Вокари Ли
Длиной в неизвестность
– А получилось? – Тору заинтересованно наклонился к экрану. Рука Юры, холодная и острая, крепко упёрлась ему в грудь.
– Шлак и получился, – усмехнулся он, – но заказчику такое и нужно, кажется. Я получаю деньги за то, что делаю кого-то счастливым.
Юре в самом деле нравилось быть полезным. И наверняка не нравилось не отмечать Новый год со всеми. Тору решил во что бы то ни стало подарить Юре праздник. Пост постом, а быть таким молодым и просто отрывать лист календаря и жирным шрифтом менять цифру на полях тетради – неправильно.
– Я думал, что в прошлом году мы не праздновали из-за меня, – признался он.
– Ты был более унылым, да, – согласился Юра, – но я никогда не праздную. Сколько себя помню, ни разу.
– А я чувствую себя ужасным другом.
– Почему?
– Потому что не знал и не спрашивал.
– Разве мы тогда были близки настолько, чтобы копаться в такой мелочи, – Юра махнул рукой. В этом жесте Тору видел болезненную неискренность. Его намерение возрастало с каждым вдохом, и он уже знал, как может реализовать свой план.
Когда он предложил свою идею Кире, она встретила её категорично.
– Он не празднует, – ответила Кира, – я пробовала уговорить, но у меня не получалось. Даже у его бывшей не получалось, поэтому вместо праздника они втроём с его пришибленной мамашей тащились в храм. Она терпела, потому что любила. А ему было стыдно, и больше он на что-то совместное не решался.
– Но я же не его бывшая!
– Я не знаю, что ты должен сделать, чтобы он согласился, – перебила Кира, – я за любой кипиш, кроме уговоров.
– Я уговорю, – кивнул Тору, – но не смогу сделать весело.
– Я не смогу уговорить, – повторила Кира, – но сделаю так, что этот день он запомнит, а в следующем году сбежит от мамаши под бой курантов. Нам всем, кстати, нужно развеяться. С ума сойти можно под конец семестра, честное слово. Я вчера половину учебника прочитала, а сейчас уже ничего не помню.
Тору не слышал продолжения её слов. В голове крутилось одно – вот-вот, через несколько дней, которые пролетят, как один, его план будет осуществлён. «Поздравить мать», – Тору оставил в заметках короткую запись и включил напоминание.
Конечно, он вспоминал о матери вечерами, когда солнце падало за горизонт, иногда скучал по навязчивой заботе и ласковым словам. Тору было непросто признавать, что она по-прежнему значила для него гораздо больше, чем «ничего», в которое он отчаянно пытался поверить. Сейчас, перебравшись почти на другой конец города и живя отдельно, он всё ещё оставался любимым и любящим сыном. Однако всё чаще ему казалось, что в момент, когда льющаяся изнутри радость захлестнёт его сознание, в нём не останется места для матери и её переживаний. Легко было думать о ней, в скуке перебиваясь от дела к делу, но трудно – посмотреть в глаза неискренности и тотчас же рассеять её морок. Тору был любимым и любящим. Но также он был зависимым и использующим и не мог представить, сколько бескорыстной любви пряталось за приевшейся выгодой.
Шаг четырнадцатый. Новая попытка понять
– Собирайся, – уверенно заявил Тору. Его холодные руки, вспотевшие и почти потерявшие чувствительность, подрагивали.
– Куда?
Юра смотрел на висящую на шкафу гирлянду. Цветные огни отпечатывались на бледной коже и отражались бликами в глазах.
– Праздновать, – ответил Тору, натянув свитер, – у меня для тебя сюрприз.
– Нет, – Юра вздохнул и хлопнул себя по лбу, – ну нет же.
– Ещё как да! – Тору потянул его за рукав. – Поднимайся и идём!
– Я же говорил, что не праздную, – возмутился Юра, но с кресла встал и понуро зашагал в сторону светящегося шкафа. Взявшись за ручку, он поднял взгляд и долго смотрел на сменяющие друг друга цвета. – Мне не нужна вся эта мишура. Хочешь выпить – возьми мою карту и пей.
– Ну Юра, – затянул Тору, – ну Юра, ты сам не свой в последнее время. Тебе нужно переключиться.
