alex lynx
Navium Tirocinium
«О! У меня нет оснований сомневаться, когда приносят такие клятвы. Но в этом случае, лорд Арнприор, – сказал шутливым тоном король, – ты будешь в убытке, ежели вместо тощего оленя пришлёшь мне двух молодых бычков. Я не могу позволить свершиться такой ужасной несправедливости в моём государстве».
«Но ваше величество! Должен же я искупить чем-то свой проступок!» – ободрённый весёлыми нотками в голосе короля, сказал отец.
«Разумеется, сэр! – сказал король. – Потому ведь мы к вам и пожаловали, чтобы отобедать во дворце Арнприора со славным королём Киппена. Hospitium insolentia recupera {Гостеприимство искупает дерзость – (лат.)}»
Пока в воротах замка шли такие разговоры, леди Арнприора, моя ныне покойная матушка уже отдавала распоряжения. Поднялась невообразимая суматоха, слуги забегали как сумасшедшие, дым из кухонной трубы шёл столбом. Так что, когда Иаков Пятый поднялся в парадный зал нашего дворца, он смог по достоинству оценить усердие обитателей замка в желании попотчевать своего монарха… Король оставил Арнприор в отличном расположении духа. Ему так пришлось по душе развлечение, полученное им в замке, и понравился неунывающий и весёлый хозяин, что на прощание он пригласил короля Киппена навестить собрата короля шотландского в замке Стёрлинга, а также даровал моему отцу привилегию «облегчать» проезжающих мимо замка охотников так часто, как ему вздумается…
Когда Эдвард Бьюкэнан завершил живописное повествование этой забавной истории, неутомимый барон Бакьюхейда снова поднял свой кубок и провозгласил тост за великодушие королей и верность их поданных, и несмотря на то, что к нему мало кто присоединился, – ибо все ещё находились под впечатлением рассказа, – сэр Роберт почти в одиночку осушил полный кубок вина.
Тут подал голос любознательный лорд Напьер:
– Высокочтимый сэр Роберт, я осмелюсь попросить вас поведать нам, каким образом король Иаков совершил побег из Фолклендского замка. Мне давно уже хотелось услышать о той истории в подробностях, и, кажется, в этот вечер самая подходящая обстановка для того, – юноша хитро подмигнул другим гостям, – чтобы вы рассказали, как было дело на самом деле.
– Действительно, мой старинный друг, – поддержал молодого человека отец Филипп, – ваш рассказ будет ещё одним бриллиантом, обретённой мной в этот день.
Барон Бакьюхейда, как, впрочем, и все его предки, относился к числу тех редкостных людей, кои не любят выставлять напоказ свои заслуги, не ищут славы и почёта. А потому, хотя и ходили толки о его якобы важном, чуть ли не первостепенном участии в спасении короля от регента Ангуса, сам сэр Роберт об этом никогда не рассказывал. А если любопытные просили его раскрыть тайну побега короля Иакова, барон лишь отнекивался, говоря, что не такое уж и важное было его участие, как это ему приписывала молва.
Но в этот вечер, в меньшей степени поддавшись уговорам своих друзей, а в большей – благодаря лёгкому дурману от поглощённого вина и охватывающему обычно в таких обстоятельствах желанию вспомнить былые времена, хозяин Крейдока решился удовлетворить любопытство своих друзей.
