Алиссандра Кардаш
Приговорён к свободе
Август
– Привет, – сказал я в трубку, не узнавая своего голоса. С заказчиком уже договорился, бывшие заключённые стояли на палубе, ожидая прихода корабля на берег. С дальней части корабля раздавался стук молотка и скрип пилы – Аполлон с Каспером мастерили гроб для Цербера. Хотелось бы слышать эти звуки, которые уже стали до боли знакомыми, как можно реже…
– Ты не звонил месяцев пять, – ответил на приветствие брат.
– Как твой порок поживает? – проигнорировал я его упрёк, задавая главный вопрос. От болезни – порока сердца – с самого рождения зависит жизнь Питера, и нет ни одного знакомого, который не потрудился бы его об этом спросить. Я боялся превратиться в одного из таких знакомых, которым и поговорить больше не о чём, кроме болезни и здоровья, но после многих месяцев молчания просто не мог оставить без внимания это обстоятельство.
У нас с Питером разные отцы, но мы всё же чем-то похожи, хотя братишка выглядит не старше, чем на двадцать, хотя на деле младше меня всего на три года. Когда мой отец оставил мать после моего рождения, она встретила своего старого друга, который через год стал ей мужем. Мы жили все вместе, а с Питером и вовсе были лучшими друзьями, пока наши пути не разошлись.
– Он-то как раз отлично… – протянул Питер. – Вчера был на обследовании, сделали мониторирование, в остальном всё по-старому. А у тебя что вообще случилось? На Южный Полюс укатил?
– Почему?
– Я откуда знаю? – Питер закашлялся и хрипло задышал. – Всё нормально, – опередил он мой вопрос. – Так что насчёт тебя? Где ты пропадал пять месяцев?
– Имей в виду, ты сам спросил, – усмехнулся я, начиная свою историю. Питер больше слушал, чем говорил, и я почти уверен: дело не в том, что ему безумно интересно, а в том, что самому не о чем рассказывать. Может, он и желал бы приключений, риска и погонь, но слишком боялся. Слишком ценил чужое мнение и слишком привык к своей спокойной жизни. Как я – к своей.
– Интересная сказка. Кто автор? – насмешливо спросил Питер, когда я замолчал.
– Жизнь, – тем же тоном обронил я. – И я не знаю, что делать.
– У тебя через полчаса встреча с заказчиком. Поздновато ты задумался о смысле жизни.
– Ты знаешь, кем был мой отец? – спросил я, не обращая внимания на иронию брата.
– Знаю, конечно. Известным контрабандистом и капитаном команды «Хель». Я память не потерял, знаешь ли, в отличие от способности догнать тебя и треснуть хорошенько за глупые вопросы.
– Мне сказали, что он погиб, спасая свою команду. Но так ли это было на самом деле? – Питер ждал ответа на мой собственный вопрос, но я молчал.
– Ну, и? – нетерпеливо поторопил меня он. – Я жду продолжения. Что на самом деле-то?
– Я не знаю, – признался я. – Вообще отца помню очень плохо. А спустя несколько дней после его смерти я получил письмо, которое он написал, когда понял, что скоро погибнет.
– Ты мне такого не рассказывал, – обиженно сказал Питер. – И что в том письме было? Отец завещал тебе свой корабль и назначал руководителем групировки?
– Знаешь же, что я всего этого добился сам, – раздражённо ответил я. – Он рассказал, что ему поступила угроза, пришлось уехать вместе с командой навсегда, чтобы не подвергать опасности нас с мамой. Но также написал, что совсем не боится, потому что прожил жизнь хоть и короткую, но счастливую. Надеется, что и я выберу правильную дорогу. Я сделал это. Продолжил судьбу отца, – я умолк, но в трубке слышал лишь дыхание Питера.
– Ты думаешь, что поступил неправильно, выбрав этот путь? – уточнил он.
– Нет, я так не думаю, – я пожал плечами, будто Питер мог меня видеть.
– Что тогда тебя тревожит?
– Ничего меня не тревожит, – огрызнулся я.