– На пьяные рожи, бегающие по улице с пиротехникой? – пробубнел Юра, но послушно стал одеваться. Тору возликовал.
На лице Юры не было радости или хотя бы тени энтузиазма, но прогресс шёл уверенно – от успеха их отделяли только накинутые на плечи куртки.
– Я обещаю, что тебе понравится, – Тору, не слушая возражений, почти вытолкнул Юру за дверь. Дело оставалось за малым: он отправил Кире короткое сообщение и предвкушающе выдохнул. Минута. Осталось не больше минуты. Тору и сам всё больше чувствовал приближающийся праздник: волнение заставляло сердце стучать быстрее, а мысли – становиться восторженными, по-детски простыми и наивными.
Дверь открылась – никогда раньше Тору не обращал внимания на скрип её петель. Нос обожгло холодом, перед глазами закружили хлопья снега. Юра смотрел под ноги и, по-видимому, совсем не желал поднимать взгляд. Тору увиденное не расстроило – у него был целый вечер, чтобы изменить ситуацию и сделать этот день незабываемым. Он уверенно сжал мёрзнущий кулак: сегодня сама вселенная была на его стороне.
– С наступающим! – Тору с Юрой шагнули вперёд, спустившись со скользких ступенек, когда их встретил коридор летящего снега: белая пыль, переливающаяся красками в фонарном свете, мелькала над головой и осыпалась вниз, попадая на лицо мелкими освежающими каплями.
Выбежавшая из-за угла Кира шумно взорвала хлопушку: конфетти разлетелись по снежной дорожке и упали на одежду праздничной нежностью. Вслед за ней из-за потрескавшейся стены подъезда вышли остальные ребята. Они изначально охотно поддержали план Тору, и сейчас, украшенные шуршащей мишурой, поздравляли друг друга с наступающим праздником. Их перчатки собрали на себе медленно тающие ледяные комья – Тору чувствовал, как вместе с ними тает его неуверенность.
– Сейчас мы идём в метро и едем в центр! – Кира приобняла Юру за плечи и подтолкнула вперёд.
За незатихающими разговорами друзей Тору успевал поглядывать на Юру и следить за его настроением – тот почти всю дорогу молчал и лишь изредка отвечал на вопросы короткими фразами. Кира льнула к нему, как кошка, что-то шептала, и, наверное, даже пыталась поцеловать: по-дружески, но при этом так невинно-откровенно, что замирало дыхание. Она стянула с Юриной руки перчатку, соединила их пальцы в “замок” и поднесла к губам. От неё пахнуло алкоголем, и Тору с пониманием закивал, теснее прижавшись к поручню. Он наблюдал за ними чаще и пристальнее, чем следовало, поэтому вскоре поймал на себе вопросительный взгляд. Казалось, неловкость пропитала весь вагон: сидения стали ещё более неуютными. Совсем как в прошлом. Совсем как в недавнем прошлом.
Тору до сих пор искал в себе знакомые ощущения: прислушивался к сердцебиению и дыханию, ждал, когда тело вновь сведёт дрожью, а голова закружится, ввергнув его в привычное, граничащее с безумием, состояние. Но состояние не менялось: смех и голоса друзей не раздражали, яркий свет не приносил дискомфорта. Тору был спокоен и счастлив, сливаясь с покачиванием поезда.
Огни станции мелькали перед глазами. Он уверенно стоял перед дверями вагона, замечая, как мышцы дрожат от лёгкого напряжения. Обращала ли Кира внимание на такие мелочи? Кто-нибудь из пассажиров думал о своих ногах, когда стоял, и о своём сердце, когда бежал по эскалатору, опаздывая на автобус?
Тору следовал за компанией и старался не отставать: они с Юрой шли в ногу чуть позади и иногда переглядывались. Ветер обжигал щёки, музыка, доносящаяся из кафе и уютных магазинчиков, отвлекала от мыслей. В преддверии праздника, когда вся жизнь стояла на пороге обновления, они множились и перетягивали на себя внимание. Страх перед неизведанным усиливал спящую внутри тревогу, но Тору старался не поддаваться её влиянию. В конце концов, какое ему было дело до будущего, когда перед глазами простиралось живое и чуткое настоящее?
