alex lynx
Navium Tirocinium
– Ну, имени папаши своего родимого я уж до гроба не забуду, – ответил Арчи. – Толбот, граф Шрусбери он прозывается. А отпрыск его младший, что меня с матерью терпеть не мог, так того Томом звали. Джойс говаривала, что он хоть и недоросток тогда был, а такой вредина и корчил из себя праведника набожного. Тьфу ты! Все они паписты такие зловредные.
Рябое лицо Мастера Ласси просияло. Он снова о чём-то задумался и уже не слышал, как Арчи продолжал клясть на чём свет стоит своих папашу и единокровного братца, да сетовать на горькую свою долю и несправедливую судьбину…
«Паписты, Том, Томас Толбот, – вертелось в голове у Фергала. – Ну конечно же! Про него-то и толковал мне регент. Вот он в аккурат и будет у меня наживкой».
Вечером следующего дня у чёрного входа дворца Элай Мастер Ласси вновь встретил свою милую Агнес. Однако, развлекать её этой ночью в его намерения не входило.
– О, птичка моя, только ты и можешь меня выручить, – сходу начал Вильям Ласси, решив сразу брать быка за рога.
Несмотря на потёмки, заметно было, что лицо его сильно озабоченно, да и в голосе звучали тревожные нотки. А потому Агнес, добрая душа, готовая сделать что угодно, лишь бы ублажить своего возлюбленного, поначалу не на шутку переполошилась и воскликнула:
– Бог ты мой! Да что же случилось-то, Вильям, дорогой мой? Ты прям весь не свой.
– Агнес, милая, ты служишь во дворце такого могущественного вельможи. Ты переговариваешься с прочими слугами. В этом огромном доме не могут не ведать, где ныне находится двор леди Марии, сестры его величества короля Эдварда.
– Леди Марии?! Подумать только! – с облегчением и в тоже время с тревогой воскликнула Агнес. – Я просто диву даюсь, почто тебе нужен-то двор этой самой леди. Уж не намереваешься ли ты бросить меня и искать счастья там, в услужении вельмож?
Агнес надула пухленькие щёчки, сжала губки и приняла обиженный вид. Девушку и в самом деле встревожил этот странный интерес её жениха к тем сферам, где жили богатые и знатные люди. Её воображение давно уже рисовало идиллическую картину: уютный домик, обязательно с садом и огородом, добрый муж, весёлые детишки. И всё, что не вписывалось в этот радужный образ грядущего, весьма её беспокоило.
– Нет-нет, душенька, не тревожься, – увещевал Вильям Ласси. – Просто некий господин, который находится в услужении этой леди, её придворный лекарь, посулил поведать мне некий чудесный рецепт супротив одной страшной хвори в обмен за сбор трав и настоев, каковой я ему по лету и насобирал. Знаешь ли, как у нас травников и лекарей всё заведено – совет за совет, знание за знание… А поскольку у богатых вельмож, знатных дам и принцесс есть повадка разъезжать со своими дворами из одного дворца в другой, то я и ума не приложу где искать мне теперь этого лекаря.
Агнес, похоже, успокоили объяснения её ненаглядного, она кокетливо улыбнулась и сказала:
– Ну, коли так, то я утречком только о леди Марии и буду думать, раз тебе, милый, это столь важно. А теперь что же мы здесь стоим?
– Ох, ты только не гневайся, дорогуша, на твоего Вильяма. У меня ещё такое множество хлопот нынче, – с виноватой улыбкой ответил Фергал. – Надобно травы по ладанкам и кисетам разложить, надписи на флакончики прилепить. А ещё должно послание написать тому самому придворному лекарю.
Девушка с почитанием глянула на Вильяма Ласси. Ещё бы! Ведь он владел грамотой и умел писать. Какой у неё всё же славный жених. Скорей бы Пасха пришла. После неё они сразу же и поженятся. Тем не менее, Агнес было немного досадно, что не удастся нынче с любимым поворковать. Что ж, ничего не поделаешь. Скоро уж и весна наступит, а там и до Пасхи недолго останется.
– Так ты не сам пойдёшь ко двору леди Марии? – с надеждой в голосе поинтересовалась Агнес.
