Андрей Гупало
Спокойная ночь
Глава 15
Когда в один из дней Антон вывалил на кровать содержимое пакета, принесенного от Глеба в новогоднюю ночь, то не мог поверить, что из этого хлама может получиться японский двухкассетник. Груда радио-механических обломков была похожа на что угодно: остатки робота из вселенной Джорджа Лукаса, на сломанную шпионскую радиостанцию, – но только не на магнитофон.
«Натуральный стимпанк[12], – возмущался он. – Как ЭТО могло издавать звуки?»
Но чувство вины за испорченный праздник, заставило собраться, и Антон принялся за работу.
«У самурая нет цели, только путь», – мужественно хмурил он брови, делая из материнского платка повязку, чтобы не поджечь паяльником волосы.
На его счастье, электроника практически не пострадала. Припаять оторванные провода в нужное место – дело нехитрое. А вот наладить механику оказалось труднее: пришлось даже выписывать запчасти через китайский маркетплейс.
Спустя месяц упорного труда на столе у Антона красовался Sharp GF-800, мечта всех советских мальчишек и предмет обожания Кима и Бурана, купивших его у Соло за баснословные тридцать косарей.
– Даже не просите! – отреагировал тогда продавец на предложение снизить цену. – Вы же видите – вещь практически новая!
На вопрос, а почему на задней стенке написано «1983», Соло без тени смущения отвечал:
– На пирамиде Хеопса вообще ничего не написано, а она до сих работает, я сам видел.
«Не проще было на эти деньги домашний комп прокачать? Столько места в квартире занимает, да и мороки с ним», – размышлял Антон, стоя перед восстановленным магнитофоном в позе задумчивого художника.
С виду аппарат выглядел как новый, все функции работали исправно. Но, чтобы проверить его в деле, не хватало сущего пустяка – компакт-кассеты. Недостающее звено Антон нашел в комнате матери на полочке с духовной литературой. Это была кассета с записью жития преподобного Амвросия Оптинского, и ее механический тамагочи бессовестно зажевал на первой минуте протяжки.
«Чтоб ты подавился!» – сердился незадачливый испытатель.
Кассета восстановлению не подлежала: старая пленка не выдерживала склейки и рвалась даже от ручной перемотки. Вечером Антон попросил прощения у матери, но та не обиделась – житие святого она давно знала наизусть.
И вот теперь судьба, приняв обличие старушки из библиотеки, дала ему еще один шанс. Вернувшись домой, Антон не раздеваясь прошел в комнату, вставил кассету в магнитофон и, строго предупредил:
– Даже не думай! Отправишься на помойку.
Он нажал на клавишу «старт» и несколько секунд сидел, затаив дыхание, глядя, как два белых колесика с шипами плавно вертятся, а тонкая коричневая пленка наматывается на приемную катушку.
– Ну вот, так-то лучше! – расплылся Антон в улыбке и пошел раздеваться.
Он возился в коридоре, а музыка все не играла.
«Что-то с кассетой или я чего напортачил?»
Антон подошел к устройству и стал орудовать ползунками и жать кнопки на передней панели. Колонки в ответ на эти манипуляции потрескивали и продолжали издавать тихое шипение.
Решив, что никто не будет писать на пустой кассете название альбома и группы, Антон забил в поисковик вопрос: «Почему на работающем магнитофоне нет звука?» Бесчисленное количество ответов повергло его в уныние: неужели все, что ему удалось, это собрать устройство для перемотки?
Он смотрел на немеющие колонки и сцена радостной встречи с братьями в его воображении опадала фрагментами пазлов. Виноватым Антон себя не чувствовал: он сделал все и даже больше, чтобы реанимировать этот раритет. А он теперь стоит и тупо мотает пленку… Нет, не пленку, а нервы своему спасителю!
Удар по корпусу мог стать последним в жизни старого магнитофона, но произошло обратное: «Перемен, требуют наши сердца!» – заорали динамики на полную катушку голосом Цоя.
– Ого! – восторженно крикнул Антон и кинулся к регуляторам громкости.
Музыку он любил, но только не Кино. Все эти граффити «Цой жив!» время от времени появляющиеся на стенах домов, вопли: «Группа крови на рукаве!» несущиеся летом из каждой подворотни, раздражали его. А песня, которую оппозиция зачем-то сделала своим гимном, вообще казалась ему профанацией революционной идеи: сидят мужики на кухне, бамбук курят, а сами палец о палец ударить не хотят. Но сейчас она пришлась, как нельзя кстати, и Антон с удовольствием подпевал: «Перемен требуют наши сердца-а-а!»