– Холодно, – пожаловалась Кира, замотавшись в Юрин шарф, – может, кофе?
Все согласно закивали и, дождавшись очереди, с блаженством сделали первые глотки горячего напитка.
Юра отрешенно смотрел на стакан, но Тору казалось, что его взгляд стал менее тяжёлым и напряжённым. Во внешности Юры не изменилось ничего, кроме покрасневших щёк, но что-то внутри подсказывало, что его настроение стало бодрее, а значит, план был близок к своей кульминации.
Как Тору и думал, Юре было нужно время, чтобы перестроиться. Насколько удивительна жизнь: даже к веселью приходилось привыкать, как к протезу. Ещё через несколько минут он смеялся, шутил и брал инициативу в свои руки – в нём снова можно было узнать прежнего Юру. Едва не потеряв друг друга в идущем навстречу потоке людей, они поднялись на парящий мост. Проталкиваться сквозь склеившуюся толпу было тяжело: сдавленные рёбра не давали вдохнуть, но Тору не испытывал страха – его переполняла благодарность за возможность находиться здесь, среди близких людей, переполненных счастьем и предвкушением праздничного чуда. Кира, испугавшись гололёда, схватилась за еле держащегося на ногах попавшегося ей под руку Тору. Они могли упасть, как домино, и потянуть за собой половину стоящих рядом картонных человечков с неопределяющимися лицами.
Тору посмотрел в сторону стеклянного бортика. Если бы он шагнул вниз, поддавшись минутному желанию, то не было бы ни доверчиво прижимающейся к его боку Киры, ни раздающегося рядом непринуждённого смеха, ни долгожданной улыбки, наконец осветившей Юрино лицо. Тору вгляделся в укутанный ночными огнями город: оживлённая Москва дышала уверенным спокойствием и равновесием, тянула к себе не изысканностью смерти в золотой столице, а лаской жизни, острой и обжигающей кожу насыщенностью многоликих дней. Тору готов был кричать от восторга и со слезами благодарить мир, позволивший ему остаться в его объятиях ещё на несколько лет. Он был живым, стоял нагим перед вырастившим его светом, стоял в без сопровождения увлекающих на дно нерешаемых проблем.
«Я никогда не прыгну, – подумал Тору, быстро смахнув собравшуюся в глазах жгучую влагу, – никогда больше».
Выдохнув в пустоту ночного неба накопившуюся на душе тяжесть, Тору посмотрел на Киру. Она так же искренне улыбалась честности настоящего: в её глазах отражался свет желтеющих фонарей, на щеках нежно-розовой краской играл мороз, а на тёмных волосах собирались бусины растаявшего снега. Тору бесстыдно разглядывал её лицо, стараясь не упустить ни одной детали, и с трепетом находил в них отражение самой жизни.
Кира была жизнью, была её началом и продолжением – она вобрала в себя каждый аспект настоящего и усилила их проявления. Тору не мог узнать в ней ту Киру, с которой познакомился на вечеринке. Он был уверен, что исходящую из её сердца непосредственность нельзя было затмить ни алкоголем, ни шумом плохой музыки. Могла ли она настолько преобразиться за такое короткое время? Или преобразился он, научившийся видеть прекрасное?
– Кир, – Тору не хотел прерывать её взгляд, наверняка видящий больше, чем тени ночного города, но он чувствовал, что должен успеть исправить ошибки прошлого. Здесь и сейчас. Сейчас или никогда. Больше не нужно было искать подходящего момента. Посмотрев на жизнь без прикрас и зачарованно полюбовавшись её подлинным свечением, отражённым в чужих глазах, Тору будто перестал верить в понятие «подходящего».
Он притянул Киру к себе и, прикрыв глаза в желании сохранить часть вспыхнувшего света, ощутил на губах его немую растерянность. Друзья восторженно загудели, доносящаяся с центральных улиц музыка заиграла громче, но звуки потеряли всякую ценность, растворившись в чистоте неловкого прикосновения. Он отчётливо ощутил запах Юриного парфюма, когда с порывом ветра шарф лёг ему на лицо. Тору целовал саму жизнь, и от этой мысли на душе становилось теплее. Может быть, жизнь подарит ему новогоднее чудо и позволит полюбить себя, жадную до страсти, волевую и нежную, так, как не позволяла раньше. Тору будет любить. В этот раз он был по-настоящему готов.
