Владимир Великий
Клятвоотступник
Наступил декабрь, последний месяц года. Мотострелковый полк продолжал оставаться на месте. Ажиотаж по поводу быстрого «выноса ног» на какой-то миг опять стих, однако жизнь в военном городке бурлила и напоминала собою подобие вулкана или бушующего океана. Причиной этому были события, происходящие в Советском Союзе, который доживал последние дни и часы. 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще руководители России, Белоруссии и Украины подписали заявление о ликвидации Союза Советских Социалистических Республик. 25 декабря президент СССР М.С. Горбачев подписал акт об отставке. Над Кремлем спущен советский флаг. 26 декабря 1991 года Советский Союз прекратил свое существование…
Обитатели военного городка с утра до вечера обсуждали происходящее у себя на родине. Никто не знал, что там на самом деле творилось и почему так быстро развалился некогда мощный союз равноправных республик. Особенно жаркие дебаты происходили среди офицеров, которые собирались в курилках или в канцеляриях. Среди них были как оптимисты, так и скептики по поводу перспектив умершего Союза. Однозначного мнения не было, как и не было равных возможностей среди них по покупке всевозможного барахла в Германии. «Барахло» после распада великой державы приобрело особую актуальность и значение.
Масштабы покупки машин и тряпок у всевозможных командиров и начальников определялись их денежным довольствием или связями. Все это, в первую очередь, зависело от количества и размера звезд на погонах. Чем выше был начальник, тем больше он хапал. Об алчности командира части молодого подполковника Слюнькова и его жены в военном городке ходили разные слухи и сплетни. Верующих, в содеянное старшим офицером, было куда больше. Все доподлинно знали, что плешивый угнал во время отпуска очередной почти новенький «Мерседес». Затем в части появился никому незнакомый гражданский из России, который без всяких препятствий на новенькой «Хонде» с немецкими номерами въезжал на территорию военного городка. Гражданство кореша плешивого узнал дежурный по КПП, когда проверил его документы. Посетитель проверке сильно противился, все грозил расправой со стороны командира части. Даже пару раз матюкнулся. Неизвестно чем бы эта сцена закончилась, ежели бы не дежурный по части. По его команде был вызван караул. Начальник караула и двое солдат в один миг скрутили гражданского, и также без проблем загрузили его в багажник собственной машины. Слюньков появился в части только через пару часов. Кем или чем приходился плененный командиру части, никто не знал. Да и не до этого было. Политическая вакханалия на бескрайных просторах бывшего Союза пугала обитателей военного городка. Никому не было ведомо, кто и что их ждет во вновь созданных независимых странах, которые мгновенно образовались на обломках некогда советской империи. Неуверенность в завтрашнем дне заставляло всех бегать по всей Германии и покупать про запас…
Решил в конце концов «урвать» и капитан Макаров. Импортный автомобиль ему стал даже сниться по ночам. Хотела иметь машиночку и Вика, которая с детской завистью смотрела на своих молодых подруг, пролетающих на иномарках вместе с папами и с мамами. Автомобильный рынок находился в двадцати километрах от Дахбау и поэтому супруги Макаровы решили совместить полезное с приятным, поехали на велосипедах. Решение купить машину именно в этот день было окончательным и бесповоротным, ради нее они намеревались пожертвовать своими велосипедами. На рынке машин было целое море, даже океан. В глазах русских рябило от изобилия всевозможных марок, типов и красок. Офицер с боевой подругой искал машину по своим деньгам и поэтому обходил стороной новые, дабы не травить себе душу и сердце. Только через час они решили «приземлиться» и сделали выбор на серебристом «Мерседесе». Александр и Татьяна не только пощупали руками и постучали кулаками по кузову машины, но и залезли в салон, покрутили баранку. Молодой продавец почему-то равнодушно наблюдал за супружеской парой, которая очень громко обсуждала на русском языке достоинства и недостатки машины. Попытки Макарова узнать у владельца цену железного «красавца» как на русском, так и на немецком языке заканчивались провалом. Подросток в ответ только улыбался и все бубнил по-немецки себе под нос:
– Айн момент, айн момент…, айн момент, геноссе, айн момент…