Матери дома не было и Антон, сделав звук громче, отправился на кухню. Пока варился свежемолотый кофе, из комнаты доносились аккорды веселой песни о грустной судьбе последнего героя, а за ней – о пассажирах троллейбуса, идущего на восток, а по факту – в неизвестность.
«Не так уж и прост этот Цой, – прислушивался Антон к словам композиций. – Наверняка в текстах есть скрытый смысл».
Он убедился в этом, когда услышал безукоризненную с точки зрения смысла и формы строчку: «Где бы ты ни был, чтоб ты ни делал, между землей и небом – война!»
«А это вообще – классика! Всего несколько слов, а в них – вся суть жизни».
Какофония и тревожные нотки в музыке гармонично сочетались с текстом, и Антон даже слегка приуныл, когда песня закончилась и магнитофон замолчал.
– И это все? – обиженно скривил он губы, остановившись в дверях комнаты с кружкой горячего американо в руках.
На другой стороне кассеты он нашел сделанную ручкой надпись: «продолжение», и, перевернув, вставил ее во второй карман. Техника работала идеально.
Вторая сторона началась с лирики: у героя песни есть крыша над головой, здоровье, а все ему не так – хандра, одним словом. Так себе тема, но под горячий кофе очень даже ничего.
А вот баллада про ночь зацепила с первых аккордов. И вроде образы те же, что в прошлых песнях: город, ночь, огни, – но есть и нечто новое: таинственные всадники, покидающие спящий город. Им как будто душно в его сонной атмосфере, и они отправляются в путь. Куда? Неважно. Спасение – в движении.
Когда заиграла сольная партия, у Антона сладко заныло сердце. Он увидел себя среди этих всадников, гордо летящих по городским улицам на вороных конях в неизвестность, в тайну, которую можно разгадывать вечно…
Внезапно запись оборвалась и из колонок послышались звуки чьих-то голосов, сопровождаемые шуршанием и постукиванием по микрофону.
«Ну вот, – недовольно поморщился Антон, – Такую тему испортили».
Он уже хотел нажать клавишу «стоп» на передней панели, как мужской голос на записи скомандовал громким шепотом: «Читайте!» Женский голос, откашлявшись, продекламировал с выражением:
Искали они, но найти не могли
В прошлом и настоящем.
И знаю я доброе слово земли –
Ищущий, да обрящет!
Последнюю строчку женщина зачем-то произнесла трижды и немного пафосно.
«Это что еще за поэтический кружок?» – уставился Антон на магнитофон, ожидая продолжения. Но колонки только тихо шипели, а пленка продолжала наматываться на катушку.
«Конец фильма! – вздохнул он и отмотал назад, чтобы еще раз прослушать странное четверостишие. – Чьи это строчки? – изучал Антон подкассетник в поисках подсказки. – Акмеисты? Вряд ли, у тех конкретика в образах на первом месте, а здесь… Точно – имажинисты! Вот кто без метафор жить не может!»
После ужина он еще раз поставил полюбившуюся композицию и пожалел, что с магнитофоном придется расстаться. За время ремонта «железяка» органично вписалась в интерьер его комнаты. Да и музыка на ней звучала как-то по-особенному, будто обычная двухмерная картинка превратилась в 3D-формат.
Звонить Киму Антон не стал – поздно, но скинул сообщение в телеге: «Шарп готов, забирайте». Ответ пришел скоро: «Антоха, привет! Спасибо большое, Борис в восторге! Приедем с турнира, забежим».
Антон просиял: братья снова на соревнованиях по баскетболу, а значит две или три недели магнитофон в его полном распоряжении. Осталось только где-то найти кассеты.
Соло, обещавший прийти на следующий день, так и не появился. «У кого-то семь пятниц на неделе, а у Соломона Гольдмана семь суббот», – шутили друзья. Вот и на этот раз он виновато гнусавил в трубку: «Старик, извини, меня в ешиву[13] на неделю посылают. Но мы обязательно поговорим, попозже!»
«Без проблем!» – отвечал Антон, но внутренне пожалел, что встреча не состоялась: подозрения относительно Соло не давали ему покоя.
Одно хорошо – появилось время заняться своими делами. Сначала сходил на барахолку и прикупил старых кассет с записями. Потом, включив концерт Пикника, засел за диплом – до защиты оставалось три месяца, а у него еще половина работы в черновиках.