– С новым годом, – улыбнулся он.
Друзья зааплодировали и стали шумно хвалить его наконец прорезавшуюся смелость. Тору почти чувствовал себя героем – его переполняла справедливо проснувшаяся мужская гордость. Только Юра молчал и неопределённо смотрел на них вновь потускневшими голубыми глазами, пока, сорвавшись с места, не бросил через стеклянную изгородь почти полный стаканчик расплескавшегося в воздухе кофе.
Шаг пятнадцатый. Праздничное откровение и честность ночных улиц
– Юр?
На оклики Юра не отвечал – продолжал идти вперёд, расталкивая мешающую толпу. В его резких движениях не было ничего, кроме холодного безразличия.
– Юр, подожди, – оставив позади растерянных друзей и, в частности, недоумевающую Киру, продолжающую глупо смотреть перед собой, Тору побежал вслед за Юрой. Неловко балансируя на скользкой плитке, он с трудом пытался не потерять его из виду.
– С праздничком, – Тору столкнулся с очевидно пьяным мужчиной, нацепившем на себя бороду Деда Мороза. – Пойдём с нами!
За ним неповоротливо следовали чуть менее пьяные женщины и вымученно улыбающийся юноша – на его голове, как маятник, раскачивался праздничный колпак.
– Спасибо, я тороплюсь, – поспешил оставить их Тору, – с праздником, да.
– Ну выпей с нами, – мужчина обиженно надул губы и протянул ему открытую стеклянную бутылку, – на, пей, я угощаю. Я же угощаю?!
Мужчина обернулся, ища взглядом сопровождающую его компанию. Под звуки протяжно-пьяного «да» Тору зажмурился: всё повторялось. Жизнь зациклилась: бутылки, холод подстывшей и поблескивающей на горлышке слюны, алкоголь, женщины, поцелуи – ему нужно было срочно что-то решать.
Выглядывая из-за плеча мужчины, Тору пытался найти среди толпы единственно нужную жёлтую куртку. Он не видел. Не видел и не мог представить, куда ему нужно было идти. Телефон в кармане завибрировал. Тору попытался протиснуться вперёд и, пользуясь возможностью, обойти приставшую к нему компанию. Ему не сразу удалось выйти из стихийно образовавшегося тупика, но, когда глаза перестали видеть перед собой качающийся на колпаке белый помпон, он смог облегченно выдохнуть. В спину полетели ругательства, и Тору, плюнув на страх упасть, побежал вперёд, локтями прорываясь через толпу. Столько грязи в свой адрес Тору не слышал даже в школьные годы. Но каким же всё казалось незначительным!
Звонила Кира.
– Я найду его, – ответил он, переведя дыхание и осмотревшись. Разноцветные улицы и множество горящих огней сыграли с ним злую шутку: в яркости зданий найти яркую куртку было в разы труднее. Взгляд метался из стороны в сторону, но не мог зацепиться за что-то, хотя бы отдалённо напоминающее силуэт Юры.
– Мы тогда ждём?
– Не ждите, – ответил Тору, – и…прости, что так вышло. Вряд ли он захочет вернуться.
«А я точно не захочу оставить его одного», – мысленно добавил он, положив трубку.
Тору пытался позвонить Юре, но тот раз за разом сбрасывал вызов. Покрасневшие пальцы сводило от холода, музыка надоедала с каждой нотой, а от гирлянд рябило в глазах. Тору ходил по улицам, разглядывал празднично украшенные ёлки и уже не надеялся найти Юру среди мелькающих лиц.
– Вы наверняка видели, куда он пошёл, – Тору дотронулся до холодных иголок кончиком пальца, – у вас так много глаз, – он коснулся блестящего шара: стеклянное отражение покачнулось и перекрутилось, отражая бисер упавшего на него света.
Тору подошёл к станции метро и по счастливой случайности посмотрел вправо. Судьба безжалостно смеялась над ним. Жёлтая куртка. Скрывшаяся в свете огней, такая же, как у Юры, точь-в-точь.
– Меня ищешь?
Тору поднял взгляд, услышав знакомый голос. По спине побежали крупные мурашки – ему показалось, что ноги вот-вот подкосятся, и он позорно упадёт посреди улицы.
