Анастасия Сагран
Решимость: почти святой Брайан
Он, привыкший всему находить объяснение, сейчас не мог ни философствовать о жизни, ни оправдать происходящее волей Единого. Потому что ему это было противно. Он принял всё, потому что должен был, но самому ему было действительно противно на душе.
«Никогда не могла принадлежать по-настоящему? Он имел в виду секс? Он имел в виду, что Эрик и она должны… должны же они просто?.. Она всё-таки приняла это. Но она не может… она же не может… Классику она сопротивлялась хоть как-то. Она думала, что надо сопротивляться… Но когда меня не станет… будет ли она?.. Она же искала хозяина, а не спасения… Она не приняла крещения… Никогда не будет той, какую я желал бы видеть… Она же… Моя… Моргана… Мо… я. Она говорила, что она – только моя!»
Кровь побежала быстрее, затем ещё быстрее и всё вспыхнуло.
«Я брежу!»
Жар со всех сторон. Этот огонь он увидел обоими глазами. Боль и ужас, разочарование и снова боль. Пламя вокруг взметнулось ещё выше, и стало ясно – он пропал. Это ад. Это ад, а не рай.
В голову, через уши, словно всунули прутья и проткнули насквозь. Звук, который он услышал в своей голове, потряс и оглушил. Тело, изнутри наружу пронзала боль. Крест с его груди упал, тогда пламя пропало. С помощью вернувшейся к обоим глазам, но такой слабой способности видеть, Брайан различал только красноту, бесконечную красноту, насколько хватало зрения.
Брайан забыл обо всём, мыслей не осталось, и незачем было наблюдать и ничего нельзя почувствовать, кроме жара и боли.
Тогда его внимание привлёк едва различимый внизу крест, ставший чёрным. Он лежал через две ступени от Брайана. Тяжело спустившись за единственной надобностью, Брайан обжёг руку ещё сильнее, чем пламенем, что только что горело вокруг. Он не мог не выронить крест. Но поднял снова и удержал, несмотря на пламя, ужас, глухоту всех чувств, а кроме них только боль, поражающую всё. Странно было наблюдать, как горит рука, но Брайану было почти всё равно. Он уже отчасти понимал, что боли нет, а то, что он её испытывает, малообъяснимо. Огонь с его тела исчез, горела и плавилась только рука, которая упрямо сжимала крест.
И тут Брайан ощутил присутствие. Чья-то рука забрала у него крест.
– Я сохраню его для тебя, Брайан.
Огонь тут же погас окончательно. Это такой выбор? Гореть и цепляться за символ или держаться себя и только?
Наконец он начал плакать. Прорвало?
Но он лишился святости! Он пал, он потерял так много!
Постепенно стало темно. И тут же, внезапно, – очень холодно.
– Прости, Брайан. Я не знал, что будет именно так, – это был Сапфир. Брайан открыл глаза и понял, что находится в своей спальне в доме Роджера, в Ньоне. – Но я говорил тебе, я не смог бы что-то изменить.
– Что случилось?
– Ты согрешил и был проклят церковью.
– Как я согрешил?
– Понятия не имею. Никто не знает. Известно только, что ты отпустил Моргану во власть Эрика Бесцейна… Осторожно, шипы…
Брайан вспомнил список «подарков» проклятому церковью. Это шипы перевёртыша на плече и предплечье, часть костяного доспеха чуть ниже, до локтя и на спине, по позвоночнику вниз. Призывные крылья теперь должны были бы стать тёмными, кожисто-чешуйчатыми, как у нечистокровных перевёртышей. Красные волосы, ресницы и брови. Первые три дня Красные воды с небес и сутки – от согрешившего. Кровать и весь пол были словно в человеческой разбавленной крови. За окном – алый дождь, льющий с чистого неба, сверкающий бледно-розовым цветом на солнце и чистейшем голубом небе.
Брайан удивительно легко встал и подошёл к окну. Плечо с шипами было тяжёлым, но это было не сравнимо со старостью крылатого. Несмотря на горечь в горле и страшный холод, Брайан чувствовал себя молодым и бодрым как никогда раньше.