Когда есть интересная работа, да еще классная музыка, время летит незаметно. В марте диплом был дописан, а кассеты прокручены по несколько раз. Мать, хотя и дразнила сына старьевщиком, сама иногда просила включить ей что-нибудь из девяностых. Но кроме Ласкового мая Антон ничего предложить не мог.
В праздник всех женщин он решил сделать маме приятное и отправился на поиски подходящего «контента». Антиквары ухмылялись, глядя, как юноша в беспроводных наушниках придирчиво рассматривает помутневшие от времени пластиковые коробочки с фотографиями давно сошедших со сцены групп и певцов. К обеду коллекция Антона пополнилась альбомами Альянса, Браво и А-Студио.
Купив любимые мамины белые гвоздики, он уже собирался уходить с рынка, как вдруг остановился у лотка с игрушками. Его внимание привлек набор фигурок из Варкрафта. Антон поискал глазами своего аватара, но пандарена в этой пестрой толпе не нашлось. А вот фигурка таурена благодаря внушительным размерам и раскраске так и бросалась в глаза. Она напомнила ему монстра, которого он победил в замке Райды.
«Знатная была битва! – любовался Антон амуницией и оружием игрушечного чудовища. – Только накачанные бицепсы и рост не помогут, если тебе встретился мастер кунг-фу. Прости, забыл попрощаться. Спокойная ночь, Яг-Морт!»
Антон усмехнулся: тогда эти странные слова он принял как своеобразное Ave, Caesar, morituri te salutant![14] Но, по-видимому, пользователь, скрывающийся под экзотическим ником, тоже слушает Цоя…
Внезапно на его мысленном горизонте замаячил сигнальный огонек.
«Да нет, ерунда!» – отмахнулся он от навязчивой мысли о неслучайности совпадения. Но огонек не исчезал и становился все ярче, пока наконец не превратился в мощный столп света, высветивший в лабиринте случайных с виду событий чей-то хитроумный замысел.
Вот Антон побеждает в битве за магический пульт таурена, и тот произносит странную фразу: «Спокойная ночь, Меркатор!» Проходит месяц, и кто-то (ну не старушка же, она только посредник!) передает ему послание, «привязанное» к песне Цоя, где звучат те же слова. Зачем? Явно, не для того, чтобы подвигнуть к изучению поэзии Серебряного века. В строчках четверостишия таинственный незнакомец зашифровал послание…
– чё встал! – буркнула недовольно кругленькая продавщица с кончиком носа в виде помидора черри. – Не будешь брать, отойди, не мешай торговле.
– Т-ссс! – поднес Антон указательный палец к губам, и, чуть подавшись вперед, вполголоса произнес: – Никому не говорите, что пандарен Меркатор был здесь.
– Э, пацан, уйди, не нарывайся! – рыкнула продавщица.
– Во славу Альянса! – хитро подмигнул он ей и бодрым шагом направился к выходу.
– Псих! – прозвучало вслед, но Антону было уже не до нее.
Сомнений быть не могло: в послании зашифрован код для магического пульта, открывающий новый, и, судя по степени секретности, элитный вариант игры. Если только это не кассета Соло, и он не морочит ему голову, скрываясь под ником Яг-Морт. Хакер он посредственный, а вот шифровальщик, каких поискать.
Несколько раз в соревнованиях по киберспорту Соло проигрывал Антону по баллам и оставался вторым. И вот теперь, видимо, решил взять реванш. Но так, чтобы в случае чего не обделаться.
«Хочешь потягаться со мной, сопляк? – заводился Антон, не замечая, как перебегает на красный свет светофора. – Дерьмо твоя ловушка. Взломаю в два счета, и все узнают: Антон Громов – лучший!»
Конечно, первый вариант предпочтительнее: старый дизайн игры наскучил, хочется уже чего-нибудь свежего, нетронутого Орками Скверны. Но даже если это подстава от конкурента, отстоять звание лучшего геймера Солнечногорска – дело чести.
– Ты сегодня не первый, – загадочно улыбнулась мать, когда Антон с порога чмокнул ее в щечку и вручил гвоздики. Стол был накрыт на три персоны, а посередине стояли торт и ваза с букетом алых роз.
– У нас гости? – удивился он и бросил подозрительный взгляд на мужскую куртку, висевшую в коридоре.
– Назвался твоим лучшим другом, – мать понизила голос. – Такой галантный молодой человек: поздравил с восьмым марта, цветы подарил. Давид, зовут, кажется… Кого-то он мне напоминает.