Юра улыбался так, будто ничего не случилось. Улыбался ему. В самом деле, только ему.
– Юра, – повторил Тору. Ему казалось, что происходящее было всего лишь плодом разыгравшегося воображения. Он давно не был ребёнком, верящим в новогоднее чудо. Фантазия оставалась фантазией, но в будничной действительности сказок не случалось. Не мог же он вырасти из-под земли?
– Почему один? – Юра протянул Тору перчатки и кивнул в сторону покрасневших пальцев.
– Пошёл искать тебя. А ты вот, здесь.
Тору пнул снег носком ботинка – грязно-белые хлопья разлетелись по сторонам, едва не доставая до Юриного лица.
– А я знал, что ты придёшь, – Юра шагнул вперёд и остановился, оглянувшись на Тору, – идём?
– Куда?
Ноги гудели от усталости, поясница ныла, а щёки горели от холода. Пальцы в перчатках вяло отогревались, отзываясь покалыванием на каждое случайное прикосновение.
– Праздновать, – пожал плечами Юра.
Тору нахмурился. Если Юра не собрался идти домой, то зачем ушёл, бросив всех на мосту? Тору кивнул, согласившись. Они шли по улицам не разговаривая – декорации будто стали в несколько раз ярче, а музыка – приятнее и спокойнее. Повисшая между ними тишина не создавала напряжения, наоборот, Тору хотелось молчать ещё тише, чтобы не потревожить хрупкое настроение недосказанности.
Он никогда не жил так долго ни с кем, кроме родителей, поэтому привык слышать Юру так же часто, как собственные мысли. Сейчас же он собирался использовать шанс узнавать идущего рядом человека тишиной, жестами и шумом дыхания.
– Мы можем зайти в кафе, – Юра, будто заметив довольное лицо Тору, назло сказал какую-то глупость. Разве он был похож на человека, который хочет пойти в кафе? Никто из них не был похож, но Юра всё равно предложил – какая подлая вредность!
Тору хотел возмутиться, но вновь наткнулся взглядом на блестящие ёлочные шары.
«Спасибо», – одними губами проговорил он, боясь быть замеченным. И Юра наверняка заметил, но не подал виду: благородный и снисходительный. Молчаливый и непривычный. Почти не улыбающийся. Совсем другой Юра.
Тору не знал, нравится ему это или нет. А если не нравится, то ему ли или его привычному восприятию? До этого момента ему не приходилось думать насчёт Юры и содержимого его души, подсознание автоматически выстраивало цепочку типичных реакций: сейчас улыбнётся, сейчас кивнет головой, махнёт рукой, нахмурится. А тут – ничего. «Код красный!»– кричало подсознание. Сирена выла в голове, не давая сосредоточиться.
– Нет, серьёзно, давай зайдём куда-нибудь, – снова предложил Юра. – Я не поеду домой до курантов.
– Больше двух часов, – несмело добавил Тору.
– Два часа, двадцать семь минут, восемнадцать секунд, – уточнил Юра, – можем в кафе, можем в магазин какой-нибудь. Можем, конечно, ходить, но ты бы видел своё лицо. Ты как подошва, жёваный.
Тору рефлекторно коснулся лица – ткань перчаток царапающей тропой прошлась по коже. В самом деле, жёваный? Жёваный – это как? Он же действительно поцеловал Киру и не имел представления о том, как будет объясняться перед ней и остальными. И перед Юрой, конечно. Не просто же так он сбежал, Кира ему, очевидно, нравилась. Поэтому она знала о нём то, что не знал никто. Юра доверял ей, она была ему дорога. Поцеловать возлюбленную своего лучшего друга – Акияма Тору, ты по-настоящему опозорился! Но он же не мог знать – Юра не показывал ни словом, ни делом и нарочно держался отстранённо. Наверное, именно поэтому – боялся случайно создать недопонимание или неприятность. Как же стыдно… Как же ему было стыдно: перед всей компанией, перед Кирой, перед Юрой и особенно сильно – перед собой. Ничего не предусмотрел, ни о чём не подумал, поэтому стоял сейчас в центре города, сконфуженный и униженный, думал, чем занять себя в ближайшие два часа и всё больше разочаровывался.