Вошёл Сильвертон. Он окинул сына взглядом и с некоторым трудом разлепил губы:
– Я думал, ты ещё дней десять будешь валяться без памяти.
– Прошёл день? Или несколько свечей?
– День. Через три свечи коронация. Сапфир считает, что планы нельзя отменять. Эрика коронуешь всё равно ты.
– Я? Теперь?
Сапфир объяснял свою позицию, а Брайан слушал и смотрел вниз, на мостовую, по которой текли тёмно-красные ручьи. Выглядело всё настолько отвратительно, что Брайан предпочёл поскорее отойти от окна.
– Надо, значит, надо, – прервал Брайан объяснения Сапфира. – Забавно думать, что я буду короновать Эрика полуголым. Что носят инуэдо?
– Мне тоже сразу пришло в голову, что можно заимствовать опыт инуэдо, – закивал Сапфир. – Да, на параде они носят металлические доспехи. Тебе будет неудобно, но всё же будешь выглядеть отлично даже для коронации. Я уже достал тебе подходящие. Скоро принесут.
Мужчины помолчали.
– Ты крылатый, но физически выглядишь как перевёртыш. Несведущий причислил бы тебя к варлордам рода Адморов, – сказал Сапфир. – Получается, ты вроде Алекса Санктуария, но в другую сторону. Северяне будут довольны тем, что их человека коронует такой «красавчик».
– Кто был со мной, когда проклятие…
– Уоррен и Роджер. Впрочем, то, как ты горел, видело ещё с полсотни зевак. Это Роджер забрал твой крест. Он счастлив, потому что думал, что ты не выживешь.
– А ты не выглядишь раздавленным, – в голосе Сильвертона слышалось обвинение. Он намекал на то, что Брайану положено было бы переживать глубокое раскаяние, а не расспрашивать так, будто ничего не случилось.
– Я так ничего и не понял, – пожал плечами Брайан. – Когда вокруг запылало, до меня дошло, что рай не должен так выглядеть, но как, почему?.. Пока не пойму – не успокоюсь, но кому какая разница? Я даже не уверен, что сутью моего греха поинтересуется коллегия кардиналов.
Сапфир сделал нерешительное предположение:
– Может ты пожалел, что она уходит, а ты её не… ну…
– Я не мог такое подумать! Это больше в стиле Роджера.
– Но вы же иногда обмениваетесь мыслями?..
– Мыслями? Нет. Я бы так это не назвал. Есть определённая связь между нами, я и не спорю. Но даже если мне бы передалось его чувство, я не верю, что Роджер мог захотеть её именно в тот момент, когда она уже почти скрылась из виду. Это как-то… совсем странно. Даже для него совсем странно.
Отец и родоначальник молчали.
– Ты на себя в зеркало-то посмотри, – посоветовал Сильвертон.
– Господи, – вырвалось у Брайана, когда он бросил взгляд на зеркало. Посмотрел на себя внимательнее: – Зато теперь нас с Роджером точно не перепутаешь.
Он поёжился:
– Как холодно, – и занялся камином.
– Жара же, – как безумцу сказал Сильвертон.
– Холодно.
– Это у него на всю жизнь, – вздохнул Сапфир. – Но я и вправду ничего не мог сделать. Когда стал предвидеть снова, когда понял, что попал в ту самую, особенную инвариантность, было уже очень поздно.
– Перестань, – Брайан не оборачивался. Скорее бы стало тепло. – Без моей вины ничего бы не произошло. Уоррен прав, говоря, что у нашего Господа странное чувство юмора. Забрал бы меня на пару дней раньше, церковь уже подсчитывала бы прибыль. Но нет, Он знал, что мне не место подле Него и выждал. Я облажался, а у Него на небесах по-прежнему все идеальны.
– Вот-вот, – соглашался Сапфир. – Ну, церковь обеднела, но мы-то нет.
– Ты остался с нами. Это – лучше всего, – сказал отец без выражения. Такие фразы были не в его духе и Сапфир с Брайаном надолго уставились в сторону главы клана.
– Неизвестно, надолго ли, – Брайан как будто отмер, когда сказал это.