– Понятно! – расслабился Антон. – И где этот Голиаф?
– Почему Голиаф?
– Но и не Давид.
– А кто же?
– Соломон Гольдман, сын главврача городской больницы. Твоего одноклассника, если не ошибаюсь.
– Как, это сын Ёси?!
– Сын Иосифа, сын Давида, сын Авраама, ну и прочее по списку.
Мать прыснула в ладошку:
– Точно, Соломон! А я его Давидом… Он тебя в комнате дожидается.
– Мама, я же говорил! – прошипел Антон сквозь зубы.
– Он сам попросил. Не могла же я отказать твоему лучшему другу?
– «Лучший друг», «лучший друг», – ворчал Антон, раздеваясь, – это еще проверить надо.
Неожиданно из-за дверей донеслись звуки монетного станка и хорошо знакомый басовый риф флойдов.
– Шолом, дружище! – непринужденно поздоровался Антон, войдя в комнату.
Соло, развалившийся на старом кресле, не вставая, протянул руку:
– И вам того же! Не думал, что у тебя получится его починить.
– Тебе какая разница, все равно не твой? – поддел Антон, садясь у стола.
– Ну, это легко исправить, – запрыгали в круглой оправе очков густые ресницы. – Но я не буду.
– Да ты что? Бери, потом дороже продашь!
– Шутить изволишь? Ну-ну, – насупился Соло и нажал кнопку «стоп» на магнитофоне. – А я, между прочим, по делу пришел.
– Ладно, извини, – виновато улыбнулся Антон. – Выкладывай, что там у тебя.
Соло поднялся с кресла, выглянул зачем-то за дверь, и, затворив ее, повернулся к Антону. Лицо у него выражало крайнюю степень озабоченности: брови нахмурены, губы плотно сомкнуты, глаза устремлены на собеседника.
– Антон, – выпалил он, – я должен сделать тебе предложение…
– Учитывая какой сегодня день, звучит несколько странно, – усмехнулся Антон.
– Ну да, – поморщился Соло, – глупо вышло… Давай так: у меня к тебе деловое предложение. Ты ведь еще не передумал ехать в Европу? И, наверное, ты думал о том, кто возглавит команду после… на время твоего отсутствия. Так вот. Полагаю, ты согласишься, что во главе нашего дела должен стоять человек неординарно мыслящий, имеющий организаторские навыки, и, самое главное, лидерские качества.
– Ну, допустим. Что из этого?
– Я просто хочу сказать, что такой человек есть.
– И этот человек – ты, – не смог Антон скрыть ироничной улыбки.
– Благодарю, конечно, за высокую оценку моих способностей, но, думаю, ты и сам понимаешь, что лучшей кандидатуры не найти.
Антон замолчал. Он никогда не претендовал на какое-то особое место в кругу друзей. Просто, у него лучше получается генерировать идеи и планировать акции, как у Глеба – заниматься материальным обеспечением, а у Соло – делать многоуровневые расчеты. Каждый выполнял свою часть работы, и только все вместе они добивались результата.
Предложение Соло не вносило ничего нового в эту схему: все (кроме Антона) оставались на своих местах. Просто горизонтальная конструкция превращалась в вертикаль, на вершине которой помещался один человек.
Согласятся с этим парни? Вряд ли. Скорее всего, пошлют Соло куда подальше и разбегутся. Но для Соло это неважно. Власть нужна ему не ради дела. Он просто хочет преодолеть комплекс вечно второго. А этот комплекс намного тяжелее комплекса неудачника.
Неудачник знает – до Олимпа ему не добраться, а потому спокойно копает грядки где-нибудь на равнине. А этот лезет в гору, все силы на это тратит. И когда остается один только шаг до вершины, вместо него на нее восходит другой.
Вот и раздирают бедолагу страсти: жить внизу – гордость не позволяет, а наверху – занято. А промежуточный вариант его не устроит: это как есть недопеченный пирог или смотреть недописанную картину.
– Я не против, – подвел Антон итог своим размышлениям. – Только не думаю, что у тебя получится.
– Ты не переживай, – успокоил его Соло, – все будет в лучшем виде! Главное – база, документы. Передай их мне, а мы уже решим, что со всем этим делать.
– Ты о чем? Я тебя не понимаю.
– Документы – компромат на Абрамова. Глеб сказал, что у тебя много чего есть, разве не так?
«Вот ты и раскрылся, казачок засланный», – посмотрел Антон на Соло в упор, пытаясь заметить хоть каплю краски на его лице.