– Ходить так ходить, – Юра ускорил шаг, легко ныряя между рядов людей и светящихся декораций, – я же увижу, если ты посинеешь от холода?
– Юр, – Тору догнал его без труда, но с заметной одышкой, – прости.
– Родину вспомнил? – усмехнулся Юра, подтянув свитер. – Извиняешься – а за что?
– Она тебе нравится, – Тору почувствовал, как к ушам приливает жар, – я не думал. Я скажу ей, что это ошибка, хорошо? Я ничего такого не хотел. И не хочу, чтобы мы ссорились из-за этого. Ты так разозлился, даже стаканчик бросил. Я не ожидал и был, честно говоря, удивлён. Странно это всё. Давай не будем так больше: ты – злиться, а я – целовать твоих девушек? Стаканчик жалко…
– Я просто ненавижу кофе, – посмеялся Юра, вновь облачаясь в привычного себя. Сейчас это больше походило на защиту, чем на искренность – Тору нахмурился, прислушиваясь к возникшему внутри противоречию. – Ты говоришь всегда так прикольно, это из-за языкового барьера?
– Юр, – прервал его Тору. Происходящее начинало напоминать неудачное театральное шоу: Юра стоял посреди сцены обнажённым и не успевал надевать подходящие костюмы. Тору видел его насквозь: какой волшебный вечер, настоящее новогоднее чудо! – защита, наконец, дала трещину, выставляя напоказ прячущееся за ней существо. Он пригдяделся, ища в приоткрывшейся части знакомые черты.
– Ты говоришь официальнее, чем преподы, – объяснил он, – стаканчик жалко?
Фальш. Тору не видел перед собой ничего, кроме фальши. Юра обходил стороной неудобную тему – стоило только надавить, и он расколется: швы звонко трещали, ему некуда было бежать.
– Я скажу Кире, что это ошибка, – повторил Тору, – ты не должен обижаться на меня.
– А это была ошибка? – взгляд Юры в одно мгновение стал глубже и серьёзнее.
– Мне не стоило, – не закончил Тору.
– Ты сожалеешь?
– Разумеется, если я извинился перед тобой! – возмутился он. – Японцы тоже извиняются искренне.
– Ты сожалеешь из-за меня?
Юра остановился и отошёл в сторону, утащив Тору за собой. Он пристально смотрел ему в глаза и не позволял отвести взгляд. Требовал ответа здесь и сейчас. Напористо. Больно. Настоящий Юра, уверенный и твёрдый, ждал слова его, настоящего Тору, испуганного и податливого. Справа блеснул стеклянный ёлочный шар. Он был свидетелем откровения, гораздо более глубокого, чем случившееся на мосту. Лицом Киры, её непосредственностью и жизнелюбием говорила жизнь, но сейчас, в образовавшейся пустоте голубых глаз отражалась сама смерть. Властная и беспощадная: поцелуешь – сгоришь изнутри и обратишь тело в разлетающийся замерзающий пепел.
– Сожалею, – Тору сглотнул застрявший в горле ком. Он понял, что не дышал.
– Из-за меня?
– Из-за тебя, – он кивнул, потеряв из виду огни, праздник и вспышки фейерверков. Мир замер в неузнаваемых глазах напротив. Болезненно-серый, вязкий и угасающий мир.
Мир, в котором он провёл и, наверное, проведёт всю свою жизнь. С матерью или без неё, с друзьями или в одиночестве, с притягивающей ложью Танаки Иори или заботливым пониманием Юмэ – мир никогда не менялся, потому что всегда находился внутри него, прошивал сердце и душу, плёл липкие сети и строил искусные ловушки. В одной из них Тору находился сейчас, оказавшись среди людей, принадлежащих иному, далёкому от его собственного, измерению. Прекрасная и нежная Кира стояла по другую, желанную, красочную и светлую, но не подвластную ему сторону жизни. Он прилипал к ней, подходил вплотную, но не мог проникнуть в ядро Вселенной, доступной даже самому глупому простаку. Тору был безнадёжным, шатко держащимся на плаву заложником вечной мерзлоты.
