alex lynx
Navium Tirocinium
– И что же вы теперь собираетесь делать?
– Мои планы неизменны: завтра я, как давно уже решил, отплываю в Китай, – твёрдо сказал юноша и с горечью в голосе добавил: – И право слово, у меня нет ни малейшего желания возвращаться обратно. Но прежде всего мне приличествует поблагодарить вас от всего сердца за неоценимую помощь в подготовке моего спасения. Если бы не вы, моё тело уже стало бы кормом для червей.
– Нет, что вы, Мастер Лангдэйл, – возразила девушка. – Вы обязаны своим избавлением прежде всего отцу Лазариусу и славному Эндри.
– Ваша скромность похвальна, мистрис Алиса… Но я допустил ошибку и спешу исправиться, ибо в свою очередь мне долженствует принести вам свои поздравления с удачной помолвкой, – с горькой иронией произнёс юноша и церемонно поклонился, пряча промелькнувшую на лице чёрную тучу. – Надеюсь, вы будете счастливы в союзе с этим человеком.
При этих словах девушка, скрывавшая дотоле своё смущение и горе под маской холодной вежливости, вдруг потеряла над собой власть и, не в силах вынести горьких и язвительных слов Ронана, отвернулась от него, подняла руки к лицу и, судя по содрогавшимся плечам, беззвучно зарыдала.
– О, простите, милая Алиса, – растерянно сказал Ронан, – если я оказался настолько глуп и неотёсан, что чем-то обидел вас. Я готов сделать всё на свете, чтобы загладить мою вину. Но объясните, ради бога, чем вы расстроены.
– Глупый и жестокий! – вдруг выкрикнула девушка, поворачивая искажённое горем лицо. – Неужели ты не понимаешь, что к этому мерзкому холую я питаю лишь ненависть и отвращение? Разве твоё сердце столь чёрство, что не подсказывает тебе, как горько и обидно мне выслушивать подобные поздравления из уст человека, которого я… – Алиса на миг замялась, – которому, как я полагала, я была не безразлична?
При этих отчаянных словах пелена обиды и недоверия упала с глаз юноши. Как мог он усомниться в её чувствах! Как будто ими самими возведённая между собой стена вдруг рухнула. Никогда ещё Алиса так открыто не говорила о своих чувствах и о надежде на их взаимность.
– Алиса, дорогая, вероятно глупая ревность затуманила мой рассудок. Но посуди сама, что мог я подумать, когда, вернувшись в Саутворк, узнал о твоей помолвке с этим негодяем? – Ронан встал на колени, схватил руку девушки и прислонил к своим губам, считая себя ужасно виноватым и недостойным чего-то большего, а также сдерживаемый правилами приличия.
– Так жестокосердно распорядился мой батюшка, – грустно молвила девушка. – Я противилась этому всеми возможными способами, но, похоже, лишь навредила себе и ускорила эту злосчастную помолвку. Надо признаться, что утром у меня было огромное желание убежать из дома и с Моста броситься в Темзу, только бы не достаться этому мерзавцу. Даже страх совершить ужасный грех и вместе с телом погубить и душу не останавливал меня. И лишь мысли об одном человеке, которой тебе знаком лучше всех, уберегли меня от столь отчаянного шага.
– О горе мне! – в отчаянии вскричал Ронан. – Я мог убить этого человека сегодня на церковном кладбище, и никто не узнал бы про это, а мог бы и завтра – в честном поединке, и избавить тебя от его домогательства. Но я … я отказался от всего этого, потому что … – юноша конфузливо замолк, чувствуя себя предателем.
– Я знаю, Ронан, – печально произнесла девушка и положила другую руку ему на голову, ласково теребя вихри тёмных волос. – Ты слишком благороден чтобы убить безоружного, и тебя тянет в далёкие моря, открывать новые земли. И что для тебя судьба скромной девушки из Саутворка?
– Не говори так, дорогая моя Алиса! – взмолился Ронан. – Был бы у меня ещё хотя бы один единственный день, и у этого негодяя осталось бы два пути: либо умереть в честной схватке, либо отказаться от помолвки. В любом случае ты была бы вновь свободна, а я попытался бы во время путешествия умилостивить твоего строгого батюшку и попросить твоей руки, в чём у меня был бы хороший союзник в лице сэра Хью.