– Надолго, – тоже, словно очнувшись, проговорил Сапфир. – Ну, во всяком случае, если… О! Умрёте, так все вместе. Даже оплакать будет некогда. И некому.
Внизу послышались грохот и звон.
– Твои доспехи, – объявил Сапфир и пропел: – По-ра-а.
– Я распоряжусь, чтобы тебе принесли воды, – сказал герцог и вышел. Про мгновенный всеобщий конец он тоже слышал не впервые.
Брайан смыл с себя потёки от красной воды. Кожа, правда, осталась чуть розоватой. Но Брайан не мог не отметить, что выглядит, как и чувствует себя, непередаваемо юным и свежим. Будто бы и двух десятков не исполнилось. Другое дело, что Брайан не чувствовал своей прежней чистоты и невинности. Ему всё казалось, что его кровь то и дело ускоряет движение и разносит по внутренностям что-то тревожащее, что-то ненормальное. Какую-то пьянящую заразу. И, когда он думал о том, что в нём сидит его потайной грех, становилось теплее. Иначе он опять замерзал.
Сапфир многое предусмотрел. Доспехи, неизвестно откуда взятые, представляли собой куртку с нашитыми металлическими пластинами. Фактически главком Джулиан носил нечто подобное. Разница была только в том, что некоторые пластины внахлёст прикрывали и ту часть тела Брайана, где из-под поверхности кожи вырастали шипы и роговые пластины-доспехи, но не сами пластины и шипы.
Прислали ещё и меховой плащ, настолько роскошный, что в нём положено было бы не короновать, а короноваться. Этот плащ Брайан не мог накинуть на оба плеча, одно, поросшее иглами, пришлось открыть. Но всё же было куда теплее и спокойнее. Теперь он мог думать что угодно, не ожидая при этом, что будет трястись как фитка перед стадом шипастых.
Капюшон защищал Брайана от взглядов и нежелательных разговоров почти до самого его входа в храм. Тогда пришлось показать свою ярко-рыжую шевелюру, в таинственном и торжественном полумраке храма Эджа привлёкшую все взгляды. Что там говорить? Он от начала и до конца ощущал безумный, смущающий, прямо-таки устрашающей силы интерес к себе. Он был виновником трёхдневного красного дождя и небольшого затопления центра Ньона. А Красные воды перестали изливаться из отведённой ему спальни только за одну свечу до того, как он очнулся. Дом Роджера стоял с открытыми дверьми и окнами и прислуга, вместо того, чтобы праздновать коронацию, скользя по мокрым полам, фактически выметала воду на улицу. Обувь большинства пришедших в храм оставляла красные следы.
Морганы он в храме не видел. Но, однако, она появилась на принесении присяги, в составе своего клана, а так же на чествовании Эрика и на праздновании коронации. В череде торжеств, в следовании событий, в толчее, которая всегда образовывалась среди придворных, коими сразу стали все относительно знатные господа севера и юга, у Брайана не было возможности знать, где находится Моргана, не то, что встретиться с ней взглядом, что почему-то казалось ему важнейшим делом. За весь день он пару раз перекинулся словом с братом и отцом. Сапфир один раз предупредил его о том, что ему лучше бы надвинуть капюшон, а отец Бенедикт так и не смог переговорить с Брайаном, хотя упорно, в течение всего дня, пытался пробраться к нему.
Рано утром, когда рассвет только занялся, к Брайану прислали человека с приказом срочно явиться к Эрику. Апартаменты Бесцейнов на тот момент находились в Абверфоре – замке-клетке, возведённом с целью защиты от внешних, да и внутренних врагов. Находился Абверфор прямо возле северной стены Ньона – единственной достроенной стены из камня. Брайан, приближаясь к Абверфору, пожалел, что не распорядился украсить замок хоть немного. Абверфор выглядел зловеще настолько, что в голове сразу возникло воспоминание о тюрьме в Синеренесси, специально отстроенной для самых опасных заключённых.
Встретивший в воротах, проводил его до следующего поста охраны. И так от поста к посту. Гвардия императора ещё не была укомплектована, как следует – его всё ещё охраняли люди. Последний пост находился у закрытых дверей. Брайана без расспросов впустили внутрь.
