alex lynx
Navium Tirocinium
– Вовсе нет, преподобный отец, – ответил Ронан. – Должен признаться, что вы даже мне чем-то напоминаете наставника моих юных лет, доброго капеллана отца Филиппа, который также увлечён собиранием исторических сведений, манускриптов и артефактов прошедших лет. К тому же мне не может быть безынтересным всё, что связано с сэром Хью Уилаби, у которого я надеюсь найти покровительство, по крайней мере, на ближайшее время. Ведь, насколько мне ведомо, он был избавлен от больших неприятностей благодаря моему отцу, барону Бакьюхейда, и я весьма надеюсь на помощь сэра Хью.
– Очень хорошо, – довольно молвил пастырь. – Пожалуй, это единственный случай из всей его воинской карьеры, про который сэр Хью упомянул мне. Значит вы есть сын того самого благородного шотландского рыцаря, который спас хозяина Рисли-Холл от страшной смерти под топорами варваров! Позвольте же спросить, как ваше имя, молодой человек.
– Ронан Лангдэйл, к вашим услугам. Школяр и изгнанник со своей родины.
– Кстати, позвольте мне также представиться: Доктор Чаптерфилд! Да, да, не удивляйтесь Мастер Лангдэйл, что в сельском священнике вы находите учёного человека, ибо я имел честь обучаться в Оксфорде и удостоился там степени доктор Divinitatis {богословия – (лат.)} Но в то смутное время, когда головы священнослужителей с такой же лёгкостью летели с плахи как и головы пэров и графов, продвижению по церковной иерархии я предпочёл тихую жизнь сельского пастыря… С вашего позволения позволю себе продолжить рассказ про семейство Уилаби. Итак, на чём же я остановился?
– Вы повествовали про гибель Генри Уилаби, – напомнил Ронан.
– Ах, да. Так вот, после горестной вести о гибели мужа леди Анна, будучи от природы слаба здоровьем, занемогла ещё пуще, и через некоторое время Господь призвал её к себе и она тихо угасла, оставив сиротами двух мальчиков и девочку. Когда сэр Хью вернулся с войны, вдова его племянника была ещё жива, но тлеющая в ней искра жизни становилась все слабей и слабей. Хью Уилаби часто бывал в то время в Вуллатоне, иногда со своей супругой леди Джейн, пока она ещё была в состоянии садиться на лошадь – ибо леди Джейн ожидала ребёночка. Особенно хозяин Рисли привязался к старшему из мальчиков, мастеру Томасу, в котором он просто души не чаял. Когда же леди Анны не стало, сэр Хью хотел было взять опекунство над сыном своего погибшего племянника. Однако более могущественные и богатые родственники закрепили опеку над наследником Вуллатона за собой. Это были дядя Томаса по материнской линии герцог Саффолк и его супруга герцогиня, которые и приобрели опекунство над наследником Вуллатона. Эх, бедный отрок… Мне почему-то думается, что Саффолкам важна не столько судьба Томаса, сколько возможность извлечь из этого некие личные выгоды… Двум другим сиротам, Фрэнсису и Маргарет, надо полагать, повезло больше: их опекуном стал давний друг семьи Уилаби – сэр Ноллис, имеющий прекрасные связи при дворе и, что самое главное, стойкий ревнитель протестантской веры. Полагаю, он должным образом устроит судьбу сирот…
– А могу ли я поинтересоваться с вашего позволения, доктор Чаптерфилд, не рассказывал ли сэр Уилаби о своём воинском служении? – спросил Ронан, будучи по молодости лет нетерпелив и желая снова вернуть разговор к хозяину Рисли, потому как, по правде говоря, ему уже начало надоедать слушать про многочисленных представителей этого плодовитого семейства.