– Но у тебя нет этого дня, – отрешённо произнесла Алиса. – Это я во всё виновата, что так неумело попыталась вывести Бернарда на чистую воду. Ты уплывёшь, а этот мерзкий человек останется здесь, в этом доме. И каждый божий день мне придётся выслушивать его лукавые речи.
Девушка горестно вздохнула. Она и сама не осознавала, зачем говорила эти слова. Но вместе с ними в душу Ронана словно змея закрался искусительный помысел: отказаться от плавания и остаться в Лондоне, заставить подлого Бернарда отречься от помолвки и охранять Алису, покуда не вернётся из путешествия её отец, а потом попросить у Габриеля Уилаби руки его дочери. Не может быть, чтобы командор и Ричард Ченслер тотчас не нашли для плавания другой, более достойной ему замены – в Редклифе по берегу слоняются десятки, а то и сотни наторелых моряков, желающих устроиться на какое-нибудь судно. Ну и что, если ему не придётся открывать новые земли и исследовать далёкие моря? Зато у него будет возможность почти ежедневно видеться с Алисой, слушать её весёлый голосок, любоваться её неотразимой красотой и вместе с ней строить планы на будущее. Он пойдёт к доктору Ди и примет любезное предложение этого великого учёного стать его помощником. А главное, он будет рядом с Алисой, с которой сможет видеться каждый божий день.
Такие мысли или им подобные сладким ядом разливались в сознании молодого человека, подтачивая его прежнюю решимость. Былые планы и мечты оказались в тени пылкой юношеской страсти, и уже не казались ему столь притягательными и окрыляющими как ранее. Но кто осмелится осуждать пылкого юношу? Разве что какой-нибудь бесчувственный стоик, который под спудом лет, невзгод и мнимого аскетизма зачерствел в своих эмоциях и не в состоянии понять волнений молодой души?
– Мистрис Алиса, – начал Ронан, безотчётно пытаясь за возвышенностью речи скрыть свою растерянность и нерешительность и переложить ответственность за принятие решения на хрупкие девичьи плечи, – одно только ваше слово и до конца завтрашнего дня вас не будет ничего связывать с ненавистным нам обоим клерком!
Мастер Бернард даже не подозревал, как близок в этот миг он был к бесславной смерти или же позору и унижению. Долгие минуты Алиса молчала, борясь с противоречивыми чувствами.
– Я помню, Ронан как ты мечтал об этом путешествии, – наконец произнесла девушка, и в голосе её звучала печальная нежность. – Ты готовился к нему, учился наукам вместе с капитанами у доктора Ди, грезил морем и новыми землями. Неужели ты думаешь, что у меня хватит духу лишить тебя этой мечты? Нет, я не стану на пути твоих великих планов и не буду препятствовать твоим намерениям. Но я каждый день буду вспоминать о тебе с лаской и нежностью, которыми переполнено моё сердце. Я буду неустанно молить Господа о твоём благополучном возвращении. Я буду терпеливо выносить присутствие в доме ненавистного Бернарда и при каждом случае выказывать ему моё презрение и отвращение.
Не в силах более совладать со своими эмоциями, Ронан поднялся с колен и с трепетом посмотрел на девушку. Алиса пришла в замешательство от его благодарного и одновременно такого пламенного взора и в смущении потупила глаза, но через миг вновь подняла их и ответила юноше таким же страстным взглядом. Они оба не успели опомниться, как нежный поцелуй и пламенные объятия скрепили взаимную немую клятву.
– Ах, что я сделала? – опомнившись, в страхе сказала Алиса. – Я пошла наперекор воле моего батюшки! Если узнают, что я нарушила помолвку с Бернардом, я буду обесчещена, а дом моего отца посрамлён.
– Ты поступила по велению сердца, любимая моя, – ответил Ронан. – Никто не узнает о нашем тайном обете. А когда я вернусь из плавания, я добьюсь, чтобы эта злосчастная помолвка была расторгнута самим же Бернардом … или ему придётся умереть.
