытно, конечно. Но я-то точно никаких духов не вызывал.
Иосиф Маркович тяжело вздохнул и поднялся с кровати.
– Что поделаешь! Иногда они приходят без приглашения… Как проверяющие из министерства… Ну-с, молодой человек, не смею вас больше задерживать, – указал он рукой на выход. – Мы еще пару дней за вами понаблюдаем. Но я уверен, что вчерашний кризис больше не повторится. Если что, – хитро подмигнул он, – пригласим батюшку.
Иосиф Маркович вышел из реанимационной, и Антон остался один. Снег за окном валил все сильнее, превращая дневной свет в вечерние сумерки. Здания, дороги, деревья – все скрылось под пуховым одеялом снегопада, какого за всю зиму не случалось. И это весной, последние дни апреля! Город, наверно, встал.
Он вывел из спячки смартфон и проверил журнал звонков. Пусто. Мать, скорее всего, в храме – Вербное. В такие дни ей никакая погода не помешает. Как не помешал снегопад привезти в больницу священника… Неужели доктор прав и это причастие вытащило его из лап горячечного бреда? Если бы мать или кто-то из верующих сказал, он бы точно не поверил. Но когда тебя убеждает в этом профессор медицины, да еще иудей…
«Апрельский снегопад парализовал работу транспорта в Солнечногорске», – прочитал он первую строчку местных новостей.
«У вас и без снегопада вечно проблемы на дорогах», – усмехнулся Антон.
«Снежный апокалипсис на Южном Урале», – стращали синоптики, обещая, что на следующий день столбик термометра поднимется до плюс пятнадцати по Цельсию.
«Ага, ошибся доктор. Теперь точно не покрестится».
МЧС предупреждает об опасности быстрого таяния большого количества снега для частного сектора, в связи с чем объем воды, проходящий через плотину, будет увеличен.
«Неужто Пирамида под воду уйдет?!»
Словно поднятые по тревоге солдаты, забегали в мозгу возбудившиеся нейроны. Полученная информация, перетекая по цепочкам синапсов, стала приобретать черты грандиозного плана. Не прошло и минуты, как он предстал перед мысленным взором Антона в законченном виде.
– Так-то оно лучше, – тихо повторил он слова доктора, сияя от внутреннего восторга.
Снег – это вода. А вода – страшная сила, когда ее много. И пусть Соло мнит себя Моисеем, Антон согласен выполнить роль его посоха. Главное, чтобы вода расступилась и фараон оставался в своей Пирамиде.
Он открыл мессенджер и зашел в закрытый чат.
Антон: 🙋Привет всем! Завтра идем в тоннель. В 20.00 встречаемся на Лыжной базе. Форма одежды – походная. Еды – на один перекус.
Соло: Ты бредишь, Громов?! Сейчас скажу папе, тебе успокоительное поставят.💉
Антон: Я серьезно! Есть шанс сделать все быстро и незаметно.
Ким: А лодка и акваланги?
Антон: Не нужны. Только фонари, веревка, скальные молотки и коврики.
Глеб: Может получше подготовимся?
Антон: Окно откроется завтра в 24.00. Пропустим – придется возвращаться к плану Соло.👎
Чат замер. Парни переваривали информацию. Вернее – ее отсутствие. Только Буран, во всем согласный с братом, прислал гифку с Терминатором, разносящим в хлам какую-то стену. Видимо, идея ему понравилась.
Жанна была не в сети: зайчонок на ее аватарке откровенно скучал. На вопрос, где она, Соло подозрительно промолчал. “Поссорились”, – осклабился Антон. В глубине души он лелеял мечту вернуть возлюбленную, а заодно проучить выскочку и ловеласа. Месть – чувство отвратительное. Но иногда бороться с ним нет никакого желания.
Наконец вверху чата вновь появились три бегущие точки.
Соло: Это хоть безопасно?
Антон: Технически – на все 💯!
Соло: А фактически?
Антон: Не ссы! Утром будешь в теплой кроватке!
Ким: 👍😂
Буран: Или в ином мире.
Глеб: ☹️
Буран: Сори, брат! Т-9, собака… В Новом мире!
Соло: Ну, если никто не против?
Ким: Без аквалангов мороки меньше, да и быстрее. Мы согласны!
Глеб: Лады!
Соло: Хорошо! План твой – тебе и отвечать.
Антон: Всё будет 🆗! До встречи!
Он вышел из чата, удалил его из списка и очистил кэш. Антон знал – парни сделали так же. Попадется один – пострадают все. Сейчас не хотелось даже думать о предателе, хотя он никуда не делся. Но если переписку все же найдут, придраться будет не к чему. Самые важные вещи они всегда обсуждали лично, без записи. Поэтому никто и не потребовал от Антона подробностей. Ему доверяли, как в прежние времена. Только идиот, потеряет такое сокровище дважды.
А то, что Жанна не знает, оно может и к лучшему. Девчонка! Брать ее с собой – создавать себе лишние проблемы. Да и случись с ней что, Антон себе не простит. Он, конечно, не суеверный. Но под конец переписки из закоулков памяти всплыло продолжение горячечного бреда и его словно кипятком ошпарило…
Мысль о спасительной влаге пронзила разрядом тока, и он весь сжался в комок, обхватив ноги руками и уткнув голову в колени.
Вдруг с противоположного берега огненной реки раздался страдальческий стон:
– Жарко!
Подняв лицо, он всмотрелся в клубящуюся над лавой дымную мглу и остолбенел. С распущенными волосами, нагая, повернувшись лицом к скале, там стояла Жанна. Словно слепая, она шарила руками по каменной поверхности, ощупывая выбоины и трещины в камнях.
– Пить! – охрипшим голосом прокричала она. – Дайте мне пить!
Сердце у Антона забилось в горле, готовое выпрыгнуть наружу. Он бы согласился умереть, лишь бы облегчить страдания любимой, утолить ее жажду. Но как?! В этом проклятом месте нет ни капли воды! Только огонь и мрак, мрак и огонь…
– Пить!!! – еще громче прокричала она и, замерев на мгновение, повернулась к Антону. Гримаса страдания на ее лице сменилась безумной улыбкой и она, вытянув руки перед собой, побрела, спотыкаясь на острых камнях, к огненной реке.
– Сто-о-ой! – вскочив на ноги, в ужасе завопил Антон. – Жанна, остановись! Не приближайся! Это не вода! Ты же погибнешь!!!
– Пи-и-ить!!! – прохрипела она еще сильнее и этот крик стократным эхом разлетелся по адскому ущелью.
Антон хотел подбежать ближе (может она не видит?!), но его обдало таким жаром, что волосы на голове и теле затрещали, а глаза пронзила жуткая боль. Он поневоле отшатнулся и, вернувшись к своему камню, заставил себя оглянуться.
Жанна стояла у самой кромки огненного потока, озаряемая исходящим от него кровавым светом. Лицо ее светилось от счастья, а тело сделалось золотым. Такой красивой Антон не видел ее никогда. Медленно опустившись на колени, Жанна стала наклоняться к булькающей у ее колен магме. Не успела она прикоснуться к ней, как вспыхнули и превратились в прах ее пышные волосы. Затем загорелись лицо и руки, и очень скоро все тело превратилось в один пылающий факел.
– Нет! Нет!! Не-е-ет!!! – вырвался горестный крик из груди Антона и он упал на раскаленные камни, сжимая их в потрескавшихся ладонях и разбрасывая в приступе отчаяния.