– А что же касается боевых лет сэра Хью, то много мне выведать у него не удалось, за исключением разве что нескольких случаев, ибо по каким-то причинам он не любит рассказывать про то время. Знаю только, что участвовал он в войне с Шотландией и по слухам покрыл себя в боях большой славой. Ведь и рыцарское звание он получил за свои ратные подвиги, в отличие от некоторых знатных дворян, кои всю жизнь только тем и занимаются, что при дворе сплетни смакуют и интриги плетут.
– И что же, сэр Хью после возвращения с войны так и проживает в своём имении?
– Ну уж нет, юноша, не такой у него характер, чтобы бездеятельно дома пребывать. Какими-то путями он выведал, что в Лондоне богатые негоцианты собираются снарядить корабли для плавания на Восток по северным водам и что им нужен командор. Вот он и жаждет свои услуги дерзкому предприятию тому предложить, дабы своё имя, и так уже покрытое глорией, ещё более прославить и Англию возвеличить… Подумать только! Через северные моря! Там где лютые холода и, поди, людей-то нет, ибо жить там по моему разумению невозможно… И ныне, значит, сэр Хью почти всё время проводит в Лондоне, изредка лишь в Рисли наведываясь леди Джейн и маленькую Дороти навестить. Эх, оставил их сэр Хью на попечение этого повесы Джорджа. А тому-то до них и дела особого нет, ему бы лишь поохотиться на славу, да весёлую пирушку с друзьями закрутить…
– А кто такой Джордж, осмелюсь спросить?
– О, это сын сэра Хью от первой жены, леди Маргарет, – упокой Господи её душу! – и наследник поместья. Так-то человек он хороший, не злобливый, подчас чересчур добрый даже, но уж больно слабохарактерный и ветреный. Вы себя с ним повыдержаннее держите, молодой человек, и не дайте ему завлечь вас в дьявольские сети увеселительных забав. Душу-то в чистоте хранить надо.
– Кажется, теперь я разумею ваши слова, уважаемый доктор Чаптерфилд, – сказал Ронан, – почему для супруги сэра Хью, леди Джейн нынче не радостный день. Она, должно быть, не желает снова расставаться с мужем подобно Пенелопе, проведшей многие годы в одиночестве, пока Одиссей скитался по свету. Не так ли?
– А как бы вы чувствовали, Мастер Лангдэйл, на месте бедной женщины, супруг которой провёл девять лет на шотландской войне и дома носа не показывал, а ныне вновь собирается покинуть своё родовое гнездовье, чтобы пуститься в ещё более опасное предприятие?
– Ну, мне думается, такова доля большинства жён – доля, с которой им надобно смиряться, – легковесно рассудил Ронан. – Помнится, мой родитель тоже отсутствовал дома почти всё время, проводя его в военных походах. А моя бедная матушка переносила его долгие отлучки со смиренным терпением, а всю свою любовь и нежность отдавала мне, её единственному сыну. Однако она постоянно думала о своём муже, поскольку мальчиком я часто заходил вечером в её опочивальню и заставал матушку коленопреклонённой перед святым распятием, шепчущую молитвы.
– Тем не менее, сэр, – сказал, нахмурившись, священник, – советую вам во время пребывания в Рисли-Холл щадить супружеские чувства хозяйки дома и не усугублять её горестей.
Ронан смутился и даже покраснел, уловив укоризненный тон в словах священника.
– Я вовсе не хотел кого-то обижать, доктор Чаптерфилд, – извиняющимся тоном произнёс юноша. – И прошу вас простить мою неопытность в житейских вопросах. Ибо моя матушка умерла, когда я был совсем ребёнком, и лишённый материнской ласки, в дальнейшем среди моих учителей не было никого, кто рассказывал бы мне об отношениях людей между собой, особенно мужчин и женщин. Я познал искусство драться на всех видах оружия, выучился нескольким языкам и многим наукам. Но, клянусь землёй и небом, я…
– Не божись, – перебил его пастырь, будучи, судя по его речам, страстным адептом реформизма, – и не клянись небом – престолом господа Бога, ни землёй – подножием его. Пусть твоё «да» будет – да! и твоё «нет» будет нет!