Не успел ещё Ронан закончить фразу, как раздался негромкий стук и в дверной просвет протиснулась плутовская мордочка Эндри.
– К кому это ваша милость так добры, что желаете смерти? – беспардонно поинтересовался паренёк.
– Ты что же, негодник, подслушивал! – прикрикнул Ронан в надежде грозным тоном скрыть своё смущение.
– Да он просто несносный мальчишка ваш слуга, Мастер Лангдэйл, – с той же целью сердито сказала Алиса.
– Ей-ей, как можно, сэр и мистрис, – с хитринкой в лице ответил Эндри. – Да говоря по правде, ваша милость, пусть лучше ушки на макушке будут у меня, чем у хозяина этого большущего дома. Между прочим, это он послал меня с просьбой … нет, я бы сказал, с приказом укоротить тут ваши поздравленьица и указанием своей дочке немедля выйти к жениху и гостям. Мастер Габриель Уилаби сказал, что это просто ни в какие ворота не лезет. Мне, правда, невдомёк, что он имел в виду: то ли огромный, заставленный яствами и серебряной посудой стол, то ли свои раздутые от гнева и недовольства щёки.
Ронан переглянулся с девушкой: и в самом деле, они так неприлично долго находились вместе, что это выходило за рамки благопристойности.
– Эффи, – громко позвала девушка, – выйди и приведи меня в порядок. Мне сию же минуту надо идти вниз.
Дверь в спальню мгновенно отворилась, как будто Эффи стояла прямо за ней.
– Иду, госпожа, иду. А то ваш батюшка дюже серчать станет. Ведь и в самом деле, ни в какие ворота не лезет так долго рассыпаться-то в поздравлениях друг дружке.
– Как! Ты разве слышала наш разговор? – удивилась Алиса. – А я всегда полагала, что у тебя слух неважный.
– Все говорят, что неважный, да я и сама так думаю, – согласилась старая горничная. – А слышала или не слышала – какая уж тут разница? И так догадаться нетрудно.
Пока горничная за ширмой прихорашивала свою молодую госпожу, припудривая ей личико и поправляя складки платья, Ронан вдруг громко сказал:
– Эндри, мне пришло на ум, чем тебя занять в моё отсутствие. С позволения мистрис Алисы я хотел бы, чтобы ты продолжал выполнять свои обязанности пажа – но уже при хозяйке этого дома, и был бы также верен и предан ей, как если бы ты служил мне самому. Мне думается, такое поручение будет тебе более по вкусу, нежели дожидаться в Рисли-Холл моего возвращения из плавания.
– Тем паче, что хозяин Рисли подыскал себе нового служку – трусливого Тома, у которого душа в пятки уходит уже при виде небольшой рощицы, – ответил Эндри, не скрывая насмешки.
– Я уверена, что у нас с Эндри будут прекрасные отношения, – в свою очередь сказала из-за перегородки Алиса. – Мы ведь так много пережили вместе. Вы не поверите, Мастер Лангдэйл, но мне он стал как младший брат.
Ронан понял, что находиться здесь дальше уже совсем неприлично и пора бы вернуться в залу к гостям и хозяину, и он с огромным нежеланием покинул покои Алисы. По дороге в гостиную Эндри сообщил своему господину, что они с Дженкином уложили отца Лазариуса на его, мастера Ронана кровать и сделали всё возможное, чтобы выходить святого отца, но, несмотря на всю заботу, старец хрипит и всё ещё не в состоянии говорить, однако смог написать на бумаге, чтобы мастер Ронан не отправлялся в путь, не повидав его.
Войдя в гостиную, посреди которой был накрыт большой стол, за которым все уже заняли свои места, юноша извинился перед хозяином и гостями за долгое отсутствие, сославшись на желание мистрис Алисы узнать все подробности его последних приключений. Однако от Ронана не укрылась тень угрюмого недоверия в глазах Габриеля Уилаби, и юноша просто спиной чувствовал на себе злой и трусливый взгляд Бернарда.