– Неужели? – вопрос не требовал ответа. – Ты можешь поговорить с матерью. Она должна знать о ранней жизни твоего отца. Если хочешь это знать, конечно, – Питер понял меня правильно. Я хотел знать.
– Я не могу, – и это было правдой. Я не видел мать больше десяти лет. Как ушёл из дома, оставив маму, Питера и его отца, так и не возвращался. Родители понятия не имели, где я и чем занимаюсь. Могу догадываться, тоже видели плакаты с огромными яркими надписями, гласящими, что я в розыске.
– Почему? – искренне удивился Питер. – Ты же помнишь, где она живёт. Если море совсем вымыло память, могу напомнить.
– Не хочу ворошить старые раны. Они не видели меня больше десяти лет и давно уже вычеркнули из своей жизни. Возвращаться, чтобы потом снова уйти – это глупо. Я уже совершил такую ошибку несколько месяцев назад.
– Да ты, оказывается, тот ещё мудрец! – засмеялся Питер. – Тогда я не знаю. Можешь поискать каких-нибудь старых друзей своего отца.
– Поможешь? – с надеждой спросил я. – Я могу приехать в любое время.
– Когда помощь нужна мне, ты ужасно занят. Постоянно на заданиях, несёшь ответственность за свою команду и не можешь её оставить даже на пару дней. Но как только помощь понадобилась тебе, ты свободен в любое время, когда мне удобно. Отлично, брат! Я в восторге! – Питер был прав. Я не смог приехать, когда ему было плохо и больно, хотя обещал. Но тогда была причина. И после этого, когда он настойчиво звал меня в гости. И ещё через два месяца, когда просил приехать на Рождество…
– Я в последнее время совершил очень много ошибок. И теперь не знаю, как выкарабкаться, – начал я, задумавшись. – Нам обоим не суждено прожить долгую жизнь. Тебе – из-за болезни. Мне – из-за дела, которое я выбрал.
– Я разве похож на человека, который боится смерти? – печально усмехнулся Питер.
– Ты и есть человек, который боится смерти. Ведь ты был близок к ней столько раз, что имеешь полное представление о том, какова она.
– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты прожил шикарную жизнь, раз правда считаешь, что умирать – это так плохо. И ты идиот, если думаешь, что я боюсь поражения.
– Это значит «да»? – улыбнулся я уже открыто.
– Чёрт с тобой, Райан. Да. Жду тебя через неделю. Надеюсь, за это время ты не попадёшь в неприятности, как обычно.
– До встречи, братишка, – и я с предвкушающей улыбкой вышел на палубу, почувствовав, что корабль остановился, лишь покачиваясь на волнах. А на берегу нас ждал сюрприз.
Нарцисса
– Спокойно. Всё хорошо, – сквозь мрак и голос сознания, кричащий, что всё неправильно, сквозь боль, разрывающую весь мир на части, я слышала только слова Августа.
– Август… – в мой сумасшедший шёпот прорывались нотки истерики.
– Смотри на меня, – я всей душой надеялась, что это капитан, и послушно подняла голову, не вставая с песка. Сквозь слёзы видела, как кто-то мечется из стороны в сторону, а морской песок летит мне в лицо. Я снова порывисто всхлипнула и почувствовала чью-то руку на своём плече.
– Вызывайте врача! Орфей, посмотри, как она, – я слабо улыбнулась, снова услышав твёрдый голос капитана.
– Можешь говорить? – Орфей склонился надо мной, прижимая что-то к ране.
Вновь зажмурившись, я с усилием мотнула головой. А затем мной овладела боль. Кислород пробивался в лёгкие с большим трудом, не позволяя мне сделать глубокий вздох.
– Дыши глубоко, Цисса. Ты… – я различала лишь обрывки фраз, могла уловить краем уха только короткие слова. Мозг сейчас был занят другим.
Пытался не умереть.