– Справедливости ради надо сказать, что этот изощрённый план придумали кардинал Битон вместе с королевой-матерью. Сейчас-то он мне представляется немудрёным и простым как сыграть в шахматы со стариной Джаспером. Уж больно я пристрастился к этой игре нынче. Эх, кабы не моя нога! А то теперь вот вынужден воевать с костяными фигурками заместо настоящих рыцарей… Ах, да, не о том я, похоже, стал речь вести. Видать, бордо уже мой рассудок слегка расслабило. Ну, так вот. И согласно тому плану хитроумному должен был быть у короля сподручник, который помог бы ему выбраться из-под надзора охраны Дугласов. А молодой король в то время находился по большей части в эдинбургском замке, расположенном, как вы знаете, на высокой скале и охраняемом крепким гарнизоном, преданным графу Ангусу. Бежать оттуда незамеченным было немыслимо. Поэтому-то Её величество Маргарита Тюдор и кардинал Битон решили организовать побег из королевского замка Фолкленд, что в Файфе. Всем было известно, что временами молодой король приезжал туда, дабы повеселить свою душу славной охотой на оленей да вепрей в долинах меж ломондских холмов. Однако Иаков и шага не мог сделать без ведома заклятых Дугласов. Их стражники, охранники и соглядатаи не спускали с юноши глаз ни днём ни ночью… По замыслу сторонников Иакова кому-то надо было пробраться в Фолклендский замок и устроиться там стременным в королевские конюшни. То должен был быть сильный, отважный и решительный человек, преданный королю и готовый положить за него жизнь. Ибо риск был невероятно великий, и коли бы тот человек попался в руки Дугласов, то верной его страшной смерти предшествовали бы ещё более ужасающие истязания плоти. Признаться честно, я долго размышлял, прежде чем посмел потребовать у королевы-матери, чтобы ту опасную работёнку поручили именно мне. Я целиком и полностью разумел, коему риску я себя собирался подвергнуть. Ныне, по прошествии уж четверти века, когда позади множество ратных полей, где мне не раз приходилось быть на волосок от гибели, оный случай кажется просто ребячьей забавой, ей богу! Ну, так вот, я вызвался сыграть роль конюха и помочь побегу короля. Её величество пыталась было меня отговорить, ссылаясь на моё благородное происхождение: что, дескать, не дело дворянину переодеваться конюхом, и что можно найти человека менее знатного, посулив ему хорошее вознаграждение. Я усмехнулся, понимая, что королева-мать кривит душой, и, помню, ответил, что согласно нашему плану Иаков также должен был облачиться в одежду грума, а значит и его вассалу незазорно некоторое время поносить одежду конюшего. Путём подкупа нам удалось сманить из Фолклендского замка трёх конюхов. А стало быть, мастер королевского двора, коим тогда был брат Ангуса, Джордж Дуглас вынужден был искать им на замену новых стремянных для королевских конюшен.
Другим тайным участником нашего заговора был, как я уже упомянул, не кто иной, как кардинал Битон. Именно он пригласил к себе в Сент-Эндрюс короля Иакова и регента графа Ангуса, всячески ублажал и развлекал их, особенно регента и его приспешников, пытаясь создать у них благодушное настроение и усыпить бдительность. По тайному совету кардинала молодой король изъявил желание ехать в свои владения в Файфе, где любимым его развлечением в то время была охота, о чём я уже упоминал. Весть эта быстро дошла до Фолкленда, ибо от него до Сент-Эндрюса всего-то полдня пути.
Узнав о скором приезде короля в Фолкленд, Джордж Дуглас велел искать новых стременных. А я, к тому времени уже пребывал в селении, что находится рядом с замком. И вот в одежде грума я пришёл к замковым воротам и спросил, не требуется ли им конюший. С лошадьми то я уже с детства умел обращаться и знал все тонкости стремянного дела. Меня тут же взяли в замок. Ради спасения короля я не чурался никакой грязной работы. Так что, когда Иаков в сопровождении Дугласов и их клевретов прибыл в Фолкленд, я разбрасывал солому по конюшне, сыпал зерно в ясли, поправлял развешанную по стенам сбрую и, извините, убирал за лошадьми. Дугласы зорко следили за молодым королём и старались никого из посторонних к нему не подпускать. Но мне было несложно подкупить некоторых слуг из челяди замка, и скоро король уже знал о нашем плане, а в его покоях в потайном месте была спрятана верёвочная лестница и одежда грума. Иаков ждал лишь условного сигнала от меня, чтобы начать выполнение задуманного. Всё было спокойно в Фолклендском замке. Граф Ангус уехал в Лотиан по каким-то делам, связанным с его тамошними владениями. Тем временем за Джорджем Дугласом, его братом прискакал гонец из Сент-Эндрюса с просьбой кардинала срочно приехать к нему по некоему важному делу. Так было задумано заранее. Король весело проводил время в компании молодых дворян: кузенов Арчибальда и Джеймса Дугласов, бастарда графа Аррана Джеймса Гамильтона и Роберта Лесли. Причём молодой человек по имени Джеймс Дуглас из Паркхеда, бывший одного с королём возраста, исполнял при нём роль пажа. Хотя в действительности – и это все понимали, включая и самого Иакова, – он был соглядатаем графа Ангуса и его братца Джорджа Дугласа.