– Вот назавтра ты, милочка, выведаешь мне, где двор этой леди находится, тогда я и раскину мозгами, сам ли пойду или пошлю кого, – ответил Вильям Ласси, чмокнул в губки доверчивую девушку и в мгновенье ока исчез в темноте…
Следующий день прошёл у Агнес не только в хлопотах на дворцовой кухне, но и в выполнении просьбы её жениха. Понятное дело, что о том, чтобы поинтересоваться у знатных обитателей замка, не могло быть и речи. Девушка выспрашивала у поваров, колдовавших на кухне, у лакеев, поднимавших подносы с трапезой в верхние покои, у стражников, стоявших там и здесь по всему дворцу. Она заклинала их спросить у других слуг и челяди, приближённых к семейству Нортумберленда, у пажей и камергеров. Мало у кого хватало сил отказать в помощи столь добросердечной и неунывающей девчушке. Одним словом, Агнес развила такую кипучую деятельность, которая никак не могла оказаться безрезультатной.
В конце концов, один слуга из плеяды гонцов и скороходов, каковых каждый уважающий себя сановник держал целую армию, припомнил, как в досужем разговоре между своими собратьями по ремеслу в холле одного из лондонских дворцов, где гонцы в ожидании поручений тешили себя пересказом всякого рода слухов и сплетен, так вот, кто-то в этой толпе посыльных упомянул, что прибыл из дворца Хансдон, в котором пребывает нынче двор леди Марии, сестры короля.
Вечером Фергал уже знал об этом и полночи обмозговывал все детали задуманного им накануне хитрого плана. Он с удовольствием осознавал, что лично для него риска в этом деле, похоже, не было почти никакого. Теперь успех его замысла зависел целиком и полностью от проворности юнца, ревностности Томаса Толбота и простосердечия Ронана Лангдэйла.
Глава VL
Путешествие Арчи
Арчи, умытый и причёсанный, в аккуратной шапочке с вороньим пером, облачённый в расшитый камзол из мягкой овечьей кожи, с наброшенной поверх короткой синей накидкой со спускавшимися широкими свободными рукавами, прыткой походкой топал по дороге к северу от Лондона и что-то весело насвистывал себе под нос.
Во внутреннем кармане его щегольского камзола лежало письмо, полученное им рано утром у Епископских ворот от Мастера Ласси и которое он должен был лично вручить Томасу Толботу в замке Хандсон. Интересно, признает ли его кровный братец, гадал Арчи. Затем он попытался было сам припомнить лицо этого негодяя, так подло с ним обошедшегося. Но за несколько лет из и так недолгой памяти юнца стёрлись все воспоминания о его бытности в младенческие годы во дворце графа Шрусбери. И Арчи успокоился, уразумев, что и Томас, ясное дело, ни в жисть не узнает в нём младшего своего кровного братца.
Дорога в это время года, после затяжных дождей, перемежавшихся с небольшими ночными морозцами, напрочь была разбита и вся в огромных разливах. На полях посреди пожухлой прошлогодней травы, словно изюминки в пироге, чернели дома фермеров. Над небольшими холмами и возвышенностями поодиночке и маленькими стайками кружили грачи. Скучный пейзаж нарушали лишь попадавшиеся по дороге селения и придорожные трактиры, почти в каждый из которых юнец не преминул заглянуть, чтобы дать отдых ногам и подкрепиться куском мяса и кружкой эля, благо, Мастер Ласси в путь его снарядил как подобает посланникам могущественных сановников.
Как это ни покажется странным, но с тех пор, как его мать со своими детьми обосновалась в Лондоне, Арчи ни разу не приходилось удаляться от городских ворот больше, чем на три-четыре мили. Всё необходимое для своего существования он научился добывать в этом огромном городе. Сейчас же в одеянии, прямо как у королевского пажа, и позвякивающими в кармане монетами юнец держался раскованно и уверенно. Ну кто бы мог предположить, что под этой личиной скрывается невежда, недавний оборвыш и воришка! Впрочем, себя таким он уже не считал.