Это была длинная, вглубь замка, комната с высоким потолком, и единственным окном наружу. Оно было узким и очень высоким – даже ребёнок не смог бы протиснуться в него. Комната достаточно сильно напоминала тюрьму – в ней не было почти никакой мебели, кроме стола и пары кресел. Зато был большой ковёр на полу, штандарт императора в углу, камин, и хватало свечей, чтобы осветить лица всех присутствующих. Здесь были все: цари-перевёртыши, Ксенион, глава человеческого клана Оллуа, явно монархического происхождения (иначе бы сюда не попал), все принцы крылатых, Джулиан, Красная Кэс – главком космофлота, фитская старейшина Дэлла Генезис и, естественно, новый император. На ступеньке, по прихоти зодчих, разделившей комнату продольно, от окна до камина, сидел старший сын и наследник императора, Коул Крэйг Бесцейн. При виде Брайана он, по привычке, встал. Формально Уайт-принц был ровней царям-перевёртышам и древнейшим крылатым, которых со вчерашнего дня начали так же звать принцами, как и его теперь. Вставать перед Брайаном он был не должен. Брайан потерял имя Святейшего, а с ним и чудотворную молитву, сан кардинала церкви, и теперь был, как в первые годы жизни, почти никем. И тем более не ясно было, ради чего его, Брайана, в этом случае, вообще вызвали.
Первым заговорил Алекс Санктуарий:
– Бенедикт не смог вчера переговорить с тобой. Мы решили, что губернатором Ньона останешься ты.
Не надо было коситься в сторону Сапфира, чтобы понять, что за всем этим прослеживается его решение. Сапфир умеет убеждать, угрожая всеобщей гибелью. Да к тому же Бенедикт давным-давно стал опасаться, что мирские заботы в том объёме, в котором их обязан принимать губернатор, удалят его от духовной жизни, как это во многом произошло с Брайаном. А Ньон – детище Брайана, он знает больше, чем кто-либо другой, даже если бы этот другой пёкся о столице под руководством Сапфира. Идеально, если бы Сапфир стал губернатором. Идеально так же, если бы Сапфир стал императором. Идеально, если бы Сапфир занимался всеми вещами сразу и не сошёл бы с ума при этом. О, так поэтому Сапфир немного странный. Занимался-таки всем сразу.
Дальше Брайану объявили, что ему следует собрать подарки для Эрика, потому как завтра, или уже сегодня, главы кланов будут вручать императору свою дань. А Брайан, хоть и не глава клана, а его часть, будет представлять столицу и также должен что-то приготовить. В любом случае, это должно быть самое ценное или самое яркое, известное, что у него есть.
– Его голову, – пошутил Алекс. – Примите в дар его голову. Яркая и ценная, и это действительно самое дорогое, что у него сейчас есть.
Царям-перевёртышам давно нравился немного кровожадный юмор Алекса. Впрочем, посмеялись все, даже похожий на изваяние принц-древнейший Стефан Вир.
– Его высочество Санктуарий прав, я лично ничего особенно ценного не имею. Но я отстрою вам другую резиденцию здесь, на территории Ньона, – сказал Брайан. – Абверфор хоть и относительно безопасен, но я сомневаюсь, что он понравился её императорскому величеству.
– О, каков! – опять оживился Алекс, когда Эрик с Коулом Крэйгом переглянулись и заулыбались. – Не успел лишиться святости, как стал точь-в-точь как братец – только и думает, что о женщинах и о том, как ублажать их.
– Завтра, или уже сегодня, – продолжал Брайан, – в дар я принесу бумаги на землю Ньона. Всю, до восьмых улиц. Столица будет постепенно переходить за стены. Внутри стен, Ньон, до восьмых улиц, будет называться Цитаделью Императора. Так что, пользуясь случаем, предупреждаю всех о том, что планы строительства чего-либо следует утверждать со мной. А это место… – Брайан обвёл рукой зал. – Больше подходит для тюрьмы. Так Абверфор и задумывался с самого начала, почти со дня основания. В соответствии с волей высшей силы, всё будет, как задумано.
– Так Ньон будет велик? – спросил Уайт-принц.