Надо сказать, что в ту пору характер у меня был весёлый и простой. За те несколько дней, что я служил в замке, я постарался подружиться с большинством слуг. Но более всего, признаюсь, меня тянуло к детям, простым и непосредственным созданиям, ибо своих у меня тогда не было. Особенно я сдружился с одним поварёнком по имени Томас – такое я, наверное, внушал доверие своим простосердечием. Я сажал его на лошадь, когда он захаживал ко мне на конюшню. А Том клал мне самые лакомые куски, когда я приходил на кухню за едой.
Однажды с утра поварёнок подошёл ко мне с испуганным видом и сказал, что случайно подслушал накануне вечером в парке, как четыре джентльмена обсуждали, кто первый из них заколет короля. Том очень испугался и решил рассказать мне. Признаюсь, я не придал словам мальчугана тогда большого значения. Но что-то мне подсказывало, что тянуть с побегом нельзя и пора действовать. В тот же день я воткнул пурпурно-чёрное петушиное перо в мой берет – это был условленный сигнал – и постарался сделать так, чтобы попасть на глаза молодому королю.
Согласно нашему плану за обедом Иаков заявил, что хотел бы созвать назавтра рано утром большую охоту, на которой он велел собрать самых лучших гончих и затребовал присутствия многих именитых дворян Файфа. Словом, король всё делал так, как будто собирался отлично развлечься. Он велел подать ужин в свои покои в четыре часа пополудни и сказал, что рано ляжет спать. Поужинав в своей комнате, Иаков забрался в постель и велел своему двуличному пажу тоже идти спать, дабы тот мог утром присоединиться к охоте. Жизнь в замке в этот день замерла рано, так как все полагали, что король уснул, и не хотели тревожить его сон.
Были уже сумерки, когда окно королевской комнаты отворилось и оттуда вниз была сброшена верёвочная лестница. На счастье ночь была ветреная, и за шумом листвы в дворцовом парке трудно было различить звуки открывающегося окна. Ветер кидал лёгкую лесенку из стороны в сторону, и мне пришлось придержать её нижний конец, пока юный король спускался. Я быстро оглядел Иакова, упрятал его роскошные волосы под шапку, нахлобучил её пониже и натёр грязью нежные щёки юноши. Надо сказать, он смирено выносил такое глумление над своей внешностью. После этого мы прокрались в конюшню, вывели под уздцы двух лошадей и направились к воротам замка, которые были давно уж закрыты. Наступил самый важный и опасный момент нашего плана. На удивлённый окрик стражников, я спокойным голосом отвечал, что назавтра утром назначена большая королевская охота, а у этих двух лошадок болтаются подковы, и вот мы их и ведём к деревенскому кузнецу. Стража поначалу отказывалась нас выпускать, ссылаясь на строжайший приказ никого не впускать и не выпускать после захода солнца. Тогда я пригрозил, что если по этой причине назавтра сорвётся королевская охота, то господам привратникам будет несдобровать. В общем, угрозами и увещеваниями мне удалось добиться того, чтобы нас выпустили. Минуя портал замковых ворот, я крикнул стражникам, что мы не хотим их более беспокоить этой ночью, а потому заночуем на сеновале у кузнеца. Дабы не вызывать подозрений мы спокойно направились в селение, но как только миновали последний дом, я достал припрятанные шпоры, мы вскочили на коней и, когда уже стук копыт был не слышен замковым стражам, Иаков пустил коня галопом. Свежий ночной ветер обдувал нас. Невообразимая радость обуяла юношу, вырвавшегося на свободу, он смеялся, кричал как безумный… Под утро мы уже были около ворот Стёрлинга. Что было после, вы все прекрасно знаете… Конечно, в некотором смысле нам повезло или, вернее, на то была воля божья. Ибо позже мы узнали, что покидая с королём Фолклендский замок, мы едва разминулись с братом Ангуса, возвращавшимся из Сент-Эндрюса. Когда он спросил о короле, ему ответили, что Иаков давно уже мирно почивает в своей спальне. И Джордж Дуглас спокойно пошёл спать. Можно только представить, какой переполох творился утром в Фолклендском замке! О-хо-хо!