Мать Арчи не тяготила себя заботой о воспитании своих отпрысков, которые были предоставлены самим себе, ибо с неё хватало и того, что почти всё время она гнула спину в шорной мастерской, разрезая и сшивая кожи. Работа была тяжёлой, а щедростью хозяин шорни не отличался. Поэтому мы не берёмся осуждать бедную вдову за то, что она была только рада, когда Арчи стал пропадать по несколько дней кряду, а когда заявлялся, то выглядел не таким голодным и оборванным, как можно было бы предположить. Она, должно быть, догадывалась, с какими людишками начал водить компанию её сынок, но не придавала этому большого значения. А тут и Джойс стал самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, служа, как она говорила, горничной в богатом доме. Всё бедной вдове стало полегче…
Не удивительно поэтому, что унылая природа, только готовящаяся к приходу весны, и лишённые пока ещё красок ландшафты находили мало отклика в приземлённой душе подростка, взращенного среди самых дрянных обитателей лондонских улиц.
Чем дальше удалялся Арчи от города, тем реже становились селения и меньше встречалось путников на дороге, у которых можно было бы увериться, правильный ли он держит путь. Всё чаще края большака, словно ограда, обрамляли кусты можжевельника и лещины, которые тянули свои голые ветви, словно лесные духи, норовящие увлечь путников в колдовские кущи. Постепенно кустарник перешёл в подлесок и лесные заросли, которые, казалось, с каждым шагом становились всё гуще и темнее. Ещё более пустынной стала дорога, когда нашему посланцу пришлось свернуть с большака на узенькую дорожку, убегавшую влево и исчезавшую меж дерев густого, мрачного леса.
Надо заметить, что дворец Хансдон вкупе с одноименным селением находился несколько на отшибе и вдали от большого, ведшего на север от Лондона тракта. А потому дорога, превратившаяся теперь почти в тропу, сделалась совсем безлюдной, и Арчи стало вовсе одиноко, тревожно и как-то не по себе. Разумеется, он много раз слышал байки о разбойничьих нападениях на дорогах вокруг Лондона, каковыми его старшие и более наторелые приятели тешили друг друга на досуге. Причём, пуще всего они смаковали описание богатой добычи, которую удавалось захватить отважным грабителям, а также те хитроумные способы, с помощью которых рыцари большой дороги облегчали сумы и кошели беспечных путников.
К слову сказать, дороги вокруг Лондона в то время являлись самыми небезопасными во всей Англии, потому как богатая столица королевства и один из самых больших торговых городов Европы, словно дичь – охотников, отовсюду притягивала сюда лиходеев, алчущих поживиться за счёт грабежа и не боявшихся ни виселицы, ни вечных адских мук.
Хоть Арчи и считал себя недостойным внимания разбойников, ежели они ему невзначай повстречаются, но на всякий случай, покуда он шагал по большаку, старался держаться рядом с людьми, путешествующими в одном с ним направлении. Сейчас же на этой пустынной и сумрачной дорожке юнец непроизвольно нащупал рукой болтавшийся на поясе кинжал, торжественно водружённый туда утром Вильямом Ласси.
То ли мрачный, тёмный лес, стороживший по сторонам сузившуюся донельзя дорогу, стал массивней и гуще, а угрожающе нависшие над дорожкой дубы и ясени – выше и развесистей, то ли небеса затянули набухшие от воды свинцовые тучи, а может, и всё вкупе, только постепенно от радужного настроения Арчи не осталось и следа. Даже слова разухабистой и неприличной песенки, которой он вознамерился было себя взбодрить, замирали у него на губах. Не было слышно ни весеннего щебета птиц, ни весёлого звона ручейков, лишь шаги путника да поскрипывание высоких вековых стволов нарушали царившее вокруг гробовое безмолвие. Так что Арчи тщательно глядел себе под ноги, боясь ненароком потревожить его треском сухой ветки.
Неожиданно к вящему облегчению гонца где-то вдали прозвучал колокольный звон, означавший близость замка и конец всех тревог. У него сразу отлегло от сердца и вернулась прежняя бравурность. Арчи уже предвкушал скорый отдых и неплохой по его меркам ужин.
Однако, увы, надеждам этим в тот день не суждено было сбыться. Не долго Арчи смог наслаждаться сладостным звуком колокола и радужными мыслями об отдыхе, потому что … нежданно негаданно около его головы просвистела стрела. И лишь инстинкт самосохранения и ловкость молодого тела, казалось, спасли от неминуемой гибели нашего путника, который резко припал к самой земле, как только его уши уловили неприятный свист в воздухе.