– Я хотел лишь сказать, – продолжил Ронан, – что я такой же профан в жизненных делах, как конюх в ювелирном искусстве.
– Определённо так, молодой человек. Мне кажется, несмотря на вашу открытость и приветливость, вам недостаёт такта и почтительных манер. А посему вот вам мой совет: прежде чем в благородном обществе высказывать своё мнение, дважды… нет, трижды! подумайте, как оно будет воспринято, – молвил пастырь, хотя и наставительно, но уже более мягким тоном.
После того, как собеседники обменялись ещё несколькими фразами, они расстались уже хорошими знакомыми, ибо его преподобие был весьма доволен как тем, что его так внимательно и почтительно выслушали, так и тем, что довелось дать ценные наставления неопытному юноше, а Ронан, любопытный и дружелюбный по натуре, не прочь был сойтись поближе с таким всеведущим человеком, каким выказал себя доктор Чаптерфилд, и рад был узнать так много про Хью Уилаби…
– Мне показалось, что вы пустили корни у ограды, ваша милость, и стали одним из деревьев того садика, – сказал Эндри, когда они отошли от церкви и направились по дубовой аллее к особняку.
– Ну-ну, не ропщи, дружок, – ответил Ронан своему слуге. – Ты не можешь себе вообразить, каким словоохотливым оказался преподобный отец. Он поведал мне более, чем сказано во всём Бытие, и я сомневаюсь даже, что мне удалось запомнить все подробности его бесконечно долгого рассказа, как невозможно удержать в памяти всю родословную от Авраама до Моисея. Впрочем, по ходу дела приветливый пастырь одарил меня несколькими добрыми советами, которыми я обязательно не премину воспользоваться.
Вскоре аллея кончилась и взору путников открылся сам особняк.
Глава XXII
Собрание
На время нам придётся оставить молодых шотландцев, благополучно прибывших к своей цели, и перенестись в Лондон, где в этот день проходило одно знаменательное событие, которое, как потом выяснилось, во многом повлияло на судьбу нашего героя…
В большом зале одной из лондонских купеческих гильдий стоял гул голосов и царило радостное оживление. По углам на витых канделябрах весело горели свечи, источая лёгкий аромат. Обитые дубом стены радовали глаз написанными на них красочными эмблемами и гербами с изображением кораблей с развевающимися флагами и надутыми ветром парусами, вздымающихся волн, девизами и изречениями на латыни. Высокий потолок залы был расписан фееричной сценой с Меркурием, убивающим великана Аргуса.
Во главе собрания на небольшом возвышении в массивном кресле, чем-то напоминавшим монарший трон, слегка согнувшись и держа, словно скипетр, перед собой трость с набалдашником слоновой кости, сидел старик в старомодном камзоле из генуэзского вельвета на шнуровке и малиновой шапочке с галунами. На смуглом сухощавом лице, испещрённом глубокими морщинами, удивительно выделялись чёрные, горящие ликующим огнём глаза, а седая борода скрывала игравшую на губах торжественную улыбку. Казалось, он ждёт, пока уляжется шум, чтобы начать речь. Но на самом деле далеко были мысли его в эту минуту…
Имя этому человеку было Себастьян Кабот – по крайней мере, так его звали в этой стране, далёкой от его родины, но давшей ему возможность испытать удачу и воплотить в жизнь свои дерзкие мечты. В этот миг он мысленно возвращался ко всей прожитой жизни. Он вспоминал свои детские годы, проведённые в Венеции, где его отец Джованни состоял в купеческой гильдии, ходил на кораблях и торговал по всему Средиземному морю. Уже в ту пору Себастьяно начал мечтать о морских плаваниях, желая во всём походить на своего смелого и энергичного родителя. Ещё мальчишкой он вместе с братом был увезён в испанскую Валенсию, ибо удача отвернулась от негоцианта Джованни Кабото и, преследуемый кредиторами, он поспешно перебрался на испанский берег, где принялся за строительство домов, мостов и гаваней. Но тяга к далёким плаваниям, к неизведанным землям продолжала бередить душу бывшему венецианскому купцу, и Джованни Кабото, вдохновлённый плаванием Колумба, тоже