Воспоминания, казалось, выгнали из головы барона весь хмель и сэр Роберт, закончив рассказ, снова освежил пересохшее горло добрым вином.
– А не приводилось ли вам бывать после в Фолкленде, сэр Роберт? – полюбопытствовал Напьер. – Как никак, это ведь место ваших геройских свершений!
– Как же, довелось мне побывать там ещё разок. За год или два до своей безвременной кончины пригласил меня король посетить его в этом замке. Он устраивал там большое празднество, на котором хотел собрать лучших своих друзей. Помнится, он предложил мне сыграть с ним в кайх {caigh – так в те времена в Шотландии назывался теннис}. Не видал я более странного и нелепого развлечения. Около замка построили огороженный дворик, где через середину на верёвке висела сеть наподобие рыбачьей, а двое игроков с помощью так называемых ракеток перекидывают мячик через эту сеть. Я, конечно, любезно отказался и просил извинения у короля, рассудив, что мне привычней размахивать стальным мечом, нежели деревянной лопаткой, а на этом кайхпуйле, как они дворик для игры звали, я буду выглядеть смешно и неловко.
– Интересно, а что же стало с тем поварёнком Томасом, а, сэр Роберт? – снова спросил дотошный Напьер, который ещё долго находился под впечатлением фееричной истории побега.
– Увы, более его я никогда не видел, – ответил барон. – Но знаешь, как-то раз много лет спустя, как рассказывают, по пути из Эдинбурга в Фолклендский замок к Иакову Пятому подошёл некий молодой человек и попросил дать ему возможность сказать что-то очень важное, касающееся жизни суверена. Король милостиво выслушал поведанную ему историю, снял с пальца перстень и передал юноше, велев ему идти к управляющему королевским двором и рассказать тому ещё раз эту историю. Вскоре после этого случая Джеймс Гамильтон, один из тех четырёх, злоумышлявших против молодого короля, был схвачен и брошен в темницу. Остальные же трое были в изгнании, как и все Дугласы. А иначе их бы ждала та же участь, что и Гамильтона. А его, как только королевский суд нашёл, что он вместе с пособниками замышлял убиение соверена в Фолклендском замке, немедленно казнили. Говорят, что перед судьями свидетельствовал родственник этого самого Джеймса Гамильтона, некий шериф из Линлитгоу, жаждавший отомстить своему коварному родственничку за одно из многочисленных его злодеяний, а именно за то, что он отправил на костёр брата этого шерифа, вменяя ему в вину, что тот был якобы протестантом, а сам захватил его земли. Ну, а кто был тот юноша, подошедший к королю и рассказавший ему эту старую историю, которая-то и легла в основу обвинения шерифа, мне не ведомо. Возможно, это и был мой старинный знакомец Том, а может быть и кто другой: столько врагов себе нажил этот арранский бастард своими злодействами.
На этом самая интересная часть пиршества закончилась. Отец Филипп ушёл в свою опочивальню, где он до рассвета записывал услышанные им этим вечером истории. Молодые люди, договорившись устроить рано утром охоту, пошли спать. А барон со своими старыми соратниками ещё долго продолжали отдавать почести великому богу Бахусу.
Глава XIII
Снова Фулартон
Утро после пиршества было пасмурным и серым, лёгкая пелена измороси окутывала воздух. Это, впрочем, не нарушило планов молодых людей, которые с удовольствием погонялись за дичью в окрестных лесах. После сытного обеда, который уже не отличался тем разнообразием блюд как накануне, гости сердечно попрощались с хозяином замка и его сыном и довольные проведённым временем разъехались по домам.