«Бежать!» – промелькнуло в голове у Арчи.
Но было уже поздно. Впереди на тропе появилась тёмная фигура в широком балдахине и капюшоне, с длинной и увесистой дубинкой в руках. Быстро оглянувшись, Арчи понял, что путь позади тоже отрезан – там стоял человечек с натянутым луком и глядящим в лицо юнца острием стрелы. В это мгновенье из-за широко дуба совсем рядом с Арчи появился третий член разбойничьей шайки, хладнокровно разматывая верёвку и безбоязненно приближаясь к юнцу.
Бросив на него взгляд, Арчи весьма удивился и даже присвистнул – то была девчонка! Несмотря на грубые мужские штаны и куртку, а также простоватые, но строгие черты лица и нахмуренный лоб, выбивающиеся из-под шапки длинные волнистые волосы и мягкий овал лица выдавали в ней дочь Евы.
– Эй, ты! – сказала она повелительным голосом. – Хочешь жить – бросай в сторону свой меч.
Арчи немного пришёл в себя и даже усмехнулся – она назвала мечом его простенькое, безобидное оружие. Увидав такого «разбойника», юнец чуть приободрился. Тем не менее, ему ничего не оставалось делать, как подчиниться, и, сняв кинжал с пояса, он швырнул его на дорогу.
– А теперь давай сюда свои белоснежные ручки, сэр, – приказала лесная амазонка.
Арчи хотел было возразить против такого насилия над своей персоной, но, почувствовав угрожающее приближение сообщников разбойницы, предпочёл безропотно позволить себя связать, лишь заметив вскользь:
– Фи, не моё это дело с девчонками сражаться. Пусть купеческие сыночки с Ломбард-стрит этим забавляются.
Атаманша сильнее стянула узел на руках Арчи, так, что гримаса боли скривила его худую физиономию. Подошли два других члена шайки.
– Ну что, Салли, дюже этому фазану лапки-то затянула? Не упорхнёт? – спросил один из них, .
– Не, Лан, коли только он в муху не обернётся, как в той балладе про Робина Гуда и ведьму. Помнишь?
– А то как же! – ответил Ланс, высокий парень с дубинкой. – Да я чуть не назубок все истории про отважного Робина запомнил.
– А ещё сказывают, умела так делать старая ведьма из Уидфорда, которую осенью сожгли, – продолжала Салли. – Ну, а ежели у этой птахи власти такой нету, то ведь всякому известно, что мои узлы такой мёртвой хваткой держат, что самому чёрту не вырваться, а уж тем паче этому…, – Молли бросила презрительный взгляд на пленника. – Не зря же я всю жизнь овец наших перед стрижкой скручивала, да и лошадь могу застреножить почище любого конюха .
Юнец поморщился при мысли о том, как посмели сравнить со скотиной его, когда-то короля лондонских рынков, а ныне такой важной персоны в услужении могущественного герцога.
Сподручные Салли, равно как и она сама, на глаз выглядели ровесниками Арчи, но в отличие от него, одеты они были в ужасные тряпки, гораздо хуже тех, что были на юнце, когда его на Вестчип повстречал Мастер Ласси. Это давало Арчи лишний повод пренебрежительно относиться к своим захватчикам, но лишь внутренне, ибо он был, в конце концов, их пленником, обезоруженным и связанным. «Одному дьяволу ведомо, что у этих оборванцев на уме, – думал Арчи. – Как бы их одурачить и удрать?»
Троица повела пленника в глубину леса, не забыв прихватить брошенный им на дорогу «меч». Шли молча, кругом стояла тишина и лишь прошлогодняя листва шуршала под ногами да потрескивали сухие ветки. Сумерки превратили лес в непроглядную чащу. Под кронами деревьев не видать было ни тропинки, ни какого-либо ориентира, по которому можно было бы судить, куда же они двигаются. Так прошло около получаса.