Такой «сервис» русским надоел, и они решили немного побродить по рынку, надеясь «приземлиться» у очередной машины, более лучшей, чем та, цену которой они так и не могли узнать. Но увы… Машины по их деньгам не было. Через полчаса Макаровы опять приблизились к серебристому «Мерсу» и очень обрадовались. Возле иномарки стоял пожилой немец, дед подростка. Он был очень тощий и низкого росточка. Александр на немецком языке поприветствовал старика и затем также по-немецки поинтересовался стоимостью машины. Реакции, как на приветствие, так и на вопрос, не последовало. Покупатель повторил все опять только на русском языке, ответа опять не последовало. Вместо жестов или каких-либо знаков человеческого общения худое существо с ненавистью смотрело снизу вверх на того, кто намеревался купить его машину. Решила спросить о цене и Татьяна, не без успеха. Старик, как и раньше, продолжал молчать, но все-таки соизволил вскинуть перед лицом женщины свою худенькую руку с растопыренными пальцами. Супруги сначала жест немца не поняли. Только через неоднократное взмахивание его ручонки, они узнали стоимость железного «коня». Пяти тысяч марок у семейной пары не было. К тому же, они уже нисколько не сомневались, что это «создание» специально загнуло цену и по вполне понятным причинам. Немец жутко ненавидел русских. Макаровы в этот день без покупки не остались. Уже перед самым закрытием рынка они присмотрели «Опель-Рекорд». Немка, владелица машины, оказалась покладистой женщиной и поэтому торг длился не очень долго. Авто, которое пробежало по немецким дорогам сто пятьдесят тысяч километров, супруги купили за тысячу марок. Особенно радовалась удачной покупке Татьяна. Она сидела на сидении рядом с мужем и все тараторила, что именно ей удалось «скосить» целых двести марок. Рад был и Александр, который иногда отрывал свой взгляд от дороги и страстно целовал губы своей любимой женщины.
Вечером обладатели иномарки собрались за семейным столом. Носителями радости и счастья в небольшой квартире были не только взрослые люди. Их дочь Вика сидела на стуле, как юла и все не могла скушать котлету с макаронами. Малышке было не до этого. Она с радостью рассказывала папе и маме о том, как ей было очень хорошо сидеть в машине, которую сегодня купили ее родители. Иногда девочка выбегала на балкон и кидала вниз фантики из-под конфет. Часть из них осядала на крыше голубой иномарки, которая уже была и ее машиной. Вика теперь уже могла «задрать» свой носик и гордо пройтись мимо Петьки Шаркова, отец которого уже давно имел черную «Хонду». Родители счастливого ребенка еще долго сидели за столом. Они сидели и после того, как тот крепко заснул. Папе и маме Вики Макаровой было о чем поговорить, поделиться своими проблемами и радостями. Покупка машины в какой-то мере скрасила житейские, да и армейские проблемы капитана Макарова. Теперь у него была машина, хотя и старенькая, но все-таки своя. Великана при этом уже не страшили всевозможные слухи о кошмарных перегонах машин через Польшу и Россию. Мужчина знал, что при перегоне придется давать взятки, а то и более… Ради счастья дочери и жены он в этот вечер был согласен все перенести и пережить. Александр, как и Татьяна, прекрасно знали, что им счастье на блюдечке с голубой каемочкой никто не принесет. У них была единственная дочь, и ради нее они готовы были работать не только головой и руками, но пожертвовать свой жизнью…
Наступивший год для рядового Кузнецова был дембельским. Каких-либо перемен в части, да и в жизни солдата, не произошло. Вся и все в городке волынили. Кое-кто из друзей и знакомых увольнялся. Особо тяжким было прощание боксера с сержантом Исхаковым. Сержантское звание на память ему «подарил» земляк Назарбаев из строевой части полка. Фарид «прицепил» три лычки перед последним построением на плацу, когда «дембеля» прощались со Боевым Знаменем части. Командир батальона майор Сиволапов, даже несмотря на свой низкий рост, все-таки сумел заметить у настоящего рядового новые знаки отличия, однако ничего не сказал. Офицеру не хотелось портить настроение увольняемому в запас. Да и ему порядком надоели всевозможные стрессы со своими подчиненными. Совсем недавно попало за дезертира, который убежал из второй роты. Убежал, как в воду сгинул. Сиволапова вызывали на ковер к командиру части, сильно он нервничал и в кабинете командира дивизии. В тот день у генерала по стойке «смирно» стояли три командира батальона, у которых «нашлись» дезертиры. Молодой генерал с большим наслаждением снимал «стружку» со своих подчиненных, не забывал и о матерной добавке. Один из комбатов, седой подполковник, даже всплакнул, когда командир соединения заговорил об его служебном несоответствии.