Напьер и Бьюкэнан пригласили Ронана посетить свои именья и при этом едва было не поссорились между собой по поводу того, чей черёд будет первым принимать молодого Бакьюхейда. Любознательный Напьер хотел непременно узнать, как Ронан издали определит высоту его дома, а коли повезёт с погодой, то и расстояние до вершины Бен-Ломонда. А бравый лэрд Арнприора обещал пригласить тех из своих соседей, коих могли бы сопровождать молоденькие незамужние дочки, понимая как его новый друг должно быть истосковался по женскому обществу.
Вечером за ужином барон Бакьюхейда расспрашивал сына, как тому пришлись гости и оправдались ли его ожидания от знакомства с Напьером и Бьюкэнаном.
– Эти молодые джентльмены – как вы их и описывали, отец. Напьер – умён и любознателен, но обременён заботами, налагаемыми на него его владениями. А лэрд Арнприора чем-то напоминает его отца, судя по тому забавному рассказу о короле Киппена…
Неожиданно в зал, где отец с сыном принимали вечернюю трапезу, прервав мирную беседу, подобно пуле из аркебузы влетел вездесущий Эндри.
– Тревога! Тревога! – пронзительно вопил мальчишка, и весь его вид как будто подтверждал это беспокойство: округлённые глаза на вытянувшейся физиономии, призывающее протянутые вперёд руки и неспособные устоять на одном месте ноги.
Отец с сыном переглянулись, и взгляд их, казалось, говорил: «Опять сорванец захотел нас какой-то шуткой позабавить».
Бакьюхейд усмехнулся и сказал:
– Я бы хотел знать, как ты, сэр шут, заголосишь, когда я велю Гилберту не давать тебе сегодня ужина в наказание за то, что ты помешал нашей мирной трапезе.
– Ей-ей, как моя матушка говорит: и шут может умному человеку хороший совет дать, – бесцеремонно заявил юный грум. – Да мне и не до шуток, мой господин! Вы разве не слышите шум у ворот? Недаром у меня пятка давеча чесалась, а это, ей-ей, всегда к беде.
Все притихли, прислушиваясь. Действительно, со двора доносились невнятные крики. Барон и Ронан вопросительно посмотрели на слугу.
– Какие-то всадники стоят у ворот и требуют впустить их в замок, – пояснил тот.
– А это случаем не наши недавние гости, – спросил барон, – вздумавшие вернуться и продлить весёлое празднество?
– Не, ей-ей. Сверху-то я разглядел, хоть и темно уже: их там не меньше дюжины, и все в кирасах, шишаках и с копьями да алебардами. У наших-то гостей обличие не такое воинственное было. А эти кричат, что ежели их тут же не впустят, они наш дом возьмут приступом, – выпалил Эндри.
Бакьюхейд нахмурился и тут же по-военному стал отдавать приказы:
– Ронан, дорогой, беги и вели всем слугам живо собраться во дворе, да пусть прихватят оружие, у кого какое есть, а ежели никакого нет, пусть в этом зале со стены снимут. А ты, Эндри, поможешь мне облачиться в приличествующие случаю одеяния. Клянусь пречистой, никому ещё не удавалось замок Бакьюхейдов взять штурмом!
А тем временем перед въездом в замок некоторые всадники уже спешились и пробовали ворота на прочность тяжёлыми секирами. Но крепкий дуб, из которого были сделаны ворота в Крейдоке, заставил бы их работать так всю ночь. Среди осаждавших раздавались крики:
– Поджечь, да и дело с концом!
– Не спеши, Джон, может, сами откроют.
– А может через стену перелезть?
– Как же ты перелезешь? Она, поди, в три человеческих роста!
– А, и то верно… А по лестнице если?
– Где же ты ночью, дурья башка, лестницу раздобудешь?
– Отставьте ворота в покое, безмозглые болваны! – надо всеми раздался властный оклик, по-видимому, их командира. – Клянусь небом и землёй, вы так будете осаждать их до второго пришествия.
Ворча и чертыхаясь, ратники отступили от ворот и собрались вокруг своего центуриона, который им сказал негромко:
– Вы чересчур рьяно взялись за дело, мои воители. Так можно и пташку вспугнуть. Без моей команды – ни одного движения!