Не могу сказать, сколько именно это всё длилось. Мне казалось, что вечность. Больно было настолько, что я не могла ни кричать, ни двигаться. Казалось, что ещё секунда, и я просто не найду в себе силы сделать ещё один вдох, открыть глаза и снова взять управление телом в свои руки. Но постепенно боль стала уходить. Я почувствовала, что могу пошевелить рукой – совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы страх ушёл. Перед глазами всплывали какие-то старые, но искажённые воспоминания – наверное, просто сны.
Я всё ещё не могла ни открыть глаза, ни встать, но даже сквозь опущенные веки замечала, что вокруг меня слишком светло. Не так, как на корабле глубокой ночью, да даже утром. Проснувшись через несколько часов, я убедилась в своей правоте.
Открыла и сразу же снова закрыла глаза. Всё было слишком светлым. До головокружения белым и до тошноты стерильным.
Больница?
Руки сами потянулись к старой деревянной коробке, на которой у нас на корабле лежало оружие. В любой непонятной ситуации я брала его и выходила из каюты с осторожностью дикой кошки. Но сейчас рядом не было ничего подобного. Почти сразу я поняла, что нахожусь в палате интенсивной терапии. Дышу с кислородной маской. Рядом нет ни телефона, ни хоть какого-нибудь письма. Ещё до того, как ужас охватил меня полностью, вошла медсестра с такой милой улыбкой, что я почувствовала себя самым угрюмым человеком на свете.
– Как себя чувствуете? – вежливо спросила она, подходя ближе и проверяя настройку аппарата. Я мотнула головой, что в моём понимании означало «паршиво», и серьёзно задумалась.
Мы бросили якорь и причалили к берегу. Я ступила на землю первой, и первой получила ножом в сердце. Точнее, должна была. Но я отличалась отличной реакцией, которой позавидует любой гвардеец или преступник.
Я ударила напавшего в плечо, но не рассчитала его силы. Его рука соскользнула и попала-таки в некую цель. В первые секунды боль не напрягала и казалась почти что привычной, так что я даже услышала выстрелы и обернулась – это уже был Август с командой. Наши враги, взявшиеся непонятно откуда, сбежали. Холодное оружие против огнестрельного? На такое даже дурак не пойдёт. Вместе с ними исчезли восемь бывших заключённых, освобождённых нами из тюрьмы.
Я не успела хоть как-то среагировать, сообщить команде, в какую сторону побежали враги, выстрелить в ответ или поймать того, кто меня ранил. Упала под натиском боли, страха и эмоций, хотя в первую очередь должна была думать не о себе, а о безопасности Хели. Я подвела всех. И теперь они решили оставить меня здесь и отстранить от работы в команде. Они знают, что я никому не расскажу о нас. Это мой долг… И чистая правда.
Медсестра облегчённо выдохнула и снова улыбнулась. Всё-таки не поняла моего невербального ответа. – Отдыхайте, ваш лечащий доктор зайдёт позже.
Блестящий управленец, хороший воин и манипулятор. Со стороны может показаться, что он идеален, но его недостатки также сильны, как и достоинства.
Он ходит по краю, потому что без риска не всегда чувствует себя живым. Он выплёскивает эмоции на максимум, бросается в самую гущу событий, но не может хладнокровно уничтожить кого-то. Он плохо понимает людей по отдельности, но с лёгкостью управляет целой командой одновременно.
Мне порой кажется, что я знаю Августа лучше, чем себя. Что же он решил на этот раз? В безопасности ли сейчас?
Конечно, я не отрицаю, что при его жизни невозможно быть в полной безопасности, но именно это – цена нашей свободы. Мы рискуем, потому что сами так решили. Это наш выбор.
Я не смогла сдержать своего слова и помочь команде, хотя клялась защищать до последнего вдоха. Я стала предателем, и если Август решил оставить меня здесь, противиться не стану.
От Судьбы не уйдёшь. Но я буду очень скучать.
Орфей
Холодно. Как же холодно… Моя старая куртка – сколько ей уже лет-то? – совершенно не спасает от пронзительного ветра и ледяного осеннего дождя. Мне её отдал Август, отправляя в больницу к своему знакомому хирургу. Откровенно говоря, эта куртка уже и от простого сквозняка с трудом спасает.