В день проводов, увольняющихся погода была почти летняя. Дембеля, словно стрекозы, порхали по части. Каждый рвался домой, каждый строил планы на гражданке. Своими планами на прощание поделился и сержант Исхаков. Крепко обняв Кузнецова, он со слезами на глазах произнес:
– Ты, мой земеля, прости за то письмо… Я, честно говоря, нисколько не хотел тебя обидеть… Меня сейчас моя мамка тоже ждет…
На какое-то время он замолчал, слезы все больше и больше застилали глаза дембеля. Не сдерживал своих слез и Александр. Ему также очень тяжело давалась разлука с Фаридом, у которого он очень многому успел научиться.
– Знаешь, Кузнец, – сквозь слезы промолвил Исхаков, – после дембеля приезжай ко мне в Курканай… Заходи в отдел милиции, там у меня родственник работает. Он целый майор… Ты только скажи дежурному о том, что ты от Исхакова и тебе все двери будут открыты… И еще… Я хотел было драпануть, но мне жалко мою мать и сестру… Боюсь того, что их там затюкают…
Кузнецов в ответ ничего не произнес, он только еще сильнее тискал в своих мощных руках небольшого и тощего казаха и почему-то весело смеялся. Затем он молниеносно схватил его под локти и с силой подбросил вверх. Исхаков от неожиданности на какие-то доли секунды даже опешил, но потом уже налету «отошел». Приземлившись, дембель восторженно произнес:
– Ну ты и сила, рядовой Кузнец, ну ты и сила… Б-о-л-шой такой и такой сил-ный… Тебе надо к нам в город ехать и боксом заниматься. У нас раньше была боксерская секция… А девок я тебе найду, только приезжай…
Машина с дембелями выехала из части только через час, после того как друзья тепло расстались. Командир части очень внимательно проверял документы увольняющихся, затем выступил с напутственным словом. Возле КПП части, тем временем, собралась большая толпа зевак. Александр, увидев Исхакова среди отъезжающих, помахал рукой и сильно прокричал:
– Фарид! Я обязательно приеду к тебе… Приеду обязательно, жди меня следующим летом…
Из машины раздался знакомый голос:
– Я понял тебя, силач… Приезжай, я буду тебя ждать, обязательно приезжай…
Кузнецов прощание с другом переживал очень тяжело и поэтому эту ночь практически не спал. Если на какие-то минуты он и засыпал, то ему снились страшные кошмары. Ему также пару раз снилась мать, которая почему-то стояла на краю пропасти и что-то причитала. Однажды она била березовой веткой по лицу своего сына......
От этих кошмаров Александру становилось не по себе и он боялся заснуть в очередной раз. Дабы вообще не впасть в панику от этих сноведений, он стал мысленно прочитывать единственное письмо от матери. Так он сделал несколько раз. Воспроизводил в памяти и свое письмо, которое совсем недавно отправил. Послание в родную Найденовку было очень коротким. Солдат надеялся написать больше и лучше лишь после ответа матушки. Он прекрасно знал, что отец был очень ленивый на поприще писанины. Кузнецов-младший на какой-то миг представил, как мать с его «писанием» ходит по деревне и рассказывает о подвигах единственного сына, который за все время службы бывал только пару раз на полигоне и пару раз на учениях. Стараясь отвлечься от грустных мыслей, навеянных снами, «старик» опять переключался на проводы Исхакова. Он, как взрослеющий мужчина, только сегодня и сейчас стал понимать не только смысл, но и ощущать силу армейской закалки, армейской дружбы. Александр нисколько не сомневался, что Исхаков куда больше «получал» свое и разное от старослужащих. В этой системе унижения был и сам он. Лишь благодаря природной силе и росту, ему куда меньше перепадало на пряники…
Очередное утро Кузнецов встретил без всякого интереса. На завтрак он не ходил, пайку ему принес дневальный по роте. Пролежать в постели до обеда Александру не дали, в подразделении появился командир роты. Верзила ротного очень боялся, не только как офицера, но и как боксера. Макаров пришел сразу же после завтрака и объявил, что в солдатском клубе через час состоится зачитка приказов, затем будет демонстрироваться фильм о происках спецслужб западных стран.