А с другой стороны ворот обитатели замка, уже собравшиеся во дворе, понимали, что, кто бы то ни были эти воины, цели у них не были похожи на дружеские.
Через некоторое время в амбразуре башенки над воротами показался сам барон. В нём трудно было узнать того гостеприимного добродушного хозяина, которого мы видели накануне за столом в пиршественном зале. Стальной шлем без забрала закрывал от света факелов черты лица рыцаря и придавал фигуре ещё больше суровой величественности. На стальной воротник падала чёрная с проседью борода, полностью прятавшая нижнюю часть лица. Остальную часть его одеяния составлял плащ из буйволиной кожи, когда-то расшитый шёлком, а ныне покрытый паутиной трещин и порезов, полученных в боях. Он приоткрывал кое-где стальные отполированные латы, когда-то красиво отделанные позолотой, а сейчас покрытые налётом ржавчины. Огромный двуручный меч устаревшего образца висел на перевязи на могучей шее; он был настолько длинным, что пересекал всё тело – его большая рукоятка высилась из-за левого плеча, а конец спрятанного в ножны лезвия, опускался к правому сапогу и стучал при каждом шаге по непонятно зачем пристегнутым шпорам. У Ронана, увидавшего отца в таком бравом виде, на губах проскользнула лёгкая улыбка.
– Почтенные странники, по какому праву вы нарушаете покой этого мирного дома в столь неподходящий час, когда многие добрые шотландцы видят уже не первый сон? – с высоты башни прозвучал грозный бас старого рыцаря.
В ответ он услышал беззастенчивое заявление:
– Именем управителя шотландского королевства лорда Джеймса Гамильтона я требую, чтобы мой отряд был впущен в замок, а иначе мы возьмём его силой.
– И кто же смеет так дерзостно со мной говорить, прикрываясь именем регента? – барона Бакьюхейда не смутили ни упоминание Гамильтона ни угрозы приступа.
– Я, капитан этого отряда, сэр Фулартон из Дрегхорна! – напрягая голосовые связки прокричал наш старый знакомец.
– О-хо-хо! – нарочито рассмеялся барон. – Признаюсь честно, сэр капитан, похоже, что я не очень силён в современной генеалогии, ибо, клянусь мессой, не могу припомнить оного имени среди благородных шотландских фамилий, по крайней мере, среди тех, с коими мне доводилось воевать бок о бок.
О! Такого удара по своему честолюбию приспешник регента никогда ещё не получал за всю свою жизнь. Он буквально задохнулся от гнева. И если бы не ночная темнота, его перекошенное лицо, пунцовое от злости стало бы прекрасным образчиком для изучения физиономиста.
– Как! Вам не ведома эта древнейшая и благороднейшая фамилия? – с гневным изумлением воскликнул Фулартон. – Да сам Роберт Первый назначил нас потомственными королевскими ловчими в Ангусшире.
– Ну, может Фулартоны и ловили тетеревов да куропаток в Ангусшире, но на моей памяти ни один человек с такой фамилией никогда не участвовал в охоте за более крупной дичью – за английскими стервятниками.
– Проклятые паписты, ну я тебе покажу, Бакьюхейд, – прошипел Фулартон себе под нос, скрежеща зубами, а затем, чуть поостыв, надменно крикнул хозяину замка: – Я так разумею, что разговариваю с сэром Робертом Бакьюхейдом?
– Возможно, сэр Фулартон, ежели вы таковой, за кого себя выдаёте, – ответил барон.
– Сэр Фулартон из Дрегхорна, к вашим услугам! Так вот, сэр Бакьюхейд! У меня письменное повеления управителя государства, скреплённое личной печатью шотландского регента, доставить к нему в Стёрлинг некоего Ронана, именуемого себя Лангдэйлом, хотя он есть Бакьюхейд, ваш родной сын.
– Что! Ронана к регенту! – удивлёно воскликнул барон, а тем временем правая рука рыцаря потянулась к левому плечу, над которым поднимался длинный эфес. – Право слово, сэр капитан, к чему такая честь моему мальчишке?