Но тот вел себя вполне естественно: искренне заинтересованный взгляд, глаза не бегают.
«Ну мастер! С такими талантами полиграф обмануть, как два пальца…»
– Наврал тебе Глеб, – Антон старался не выдать своих чувств. – Нет у меня ничего, и не было.
– А как же…
– А вот так. Если ты про вашу последнюю аферу, то я тут ни при чем. Оппозиция поймала вас на живца, а вы и купились.
– Странно, – нахмурился Соло. – А бабахнуло славно.
– Что есть, то есть.
Дверь отворилась и на пороге комнаты появилась мама. На ней было шелковое голубое платье с широкими рукавами по локоть, волосы плетеным венком обрамляли голову, в ушах поблескивали золотые серьги в виде гроздьев винограда, а высокую бледную шею украшало изумительной красоты коралловое колье.
– Мальчики, все готово. Прошу к столу! – произнесла она с улыбкой, слегка прикоснувшись к прическе.
Первым отреагировал Соло: он сложил руки в замок на груди, словно оперный певец, и, широко улыбаясь, сладкоречиво произнес:
– Вы меня извините, но я должен это сказать: вы, Нина Федоровна – эталон женской красоты! Мои розы недостаточно хороши, чтобы подчеркнуть ваше великолепие!
– И правда, мама, – очнулся пораженный Антон, первый раз увидевший мать в этом наряде, – тебе так идет это… всё.
– Благодарю за комплимент, молодые люди! Вы сделали мне приятно, и я не могла оставить без ответа ваши старания. Мойте руки – голубцы остывают.
За столом Соло рассыпал похвалы кулинарному искусству хозяйки, умело переплетая их с историями из жизни своей многочисленной родни. Оказывается, тетя Соня из Хайфы готовит точно такие голубцы «с ниточкой», только кошерные. А вот жена дяди Бори из Тель-Авива непременно должна взять рецепт еврейской закуски у Нины Федоровны.
Узнав, что голубцы «тоже из говядины», он «не смог отказаться» от добавки и клялся, что сегодня ему «таки приснится домик тети Сони на берегу Средиземного моря». Потом долго рассказывал о каторжном труде своего «дорогого папы, Иосифа Марковича» в должности главврача городской больницы и о непревзойденном терпении мамы, Сары Михайловны.
Соло так искренне нахваливал мамину кухню и с такой теплотой отзывался о своих родных, что казалось, нет человека на свете более открытого и доброго, чем Соломон Гольдман. Глядя, как мама смеется над шутками гостя, Антон тоже улыбался, но больше для вида.
«Видимо в этом и состоит ремесло предателя, – думал он про себя, – не просто втереться в доверие, но стать своим в доску. Чтобы никто и подумать не мог, что враг сидит рядом, пьет чай и травит анекдоты. Иуда Искариот, со своей примитивной жадностью, ребенок, по сравнению с такими мастерами».
– Антон, ты чего такой грустный? – уловила мать настроение сына.
– Я бы тоже грустил, Нина Федоровна, если бы мне пришлось покидать родину, – разоткровенничался Соло, примериваясь к третьему куску киевского торта.
Словно кадры из фильма Тарантино промелькнули у Антона перед глазами: мощным апперкотом он засадил болтуну в измазанную кремом челюсть и тот, подлетев на полметра вверх, ударился спиной об стену и стек на пол бесформенной массой.
– Как, покидать родину? Зачем?.. – опешила мать.
– Э-э-э, – заблеял Соло, наткнувшись на испепеляющий взгляд Антона. – Это такой… еврейский юмор, Нина Федоровна, – заюлил он ужом на сковородке. – Так говорят евреи, которые живут не в Израиле, но очень бы хотели там жить.
– Какая интересная шутка, – мать натянуто улыбнулась.
Соло облегченно вздохнул, рассеянно повертел блюдечко с тортом, и вдруг ляпнул ни с того ни с сего:
– А все-таки жаль Казимира Васильевича, замечательный был ученый… Я вам скажу одну вещь, но это строго между нами…
Мать с Антоном молча переглянулись и внимательно посмотрели на Соло. Нахмурив брови, он чуть наклонился над столом и произнес тоном заговорщика:
– Его не зарезали. Профессору перегрызла горло какая-то тварь.
Соло откинулся на спинку стула и выдержал драматическую паузу. Не дождавшись горестных вздохов, обмороков и упавших стульев, продолжил:
– Судмедэксперт – практикант из области – не выдумал ничего лучше, как подтвердить версию следствия о ножевых ранениях. Ему не сообщили, что его клиент обязательно попадет в руки доктора Гертнера, а уж у него-то ошибки быть не может.