– Добро, Дэви, что ты промазал, – прервав молчание, с серьёзным видом сказала Салли одному из компаньонов, самому низкому из троицы. – Не гоже, чтобы на нас была кровь невинных. И кто знает, может статься, этот хлыщ тощий, разодетый как петух, никому и зла-то не сделал. Навряд ли он успел таких грехов натворить, за которые смерти придают.
– Сказать по правде, сестрица, – ответил коротышка, – я просто не желал его наряд повредить. Ведь охотник, чтоб беличью шкурку не попортить, в глаз стреляет. А нам ведь его одежонка ой как пригодиться. Так ведь, Салли?
– Стойте! – воскликнул вдруг Ланс. – А что же нам дальше делать-то с этим петушком? Может, наперво пёрышки ему пощипать, перед тем как в суп отправить?
– И то верно, – с радостью согласился Дэви. – Хей-хей-ура! Ежели хорошенько потрясть, то с его нарядов, глядишь, чего и вывалится.
– Нет, не здесь. Вот придём на место, там и будем совет держать и суд вершить, как Робин Гуд со своими лесными братьями делал, – авторитетно заявила Салли.
У Арчи возникло ощущение, будто его как корову ведут на убой. Ему всё это, понятное дело, уже перестало нравиться, и он решил подать голос:
– Эгей, бравые разбойники, а куда мы тащимся по этим дебрям? Глядишь, и идти-то вовсе не надо. Вы бы меня отпустили восвояси, а я вам монетки мои – клянусь преисподней! – все отдам.
– Ну, денежки твои и мы и так заберём. А у тебя, сэр франт, что, ноженьки уже утомилися? – съязвила Салли. – Ай-ай, бедняжка.
– Ну, вы и скажете, королева кикимор! – ответил пленник. – Да мне по силам за один божий день все лондонские рынки прошерстить.
– Эй, ты, а что такое «прошерстить»? – наивно спросил Дэви, в то время как глаза девчонки зло сверкнули во мраке.
Прошло вот уж два дня, как они убежали из дома. А случилось это после того, как через их селение по пути в столицу прошёл некий бродячий музыкант, зарабатывавший на жизнь распеванием различных песенок, весёлых и грустных, баловливых куплетов и старинных баллад – в зависимости от случая, аккомпанируя себе игрой на цитоле, бренчанием бубенцов или просто играя весёлые мелодии на флейте. Но более всего по душе пришлись ребятам легенды про атамана лесных разбойников, отважного Робина Гуда. Увлекательные сказания, умело исполненные бардом, полностью захватили воображение простых деревенских подростков, да настолько сильно, что они вознамерились сами уподобиться бравым лесным разбойникам, грабить богатеев и помогать страждущим.
Второй день юные разбойники устраивали засады у дороги. Но, к большому сожалению незадачливых разбойников и к благу добропорядочных жителей королевства, дорога оставалась почти пустынной. А если кто и появлялся, так то были группы фермеров, направлявшихся на рынок, или всадники, увешанных доспехами и оружием…
– Ну, «прошерстить» означает позаимствовать на веки вечные то, что никудышно лежит, – пояснил Арчи.
– Это значит своровать, так ведь? – наивно спросил Дэви.
– Фу ты, ну ты! Терпеть не могу это словечко, – сказал, поморщившись, Арчи. – Звучит как-то по-простецки. Мне так больше по нраву – одолжить до поры, покуда Темза вся не вытечет, или первоцвет на день всех святых не распуститься.
– Так, по твоему виду, приятель, не скажешь, что ты таким способом себе на жизнь добываешь, – недоверчиво сказал Ланс.
«Что бы придумать? Как выкрутиться? – усиленно думал Арчи, напрягая свои извилины, которых было, в общем-то, не так уж и много. – Был бы сейчас Мастер Ласси на моём месте, уж он бы сообразил».
Салли сказала:
– Дэв, Ланс, вы хотели его потрясти. А ну-ка, давайте! Любопытно мне глянуть, что у него за пазухой.
– Эгей, к чему спешить, благородные рыцари чащобы? У меня есть лучшее для вас предложеньице, – тянул время Арчи, надеясь то ли на чудо, то ли на появление искры сообразительности, что, в общем-то, было для него одно и то же. – Да коли хотите знать, у вас есть шанец сорвать гораздо больший куш, нежели те жалкие монеты, что вы откопаете в моих карманах.