загорелся желанием пуститься в путешествие через Атлантику. Это устремление привело итальянца в Англию, где он нашёл богатых покровителей в лице осевших там соотечественников и зажиточных английских купцов, а вскоре и самого английского короля Генриха Седьмого, и сумел заразить их своим пламенным энтузиазмом. В мае 1497 года от рождества Христова вместе с отцом-капитаном молодой Себастьяно вышел из порта Бристоля на небольшой караке под названием «Мэтью». По правде говоря, они шли наудачу, хотя среди мореплавателей, учёных-картографов и астрономов той поры бытовало, пусть ещё и не доказанное, предположение о шарообразности земли. А раз так, то плывя на запад можно было рано или поздно приплыть в Китай и Индию, которые лежали, по всей видимости, существенно дальше тех островов, которые были открыты Колумбом.
Кабот вспоминал в этот миг, как вместе с отцом более полувека назад пересёк он Атлантический океан, увидел берега неизвестной суши и ступил на эту таинственную землю, которой они дали название Ньюфаундленд {Newfoundland – Впервые Найденная Земля}. Больше месяца они проплавали вдоль того побережья {северные берега Америки} и назвали ту землю Новой Англией. Капитан Джованни Кабото не привёз английскому монарху богатой добычи, и получил от него за свои труды жалкие десять фунтов стерлингов. Несомненно, если бы он привёз не карты берегов открытых им земель, а восточные пряности и специи, его ждало бы куда более щедрое вознаграждение. Но всё-таки итальянский мореплаватель продолжал пользоваться всеобщим почётом и уважением при английском дворе и оставался в милости у короля. Через год Джованни Кабото снова вышел в море, уже с пятью кораблями, на одном из которых плыл и его сын Себастьяно. Суда были гружены различными товарами для торговли с туземцами и провиантом, которого предусмотрительные купцы взяли с собой вперёд на целый год. Однако в Англию они возвратились лишь через два года. И, увы, далеко не всем из них суждено было вновь ступить на родную землю: некоторых путешественников поглотила безжалостная морская пучина, кто-то из мореплавателей умер от жестоких болезней, другие же пали жертвой кровожадных туземцев. В их числе оказался и отец Себастьяно, венецианец Джованни Кабото, который так и не узнал, существует ли западный морской путь в Индию и Китай.
«Сейчас-то нам ведомо, что в Китай и к Пряным островам можно добраться, идя на запад и обогнув с юга американский континент, – размышлял старый моряк. – Испанцы доказали это весьма убедительно, обойдя нашу землю с запада на восток. Но в ту пору ни у кого не было уверенности, что Земля и в самом деле является шаром. Впрочем, мой отец все равно верил, что в Китай можно добраться, идя с востока на запад. Но, увы, ему так и не суждено было отыскать пролив сквозь эту землю, которую мы назвали Ньюфаундленд и которая, по всему вероятию, есть часть большого материка, называемого ныне Америкой».
Старый человек вспоминал, как через десять лет после гибели отца возмужавшему его сыну Себастьяно Кабото доверили возглавить плавание английского корабля, и мореплаватель вознамерился достичь Китая, который должен был лежать по его расчётам за теми самыми землями, которые открыл его отец. Себастьяно хотел первым найти сквозной проход, пролив или обогнуть ту сушу, дабы дойти до китайских берегов, богатых пряностями и специями. Себастьян Кабот вспоминал радостное ожидание, которое он испытывал, плывя вдоль этого побережья, проведя свой корабль в огромное море и пытаясь найти пролив далее на запад, туда, где по расчётам лежали манящие земли волшебного Китая и Пряные Острова. О, как мечтал он открыть северный проход из Европы в Китай! И как горько он был разочарован, когда осознал, что выход из этого большого моря только один – обратно на восток {сегодня это море называется Гудзонов залив}. Запасы провианта были на исходе, команда роптала и Кабото не оставалось ничего другого как повернуть назад, так и не добившись своей цели.