Морщась от утренней сырости, я ещё раз взглянул на корабль, исчезающий вдали, и достал из рюкзака карту, начерченную Августом.
Как только мы вызвали «скорую» и издалека убедились, что Нарциссу забрали и оказали ей помощь, вместе с командой отправились на кладбище, где провели около двух часов, постоянно оглядываясь и надеясь, что нас никто не преследует. К счастью, хоть что-то прошло гладко. Хотя если знать причину нашего похода в это жуткое местечко… Нет, я ничего не имел против, клянусь, но это уже второй мой поход на кладбище за последние двое суток!
Корабль направился в другой город, а капитан договорился с хирургом насчёт моей операции, заплатив ему круглую сумму. Команда ждала от меня вестей, сказала, что примет в команду любым и поможет обосноваться в случае чего. Август добавил, что я всегда могу рассчитывать на их помощь. Я ответил тем же.
Хель заменила мне семью. Может, я принял предложение Августа много лет назад не только из-за того, что мечтал о путешествиях и не имел возможности реализоваться в другой области? Может, я ещё и нуждался в семье?
Всех нас всегда преследовало первобытное чувство. Страх.
Он появляется и время от времени исчезает, но всегда остаётся рядом, дышит за спиной холодным туманом. Я люблю всё романтизировать и делать невесомым, словно тяжесть в воздухе перед дождём. Меня потому и звали Орфеем – покровителем романтики, лёгкой наивности и осторожности, смешанной с безрассудством.
О страхе мы никогда не говорили друг с другом. Запрета не было, но эта тема только заставляла нас чувствовать себя уязвимее. Мы сами построили свою жизнь, решили стать частью группировки и зарабатывать на жизнь таким способом. Каждого к этому выбору подтолкнуло что-то своё. Безысходность, жажда денег, приключений, желание рисковать и каждую минуту наслаждаться адреналином, словно живя только им.
Но что направляло Августа? Этого не знает никто.
Мы не знаем почти ничего о его семье или прежней жизни, не всегда можем понять, что творится у капитана на уме. Но кое-что я выяснил.
Из рассказов коллег знаю, когда именно Август вернулся на корабль после тюрьмы. Но я также знаю, в какой день он сбежал. Об этом говорили многие, новость не проскочила и мимо меня, на тот момент гвардейца и стража порядка.
Между двумя этими датами прошло больше трёх месяцев. Где он был всё это время? Где скрывался от гвардии, рыскающей повсюду? Куда направился, сбежав из тюрьмы средь белого дня?
Он никому не говорил об этом, но никто и не спрашивал. Я же просто не имел права задавать такие вопросы после всего, что Август для меня сделал, это было бы верхом неблагодарности. Так что я решил успокоиться и не придавать этому значения. У каждого из нас когда-то была своя жизнь, о которой остальным известно совсем немного. Тем более, что если всё получится, команда останется для меня в прошлом.
– Доброе утро, – я сдавленно улыбнулся, открыв дверь частной клиники на одной из улиц на краю города. – Алексей Романов. Ампутация ноги и пластическая операция, – девушка за столом поздоровалась, кивнула и поискала мою фамилию в своих записях.
– Проходите в тринадцатый кабинет, пожалуйста. Доктор вас ожидает, – она приветливо улыбнулась и показала мне в конец коридора. Я старался выглядеть как можно спокойнее, хотя, скажу честно, получалось не очень. Меня бросило в дрожь, когда на двери кабинета я увидел табличку «13», и ощутимо затрясло от характерного запаха лекарств.
На следующий день, когда получили результаты всех анализов, доктора начали подготовку, а я лежал на операционном столе с закрытыми глазами, боясь даже пошевелиться. Страх овладел мной, заставил остальные эмоции притупиться вместе с голосом разума. Что будет со мной, когда я выйду из клиники совершенно другим человеком?
Сможет ли кто-то принять меня без правой ноги и с другим лицом?