– Во всех смыслах, – кивнул Брайан и далее не стал ничего говорить.
– Что ж, – Бесцейн оглядел всех собравшихся, помолчал и снова обратил лицо к Брайану. – К слову о моей гвардии. Хочу твоих доспешников.
– Нет.
– Что? – императору показалось, что он ослышался.
– Доспешники слишком свободолюбивы и не дисциплинированны для того, чтобы охранять вас. В гвардии они будут доставлять столько хлопот, сколько Санктуарий мог бы, если б его поставили охранять вашу спальню.
– Ахаха-ха!.. – загоготал Алекс. – Хороший выпад. Чего прячешь моську, Рэйн? Смешно же!..
Рэйн Росслей перестал морщиться и звонко, юношески, засмеялся – он лучше всех знал Санктуария.
Бесцейн посмотрел недовольно. Брайан поспешил перевести внимание императора на своего племянника-главнокомандующего и предложить решение проблемы:
– У Дарк-принца наверняка найдутся желающие поступить в привилегированный полк. Его воины отлично тренированы. Вряд ли вас должно пугать то, что они крылаты. Со временем межвидовых браков будет больше, полукровок, если их готовить с рождения, вполне можно будет брать в гвардию. Но нынешних доспешников переучивать дело совершенно неблагодарное.
– Это не слишком весомый аргумент, – сказал Коул Крэйг. – А доспешники смотрятся слишком внушительно для тех, кому предстоит растаскивать пьянчуг в подворотнях.
– Подворотни? Это Ньон, ваше императорское высочество. Здесь даже те, кого вы называете пьянчугами, более благопристойны, чем где-либо, уверяю вас.
– Оказывается, в этом городе даже самый тёмный угол чист и хорошо пахнет, – вставил Алекс Санктуарий насмешливо, – под присмотром такого-то губернатора.
Брайан не стал тратить внимание и время на любителя язвить и продолжил:
– Что касается доспешников, то собрал я их потому только, что они не по сердцу ни одному чистокровному, а таких пока подавляющее количество. Они воспринимаются как враги, а нужны ли гвардии воины с подобной репутацией?
О том, что полукровки сильнее, быстрее и изворотливее чистокровных, Брайан, естественно, умолчал. Он поклонился императору и всему собранию. Думал, что его отпустят, но хозяин Клервинда озвучил кое-какие свои планы. Их было чудовищно много, и небольшая часть касалась дел Эрика в Ньоне. Брайан понимал, что со временем количество дел правителя будет только множиться. Понимали это и другие. У всех присутствующих имелся немалый опыт управления.
– …Это очевидно. Вам нужны те, кто будет вашими руками, глазами, ушами и голосом, – говорил Рэйн Росслей. – К сожалению, я не могу предложить достаточно подходящих кандидатур. В моём окружении нет тех, кто соответствовал бы такой работе по рангу.
– Его императорское величество, – начал осторожно Сапфир, – если ему это по нутру, может заниматься всем сам. Ему просто нужен двойник, который бы в сопровождении некоторого количества принцев проводил бы время в развлечениях. Охота, театр, застолье… никто и не заметит подмены, если ваши близкие будут достаточно поддерживать вас.
– Это было бы не плохо, – задумался Эрик.
– Но его величеству всё равно нужно доверенное лицо, – сказал Классик не без напряжения. Сказал бы он это как-то иначе или нет, но Сапфир и Брайан всё равно всерьёз подумали, что он хочет продвинуть своего шпиона в императорский круг доверенных лиц.
– У Вас есть друзья? – спросил Хант. – Лучше приблизить к себе до известной степени того, в ком и так никогда не сомневался.
– Лучше, чем наследник, для такой роли никто и не сыщется, – очень прозрачно намекнул Ли. Подобная практика, доверять сыну и наследнику основное и главное, существовала у перевёртышей в несколько гипертрофированном виде. Другое дело, что у них были свои обоснования такой традиции – они отказывались от недостойных сыновей вовсе.
– Уайт-принц будет принимать участие, это вне сомнений, но я бы предпочёл Ральфа, – сказал император, и глава клана Оллуа сдержанно улыбнулся и сделал шаг вперёд, выражая готовность.