По возвращении Себастьяна в Англию молодой король Генрих Восьмой назначил его своим картографом и вскоре в этом качестве Кабото оказался в северной Испании, куда английский король направил войска на помощь своему зятю, королю испанскому Фердинанду. Встретившись с Кабото, король Испании предложил Себастьяно стать капитаном своего флота и заняться подготовкой плавания к Ньюфаундленду. Мореплаватель без сожаления покинул английское королевство и перебрался в Испанию, лелея мечту обнаружить, наконец-то, Северный Путь в Китай. Но смерть Фердинанда положила конец так и не начавшейся экспедиции. Кабото снова вернулся в Англию и вскоре на двух кораблях вместе с английским вице-адмиралом сэром Томасом Пертом отплыл к берегам Бразилии. Но английский лорд, малодушно испугавшись выстрелов испанских пушек с острова Испаньола {ныне остров Гаити}, приказал возвращаться в Англию.
Мореплаватель опять перебрался в Испании. Находясь на службе этой страны, Кабото, тем не менее, не оставлял свою мечту обнаружить северо-западный путь в Китай, и даже вёл тайные переговоры с венецианскими правителями об организации экспедиции с этой целью. К сожалению, его соотечественники, венецианские купцы, славившиеся богатством и могуществом, так и не отважились рискнуть своим капиталами. А потому Кабото не оставалось ничего другого, как принять предложение возглавить флотилию из четырёх испанских кораблей для плавания по следам Магеллана к Молуккским островам и их колонизации. Это путешествие выдалось для него чересчур авантюрным. На своём пути он повстречал корабли предыдущей испанской экспедиции и, соблазнённый рассказами о несметных богатствах инков, оставил изначальные планы и ринулся исследовать это побережье, основывать форты и делать вылазки вглубь материка. Несколько лет тщетно были потрачены на поиски сокровищ. А в конечном итоге, встретив враждебный приём от аборигенов, Кабото вынужден был возвратиться с пустыми руками. А ведь он мог повторить подвиг Магеллана, обогни он Америку с юга! Сейчас старый моряк с сожалением думал о своей роковой ошибке, когда ослеплённый жаждой наживы, направил корабли не вокруг южной оконечности американского континента, а в погоне за сокровищами устремился к его восточным берегам.
Нечего и говорить, что испанцы были разочарованы плаванием Кабото, тем, что он не выполнил первоначальные, ставившиеся перед флотилией цели и самовольно изменил её курс. За своеволие, неповиновение и гибель плывших с ним офицеров ему присудили огромные штрафы и вознамерились отправить в изгнание, в североафриканские владения испанской короны. К счастью Себастьяно Кабото вскоре из Германии вернулся император Священной Римской Империи, Карл Пятый. Мореплаватель представил ему подробные описания исследованных им земель и настолько сумел убедить императора в полезности своих открытий, что Кабото было дозволено остаться в Испании и снова стать главным штурманом её флота. Но, увы, то была по большей части придворная должность, и в море он уже не выходил.
Однако мечта о Северном Пути не давала ему покоя. Однажды английские друзья прислали Себастьяно Кабото интересную брошюру, автором которой значился некий бристольский негоциант по имени Роберт Торн. Мореплавателю показалось знакомым это имя. Он вспомнил, что один купец из Бристоля с такой же фамилией принимал участие в его первом плавании с отцом к берегам Новой Англии. Но тот был уже немолодым человеком. Возможно, этот Мастер Роберт Торн был его родственник, кто знает. В брошюрке автор выдвигал дерзкую идею о том, что если плыть на север, миновать земной полюс и направиться к линии экватора, то можно прибыть к Китаю и Пряным островам.