– Мне это не ведомо, мой лорд. Но полагаю, намерения у герцога Шательро самые что ни наесть благие, и клянусь честью, вам нечего опасаться за судьбу вашего сына.
Позади барона на ступеньку ниже его стоял пострел Эндри, который не отходил от своего хозяина ни на шаг, готовый быстро выполнить любой его приказ. Он слышал весь разговор. А после последних слов Фулартона, в которых детская интуиция уловила ту фальшь и неискренность, коя как правило бывает недоступна слуху взрослого, мальчишка стал дергать барона за подол плаща. Старый рыцарь раздражённо оглянулся и увидел Эндри, со всей силы мотавшего головой из стороны в сторону. Он снова повернулся к ратникам и произнёс:
– Прошу простить нашу неприветливость, сэр капитан. Мой гарнизон очень мал, а по дорогам нынче шастает много лихих людей, для которых такая тёмная ночь как эта – удобное время творить свои разбойничьи дела. К сожалению, я не могу в целях предосторожности приказать слугам открыть немедля ворота – уж слишком подозрительно вы выглядите. Я бы советовал вам отправиться в деревню Хилгай, что находится совсем рядом, вон за тем леском. Там вы почти сможете найти кров на ночь и хорошо подкрепиться на постоялом дворе. А назавтра при свете дня вы вернетесь и, ежели вы действительно посланцы регента, как утверждаете, то предъявите бумаги, подтверждающие ваши полномочия, и тогда – клянусь святым причастием! – я впущу вас в замок.
– Но сэр Бакьюхейд! Это дело государственной важности и не терпит отлагательства. Регент желает приватной беседы с вашим сыном.
– Ага! – вскричал барон. – А вы, сэр, утверждали, что не знаете, зачем регент желает видеть моего сына!
– Но поверьте мне, сэр Роберт, юноше действительно ничто не угрожает!
В этот момент Бакьюхейд почувствовал, как Эндри снова дёргает его за плащ.
– Сэр Фулартон, мне не остаётся ничего другого как пожелать вам спокойной ночи и вашему отряду благополучно добраться до Хилгай.
Барон Бакьюхейда продолжал стоять на стене до тех пор, пока всадники, посовещавшись между собой, не развернули лошадей и не исчезли в темноте на уходящей в лес дороге, ведшей в селение.
Затем хозяин Крейдока спустился во двор, оглядел всех собравшихся там, как будто подсчитывая силы защитников замка, и стал держать совет с Ронаном, отведя его в сторону.
– Знаешь ли ты, сын мой, что это регентское охвостье приехало по твою душу. Я их покуда отослал в Хилгай, но назавтра при свете дня они вернутся, ежели ещё ночью не дерзнут атаку предпринять. А командует ими некий Фулартон, который утверждает, что регент немедля желает приватной беседы с тобой. Меня это безмерно удивляет, но ещё боле настораживает. Откуда вообще Джеймс Гамильтон знает о твоём существовании? Клянусь святым Андреем, не нравится мне всё это!
– Отец, я нахожусь в таком же недоумении, что и вы… А впрочем, есть у меня некие догадки, но всё надо бы тщательно обдумать.
– Ну, вот и ступай покуда поразмышляй, а я здесь распоряжусь о защите замка на случай неожиданного нападения. Эти прихвостни регента ничем не лучше обыкновенных разбойников.
Барон подозвал Эндри.
– Ты что, проказник, меня дёргал на стене, покуда я важную речь держал со странниками?
– Ваша милость, так ведь врал он всё, этот Фулартон. Ей богу, брехал, как коробейник на ярмарке, который что угодно скажет, лишь бы товар распродать, и бога не побоится. А знатно, ей-ей, вы их прочь отослали. На постоялый двор в Хилгай! Вот умора-то! Да там не то что постоялого двора, а даже таверны-то справной нету! Ей-ей, ведь верно говорят, что словечки «совсем рядом» и «почти» есть великие лгуны, ха-ха.