Габриель Уилаби, как и подобает хозяину дома, занимал место во главе стола, будто на троне, восседая на массивном стуле с высокой, обитой мягкой тканью спинкой и резными подлокотниками. По правую руку от него сидел Мастер Бернард, смущённый тем, что место мистрис Алисы рядом с ним до сих пор пустовало. Ронана негоциант распорядился посадить с левой стороны стола, прямо напротив тех мест, где рядом с Мастером Бернардом должна была сидеть дочь негоцианта: вероятно, это было сделано нарочно для того, дабы дать понять Мастеру Лангдэйлу, что воля отца в этом доме законна и нерушима, а также чтобы он, Габриель Уилаби мог бы понаблюдать за молодым шотландцем и своей дочерью, дабы убедиться или развеяться в своих подозрениях, вызванных у него опрометчивыми словами Эффи.
Едва юноша уселся на своё место, он тут же вперил взгляд в Мастера Бернарда, как будто желал им испепелить своего соперника. Однако клерк умышленно отвернулся и о чём-то говорил своему патрону и будущему тестю.
Вскоре в гостиную вошла мистрис Алиса. Её вид не мог не вызвать восхищения у присутствующих. Все сразу же обратили внимание на её сияющие глаза и кроткую, нежную улыбку, что так разнилось с её холодным и безучастным видом в церкви. Такое её преображение не могло не вызвать большого числа комплиментов и любезностей со стороны изумлённых гостей. Взгляд почтенного негоцианта тоже смягчился, и он глядел на свою дочь с любовью и лаской, полагая, что краткий отдых умиротворил её душу, и девица начинает уже смиряться со свершившейся помолвкой. Наверное, лишь сам жених не разделял всеобщего восхищения. Мастер Бернард смотрел на свою невесту недоумённо и настороженно, бросая взгляд то на неё, то переводя его на шотландца, то снова на мистрис Алису, при этом хмурясь всё сильней и сильней.
Не стоит, наверное, подробно описывать сам ужин, ибо кушанья были превосходны, а вина восхитительны, как и подобает подобному торжеству в доме одного из богатейших лондонских купцов. Серебряные кубки чаще поднимались за пригожесть и обворожительность невесты, раз или два – и то, с подачки отца Алисы – за деловитые качества и успехи в коммерции её жениха, и пару раз – за удачный исход плавания почтенного Габриеля Уилаби и Мастера Лангдэйла. Ронан и Алиса, чувствуя на себе пристальное внимание её отца, не смели даже обменяться ни единым взглядом; и лишь когда провозглашался тост за невесту и всё взоры обращались на восхитительную девушку, Ронан присоединялся к всеобщему восторгу и мог вовсю полюбоваться её очарованием.
Было ещё достаточно светло, когда в дом зашёл человек в куртке лодочника, и сказал Габриелю Уилаби, что коли тот желает попасть нынче в Редклиф, то сейчас самое время отправляться, покудова не совсем темно и прилив не начался. Почтенный купец распрощался со своими друзьями, расцеловал Алису, с надеждой поглядел на Мастера Бернарда и в сопровождении лодочника, тащившего дорожный сундук, и Дженкина Гудинафа, взявшегося проводить кузена своего хозяина до корабля, покинул свой дом.
Стол ещё украшали бутылки и графины, чаши и блюда полны были еды и закусок, а потому гости не спешили расходиться. Разговор стал более непринуждённым и весёлым, видимо, по причине отъезда хозяина дома и уже поглощённого количества вина. В центре всеобщего внимания снова оказалась мистрис Алиса, как единственная представительница прекрасного пола на этом пиршестве, если не принимать во внимание двух совсем молоденьких прислужниц да старую Эффи, которая то прислуживала своей госпоже, то скромно приседала за дальним краем стола.
Девушка отвечала всем с уважением и должным почтением, как самое молодое и беззащитное существо в этой мужской компании, но в то же время в словах её звучала твёрдость и уверенность хозяйки дома. Алиса сыграла пару пьес на вёрджинел, но мелодии были не совсем весёлыми, как, впрочем, и сама мистрис Алиса, чьё радужное настроение в начале вечера уступило теперь место тому состоянию, которое принято называть светлой грустью. Гости резонно сочли это за усталость и тоску от расставания с отцом. Однако Ронан понимал тайный смысл её настроения совсем иначе.