«Святая дева Мария, а ведь это блестящая мысль! – подумалось тогда Кабото. – Только вот плавание через полюс мне представляется весьма сомнительным. По словам моряков, побывавших в северных водах, зачастую море там покрыто сплошь льдом или плавают громадные его куски, для кораблей смертельно опасные… Но так ведь можно пойти не прямиком на север, а обогнуть норвежские берега и идти на восток, и рано или поздно очутиться там, где находится Китай и лежат Пряные острова! И если нам не удалось обнаружить северо-западный путь, то наверняка существует северный маршрут в восточном направлении!»
Не раз после этого Кабото пытаться уговорить англичан на организацию новой экспедиции, но уже не на запад, нет, – а на восток! Он был убеждён, что можно обогнуть Европу с северной стороны и по Северному океану вдоль дикой неизведанной земли дойти до китайских берегов! Это дало бы англичанам отличную возможность напрямую вести торговлю с Пряными Островами, Китаем и Индией, а его, Себастьяно Кабото, прославило бы как мореплавателя и первооткрывателя. К тому времени уже были известны пути в восточные земли: через пролив Магеллана или же южную оконечность Африки. Но все эти маршруты уже контролировались испанцами и португальцами, главенствовавшими тогда на море. А в Англии в это время правил Генрих Восьмой – король, не желавший раздражать своими экспедициями ни тех, ни других. У английского короля хватало проблем и дома, хотя бы с непокорной Шотландией. Но сразу после смерти этого монарха в 1547 году Кабот оказался вновь в столице Альбиона. С помощью друзей он стал искать поддержки у молодого короля Эдварда Шестого, а фактически у регента и высших королевских сановников, на что ушёл не один год. Но, в конце концов, Каботу удалось добиться благоволения короля на организацию плавания двух небольших английских кораблей для открытия Северо-восточного пути. Однако же, эта идея неожиданно стала столь популярной среди богатых английских негоциантов и знати, что было принято решение об учреждении торговой компании. И вот в 1551 году было образовано предприятие под названием «Купцы-предприниматели Англии для открытия земель, стран, островов и владений» {Merchants Adventurers of England for the Discovery of Lands, Territories, Isles, Dominions, and Seignories}, которое получило поддержку из королевской казны и высокое покровительство августейшего монарха. Управлять компанией был назначен он, Себастьяно Кабото.
О, как сладки были эти мгновенья для мореплавателя! Сердце снова трепетало в его груди как в молодости. Одно печалило старика – не ему вести корабли к далёким берегам, слишком немощным стало его тело. Так пусть же другие капитаны осуществят его мечту! А уж он в том окажет им всякую помощь своими знаниями, умениями и опытом мореплавания.
Как единый миг в голове старого мореплавателя пронеслась вся его жизнь, полная радостей и печалей, опасностей и открытий, надежд и разочарований. И вот теперь он был здесь, перед этими людьми, разделявшими его чаяния, его друзьями, компаньонами и соратниками. Старик поднялся.
– Высокочтимые джентльмены, славные негоцианты и все участники сего великого предприятия! – прозвучал хрипловатый голос Кабота. Он обвёл взглядом собравшихся, которых было около сотни и восседавших на скамьях вдоль стен зала.
В самом центре за своим столиком сидел писарь, обложенный перьями, чернильницами и стопами бумаги и готовый запечатлеть судьбоносные для всех присутствующих решения (ибо уже тогда купцами понималась важность ведения протоколов своих собраний). На первых к управителю местах, слева и справа от него сидели самые важные в компании люди, составлявшие её руководство.