Дембеля до центра культурно-массовой работы добирались самостоятельно, не исключением был и Кузнецов. Перед тем, как зайти в актовый зал клуба, солдат шмыгнул к полковому художнику сержанту Стрельникову. Он оформлял наглядную агитацию в полку и «крутил» фильмы солдатам. Земляки были разного призыва, однако это им нисколько не мешало по-настоящему дружить. Андрей числился по штату в роте капитана Макарова, а «служил» при начальнике клуба. Служба у художника и киношника была хоть почти гражданской, однако очень тяжелой. «Салага» редко приходил в роту спать, спал больше в художке. Причиной этому была динамичная жизнь в стране. Начальник клуба едва успевал обмозговывать и писать подчиненному всевозможные выдержки из великих мыслей руководящей партии. Капитан Коновалов нередко сам спал в обнимку с солдатом и с набором различных кистей, дабы утром доложить замполиту полка об «увековечении» решений партии и советского правительства. Кузнецов, посещая друга, неоднократно был свидетелем того, как политработник поносил все и вся, связанное с деянием того или иного представителя из когорты самых главных членов партии, в которой он состоял почти двадцать лет.
Красную книжечку члена КПСС Николай получил еще в стенах училища. На политработу попал совершенно случайно, службу начинал в должности командира танкового взвода. Сначала шло все нормально, почти как у всех. Однако через год получил партийное взыскание, казалось бы, из-за простой мелочи. Конспект руководителю группы политических занятий писала его жена, которая сначала была не только хорошей спутницей жизни, но и примерной секретаршей. Затем боевая подруга совершила случайную ошибку, которая очень дорого обошлась ее мужу. О том, что она переписывает один раз в неделю «Коммунист Вооруженных Сил», новенькая поделилась с женой заместителя командира танкового батальона по политической части. Утром недавнего выпускника училища вызвали в канцелярию батальона, через час на партбюро объявили выговор, здесь же его вычеркнули из списка кандидатов на должность командира танковой роты. Фамилия политического очковтирателя называлась почти на каждом партийном собрании части. В молодой семье начались раздоры, первой не выдержала Людмила, стала изменять мужу. Замужней женщине из прославленного Забайкальского военного округа приглянулся холостой офицер из соседней части. Влюбленный капитан почти все свои «служивые» деньги тратил на развлечения новой подруги. О «шкодничестве» супруги Коновалов узнал от солдата, который нес службу неподалеку от офицерского дома. Минометчик приходил к Людмиле тогда, когда ее возлюбленный был в наряде или уезжал на учения. Лейтенант отсутствовал иногда неделями. Танкист решил жестоко наказать «лавеласа.». Однажды, сославшись на резкое недомогание во время стрельбы, он напросился к полковому врачу. В столь позднее время жена никак не ожидала увидеть своего Коленьку, не ожидал его и ее любовник. В эту ночь в офицерском доме был настоящий переполох. Разъяренный танкист жестоко расправился с ночными обитателями своей квартиры. Утюгом, который попался ему под руку, он пробил голову жене и сломал челюсть ее хахалю. Утром сразу в двух полках начались разборки. Коновалову объявили по партийной линии строгий выговор, наказал и командир полка. Через пару часов пьяный взводный на танке подъехал к штабу части и стал грозить его «переутюжить», ежели с него не снимут все взыскания. Срочно подняли по тревоге состав двух караулов, чтобы его угомонить. Командир полка на всякий случай лично сам вывел танк из парка боевых машин и поставил его перед воротами КПП. Боялся, что его подчиненный умчится на грозной технике за пределы военного городка и ринется на мирное население. Этого не произошло, да и преграда была излишней. До соседней деревни было слишком далеко, почти сто километров…
Некогда примерный коммунист после опохмелки вновь проходил «очищение» через все партийные инстанции. Коммунисты части единогласно поддержали решение первичной парторганизации, объявив члену КПСС товарищу Коновалову строгий выговор с занесением в учетную карточку. Дальше военная карьера у офицера пошла вообще наперекосяк. Пять лет тянул лямку взводного, затем направили в строевую часть артиллерийского полка, который находился неподалеку от турецкой границы. Два года пролетели незаметно, здесь же получил и капитана. Коновалов со своей судьбой окончательно смирился и был готов на любимом стуле с кожаной подкладкой «протирать штаны» до самой пенсии, но не получилось. Виной этому была уже не бывшая жена, а его подчиненный писарь. Солдат при оформлении личного дела заместителя командира части, который уходил на повышение, случайно или специально не вложил в конверт партийную характеристику. Прошла неделя. Молодой полководец стал названивать и интересоваться своими документами. Строевик в ответ призывал будущего комполка к спокойствию… Через месяц Коновалова перевели на вакантную должность начальника клуба, здесь и пригодился его каллиграфический почерк…
Разговора, как такового, на этот раз у земляков не получилось. Помешал начальник клуба. Он, едва открыв дверь художки, разразился руганью в адрес своего подчиненного:
– Ты чего, салага, меня обижаешь? Я тебя спрашиваю, ты почему знамена из подсобки украл? Куда ты их, скверный подонок, унес? Где они, я тебя спрашиваю, товарищ сержант?