– Ваш ближайший друг? – осведомился обычно немногословный Рональд Мэйн. Этого принца, своего предка, Уоррен называл отцом, и Брайан, знавший обоих хорошо, смог заподозрить неудовольствие в пробуждённом крылатом. Сапфир был совершенно спокоен и расслаблен, но Брайан всё же заинтересовался Ральфом Оллуа из-за настороженности Мэйна. В пору святости Брайан несколько раз видел этого Ральфа, друга Эрика, и видел в нём пороков ровно на половину всех качеств. Таким состоянием души, предпочтений и привычек могли бы «похвастаться» очень многие люди. У большинства порочность превышала добродетель, что в глазах Брайана делало незавидным решение человечества присоединить к себе перевёртышей, ведь те были такими же, может, менее совестливыми. Но Ральф Оллуа запомнился Брайану ещё и горечью разочарования и неудовлетворённости амбиций в глубине глаз. А когда Ральф Оллуа смотрел на Брайана, то в нём начинал тлеть гнев. Отчасти оно и понятно: это из-за одних только слов Брайана все решили, что императором станет Эрик Бесцейн. А между тем, Оллуа и Дан-на-Хэйвины были полностью равны Бесцейнам, так же знатно их происхождение, предки одинаково покрыты боевой славой, история рода насчитывала немало достойных поколений и, к тому же, все три рода в своё время правили крупнейшей империей на северном материке Клервинда, Акаслом. Оллуа и Дан-на-Хэйвины вполне могли бы заменить собой Бесцейнов. Таким образом, Ксенион должен бы скрывать в себе те же чувства, что и Ральф Оллуа, ведь он желал посадить Игрейну на трон. Но в драконе абсолютно ничего подобного не наблюдалось. Может быть, он был из тех существ, разум и чувства которых слиты воедино, но не так, как бывает у многих перевёртышей и фитов, которые делают лишь то, чего хотят, а наоборот, управляемые разумом и идущие к цели, позволяют себе оценку чувствами – нравится ли им нечто или же нет. Либо так, либо Брайан просто не знал драконов настолько, насколько знал разумных других видов.
Сейчас привычная глубина проникновения в чужую душу оказалась Брайану недоступна, и он не смог определить ничего по отношению к ставленнику императора, кроме собственной настороженности. И Брайан возразил бы против кандидатуры Ральфа Оллуа, но прекрасно знал, что такое дружба. Роджер и Уоррен, бывало, влюблялись в одних и тех же женщин. Чудо, что такое не случилось по отношению к Моргане. Но даже если бы и случилось, они бы вели свою бескровную войну относительно честно. К тому же Уоррен, пережив проигрыш, никогда за тысячу лет не пытался испортить счастье Роджеру, когда тот, в итоге, добивался леди. И, само собой, невинному душой крылатому верилось, что Эрик и Ральф переживут испытание дружбы.
Тем временем, пока Брайан размышлял и только следил за разговорами, речь зашла о прикрытии императорского двойника:
– Никто и не обратит внимания на двойника, пока вокруг него будет танцевать Моргана Аргиад, – продолжал говорить Ли. – Если она всё время будет обхаживать его, да в небольшом количестве одежд, на месте императора вообще может сидеть хоть Классик в истинном облике, никто даже и не заметит разницы.
– Я бы хотел одеть её так, – мечтательно сказал принц Вайсваррен.
– Если я правильно понял, что ты себе представлял, Хайнек, то… – Алекс хотел сказать что-то откровенное и пошлое. Но Росслей вовремя перебил его:
– …То это будет развращающе действовать на придворных. Женщины будут стремиться одеваться как она. После того бала с первой неофициальной встречей платья всех женщин неуловимо стали походить на то её, бело-голубое. А если Моргану начинать раздевать? Ладно, если страдают отдельные личности, но мораль падёт всеобщая!
Хайнек пожал плечами:
– Если на ней будет гигантское количество драгоценностей, станет ясно, что ни одна леди попросту не сумеет одеться так же. Не по карману будет и инкрустация, и золотое шитьё…
– А согласится ли она играть в эту игру? – поинтересовался Эрик у Ксениона.