Вот сэр Эндрю Джад, один из богатейших, если не самый богатый, негоциантов Лондона. Он уже в возрасте, хотя и несколько моложе Кабота, и горностаевое манто согревает его плечи. На серьёзном лице не заметно и тени тщеславия и самодовольства. А ведь ему есть чем гордиться, ибо своим трудолюбием и упорством он превратился из простого подмастерья скорняка в высокоуважаемого члена гильдий Лондона и Кале. Настолько велико было уважение к этому человеку, что он удостоился быть избранным мэром Кале и ещё совсем недавно занимал должность лорда-мэра английской столицы, и за радение на благо королевства на этом поприще был удостоен королём рыцарского звания. И именно сэр Эндрю Джад вложил больше всех капитала в подготовку сего плаванья, став главным её компаньоном и деловым советником Себастьяна Кабота.
Рядом с этим достойнейшим негоциантом восседает его нынешний преемник в должности лондонского мэра, сэр Джордж Барнс. Чуть поодаль от них расположился Вильям Джерард, также видный купец, ныне занимающий должность лондонского шерифа. Судя по его рассудительности и деловой хватке, Кабот не сомневался, что Джерарду не избежать в один прекрасный день быть выбранным на должность лондонского мэра. А вон тот напыщенный джентльмен с тонким бледным лицом со стоящим за спиной слугой – это граф Пемброук, придворный вельможа.
«А вот графа Бедфорда не видать, – подумал Кабот, – вероятно, он очень занят и прислал вместо себя кого-то из доверенных. Впрочем, нет и маркиза Винчестера, а то я бы не был самым старым из здесь присутствующих… А как трудно мне было объединить этих, таких разных людей единой целью! Всё-таки у каждого из них был свой резон взойти на борт нашего смелого и рискованного предприятия. И ко всякому мне нужно было отыскать подход, упражняясь в красноречии и убеждая присоединиться к нашему благому делу. Ведь большинство из них первым делом надеется получить прибыль от выгодной торговли с Востоком, обойдя вездесущих португальцев и испанцев; а иные, по большей части дворяне и вельможи, преследуют политические цели, участвуя своими капиталами в предприятии под покровительством его величества; и лишь, пожалуй, два или три человека руководствуются молодым задором, любопытством и мечтой прославить свою страну. К последним уж точно можно причислить вон того молодого человека, сидящего в дальнем конце, Генри Сидни. Будь у него поболее гордости и честолюбия, он, как один из директоров компании, мог бы занять место недалеко от меня: никто не осмелился бы перечить лучшему другу короля и к тому же зятю первого королевского министра, Джона Дадли. С каким воодушевлением, и даже азартом Генри воспринял моё предложение об устройстве плавания! Ведь кто как не он вселил в сердце своего венценосного друга дух первооткрывательства и жажду покорения морских просторов. Что и говорить, я слишком многим обязан молодому Сидни – ведь он так горячо поддерживал мои планы пред лицом короля Эдварда и смог убедить герцога Нортумберлендского стать нашим компаньоном».
Чуть дальше расположились другие, менее знатные участники предприятия. По большей части то были видные лондонские негоцианты, которых легко можно было определить по богатой, отделанной мехом одежде, висевшим на груди золотым цепям и украшавшим пальцы массивным перстням. Большинство из них вложили в компанию свой капитал и стали её партнёрами, другие же были теми отважными смельчаками, готовыми рискнуть и самим пуститься в плавание вместе со своими товарами…
Оглядев всех присутствующих, будто желая ещё более сплотить их своим твёрдым взглядом, невысоким и торжественным голосом венецианец продолжил свою речь. С большим воодушевлением он поприветствовал собравшихся и вкратце напомнил им основные вехи подготовки невиданного доселе кораблеплавания, которое, по его глубокому убеждению должно было привести к величайшим открытиям в истории мореплавания и географии и затмить плавание Колумба и прочих испанцев и португальцев. Осознавая, на что особенно уповают души купцов, Себастьян Кабот не преминул упомянуть и о ждущей участников сего предприятия крупной прибыли и огромном богатстве, ибо английские купцы впредь смогут покупать восточные специи не у португальцев, а впрямую сами привозить из Китая, Индии и Пряных Островов.
