Андрей Гупало
Подъезд
Цуриганэ ни
Томаритэ нэмуру
Кото кана!
(Сев на храмовый колокол,
бабочка спит.)
Из японской поэзии
Глава 1. Диссертация
– Итак, в ходе нашего исследования нам удалось обосновать следующее положение: в рамках экзистенциальной парадигмы идеалистическая и материалистическая модели возникновения сознания у homo sapiens деактуализируются. Единственной верифицируемой теорией необходимо признать теорию отражения, подтверждением которой является детерминированность поведенческих моделей социума и индивида.
Докладчик нажал кнопку пульта, и презентация вернулась к слайду с названием кандидатской диссертации: «Теория отражения в психологии в свете экзистенциальной парадигмы». Ниже более мелким шрифтом было написано: «Аспирант кафедры философии и психологии ТаГУ Величко Сергей Платонович».
Повисла короткая пауза: члены диссовета, сидевшие за составленными в виде буквы П столами, зашевелились, потирая затёкшие ноги и руки.
– Позвольте, коллеги, ознакомить Вас с рецензией на представленную работу, – не поднимаясь из-за стола пробасил мужчина в помятом клетчатом пиджаке. Монотонным голосом он «довел до сведения присутствующих», что «вынесенная на защиту работа, хотя и не устраняет всех противоречий двух философских систем», однако «имеет ряд неоспоримых достоинств, главное из которых – глубокое погружение автора в тему исследования и нетривиальность выводов». В заключение он рекомендовал автору не останавливаться на достигнутом и продолжить работу в избранной им области философской науки.
Выступавшие вслед за научным руководителем оппоненты, серьезных контраргументов не выдвигали, разве что посетовали на через чур вольное обращение автора с научными терминами, что прозвучало как завуалированная похвала.
– Коллеги, – обратилась к присутствующим дама в бежевом брючном костюме с «бубликом» на затылке, – у кого есть вопросы к диссертанту?
– А что? Неплохо, очень даже неплохо… э-э-э…
– Сергей Платонович, – пришла на помощь белому как лунь старичку-председателю дама с бубликом.
– Да, да, конечно… Сергей Платонович! Знаете, мне очень импонирует Ваш стиль, да и…
– Началось, – недовольно буркнул сидевший на другом конце стола лысый толстяк.
Председатель между тем закашлялся и потянулся к непочатым ессентукам.
– А я согласна с Фомой Лукичем! – воскликнула ярко накрашенная моложавая старушка, похожая на богомола.
– Эта работа стоит того, чтобы о ней узнало научное сообщество!
– «И все прогрессивное человечество», – фыркнул толстяк.
– Да, профессор, – парировала нападение женщина-богомол, – и все прогрессивное человечество! Вы умница, Серж, я всегда говорила: Серёжа Величко далеко пойдет!
Старичок наконец осилил крышку ессентуков, сделал пару глотков, и, крякнув от удовольствия, продолжил:
– Я это о чем… А! Вы в главе о литературе изволили упомянуть Живаго Дмитрия Сергеевича.
– «Неживаго» уже, – мрачно сострил лысый.
– Живаго – выдающийся философ современности, – не расслышав шутки лысого, продолжил Фома Лукич. – В 1967 году мы с Дмитрием Сергеевичем учились на одном курсе в Ленинградском университете…
– В Санкт-Петербургском, – не унимался толстяк.
– А? что? – запнулся старичок, сбитый с толку.
Видя, что работа совета буксует, секретарь попыталась напомнить присутствующим о цели собрания:
– Коллеги! Чтобы защита состоялась, нужны ваши вопросы. Пожалуйста! Мы не можем продолжить работу, если не будет обсуждения.
– Ну какие могут быть вопросы, милочка! Сам Фома Лукич оценил, давайте уже голосовать.
Секретарь метнула в сторону распоясавшегося лысого испепеляющий взгляд, но нарвавшись на похабную улыбку, покраснела и принялась наводить порядок в бумагах.
– Позвольте один вопрос, – неожиданно прогнусавил мужичок в очках с толстыми линзами, выползая из-за стола словно червь из земли.
– Прошу, Ипполит Марленович! Кому, как не вам. Вы единственный из присутствующих с Гегелем на короткой ноге! – попыталась пошутить секретарша.
Поворошив стопку бумаг, знаток Гегеля поднес страницу печатного текста к самому носу.
– Мне не совсем понятно, что вы имели ввиду, говоря о… «метафизической сущности сознания». Надеюсь вы понимаете, что теория отражения – сугубо научная концепция, и любая метафизика здесь неуместна.