Чтобы помочь девушке и отвлечь от неё внимание, он завёл разговор о предстоящем плавании и говорил настолько пылко и интересно, что вполне справился со своей задачей, в то время как мистрис Алиса могла немного отдохнуть в сторонке. Своей увлечённостью юноша, казалось, настолько заразил присутствующих, что в гостиной только и говорили теперь что о морских плаваниях и кораблях, новых открытиях и географии, Старом и Новом Свете, волшебной Индии и призрачных для англичан Пряных островах.
Что до Мастера Бернарда, то в какой-то момент (дело уже было за полночь) один из купцов, изрядно уже захмелевший, пожелал освежить горло и не нашёл ничего лучше, как по ошибке, вместо помолвленных, предложить тост за новобрачных; все гости, разумеется, смутились и поискали глазами помолвленных, любопытствуя, как те воспримут такую оплошность гостя, но к своему удивлению Мастера Бернарда в комнате не обнаружили. Клерк, на самом деле, после отбытия своего патрона почувствовал себя совершенно потерянным и забытым. За весь вечер невеста не обмолвилась с ним ни словом, несмотря на все его многократные попытки заговорить с ней. Кто-то из купцов, быть может, и завязал бы с ним беседу о торговых делах, но когда Мастер Лангдэйл принялся говорить о плавании, про бедного жениха и впрямь забыли. Недовольный и обиженный Мастер Бернард, к тому же до сих пор опасавшийся ретивого шотландца, предпочёл незаметно выскользнуть из гостиной и отправиться к себе домой, от злости и досады кусая по дороге губы.
Была уже поздняя ночь или, правильнее сказать, раннее утро, когда пиршество завершилось. Лишь один достопочтенный пастырь отправился к себе домой, поскольку жил неподалёку и был почти трезв; остальных же гостей уложили отдыхать по разным комнатам этого большого купеческого дома. Ронан направился в свою комнату и застал там спящего старца и прикорнувшего на лавке около него Эндри, который, услышав шаги, тут же проснулся, продрал глаза и принялся ворошить угли в камине. Юноша поинтересовался у паренька о самочувствии святого отца, однако в ответ услышал голос самого Лазариуса:
– Слава всевышнему! – с этими словами старец сел в кровати, а мальчишка заботливо подложил подушки ему под спину. – Эндри уже пояснил мне, каким образом я потерял чувства в пеньковой петле и вновь обрёл их в этой уютной комнате. Видно, на то была воля Божья.
Страшные багровые полосы и ссадины на шее у старика, тихий звук его хриплого, затруднённого голоса свидетельствовали о недавно перенесённых им муках. Ронан присел на кровати и принялся в самых тёплых словах выражать благодарность своему учителю.
– Нет, сын мой, – возразил старец. – Благодари, прежде всего, Господа Бога нашего, ибо это он избрал меня, сего отрока и некую девицу орудиями спасения тебя от злейшего врага.
Юноша кивнул Эндри, и тот послушно выскользнул из комнаты.
– Мне известно наверняка, что встречу в таверне и отравление благородного Толбота подстроил злобный Фергал, – задумчиво произнёс юноша. – И в этом также замешан жених мистрис Алисы, гнусный Бернард.
– Так он уже её жених, – сдвинув брови, молвил старец. – Надеюсь, твоя страсть к этой девице и ревность не толкнули тебя на необдуманные поступки? Иногда и люди много старше тебя теряют рассудок, прельстившись женскими чарами.
– Что вы, святой отец, – ответил Ронан, слегка покраснев и немного лукавя. – Как я могу переступить границы благопристойности! И уж тем более я не намерен вновь лишаться свободы, столь легко потерянной и так дорого приобретённой, чтобы по подлому умертвить соперника и вновь оказаться вне закона. Сегодня я покидаю Англию на великолепном корабле, оставляя позади все беды и несчастья.