– Однако же не уверен я, что в Хилгай они уехали. А посему придётся тебе этой ночью на страже постоять. Укройся в этой башне, погаси факел и следи за подступами к стене – у тебя глаза молодые и зоркие. В случае тревоги труби в горн. Часа через четыре тебя Питер сменит. А покуда пойди и укрепи зажжённые факелы в угловых башенках, дабы снаружи казалось, будто замок надёжно охраняется. Тогда никому и в голову не придёт, что в Крэйдоке осталось-то всего раз, два, … семь мужчин, не считая старого дворецкого Джаспера, который не то что меч, а ложку и то уже с трудом поднимает, да отца Филиппа, могущего врагов разить разве только словом божьим.
После этого Бакьюхейд как настоящий полководец назначил каждому из слуг его пост и время дежурства. Даже повару Гилберту поручено было вместо топора для разделки туш вооружиться алебардой и ходить по периметру стены с полуночи и до первых жаворонков.
Отдав такие распоряжения, сэр Роберт поспешил в залу, где в сосредоточенной задумчивости сидел Ронан.
– Какие думы у тебя, сын мой, о причине этого визита? Я так просто теряюсь в догадках, зачем ты мог понадобиться Джеймсу Гамильтону, этому перевёртышу, лисе хитрой. Да и откуда ему вообще ведомо, что на свете есть такой юнец как Ронан Лангдэйл?
– Мнится мне, здесь сокрыта какая-то тайна. И клянусь мессой, её мог бы объяснить не кто иной, как мой учитель отец Лазариус.
– Лазариус? Но причём здесь он? И что заставляет тебя так думать, Ронан?
– Я пытаюсь размышлять логически, как меня учил учёный старец… Вот смотрите, батюшка! Накануне моего отъезда из Пейсли туда прибыл сам архиепископ Сент-Эндрюс, брат регента. На следующее утро отец Лазариус был очень опечален и встревожен. Он поведал мне лишь, что слышал некий разговор, полный богопротивных слов и помыслов. Я хотел выведать у него более обстоятельные сведения, так его встревожившие. Но он наотрез отказывался упоминать какие-либо подробности. Упомянул лишь, что знания эти опасны, и хотел, чтобы я быстрей покинул аббатство. Ну, что вы об этом скажете, отец?
Бакьюхейд задумался. Но, похоже, никакие догадки не посетили головы бравого вояки, но никудышного мыслителя, ибо он лишь ответил:
– Чертовщина какая-то творится в монастыре оном, клянусь небесами!.. И в самом деле хорошо, что ты уже дома.
– А я вот что думаю, – продолжил Ронан. – Пойдём от обратного. Регент посылает людей за мной: верно, чтобы меня как-то изолировать или даже бросить в темницу. Значит он полагает, что я представляю какую-то опасность для него, иначе к чему такие хлопоты. Отец Лазариус также говорил, что ежели я узнаю то, что услышал он, то мне будет угрожать опасность. Связывая последние два факта, я прихожу к заключению, что регент полагает, что мне известно то, о чём никак не хотел мне рассказывать отец Лазариус. Вот я и говорю, что только этот святой отец может раскрыть тайну. Очень даже вероятно, что это связано с архиепископом Сент-Эндрюсом, а может и со всем кланом Гамильтонов во главе с Шательро.
– Ах вот оно что! – воскликнул барон. – Не зря я всё же тебя обучаться посылал. Вот ты мне и растолковал всё как есть.
– Я, правда, не в состоянии понять, почему регент считает, что мне ведома тайна, услышанная отцом Лазариусом. Я ведь так ничего от праведного старца и не узнал.
– Эх, Ронан! По юности лет не знаешь ты ещё людского коварства. Верно, кто-то внушил Джеймсу Гамильтону или шепнул ему на ушко, что ты якобы всё знаешь.
– Но зачем, отец?! Кто же может хотеть погубить меня?
– Хотел бы я это знать, Ронан! Долго его голова красовалась бы над нашими вратами! – вскричал в сердцах барон и вдруг запнулся, охваченный старинными воспоминаниями. Когда мрачное туча сошла с его лика, Бакьюхейд продолжил: – Одному богу только всё ведомо, сын мой! А мне ж, право слово, невдомёк, где и когда ты себе смертельных врагов нажить успел. Порыщи-ка в своей памяти, авось, что и вспомнишь.