Он снова замолчал, но, не дождавшись реакции, удивленно воскликнул:
– Как, вы не знаете, кто такой Гертнер? Это же лучший патологоанатом в России! Мне папа сказал, а он врать не будет. Доктор имел заслуженную славу уже в те времена, когда родители сегодняшних «специалистов» ходили по-маленькому в штанишки. Он давно на пенсии, но к нему иногда обращаются за помощью. Так вот: ему пяти минут хватило, чтобы определить: такие повреждения холодное оружие оставить не может.
Соло тревожно посмотрел по сторонам и поманил рукой слушателей.
– У твари три ряда зубов, – загробным голосом сообщил он, когда Антон с матерью придвинулись ближе, – и каждый зуб размером с нож мясника. Когда челюсти сомкнулись, голова профессора оторвалась от позвоночника и его настигла мгновенная смерть!
Соло деловито облокотился левой рукой на спинку стула и, склонив голову набок, принялся жулькать правой ладонью бумажную салфетку. Антон скептически усмехнулся:
– Ну, конечно! Граждане, осторожно: в уральских лесах завелась ходячая акула.
– Ты не веришь доктору Гертнеру?!
– Я не верю в сказки, Соло.
– Антон, зачем ты так? – упрекнула мать, хотя и сама смотрела недоверчиво.
– Мама, таких животных в природе не существует! – доверчивость матери возмущала его больше, чем откровенное вранье Соло.
– Может доктор просто ошибся, не три ряда, а один, – попыталась она спасти положение.
– Доктор Гертнер ошибиться не может, Нина Федоровна…
– Да, мама! Шо ты такое говоришь? Это же доктор Гертнер! – энергично жестикулируя, передразнил Антон.
Соло зарделся от возмущения, но отвечать не стал. Он сидел, насупившись и смотрел на пустую коробку из-под торта.
Антону стало не по себе: ну, врун, ну и что? Зачем так обижать человека?
– Прости, – виновато забегал он глазами, – не хотел… Только… не верю я в эти байки.
– Ною тоже не верили, и чем все закончилось? – грустно произнес Соло и встал из-за стола. – Благодарю, Нина Федоровна, за теплый прием, за угощение…
– Что ты, Соломон, это тебе спасибо! Торт, эти цветы, поздравления, – я тронута…
– Нет-нет-нет, не стоит благодарности! Мама моего лучшего друга – моя мама.
– Передавай привет папе! Мы уже лет десять не виделись, – провожала она его, стоя в дверях зала.
Пока Соло одевался в коридоре, Антон вынес из комнаты кассету с песнями Цоя.
– Сюрприз! – хитро подмигнул он. – Мне понравилось. Еще бы послушал, если ты не против.
Соло нахмурился:
– Шо такое? Подарок? Мне? Опять эти твои намеки?
– Да, нет, ты че… – сконфузился Антон. – Это разве… не твое?
Соло взял кассету в руки, придирчиво осмотрел со всех сторон и вернул Антону.
– Спасибо. Так меня еще никто не оскорблял. Ну, Алан Парсонс, ну, Пинк Флойд, на худой конец. Но чтобы я слушал Цоя?
– Да нет, ты вспомни: траурный митинг, ты еще книги брал в книгохранилище, а после тебя я нашел там вот это.
Соло только устало вздохнул и, развернувшись, вышел за дверь.
– Нина Федоровна, мое почтение! – помахал он рукой с лестничной площадки и, приставив указательный палец к груди Антона, внушительно произнес: – Вы еще услышите имя Соломона Гольдмана, я вам это обещаю. Но не факт, что в тот день Соломон Гольдман услышит вас. Держи краба! – подставил он руку для прощания.
Пожимая пухлую ладонь Соло, Антон едва удержался от вопроса: друг, зачем ты это сделал? Но тут же устыдился своей самонадеянности: чтобы сказать такое, одних подозрений мало, нужны железобетонные доказательства. А их у него нет. По крайней мере, пока.
Проводив Соло, Антон прошел в комнату, встал лицом к окну и несколько раз выполнил упражнение ногарэ[15], произнося на каждом выдохе: «Ос!» Закрыв глаза, он усилием воли привел мысли в порядок и сказал самому себе: «Кодекс самурая гласит: будь хладнокровным и зорким – летящая стрела укажет, где скрывается враг».