– Хотел бы я, чтобы так оно и было, сын мой, – серьёзно молвил старец. – Но что-то подсказывает мне, что тебе ещё предстоит хлебнуть лиха.
– Ну, конечно, святой отец, у меня нет никаких сомнений насчёт предстоящих тягот морского путешествия, – согласился Ронан. – Я знаю, на что иду, и смело гляжу вперёд.
– Не о том веду я речь, не о том, – продолжил Лазариус, – а о людской злобе и коварстве. Раньше у тебя был один кровный враг, а ныне уже двое.
– Вы, верно, имеете в виду коварного Фергала и этого трусливого счетовода? – предположил юноша. – Так, когда я вернусь из плавания – клянусь честью! – я разберусь с ними обоими: хоть вдвоём, хоть поодиночке.
– А поднимется ли рука твоя на брата твоего? – сурово вопросил старец, испытующе исподлобья глядя на юношу.
– Брата? – немало удивился Ронан. – У меня нет ни братьев, святой отец, ни сестёр, и вам это прекрасно известно.
– Моя память ещё не настолько плоха, чтобы я забыл твои рассказы о своей семье. О, блажено было то время, проведённое нами вместе под монастырскими сводами! Но, воистину, ныне мне известно и большее. И я не смею сокрыть правду от тебя, как бы горька для тебя и жестока она ни оказалась, ибо скрывать правду ничем не лучше чем говорить ложь, – молвил Лазариус, и всегда серьёзное лицо его стало ещё серьёзней. – Так, внимай же, сын мой: Фергал, лукавый и жестокий Фергал, это исчадие ада, он – сын твоей матери!
Ронан ужасно побледнел и недоверчиво поглядел на своего старого наставника, не в силах осознать смысл сказанного – так безумна и чудовищна была эта мысль.
– Нет, этого не может быть, святой отец, – с мягкой улыбкой произнёс юноша, подумавший про себя, что жестокие лишения и страшные испытания повредили рассудок его старого наставника. – Моя матушка была самой благочестивой леди и самой верной женой на свете. Насколько мне ведомо, у моих родителей до меня родился мальчик, мой старший братик, но – увы! – он прожил совсем немного. Чтобы Фергал, этот подлый убийца и интриган, был моим братом! Нет, мой разум отказывается в это верить.
– Увы, сын мой, это так, – с суровой настойчивостью продолжил Лазариус. – Я разумею сколь тяжко тебе в это поверить. А судя по твоему смущённому лику, ты, верно, полагаешь, что старик тронулся рассудком? Но нет! Моя голова так же ясна, как и в те времена, когда я был в твоих годах. Так, послушай же, как я пришёл к такому страшному выводу. Мне пришлось провести много дней в обществе славного Эндри, чьим заботам я во многом и обязан своим выздоровлением. Этот разговорчивый мальчик поведал мне одну страшную историю, которую в вашем селении рассказывают под покровом ночи и вдали от чужих ушей. За несколько лет до твоего рождения горские разбойники похитили леди Кентигерну, и прошло несколько дней, прежде чем за выкуп они вернули её лорду Бакьюхейду. А вскоре молодая жена оставила замок, чтобы якобы навестить своего родителя и родственников, и вернулась лишь через несколько месяцев… Тем временем молодой лорд с отрядом ратников разыскал нечестивцев, и страшная голова их главаря с рыжей шевелюрой долго высилась над вратами вашего родового замка. Я вспомнил странный облик Фергала, в лице которого, несмотря на всю вашу непохожесть, всё же можно отыскать некое сходство. Мне пришла на память его скрытая, необъяснимая ненависть к тебе. Я сопоставил возраст, время и мне всё открылось… Подлый разбойник надругался над леди Кентигерной, и чтобы сие бесчестие не вышло на свет божий, молодой лорд отвёз свою супругу в Горную страну, где она и разрешилась от позорного бремени. Ребёнка отдали на воспитание старой сивилле, промышлявшей знахарством, которая и передала ему часть своего умения. А как он очутился в монастыре, ты уже знаешь.