Вечная мерзлота застыла во взгляде Юры, которого Тору так долго ошибочно принимал за весёлого чудака, не имеющего точек соприкосновения с темнотой. Юра не смог – или попросту не захотел – держать маску в преддверии ненавистного праздника и позволил ему прикоснуться к плещущемуся внутри него потоку. Тору знал, что открывшееся сегодня не было полнотой, ощущал, что внутри Юры осталось нечто неразгаданное, и готов был ждать, когда он позволит понять и почувствовать больше.
Тору смотрел, не отрываясь ни на мгновение, старался даже глубиной дыхания показать, насколько сильно он хотел погрузиться в неизвестность, пробраться ближе к удивительно схожей с ним глубине. В голубых глазах отразилалась безграничная серая пустота – вспыхнула на мгновение и сразу затухла, возвращая взгляду прежнюю ясность. Тору успел увидеть в нём самого себя, а большего было не надо.
Он видел. Видел, как врал себе и болезненно-неумело притворялся частью чужого. Видел, как играл Юра и какое удовольствие он получал от вынужденной выученной лжи.
Видел и не мог сдержать подступившего к горлу смеха. Он в самом деле хотел научиться также. Тору был уверен, что Юра будет его учителем.
Шаг шестнадцатый. Твоя правда и моё безграничное
– С Новым годом! – Тору поднял пластиковый стаканчик, Юра приложил к нему свой и сделал шумный глоток.
– Думал ли ты, что когда-нибудь встретишь новый год на улице с вонючим чаем? – Юра мечтательно посмотрел вверх. – Ну серьёзно, что это за дрянь такая?! Мне не везёт с напитками сегодня. А новый год как встретишь, так и проведёшь.
– Весь год будешь сидеть на лавочке с вонючим чаем, – посмеялся Тору, – а вообще, нет, не думал. Не думал, что вообще встречу его с кем-то, кроме матери.
– С кем-то? – Юра вопросительно приподнял бровь. С кем-то. Действительно, как-то совсем нехорошо получалось – пару часов назад они узнали себя в единстве внутренних миров, а сейчас стали друг для друга «кем-то». Тору снова всё испортил, но Юра не выглядел обиженно или разозлённо – он по-прежнему смотрел в пыльное ночное небо, иногда переводя взгляд на поверхность плещущегося в стаканчике чая.
– С тобой, – исправился Тору. Юра удовлетворённо кивнул.
– Смотри, уже плёнка появилась, – он поморщился и, сделав глубокий вдох, в один глоток опустошил стакан. – Хуже, чем кофе.
– Я бы показал тебе японскую чайную церемонию.
– С гейшами?
– Без гейш, – ответил Тору, – они бы посчитали тебя богатым иностранцем, и я бы чувствовал себя неловко. А ещё ты был бы первым красавцем.
Он представил Юру, разливающего чай в оттеняющем светлую кожу тёмном кимоно. Что-то наверняка пошло бы не так, и красивый иностранец в одно мгновение превратился бы в неловкого неумеху и едва ли не посмешище. Но кто сказал бы об этом в лицо? С каждым витком раскручивающейся мысли Тору всё меньше хотелось знакомить Юру с японской культурой. Может быть, когда придёт время…
– Без гейш скучно, – вздохнул Юра, и Тору убедился в своих догадках. Ещё не время. Не время.
Телефон Юры издал короткий гудок. Тору из вежливости не посмотрел на экран, лишь краем глаза заметив скованные движения его пальцев. Юра выругался, выключил телефон и откинулся на спинку скамейки. Он продолжал, как завороженный, смотреть вверх. Улицы стихли, празднующая толпа растеклась по домам. Тору посмотрел на время, стараясь занять себя и избавиться от нарастающего чувства неловкости. Двенадцать тридцать три. От боя курантов прошло всего полчаса – у них был час до того, как ещё более пьяные люди начнут выползать на улицу за фейерверками и продолжением веселья.
Юра молчал. Прошло ещё несколько минут, прежде чем Тору решился заговорить первым.
– Что-то случилось, – он не спрашивал. Вопросы были неуместны, когда человек, которому ты их задавал, выглядел так, как выглядел сейчас Юра.
– Нет, ничего, – сарказм был понятен даже малопонятливому Тору, – мама поздравила с праздником.