Дэви, шедший впереди вдруг встал как вкопанный, обернулся и уставился на пленника. Ланс наткнулся на него и выругался, но тоже остановился в ожидании.
«Кажись, прорвало, – промелькнуло у Арчи. – А чего же дальше наплести?»
– Да что вы рты разинули и слушаете этого лондонского хлыща! – нетерпеливо воскликнула Салли.
– Не, погоди, сестрица, – промолвил Ланс. – А может, послушаем, что он нам скажет? Ну, ты, фазан, выкладывай, что знаешь.
Арчи с видом собственного достоинства оглядел троицу, насколько позволяли сумерки, и продолжил:
– Некогда и я был таким же горемычным оборванцем, что и вы нынче. Но однажды мне шибко повезло. Раз как-то топаю я по Башмачному переулку и гляжу – на те раз! – купчина один толстопузый по неосторожности споткнулся и свалился прямиком в сточную канаву. Ну, кумекаю, дай помогу пузану из ямы выбраться, а заодно и гляну, чем его карманы богаты. Ну, выбрались мы из ямы, и тут он обнаружил, что кошель с пояса у него исчез и сразу подозрительно на меня глазки свои заплывшие пялит. Испугался я, что он заорёт, кликнет на помощь, и схватят меня, найдут при мне его мошну – и всё! – пропал я тогда. Но не тут-то было. Вместо того, чтобы дать дёру, сиганул я снова в канаву эту вонючую, а когда вылез обратно протянул ему его кошель. Ну, купчику тому видать стыдно стало, что он меня заподозрил, и он в благодарность взял меня к себе в услужение. Кормить стали досыта, одевать в одежонку приличную. Во, смотрите!
Арчи сделал медленный оборот, чтобы разбойники могли осмотреть его одеяние. Ланс тем временем выбил искру и зажёг пук сухих веток, чтобы поглазеть на одеяние пленника.
Юнец же с упоением подумал про себя: «Ух, ты, ручки в ножки, сумочки-кошёлки! Ну, и представленьице я устроил! Что ж, врать так по полной. Мастер Ласси наверняка мной бы гордился». Вероятно, ощущение смертельной опасности добавило угольков под котёлок его мыслей, и Арчи, ни мало не смущаясь, вдохновенно продолжал сочинять:
– Дом у купца – почище иного дворца сановничьего будет, всё мебель резная, гобелены да зеркала. А кормят на кухне, поди, не хуже чем на королевских пирах.
– А что ж тощий такой словно журавль колодезный? – с издёвкой перебила Салли.
– Так, то от душевных мук, – печально сказал Арчи, сам не ожидавший от себя такой прыти, и его понесло дальше: – Ну, стал я, значит, по городу бегать, порученьица различные выполнять – отнеси то, принеси сё. Всё бы ничего, только чувствую я себя как железными цепями окованный…
– Да не цепями железными ты окованный, а верёвкой конопляной связанный, – снова ехидно прервала его Салли. – Да что вы его слушаете! Смотрите-ка, как раскукарекался. Он, наверняка, и врёт-то всё. Гляньте-ка на его лукавую физиономию.
Арчи обиженно замолк.
– Да пусть скажет, Салли. Что нам с того? – сказал Ланс. – Только не тяни, приятель, будто лошадь норовистую за повод.
– Точнёхонько, пускай расскажет, – поддержал Дэви. – А, сестрица?
Юная атаманша нахмурилась и презрительно отвернулась, а приободрённый поддержкой наивных сельских мальчишек Арчи продолжил свой трёп:
– Ну, так вот. В купеческом доме том будто в казематах Тауэра. Делать всё надо по правилам, говорить вежливо со всеми, и ругаться нельзя, руки и лицо мыть каждый божий день. Не позволительно никуда пойти по своему желанию. И все тобой погоняют: пойди туда-сюда, сделай то да сё. Фу ты, ножки в ручки, сумочки-кошёлки. Не по мне такоё житьё. Терпеть не могу кому-нибудь повиноваться. И вот, намерен я оставить эту клетку золотую, чтоб снова стать птахой вольной. Но не просто так, а прихватить с собой добра какого-нибудь. Купчишке моему пузатому от этого не убудет – у него деньжищ немерено, и вешиц всяческих дорогих видимо-невидимо.