– Но в чём причина его ненависти ко мне? – спросил ошеломлённый Ронан, для которого услышанное поистине стало настоящим потрясением. – Зачем он хочет погубить меня?
– Хоть мне и трудно проникнуть в тайны души человеческой, но мне думается, что каким-то образом он узнал секрет своего происхождения, и, злобный и дикий по своей природе, проникся страшной завистью к тебе, дворянину и законному наследнику титула и владений. Одно это могло бы объяснить его беспричинную к тебе злобу. Каковы же прочие его побуждения известно лишь тому, кто вселил в него все эти злые чувства и чёрные намерения – ангелу тьмы.
– Что ж, у меня будет предостаточно времени поразмыслить об этом нежданном родственнике, – сказал Ронан, вспомнив о своём совсем уже скором отплытии. – Быть может, за время моего отсутствия и Фергал одумается. Но я непременно разыщу его по возвращении и поговорю с ним открыто, прежде чем решать, как с ним поступить.
– Берегись, сын мой, и не будь самонадеян, – предупредил старец. – Помни, он весьма коварный человек, на которого уже пала кровь Томаса Толбота, и в преследовании тебя он ни перед чем теперь не остановится.
– Ну, на ближайшие месяцы, а то и целый год я от него уж точно отделался, – с тайным облегчением заявил Ронан. – А каковы же ваши планы, святой отец? Ведь Англия отвернулась от истинной веры, и здесь вам не найти приюта. Монастыри давно все закрыты, опустошены и разграблены, а на монахов смотрят как на бездомных собак и подвергают гонениям. Мне думается, вам стоит перебраться на континент, например, в Италию, где незыблема истинная вера и процветают науки.
– Спасаться бегством? Нет, сын мой! – с необычайной твёрдостью, насколько это позволял его слабый и хриплый голос, ответил старый монах. – Мысль о моём воспитаннике, ныне поднявшемся к высотам духовной и государственной власти, не даёт мне покоя. И разве не должен учитель поддержать веру ученика своего и укрепить дух его, когда того искушают золотом и удовольствиями?
– Если я не ошибаюсь, вы имеете в виду архиепископа Сент-Эндриса? – сказал Ронан.
– Да, сын мой, я отправлюсь на север, в Шотландию, – подтвердил Лазариус.
– В Шотландию! – изумился юноша, не скрывая своей тревоги и взволнованности. – Но вспомните, что вы там претерпели прошлой осенью! Вас снова схватят и упрячут в какое-нибудь подземелье, откуда вам уже не удастся выбраться тем чудным образом, что из подвала в Пейсли.
– Может быть и так, сын мой, ибо неисповедимы пути Господни, – смиренно молвил старец. – Но должно мне встретиться с архиепископом, глянуть ему в глаза. Не может того быть, чтобы меня мучили по его повелению. А ежели ослабла его вера, то кто, как ни я может поддержать стойкость его духа!
Ещё некоторое время провёл Ронан с отцом Лазариусом, стойко выслушивая его напутствия и наставления, хотя душой он был уже на корабле. Чувствуя нетерпение юноши, старец прервал свою прощальную речь и благословил юношу по католическому обычаю, осенив его своим нательным крестом и прочитав молитву над его склонённой головой…
Уже начинал заниматься рассвет, и юноше нужно было спешить, чтобы успеть в Редклиф к восходу солнца. А ведь он ещё не успел попрощаться с Алисой! Опасаясь, что мучительная сцена расставания могла чересчур его задержать и, быть может, даже вновь поколебать его решимость отправиться в плавание, Ронан написал девушке краткую записку, в которой сетовал на необходимость немедленного убытия, клялся ей в верности до гроба и просил её помощи в отправке отца Лазариуса в Шотландию.
Затем Ронан разыскал Дженкина, который по-походному дремал в хозяйском кресле за ещё неубранным столом в гостиной. Ординарец живо вскочил и с готовностью отвёл юношу на пристань, где те же лодочники, что отвозили в Редклиф купца Габриеля Уилаби, теперь приняли в свой ялик другого пассажира и вновь отправились по старому маршруту.