Лысый, глубоко вздохнув, приложил ладонь ко лбу и обреченно посмотрел на бутылку минералки: заседание продолжалось третий час, и бутерброды с красной икрой на сливочном масле, скорее всего, уже превратились в желе.
– Благодарю за вопрос, профессор! – оживился стоявший все это время немым истуканом молодой диссертант. – Несовместимость гегелевской философии с теорией отражения – очевидный факт. Но дело в том, что в онтологии Гегеля бытие и сознание неразделимы. А значит мы вправе интерпретировать эту неразделенность, как зависимость идеальных феноменов от бытия-материи: в начале – бытие, из него – абсолютный дух, из духа – сознание.
– Любопытно. А вам не кажется, что, опрокидывая гегелевскую модель саморазвития абсолютной идеи вы, некоторым образом, оправдываете религиозное мировоззрение? Какая разница: Бог создал мир, или идея Бога появилась в процессе эволюции?
– Да уж, теологией попахивает, – ухмыльнулся толстяк.
– При чем тут теология?! – обиделась женщина-богомол. – Ваши придирки беспочвенны.
– Ничего, ничего, Регина Карловна, я ждал этого вопроса, – успокоил защитницу диссертант.
– Если вы заметили, – обратился он к лысому, – я ни разу «не упомянул имя Божие всуе».
Женщина-богомол бросила в сторону лысого злорадный взгляд.
– Но вы правы – предлагаемая мною концепция отнюдь не отрицает религию.
Богомол, откинувшись на спинку стула, ахнул и прижал лапки к груди.
– Конечно, этот вопрос выходит за рамки моей работы, но, если позволите…
– А что, это очень даже… современно! – одобрительно закивал председатель, с рассеянной улыбкой наблюдавший за диалогом. – Новые времена, знаете ли. Кстати, не так давно, году в 85-м, мы были на одной научной конференции в Вене. И – представьте себе! – там была секция по теологии!
– Коллеги, давайте не отвлекаться, – раздраженно перебила председателя секретарша.
– Ну уж нет: nescit vox missa reverti1. Давайте побогословствуем! – громыхнул лысый, вычурно окая на последнем слове.
Легкая усмешка пробежала по лицу диссертанта, и он, вернувшись за кафедру, стал излагать свое кредо:
– Видите ли, спор между идеалистами и материалистами мне кажется таким же контрпродуктивным, как детская загадка про курицу и яйцо.
– Ха! – громко выдохнул лысый, демонстративно сложив пухлые руки на груди.
– Я исхожу из фундаментальной необходимости обоих феноменов. Возьмем, к примеру, религию и философию. Религии всегда не хватало философии – так родилась теология. Но теология – это догматика, а любые ограничения – смерть для разума. Гегель первым попытался примирить религию и философию. Но не учел инерции научного знания – стрела, выпущенная в космическом пространстве, движется бесконечно.
Женщина-богомол буквально млела от счастья, внимая «своему Сержа».
– В трудах Маркса концепция саморазвития абсолютного духа оформилась в диалектический материализм, отчего философия перестала быть сама собой – царством мысли и религией разума. Необходим новый синтез религии и науки: нужно закончить все эти споры о первородстве и, на основании законов диалектики, выйти на новый этап развития, где религия будет идти рука об руку с философией.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день! – расхохотался толстяк. – Каков, а?!
– Позвольте, – возмутился очкарик, – но даже с точки зрения Гегеля, религия – это низшая ступень развития.
– Я говорю о такой форме религии, которая рождается на высотах научного знания.
– Кому же прикажете кланяться, отче? – с издевкой выкрикнул толстый.
– Кланяться не нужно, – снисходительно улыбнулся диссертант, – только служить.
– Это как, «паки и паки» что ли? – продолжал куражиться толстый.
Медленно, словно брошенная супруга, женщина-богомол прошептала:
– Я вас не понимаю, Серж! Что вы такое…
– Я говорю о служении науке, Регина Карловна, не более. Вот вы, например, преподаете историю философии уже 30 лет. Разве это не служение?
– Ах, вот вы о чем! Ну конечно!
– А Фома Лукич? Когда он защищал докторскую диссертацию меня ещё и в помине не было.
Председатель расплылся в широкой улыбке и закивал седой головой.
– Ипполит Марленович так изучил философию Гегеля, что ему впору создавать свою собственную. Но он довольствуется скромной должностью декана факультета. А это уже самопожертвование в чистом виде. Да и разве все вы не служите науке – этой великой силе, преображающей наш темный мир?
Регина Карловна всхлипнула и полезла в пакет за носовым платком.