Я в своём печальном детстве любил целый мир, но этого никто не понял. Пришлось выучить понятие ненависти. Лучшие и чистейшие чувства я прятал в глубине сердца, боясь, что и их не поймут. Говорил правду – мне не верили, тогда я и начал лгать. Я видел, как другие становятся счастливыми, не зная ничего о жизни, легко пользуясь тем, чего я безуспешно пытался добиться. Во мне родилась, выросла и стала родной тоска. Не отчаяние, которое лечится врачами, а бессилие. Страшная, пустая и холодная тоска, спрятанная за милой улыбкой и тёплой вежливостью.
Я умел прощать, доверять и уступать – это давалось мне гораздо лучше, чем спорить и доказывать своё. Но детство закончилось слишком быстро и неожиданно. Отец с мачехой от меня отказались, понимая, что я не оправдаю их ожиданий, и всё же из дома я бежал по своей воле, устав от постоянных упрёков и криков. Тогда у меня и появилась новая семья – Хель. Я многому у неё научился.
Не нужно слишком часто прощать людей. Не нужно слишком часто уступать им и наивно доверять. Даже если очень любишь. Даже если придётся переступить через себя.
Наверное, из-за этого может показаться, что я – какой-то бездушный человек, но это не так. Нет. Я терпеть не могу людей, которые слишком категорично относятся к окружающим. У которых есть принципы, через которые они не переступят ни при каких обстоятельствах. Нужно уметь прощать, уступать, быть готовым к компромиссам, но во всём знать меру. Научиться размышлять и анализировать. В конце концов, думать о последствиях!
Через несколько дней я вернусь домой и пойму, был ли прав, когда покинул фрегат и команду. А сейчас анестезия берёт своё.
– Считайте от десяти до одного. Медленно, – я, прислушиваясь к звукам вокруг себя, хриплым голосом начинаю обратный отсчёт: «Десять. Девять. Восемь. Семь. Шес…»
Август
Раньше я не понимал, сколько теряю, отрекаясь от родного города, где родился и вырос.
Он слишком сильно отличался от оживлённых мегаполисов, которые я видел постоянно. Родной был тихим и зелёным, дарящим ощущение тепла. Он просыпался на рассвете и застенчиво улыбался жителям, приветствовал путников и освещал солнцем юных девушек. Он засыпал ночью и выпускал в это время лишь редких людей.
Я начинаю говорить совсем как Орфей… Меня это напрягает, но почему-то здесь, в городе, где мне известна каждая улица, каждое дерево и сломанный забор, хочется говорить именно так.
– Аполлон, не забудь про Нарциссу. Я уже позвонил знакомому из города, он сообщит ей обо всём, как только она выйдет из больницы. Заберите её. Сегодня вас будет ждать клиент, я всё записал. Задание не сложное, надеюсь, справитесь без меня. Раз в три дня буду звонить, так что будьте готовы после полуночи, – я лихорадочно размышлял и вспоминал, что ещё хотел сказать. Парень в ответ только с улыбкой кивал. Конечно… Он прекрасно понимал, что будь на корабле кто-то другой, более достойный, Аполлон остался бы в стороне. – Не забывайте ничего, Аполлон. Я на вас рассчитываю. Вернусь, как смогу, – кивнул и попрощался с остальными, спускаясь с корабля в лодку, на которой собирался доплыть до берега.
Я должен был быть в городе только через три дня, как сказал Питер, но важных заказов пока не было, а отправляться куда-то далеко смысла не было. Что ещё важнее – я плохо себя чувствовал и желал как можно скорее увидеть брата.
– Нет, Август, когда-нибудь я всё-таки сломаю тебе нос, что бы там ни говорила мама, – я узнал рассерженный тон Питера из-за двери и ясно улыбнулся. Вошёл в дом, словно хозяин, сел за кухонный стол, не переставая улыбаться. Брат меня смешил одним своим видом. Он был весь в электродах, а из кармана торчал портативный регистратор, но чего стоило выражение лица!