Художник, он же и киношник, видя разъяренную физиономию шефа, на ругань ничего не отвечал. Он принял стойку «смирно» и «лупал» глазами. Вид невинной жертвы и вовсе вывел капитана из себя. Офицер, размахивая кулаками перед носом сержанта, продолжал кричать:
– Ты, сучье племя, наверное, немцам продал… Эти знамена наши роты привезли еще с целины… Я думал, что я их себе на память в Россию заберу…
Сержант Стрельников после этого умозаключения, скорее всего, только по-настоящему «врубился» и начал огрызаться на ругань начальника. Он, словно первоклашка, писклявым голосом прошепелявил:
– Никак нет, товарищ ка-пи-тан, я зна-ме-на ника-кие не брал, честное слово не брал… Да и зачем мне они?
Однако Коновалов не унимался и продолжал его «добивать»:
– Я на все сто процентов уверен, что пропажа знамен – это дело твоих рук… И как ты, советский воин, мог продать знамена нашей Родины чужим людям?
Мысль начальника, наверное, очень понравилась Андрею, и он решил опять огрызнуться:
– Товарищ капитан, – тихо прошептал сержант, – Вы говорите, что я предал и продал честь нашей родины, свою честь… Никак нет, товарищ капитан… Все и вся предали и продали те, кого я денно и нощно рисую… И Вы, товарищ капитан, не хуже меня это знаете и понимаете…
«Мудрая» мысль подчиненного наповал «убила» начклуба. Он в истерике задергался и со злостью посмотрев на своего художника, истошно завопил:
– Ах, ты, салага вонючая, еще антисоветчину порешь… Я тебя, паршивец, сегодня же вечером на губу отправлю или сдам в отдел «молчи-молчи».
На этом весь запас слов у капитана закончился. Он больше ничего не говорил, а только со злостью смотрел на солдата, с которым проспал бок о бок в художке десятки ночей. Противостояние между начальником и подчиненным было очень коротким. Офицер смачно выругался многоступенчатым матом и стремительно вышел вон.
После того, как дверь закрылась, художник громко рассмеялся и сквозь слезы проговорил:
– Знаешь, Санек, я эти знамена уже давно приметил. Они лежали мертвым капиталом под пресс-картоном в кладовке. Мысль продать их мне пришла неделю назад, когда мой шеф был на совещании. Немцы чуть было не подрались из-за этих тряпок… Жалко, что я немного продешевил…
Не прошло и пяти минут после стычки, как в художку кто-то постучал. Дверь медленно открылась и показалась голова полкового почтальона. Худенький солдат, словно его не кормили пару лет, очень осторожно сделал пару шагов в сторону Кузнецова и заискивающее прошептал:
– Силач, а тебе письмо пришло, правда без литера… Я решил его специально до твоего прихода приберечь… У нас в полку около десятка Кузнецовых… Возможно, это письмо тебе и предназначено…
Силач сообщению полкового почтальона очень обрадовался. По его «примеркам» ответ от матери он должен был получить, в худшем случае, как месяц назад. Почерк отправителя на конверте для Александра оказался незнакомым, он без всякого сожаления возвратил письмо назад. Вдруг что-то неземное ударило в его голову и почему-то неожиданно сжалось его сердце. Мысль о том, что, вполне возможно, что-то плохое случилось с его матерью или с отцом, страшно испугала старослужащего. Он быстро выхватил письмо из рук однополчанина и его вскрыл. Чем больше он читал, тем быстрее силы оставляли мощного парня. Кузнецов, не обращая ни на кого внимания, мигом рванулся из художки. Через пару минут перемахнул через забор и оказался в лесу. Здесь он дал волю своим слезам…
Содержание письма, которое было написано деревенской почтальонкой, для солдата было поистине трагичным. Баба Шура Лещева сообщала о смерти его матери. Антонида погибла в марте, погибла чисто случайно. Женщина пошла, как обычно она это делала, за питьевой водой к водонапорной башне. Набрала воды и потом направилась через редкий околок, дабы сократить путь к своему дому. На пути следования попала в старый колодец, который не успели по халатности засыпать. Селянка про этот колодец прекрасно знала, однако, ошиблась в его расположении. Снег основательно запорошил глубокую яму. Антониду нашли через два дня.