– С завтрашнего дня ей придётся соглашаться.
– Она и так должна бы, она же под присягой, – подал голос Оллуа.
– В наших обычаях присяга, к сожалению для вас, людей, значит очень мало, – промолвил Классик. – Не сказал бы, что присяга была фарсом, но… – принц Хоакин выделил последнее слово, смолк и не стал больше ничего говорить.
– Ах, да, родственные связи и деньги, – покивал Оллуа. – И, в отношении эскортесс, они особенно сильны.
– Это не так, – возразил Ксенион, сменив спокойную полуулыбку на хищный оскал. – Вы ничего не знаете об эскортесс.
– Тогда прошу прощения, – поклонился будущий императорский ставленник.
Недолгая тишина, которой одарил всех ответный кивок дракона-ящера, дала всем осознать кое-что:
– Вежливость – штука отличная, – улыбнулся Колин Хант. Ему понравилось, как Оллуа вышел из положения. Всё ж с драконами надо быть крайне осторожным. – Надо себе сделать зарубку на этот счёт.
– Не успеешь оглянуться, скоро все будут извиняться и кланяться вместо ответа, – негромко сказал Рэйн Росслей и оглядел перевёртышей, – что очень поможет в наших непростых условиях.
Санктуарий опять заухмылялся, задумав хоть как-то ещё мелко поддеть Росслея:
– Перестань, думаешь, цари-перевёртыши мечтают тебя позадирать? Да ты слишком похож на маленькую девочку, чтоб тебя кто-то решил воспринимать серьёзно.
Росслей было вскинул голову на высокого Алекса, чтобы ответить, но Хант уже добавил своё:
– Что верно – то верно, принц Росслей, здесь вам и спорить нечего.
Опасаясь, что возможная перепалка собьёт всех с мысли, Ли, немного повысив голос, привлёк к себе внимание:
– Принц Росслей прав – крайняя вежливость действительно может спасти нас от разрушения империи изнутри. Кроме здесь собравшихся, на Клервинде нет другой силы, а значит…
– Это мало чего значит, поверь мне, Лифорд, – мрачновато сказал Классик, блестя глазами. – Никакие расшаркивания не спасут от кинжала и яда.
– Имейте в виду это, господа, – громковато сказал Сапфир. – Имейте в виду и личность, которая первой обратила на это внимание. Классик, малыш, ты в первую очередь примени свою осторожность к самому себе.
– Считаю, что Ли прав, – резко сказал Эрик. – Времена грубых высказываний и открытых обвинений должны уйти в прошлое.
– А что же тогда с отравителями и подлыми убийцами? – с деланным удивлением и сарказмом спросил Сапфир. Ответил ему Рональд Мэйн:
– Их будет ждать неотвратимое наказание за преступление. Ты говорил, что настанет день, когда появится тот, кто будет видеть преступления каждого так, словно сам побывал в прошлом. Но даже сейчас… – Мэйн положил руку на плечо Сапфиру. – В некоторых случаях совершенно ясно, на кого падёт подозрение в первую очередь.
– А если кое-кто захочет меня подставить?
– Ты же ясновидящий… разберёшься.
– Действительно, – ухмыльнулся Классик. – Не захочешь суда над собой и изгнания – постараешься сохранить мою жизнь в первую очередь.
– Аналогично, а?
– Это пакт?
– Это логика. Разве только я могу допустить ошибку в видении, как это произошло в случае Брайана.
– Ха, какая жалость, Сапфир, что у тебя достаточно врагов помимо меня.
– Я уже кому-то говорил: умру я, и умрёте вы все.
– Это ты так в очередной раз удерживаешь мироздание на своих плечах?
– Вроде того, – ухмыльнулся Сапфир. – А может, я блефую. Хочешь узнать?
– Всё! Хватит! – Эрик не дал Классику открыть рот. – Сейчас же нам нужна Точка Соглашения…
– …Светлая мысль!.. – пропев, вставил Сапфир. Он явно знал, что прозвучат такие слова и явно ждал их.
– …Это будет место, из которого вы, принцы, не выйдите, пока не придёте к единому решению!