– Смотри, не лопни, – бросил он, со звоном поставив на стол передо мной чашку с горячим чаем. – Может, для тебя это было тайной, но неделя – это семь дней. Семь, Август. Не четыре.
– Какой у меня гостеприимный брат, – рассмеялся я. – Просто чудо.
– Да. А ещё мудрый, обаятельный, добрый и с прекрасным чувством юмора. А главное – скромный, – он тоже не сдержал улыбки и уже расслабленно опустился на стул напротив меня, закашлявшись. – Так почему тебя принесло так рано? Раньше не замечал такого рвения к семье, – я пожал плечами и нахмурился.
– Ты чем-то занят?
– Нет, что ты! Я целыми днями только и делаю, что сижу у окна и жду твоего появления.
– Не знаешь, я всё ещё в розыске? – спросил я шёпотом, словно здесь кто-то мог нас услышать.
– Знал, что спросишь, специально проверил. Никакой информации об Августе Райане. Вообще, – Питер удивлённо посмотрел на меня.
– Правда? Это великолепно! – я победно улыбнулся. – Значит, никто не будет нам мешать, – брат закатил глаза.
– Знаешь, это странно. Ты ведь говорил, что недавно сбежал из тюрьмы? – мне показалось, что Питер очень взволнован.
– Наверное, им надоело пугать народ, – я развёл руками и улыбнулся. – В любом случае, я уже к такому привык.
– Зато я – нет! – возмутился Питер. – Не хочу быть сообщником… а чего, кстати? Что ты собираешься делать?
– Мы, – я выделил первое слово и поймал гневный взгляд брата, – собираемся найти друзей моего отца.
– Зачем?
– Я думаю, у них есть что-то… насчёт меня. Может, какие-то указания, – ответил я. Честно говоря, я ещё и хотел расспросить, как отец пришёл к мысли стать контрабандистом и почему так настаивал на том, чтобы я продолжил его путь. Только говорить об этом Питеру не хотелось.
– Послушай… – у брата был такой тон, будто он и без моих пояснений всё правильно понял. – Ты сомневаешься в правильности своего выбора. Допустим, что я понимаю причину, хотя это вообще не так. Десять лет всё было нормально, а сейчас что-то в голове щёлкнуло, – я собирался возразить, но брат поднял руку, продолжая говорить. – Допустим, что я тебя понимаю, – повторил он. – Но если тебе кажется, что это неправильно, не проще ли просто оставить это дело? Не заниматься поисками неизвестных людей, а просто положиться на себя. Поверь мне, это гораздо разумнее.
Я вскочил со стула, расплескав по столу чай и не находя себе места. Ещё несколько минут молча бродил из угла в угол под усталый и снисходительный взгляд брата.
– Я не могу так, – сказал в итоге, остановившись и посмотрев ему в глаза, надеясь на мудрый ответ. – Идиотское решение, знаю, но я…
– То, что ты идиот – не оправдание, а проблема. Держи себя в руках сам, иначе придётся мне, – сказал он, указав мне на стул. Я послушался и, успокоив внутреннюю тревогу, опустился напротив брата. – Почему у меня такое чувство, будто ты хочешь сказать что-то, что я не хочу услышать? – прищурился Питер.
– Опыт? – усмехнулся я. – Просто… целых десять лет, представляешь? Я столько времени отдал этому делу. И пойми, Питер, я не считаю, что поступил неправильно. Я… был счастлив, просто сейчас наступили не самые лучшие времена. Я хочу понять, что помогло отцу не сдаться. Чем он… вдохновлялся, когда было тяжело. Может, это получится у меня.
– Хочешь сказать, ты не собираешься уходить из группировки?
– Именно, – я улыбнулся в ответ на хмурый взгляд Питера. – Так ты поможешь?
– В нашей истории ты главный злодей. А я добренький парень с опасным недугом, которому суждено прожить свою жизнь во благо общества, – я поднял брови и удивлённо посмотрел на брата. Он, вопреки моим опасениям, просто рассмеялся. – Побегать не получится, так хоть в чём-то интересном поучаствовать есть шанс. Я с тобой, братишка.