– Ой, – Тору дёрнулся, вспомнив, что недавно закрыл иконку уведомления, оставив её без внимания. Поздравить мать. Не забыть поздравить мать. Чуть позже.
– Ненавижу Новый год, – ответил Юра, резко поднявшись на ноги. – Чувствую себя сдохшим. Или уставшим, не знаю.
– Ты можешь мне рассказать, – напомнил Тору. Откровение Юры продолжалось – действительно волшебная ночь. Неужели он покажет ему настоящую печаль? «Печаль неудавшегося шута», – подумал Тору.
– Хочешь знать, что она написала или почему я ненавижу этот дурацкий праздник?
Вопрос поставил Тору в тупик. Он хотел знать всё, но был вынужден выбирать. Без права на ошибку и без сожалений.
– Почему ты ненавидишь, – ответил он.
– Мой отец умер тридцать первого декабря, – Юра отвёл взгляд, будто стараясь зацепиться за что-то, способное удержать его на поверхности и не позволить погрузиться в глубину мыслей, – шесть лет назад. После этого мать окончательно тронулась умом. У меня никогда не было «новогоднего чуда», потому что мы готовились к Рождеству. Вместо подарков и ёлки – распятие и молитвы. Вместо утренников и хороводов – храм, служба и причастие.
Тору слушал и сдерживал себя, чтобы не кривиться от отвращения. Юра говорил о детстве без обиды и сожаления, будто по-настоящему смирился с уже ушедшим.
– Я не то чтобы был совсем против, – добавил он, – мне нравилось в храме, да даже сейчас нравится. Там тоже было весело и хорошо – пока ты маленький, много не требуют и балуют, потому что «в тебе, дитя, дух Божий». Но на сверстников я, конечно, смотрел немного озлобленно. Потому что тоже хотел конфет, а не постного самодельного печенья без соли и сахара. Знаешь, как от него зубы потом болели? – каменное, что вспоминать страшно. Страшнее только чайная плёнка в пластиковых стаканчиках.
Тору не мог поверить в услышанное, а Юра смеялся, продолжая говорить о детстве. Он в самом деле больше всего жалел о невкусном печенье и относился к происходившему как к житейской мелочи?
– Ну вот, а потом отец, возвращаясь со смены, попал в пьяную драку. Он особо не пил, но пили другие – Новый год, всё такое. Ну не поделили что-то, ну ударили, ну толкнули, а он «чпок» о бордюр головой и всё. У меня в шампанском теперь такой «чпок» слышится. Открываешь, «чпок» – у всех праздник, а у меня – похороны и землистое лицо отца. Так себе удовольствие.
Юра неосознанно сжал в кулаке пустой стакан – пластик хрустнул, смявшись в невнятную гормошку. Тору захотелось сказать что-то ободряющее, но он вовремя понял, что любые слова будут излишни – Юра смотрел перед собой совершенно потерянным взглядом. И ведь старался что-то скрывать и казаться сильным! Что толку от независимости и смелости, когда в душе – саднящая незаживающая дыра, которую день за днём ковыряешь и ковыряешь, как ковыряешь вилкой желток глазуньи?
– После этого мать вообще улыбаться перед праздником запретила, – Юра бросил испорченный стаканчик в мусорку и немного ускорит шаг, – порола, если я музыку слушал или громко говорил. Молиться заставляла, по кладбищам таскала. Всё как у всех, в общем, – Юра улыбнулся и, уже оживившись, посмотрел на Тору. – Поэтому и ненавижу. Ассоциации так себе. А мать сейчас написала, чтобы я не забыл свечку поставить. Сказала, что приедет скоро.
– Тебе с ней очень тяжело? Прости, что спрашиваю такие очевидные вещи, но…
– Я поэтому и учился всегда хорошо. Чтобы отвлекаться, – добавил Юра. – Вообще не тяжело. Я всё понимаю.
– Мне жаль.
– Не жалей меня, – строго сказал Юра, – никогда не жалей. Я не прокажённый, чтобы меня жалеть.
– Ты сильный, – Тору сказал то, что Юра, наверное, хотел бы услышать.
Судя по довольной улыбке, он не ошибся.
– С Новым годом, – Юра спрятал телефон в карман куртки и хлопнул Тору по плечу. – И спасибо тебе.