– Я займусь этим, – сказал Брайан.
– Но если не считать Классика и Сапфира, мы не перечим друг другу, – словно бы оправдываясь, пожал плечами Колин Хант. – Нас-то за что сажать в клетку?
– Ты, в целом, прав. Однако если сажать в клетку только Классика и Сапфира, то они поубивают друг друга. Вы же, принцы, придадите их противостоянию нужный вектор, и в их споре, может, да родится какая-нибудь истина.
– Пока истина только одна, – мрачновато отметил Алекс, – они желают надрать друг другу…
– …На самом деле, – Рэйн старался прерывать Алекса на том месте, где друг пытался сказать нечто совсем неблагозвучное, – я не вижу причин отказываться от этой идеи с Точкой Соглашения.
Тогда каждый подумал о том, что участие в планах императора даёт им всем, принцам, гигантскую власть, которую со временем можно будет усилить. Кто-то из принцев и не думал о таком, кто-то на это рассчитывал, а кто-то собирался интригами добиваться влияния.
Император понял, что все осознали то, что им даётся, и озвучил свою основную мысль:
– Вы, принцы, являетесь столпами империи. Отрицать бесполезно. И здесь я вижу только два выхода. Один – упрочить свою власть до абсолютизма. Но, всем известно, что среди вас, принцев, величайшие гении настоящего и прошлого. И, если я не буду опираться на всех вас, а, скажем, на одного только Сапфира, я рискую потерять Классика в большинстве случаев. А я не хочу терять ни одного из вас. Если не брать в расчёт другие потери, с вами уйдут земли и мои подданные. Никакое сепаратное отделение не останется мирным. В какой-то момент снова начнётся война и империя, так или иначе, развалится. Посему остаётся только второй вариант, а именно – править, основываясь на вашей поддержке.
– Считаю эту мысль идеальной, – проронил Вир.
– На том и разойдёмся, – сказал Эрик. – Предстоит ещё один день, жаркий в обоих смыслах.
В предстоящий особенный день, Брайан ходил под впечатлением от слов Эрика.
Человек не показывал особого ума, быстро утомлялся, развлечения были основой его существования в Ньоне до сих пор. Иногда он показывал смущение и был немного нервным рядом с крылатыми и перевёртышами, но естественно смеялся пошлым шуткам Санктуария и Ханта, а также любил выпить и хорошо поесть, что было понятно. Он не был слишком проницателен, и его легко было обмануть. Он не обладал какими-то особенными талантами, то есть был обычным человеком. Но всё же в пору святости Брайана, Эрик Бесцейн казался отмеченным особенной печатью. Будто Господь подарил этому человеку знание, особенности которого вовсе не лежат на поверхности. И теперь, когда слова Эрика звучали в голове Брайана, и он не мог выкинуть их из головы, император для бывшего кардинала будто бы занял своё место окончательно, как если бы сам Брайан в глубине души был не согласен с выбором Единого. И оставалось только осознать это.
Брайан Валери, как губернатор Ньона, приносил в тот день свою дань уже с полной уверенностью, что делает всё как нужно.
Особенным моментом стала дань от Ксениона и всего клана Дан-на-Хэйвин. Ясно было, что он подарит императору Моргану. Но никто не подготовил Брайана к тому, как это произойдёт.
Её одели только в широкий пояс с замком. Волосы прикрывали грудь. Пока она пересекала зал по направлению к императору, могли бы перебить принцев одного за другим и никто бы не поднял тревоги. Ли оказался прав. А Ксениона в своём сердце Брайан проклял. Одно, только одно, сделанное им открытие, в то время было хорошо, пусть и настолько же плохо в перспективе. Брайан понял, что то, от чего ему то и дело становится теплее – это его чувственность, пробудившаяся с потерей святости. От осознания того, что происходящему с его телом есть объяснение, стало значительно легче.
Моргана тем временем вручила императору ключ от своего пояса. Был ли это обычай у эскортов, или это было представление Ксениона специально по случаю коронации, но картина выглядела настолько говорящей, что, если бы Брайан не лишился святости до сих пор, то пал бы именно в тот момент.