Затем Кабот сообщил, что постройка заложенных на верфи в Редклифе трёх кораблей идёт по графику и в начале будущей весны, с Божьей помощью, суда будут спущены на воду, чтобы не позднее мая поднять паруса и отправиться в дальний путь. Далее председательствующий добавил, что после Рождества компании предстоит выбрать купцов и приказчиков, фурьеров и фуражиров для обеспечения будущего плавания всем необходимым провиантом, одеждой и прочим снаряжением.
– Теперь же позвольте мне перейти к самому главному, – сказал старый моряк. – Ибо нынче нам пришёл черёд выбрать и утвердить тех, кто поведёт наши суда по Mare Germanicum {Северное море называлось тогда Немецким} и Oceanus Septentrionalis {Северный океан – лат.}, а также дать имена нашим кораблям. Мы с почтенными директорами уже имели возможность обговорить сии предметы, и теперь осмелимся вынести на ваш суд несколько пропозиций. Не изволите ли вы начать, Мастер Джерард?
Тут из первых мест поднялся коренастый человек, облачённый в добротный камзол из тёмно-зелёного бархата, но без тех прикрас в виде лент и разрезов, которыми любили щегольнуть придворные вельможи. Лицо его подкупало своей открытостью и дружелюбием, и в то же время в нём читались острый ум и рассудительность, а волевой подбородок свидетельствовал не столько об упрямстве, сколько об упорстве и твёрдых жизненных принципах. Звали этого человека Вильям Джерард и был он преуспевающим лондонским купцом, которого недавно корпорация Сити избрала одним из его шерифов (забегая вперёд, скажем, что в дальнейшем это обстоятельство в некоторой степени сослужил службу нашему герою).
Мастер Джерард встал и повёл свою речь твёрдым и слегка возвышенным голосом. После благодарности Каботу за оказанную честь и выражения чувства глубокого уважения к собранию он сказал, что не требуется лишний раз напоминать, кто дал их компании привилегию проложить северный путь в Китай и чьему покровительству они все всецело обязаны этим шансом возвеличить страну и приумножить её и свои богатства. После этого почтенный негоциант сделал паузу и продолжил:
– Мы не пожалели потратить некоторое время над обдумыванием различных названий, и нам видится, что для самого большого нашего корабля наилучшем именем станет… «Эдвард Бонавентура» {Edward Bonaventura – Эдвард Благое Предприятие (устар. лат. – итал.)}, кое будет дано ему в честь нашего венценосного покровителя!
По залу прокатилась волна одобрительных восклицаний: «Прекрасное название!», «Правильно, Мастер Джерард!», «Слава королю!» и тому подобные радостные изречения. В воздух полетели шапки и шляпы, послышалось радостное хлопанье ладошами. Солидные купцы и вельможи оставили церемонность и веселились как простые люди на улице.
Кабот поднял обе руки, призывая всех к тишине. Когда шум понемногу улёгся, он выразил благодарность Мастеру Джерарду и попросил писаря засвидетельствовать в бумагах название первого судна, ибо судя по радостному гулу собрания, оно всех устраивало. Затем Себастьян Кабот перешёл к оставшимся кораблям и заявил, что, по общему мнению директоров компании, их именам долженствует отражать дух их предприятия, надежду и веру в непременный успех оного великого дела. Кабот напомнил про бытовавшее у моряков во все времена поверье: как назвать корабль – так он и будет плавать, после чего старый мореход тут же вынес на обсуждение собрания две лучшие, по его словам, пропозиции: «Бона Конфиденция» {Bona Confidentia – Хорошая Вера (стар. лат. – итал.)} и «Бона Эсперанца» {Bona Esperanza – Хорошая Надежда (стар. лат. – итал.)}.