– Ну это уже слишком, – проворчал толстый.
– Это, знаете ли, не ответ: любая религия предполагает некий идеальный объект, – продолжал наступать очкарик, не обращая внимания на лестный отзыв. – У Гегеля, например, это абсолютный дух. Кого или что вы видите на пьедестале вашей религии? Кто ваш бог?
Последние три слова очкарик произнес особенно четко, с расстановкой, как на допросе. На мгновенье в аудитории образовалась напряженная тишина, нарушаемая только жужжанием проектора и сиплым дыханием толстяка.
– Абсолютный Человек! – торжественно произнес диссертант. – Человек, обладающий всей совокупностью знаний об этом мире. И – самое главное – ощущающий, а, следовательно, осуществляющий принцип единства всего сущего.
– Извините, но… такого человека не существует, – развел руками очкарик.
– А как же заповеди? – вдруг раздался в аудитории звонкий мелодичный голос.
Только сейчас присутствующие заметили тонкого белокурого юношу в бежевом плаще, сидевшего на стуле у самого выхода.
– Молодой человек, – недовольно прогремел толстый, – здесь идет защита диссертации. Соизвольте покинуть помещение!
– Я здесь по приглашению, – ничуть не смутившись ответил юноша.
– Простите, коллеги, я забыла познакомить вас с новыми правилами, – виновато затараторила секретарша, и принялась раздавать присутствующим листочки с текстом. – Теперь на защите имеют право присутствовать все желающие.
– Как, все? Даже студенты?! – взъярился толстый.
– Да, да, такие времена! – тоном древнего мудреца изрек председатель.
– Простите, а что вы имели ввиду? – поинтересовался диссертант у юноши.
– Думаю речь идет о моральных принципах новой религии, правильно я вас понимаю? – обратился знаток Гегеля к незваному гостю, подтвердившему его догадку легким кивком головы.
– Ну, здесь все очень просто: никаких догматов и никаких норм.
– Серж, вы доведете меня до инфаркта!
– Вы опять меня неправильно поняли, Регина Карловна. Нормы, конечно же нужны и важны, но только в религиозной парадигме прошлого. В религии Абсолютного Человека они утрачивают свою регуляторную функцию. Посудите сами: зачем атлету, свободно пробегающему стометровку на своих двоих, деревянные костыли? Всестороннее научное знание возводит человека на такую высоту, что все позывы к аморальному поведению просто не могут возникнуть в его сознании.
– Ну, всякое бывает, – хохотнул лысый, лукаво подмигнув секретарше.
– Бывает. Но как известно, исключения только подтверждают правило: процесс эволюции сознания необратим. И это также верно, как и то, что никто из здесь присутствующих не закончит свою жизнь под забором.
– Как верно, как замечательно сказано! Когда построите храм Абсолютному Человеку, Серж, я стану первой его прихожанкой!
– Да вы не скромничайте, Регина Карловна! Уж лучше сразу – в иконостас, – махнул рукой толстый в сторону экрана с презентацией.
Женщина-богомол передернула плечами, будто увидела огромную скользкую жабу, и демонстративно отвернулась от "разнузданного фигляра".
– Коллеги, если вопросов больше нет, то, может быть, начнем процедуру голосования? – жалобно пролепетала секретарь.
– Я – за! – резко выкрикнул толстый. – Работа добротная, тема – актуальная, да и сам профессор одобрил. Я ведь прав, Фома Лукич?
– М-да, пожалуй, – с рассеянной улыбкой подтвердил председатель.
– Если вы не против, коллеги, я бы хотел… – прогнусавил было Ипполит Марленович, но услышав зловещее шипение со стороны толстого, растерянно забормотал:
– Впрочем, нет… То есть – да, я согласен.
– Вот и прекрасно! – радостно спохватилась дама с бубликом и кинулась раскладывать перед членами совета бланки для голосования.
Решение о присуждении диссертанту звания кандидата философских наук было единогласным. Потом состоялся фуршет «по случаю», приготовленный диссертантом, где, под пятизвёздочный коньяк, бутерброды с красной икрой и прочие деликатесы, было сказано много лестных слов в адрес «молодого и перспективного» сотрудника кафедры философии ТаГУ. Особенно шумел толстый, показушно кривляясь и то и дело поднимая тост «во имя Гегеля, философии и святой Регины».
Закончилось всё вполне благопристойно: члены диссовета разошлись по домам, оставив деликатесы и недопитый коньяк толстому. Тот уселся на диван и, медленно потягивая из бокала, плотоядно наблюдал за раскрасневшейся непонятно от чего секретаршей, приводившей в порядок кабинет.