Когда первые лучи восходящего солнца заискрились на лёгкой речной зыби, Ронан уже взбирался на борт галеона «Эдвард Бонавентура».
Глава LXXIII
Отплытие
Наш герой так спешил оказаться на борту своего корабля, что прибыв в бухту Редклифа и вскарабкавшись по свисавшему чуть ли не до самой воды трапу, не обратил ни малейшего внимания ни на суету на другом судне флотилии – галеоне «Бона Конфиденция», ни на группу моряков с этого корабля во главе с капитаном Дарфуртом, высадившуюся на пристани и что-то живо обсуждавшую. Юный шотландец, всегда любознательный и дотошный, ныне уже безотчётно подчинился строгому корабельному порядку и дисциплине. Чувствуй он себя более непринуждённым и прикажи лодочникам пристать к пристани, чтобы узнать, в чём там дело, множество жизней, возможно, было бы спасено, и несчастных миновала та страшная участь, которая постигла их в дальнейшем, да и судьба самого Ронана, наверняка, сложилась бы иначе. Но, увы! провидению угодно было допустить эту роковую оплошность и дать свершиться дьявольскому злу…
Ронан доложил о своём прибытии капитану Бэрроу, который выслушав краткий рассказ юноши, взялся при первой возможности повторить его командору и приказал матросу не откладывая приступить к своим обязанностям. В чём заключаются эти обязанности, Ронан узнал у молодого моряка по имени Вилли, которому капитан Бэрроу пару дней назад поручил взять опеку над Роджером Уэлфортом и научить его управляться с такелажем и прочим премудростям морского дела. Несмотря на свою молодость – а был он года на три моложе Ронана, – среди прочих матросов галеона Вилли считался опытным и знающим моряком. Поскольку Ронан был отличным учеником, то поэтому за первый день их знакомства шотландец постиг почти всё устройство корабля, постарался выучить названия многочисленных элементов рангоута и такелажа – хоть это и было занятие, надо сказать, не из лёгких, запомнил основные корабельные команды и приобрёл множество иных ценных познаний, необходимых каждому моряку…
Ронан застал Вилли в трюме позади фок-мачты, где юный моряк привязывал канат к запасному якорю.
– Эй, Уэлфорт или как там тебя ещё, куда ты вчера подевался, чёрт возьми? – спросил Вилли, увидев спускавшегося в трюм Ронана.
– Хотел уладить одно дельце, а пришлось – целых три, – бодро ответил молодой шотландец.
– А всё же, как же тебя теперь изволишь величать? – неожиданно спросил моряк. – Уэлфорт или Лангдэйл, Роджер или Ронан?
Ронан изумлённо уставился на товарища – откуда ему было известно его истинное имя?
– Теперь, впрочем, все равно, – ответил шотландец. – Меня с детства звали Ронан Лангдэйл, но Мастеру Ченслеру имя это чем-то пришлось не по вкусу и он окрестил меня по-другому.
– Верно, то было провиденье Господне, – как бы невзначай заметил Вилли. – Иначе у тебя были бы большие шансы колыхаться давеча на перекладине, словно марселя и брамсели на реях во время полного штиля.
– Бог ты мой! Но откуда тебе так много про меня известно? – ещё больше удивился Ронан.
– Акула в жабрах принесла, – уклончиво ответил Вилли и не преминул вновь озадачить товарища: – Я же не спрашиваю, приятель, с какой стати ты по Редклифу с племянницей нашего командора под ручку ходил… Ну, да ладно, двигайся сюда и гляди, как перлиневый узел вязать, да запоминай хорошенько. Коли хочешь настоящим моряком стать, тебе ещё не меньше двух дюжин узлов толком знать надобно. – Вилли распустил недоделанный узел, и принялся вязать его заново.
– А скажи, дружок, когда мы сегодня отплываем и скоро ли будем в море? – поинтересовался юноша, присаживаясь около запасного якоря. Хотя ему очень хотелось выведать причины такой осведомлённости молодого своего товарища, но пришлось подождать ещё несколько дней, прежде он уразумел, в чём всё дело.