Покойница пролежала дома три дня, все ждали ее единственного сына из далекой Германии. Вызвать солдата пытался управляющий, он позвонил в военкомат. Там обещали помочь, однако ничего не сделали. Военный комиссар считал попытку безуспешной, так как многие воины-интернационалисты держали путь на восток. Да и точного адреса сибиряка в военкомате не было. По этой причине Александру не удалось проводить мать в последний путь. Почтальонка чисто случайно сохранила у себя дома конверт матери солдата, где она когда-то карандашом подписала конверт. Этот конверт бабка нашла через месяц после смерти Антониды и поэтому сразу же решила отписать ее сыну. В конце письма баба Шура сообщала, что Найденовка вся развалилась, остались одни немощные старики и старухи. Упомянула и о деревенских немцах, все они за хорошей жизнью сбежали в Германию. В конце письма была приписка, что покойница пережила своего Николая совсем ненадолго… И еще… Антонида жутко обижалась на свою кровинушку, которая так и не дала ей весточку из далекой Неметчины....
Письмо шокировало солдата, он на некоторое время отключился от внешнего мира. Кузнецову никак не хотелось верить тому, что написала старая бабка. Сын не верил, что его мать умерла и что им никогда в жизни больше не суждено увидеться. Не верил он и в смерть отца, который всегда был здоровый несмотря на то, что часто выпивал. Младший Кузнецов пьянки отцу прощал. Прощал потому, что этот мужчина, даже и пьяница, был его отцом, его родным человеком, который дал ему возможность появиться на этой земле. Несмотря на все выкрутасы родителя, мальчишка, да и уже взрослый парень, никогда не намеревался «поменять» его на другого мужчину. Он его любил таким, каким он был…
В казарму Кузнецов пришел очень поздно, все уже спали. Он прошмыгнул мимо спящего дневального и быстро разделся. Спать не хотелось, в голову настойчиво вползали мысли, одна страшнее другой. В висках очень сильно стучали какие-то молоточки, которые, как ему казалось, вот-вот раздробят его черепную коробку на мелкие части. Слезы то и дело текли из глаз солдата и падали на подушку. От слез она стала вскоре влажной. Чем больше Александр размышлял о письме, тем настойчивее приходил к ужасным выводам, с которыми он никак не хотел соглашаться. Ему было всего и только двадцать, но у него уже не было ни матери, ни отца. Он был на этой огромной земле один, один, как жалкая песчинка. И эта песчинка после смерти родителей была никому не нужна. Солдат снова и снова воспроизводил в памяти содержание письма бабы Шуры и все недоумевал, почему мать раньше не написала ему о смерти отца. Не понимал он и того, почему она не получила его письмо. Он ей отписал, хотя и очень поздно, но все равно дал ответ своей матушке. Послание единственного сына было очень короткое, но родители были бы и этому очень рады. В этом верзила нисколько не сомневался. Он только в армии понял цену короткой весточки с родины, не говоря уже о письмах от родителей, у которых всегда и везде болело сердце за своего родного ребенка. Солдат и баба Шура не знали, что причиной исчезновения солдатского письма была забастовка работников почты разваливающегося Советского Союза. Людям несколько месяцев не платили заработную плату. Тогда многие письма не дошли до своих адресатов…
Не прибавила жизненного оптимизма солдату и весть бабушки-почтальонки о жизни в Найденовке. Александр и раньше знал все эти беды. Крестьяне вымирали быстро и незаметно, словно мухи. От страшных воспоминаний по его телу пробежали мурашки, тревожно забилось сердце. Засыпающего солдата радовало то, что его односельчанка Полинка Краут уехала в Германию. В эту ночь он видел ее даже во сне и почему-то страстно целовал. Она просила Саньку остаться с ней навсегда…