– Да нам-то от того какой прок? – нетерпеливо спросил долговязый.
А Салли через спину саркастически добавила:
– Вы только послушайте, как поёт птичка из золотой клетки, как в силки попалась.
– Вот в этом-то и вся суть, – как ни в чём не бывало продолжал сочинять Арчи. – Один вельможа из дворца Хансдон заказал моему хозяину большую диадему французской работы из чистого золота и всю бриллиантами усыпанную. Ну, вещицу ту купец привёз и собирается отправить во дворец. А меня послали наперёд покупателя предупредить, чтоб денежки готовил. Даже бумагу дали, вот. – И юнец для пущей убедительности показал вручённое ему Мастером Ласси письмо, почти уверенный, что читать его узурпаторы не умеют, как и он сам. – А назавтра вслед за мной по той дороге проедет всадник, при котором и будет та диадема бесценная. Она таких деньжищ стоит, что вы в жизнь свою не видывали, да и навряд ли когда увидите, коли будете по лесу скитаться… Эх, ручки в ножки, сумочки-кошёлки, вот ежели бы мы могли его схватить и вещицу ту отобрать!
– Ура! – завопил Дэви. – Мы, отважные разбойники отнимем драгоценность!
– А что нам с этой вещицей делать-то? – осторожно спросил Ланс. – Похлёбки с неё не сваришь.
– Знаю я одного ростовщика с Вонючего переулка, – бойко ответил Арчи. – Он не брезгует и краденое скупать. Так он за эту диадему отсыпит не меньше полдюжины соверенов. На всех хватит. – Юнец просто упивался нежданно проснувшимся в нём красноречием.
– Полдюжины соверенов! – воскликнул Дэви, прыгая от радости. – Мы будем богатыми!
– Замолчи, Дэв! Тебе бы ещё у мамки сиську сосать, – прикрикнула атаманша. – Не для того мы в разбойники подались, чтобы себе богатство наживать.
– Слышишь, Сал, – сказал долговязый Ланс, – может, стоит рискнуть, а? Уж слишком заманчиво.
– Не по сердцу мне эта затея. Да и он сам…, – Салли кивнула на пленника, – какой-то фальшивый, словно пугало на поле.
– Дюжина соверенов, дюжина соверенов, – упрямо твердил Дэви.
– Что ж, – сказала Салли, оглядев своих компаньонов, – будь по-вашему. Подчиняюсь большинству. Повели его в замок, там всё и обсудим…
У Арчи отлегло от сердца. «Ух, сработало. А неплохо я нынче этих олухов одурачил! Диадема золотая с бриллиантами. Купец. Дюжина соверенов. Они уши-то и развесили, простофили несчастные. А что ж завтра-то? Эх, утро вечера мудренее. Авось, чего ещё измыслю… А девчонка эта, Салли, видать, не верит мне. Надо бы с ней поосторожней», – в таком духе размышлял наш пленник, пока они подходили к разбойничьему логову.
«Замок» оказался не чем иным, как маленькой естественной пещеркой, образовавшейся со временем на крутояре глубокой ложбины. Вход был скрыт дыбившимися на склоне оврага исполинскими корнями и поваленными бурей деревьями. Чтобы добраться до вертепа юных разбойников, им пришлось достаточно долго идти вдоль шумного ручья, протекавшего по самому дну оврага, перелезать через трухлявые, упавшие деревья, перепрыгивать через рытвины и переходить по камням то на один берег ручья, то на другой.
При свете древесного факела, которым Ланс освещал дорогу, процессия, в конце концов, прибыла на место. Перед входом был быстро разложен костёр, на котором Дэви принялся жарить подстреленного им днём зайца и пойманных в силки нескольких дроздов и серых куропаток. Арчи тем временем завели вовнутрь пещерки и бросили на ворох пахнущей гнилью прошлогодней листвы. Рядом с входом, в стене был вырыт маленький очаг, который хоть и дымил, но давал немного тепла. Около него-то и устроились двое старших разбойников, покуда Дэви колдовал над ужином.
– Можно дерево повалить и дорогу перегородить, – предложил Ланс. – А как всадник тот остановится, ты, Салли, отвлечёшь его внимание, а я тем временем петлю на него сзади наброшу. Дэв пустит стрелу в круп его скакуна – по такой мишени и слепой с десяти ярдов маху не даст, а уж наш младшой, хоть и простоват, а стрелок отменный, – лошадь рванёт, и я уж верёвку-то не выпущу, покуда седок оземь не свалится. Тут мы на него все и набросимся. Ну как?
– Не справиться нам втроём, – засомневалась юная атаманша.
– А меня вы не считаете? – подал голос Арчи из своего угла. – У меня и кинжал большой есть. – Юнец глянул на нахмурившуюся Салли с его кинжалом за поясом и поправился, – был то бишь, я хотел сказать.
Молодые разбойники посовещались меж собой. Надо было рискнуть. Решено было завалить толстое дерево поперёк дороги и устроить засаду. Из оружия у них были только самодельные луки, топор да кинжал. С таким арсеналом справиться с вооружённым всадником было непросто. Поэтому они могли уповать лишь на внезапность и быстроту. И без помощи своего пленника им было явно не обойтись. Так рассудили новоиспечённые разбойники с большой дороги.
Окрылённый надеждой Арчи спросил:
– Руки мне, может, развяжете, а? Так их перетянули, черти лесные, что аж занемели уже.
– Как тебя звать-то? – полюбопытствовал Ланс.
– Арчибальд Петхэм я, – ответил юнец, – или просто Арчи.
– Сал, а может, развяжем его? – предложил Ланс.
– Эх, а я тебя за умного держала, братец, – ответила атаманша. – Неразумную скотину пасти у тебя лучше выходит, нежели с плутоватыми лондонскими хлыщами обращаться. Ляжем спать, а этот прохвост как дёру даст, только его и видели. Нет, Ланс, обмануть нас я не позволю. А тебе, сэр Арчибальд, придётся до утра уж как-нибудь потерпеть. Я тебе ещё и ноги повяжу на всякий случай.
Вскоре в пещерку втиснулся Дэви. В руках у него были нанизанные на прутья куски жареной дичи. Ланс взял один из них и великодушно протянул Арчи. Тот неуклюже схватил еду связанными руками и жадно впился в мясо зубами.
Когда подростки покончили с незатейной трапезой и запили её холодной водой из ручья, Дэви сказал мечтательно:
– Эх, ну и здорово же у того менестреля про славного Робина Гуда выходило. Правда, а?
– А у нас пока ничего не выходит, – угрюмо произнесла атаманша.
– Не печалься, Салли, – продолжил Дэви. – Завтра мы станем богатыми. Так ведь, Арчи?
Юнец пробормотал что-то неразборчивое из своего угла.
– Ланс, братик, ты сказывал, что держишь в голове все баллады про Робина Гуда, – никак не мог угомониться Дэви. – Так хочется ещё разок послушать. А?
– В самом деле, братец, спой нам про славного атамана, – поддержала Салли. – Ужин утолил голод, огонь греет тело, а хорошая песня согреет душу.
Ланс оглядел всю компанию: суровая и задумчивая Салли, живой и беспечный Дэви сидели бок обок около огня, а их пленник забился в угол, свернулся калачиком и, казалось, уже уснул.
– Ну, распевать я не мастак, – сказал Ланс. – А потому расскажу одну историю, которую особенно запомнил – сказ про Робина Гуда и пастуха.
– А я смекаю, почему Ланс именно её хочет рассказать, – воскликнул Дэви, наивно радуясь своей сообразительности. – Он же давеча сам был пастухом, вот ему и нравятся истории про таких как он. Верно ведь, да?
– Помолчи, Дэв, – нахмурилась Салли.
Если бы не полумрак, можно было бы заметить румянец на лице Ланса. Но, не обращая внимания на простодушного товарища, он продолжил:
– Что ж, тогда слушайте и не перебивайте, а то остановлюсь и не буду говорить. И уж не взыщите, коли я слова где перепутаю.
И своим грубоватым голосом, привыкшим окрикивать скотину, Ланс поведал следующую историю, декламируя по мере своего заскорузлого таланта: