Владимир Великий
Клятвоотступник
Шло время. Фридрих Иванович все больше и больше «кормил» Сашеньку всевозможной информацией. Довольно часто они бывали и в магазинах. Кое-что в поведении туриста у жизненного аналитика вызывало подозрение. Мальчик мало интересовался дешевыми тряпками из Красного Креста, не ходил он и на танцульки. Вызывали подозрение у старика и его вопросы. Почему-то почти все они касались жизни бывшей ЗГВ и тех, кто сбежал из частей и подразделений. От тех выводов, которые сами себе напрашивались, математику иногда становилось не по себе. Турист из Украины на какое время представал перед ним в обличии офицера КГБ или шпиона. Господин Шмидт намеревался поделиться своими тревожными соображениями с женой, но всегда передумывал. Наташенька в последнее время все больше и больше жаловалась на свое здоровье. Подходящей фигурой для «проверки» своих выводов аусзидлер считал младшего Геншера, тот умел держать язык за зубами. Сейчас же он почти не бывал у Шмидтов. Коленька все ездил с отцом в больницу к матери, ее беспокоило сердце.
Однако после очередной встречи со студентом Фридрих Иванович вновь успокаивался. Он уже не считал его шпионом, да они сейчас никому не были нужны. Бывшая партноменклатура бывшей страны Советов давно выдала на-гора все мыслимые и немыслимые секреты Западу. Да и зачем ему, старику, искать в молодом парне классового врага? В его личной жизни подобного было очень много. Сейчас только и время пожить сытно, пожить без проблем. С этими благостными мыслями пожилой мужчина провожал гостя и направлялся к постели, с ними и просыпался…
Аналогичное состояние души было и у студента. «Рыбалка» на информацию у старого немца не давала сбоев, который делился всем тем, что знал. Делился добросовестно, словно собирался уходить в иной мир. В этом верзила убедился во время посещения русского ресторана. Ресторан находился неподалеку от дома Шмидтов и поэтому они довольно часто его посещали. «Русская душа», так называлось питейное заведение, в какой-то мере связывало их со страной, где они родились и прожили свои лучшие годы. Математикам нравилось не только его название, но и все то, что было внутри ресторана. Нравились им и хозяева, которыми были молодые аусзидлеры. В дни больших советских праздников в помещении не хватало мест, «руссаки» приезжали изо всей округи. Шмидты в дни нашествий не появлялись, они любили рабочие дни. В это время в ресторане было намного спокойнее и уютнее.
Господин Шмидт, пригласив Сашеньку в ресторан, хотел не только просто с ним поболтать, но и намеревался кое-что рассказать ему о своей поездке в Россию. Он с супругой там был прошлым летом. Сейчас они решили больше туда никогда не ездить. Тяжелая дорога, да и возраст, давали о себе знать. Предложению наставника турист очень обрадовался. Без ума он был и от того, что увидел в ресторане. В нем было все русское, многое для него также было неведомое и незнакомое. Гидом был Фридрих Иванович, который сразу же повел гостя за свой любимый столик. Кузнецов, едва присев на стул, чем-то напоминающий чурбан из сосны, стал рассматривать помещение. Он был поражен изобретательностью русских хозяев. Вся мебель была из березы или сосны. На каждом столике стояли русские самовары, чисто русской была и посуда. Шмидт заказал себе любимые пельмени, Александр «усилил» свой заказ гороховым супом. Ему казалось, что его он не кушал уже целую вечность. В спиртных напитках разногласия не было. Мужчины заказали бутылку русской на двоих.
После первой рюмки водки старый ученый опять ударился в философские размышления. На этот раз верзила был ошарашен его откровениями. Он никак не думал, что у пенсионера могут быть какие-то проблемы в этой сытой стране. Насторожила его и форма изложения этих откровений.
– Ты, мой милый человек, – начал Шмидт, – наверное, думаешь о том, что у нас со старухой нет проблем… Правильно я говорю, мой Сашенька? Ты также считаешь, что в этой стране все счастливы?
После заковыристого вопроса он с хитринкой в глазах посмотрел на собеседника, тот молчал. Молчал, словно воды в рот набрал. Его молчание нисколько не обескуражило старика. Он опять продолжил, продолжил без всякого подвоха:
– Я тебе сразу же скажу, что ты ошибаешься, притом сильно ошибаешься, на все сто процентов… У меня здесь в принципе все есть, но душа осталась там, в бывшем Советском Союзе. Она осталась в суровой и холодной Сибири, где я прожил все сознательную жизнь. На этой земле погиб мой отец, он не вернулся из трудармии… Там же похоронена моя мать, нашли вечный покой и два моих брата…
На какое-то время немец опять замолчал и внимательно посмотрел на своего собеседника. Кузнецов ничего не говорил, он молчал и усердно водил ложкой по тарелке с супом. Он все еще не мог понять, чем были вызваны откровения этого старого человека. За все время знакомства из супругов Шмидтов никто не сетовал на свою жизнь. Сейчас же старика почему-то «прорвало». Александр пристально смотрел на него и своих глаз не отводил, не хотел выдавать свое непонимание. Не реагировал он и на слезы аусзидлера. Внимательно вглядываясь в глаза благополучного и интеллигентного человека, он теперь уже нисколько не сомневался в своих новых умозаключениях. Перед ним сидел человек очень сложной судьбы, непонятной и загадочной для окружающих, непонятной и для беглого солдата. Вопросы и проблемы, которые он хотел обсудить со своим жизненным кумиром, невольно отступили на второй план, отступили на неопределенное время. Только после второй рюмочки русской водки господин Шмидт немного повеселел, высохли и его слезы. Дабы не терять нить своих прошлых размышлений, он весело спросил у своего подопечного:
– Сашенька, ты думаешь, что я забыл о чем только-что говорил?… Конечно, нет же, я и сейчас считаю себя великим Лобачевским… Мой старый компьютер не дает сбоев… Я вновь готов к рассуждениям после русской водочки и русских пельменей…
В подтверждение любви к последним, он по-озорному «забросил» в свой рот пару пельменей. Александр к этому моменту опорожнил тарелку с супом. Детский азарт, появившийся у собеседника, придал ему смелости. Он отодвинул тарелку в сторону и, как бы невзначай, спросил:
– Фридрих Иванович! Вы считаете, что здесь люди плохо живут? Я ведь прекрасно знаю и вижу, что они неплохо живут. У них есть почти все, никто из немцев не ест сухой кусок хлеба…
Вопрос, доселе молчавшего студента, очень сильно рассмешил бывшего преподавателя вуза. Он громко засмеялся. Смеялся он от души, не скаля зубы, как это делали многие местные жители. После смеха наставник молодому человеку ничего не ответил. Он только весело ему подмигнул и ударил краешком своей рюмки по его рюмке. Мужчины почти одновременно опрокинули содержимое хрустальных стаканчиков в рот. Спиртное придало Шмидту новый импульс размышлений. Он, словно старый лис, лукаво посмотрел на Александра и с улыбкой произнес:
– Ну, дружище, ты и даешь… Сразу видно, что ты практичный человек, точнее, материальный… Я, несмотря на свой возраст, как-то мало об этом задумывался… Мне такие люди, как ты, иногда даже нравятся…
Дальше он ничего не стал разъяснять. Он опять лукаво улыбнулся, и желая основательно подискутировать с молодым человеком, поставил вопрос на вопрос:
– Сашенька! Ты, наверное, думаешь, что сытость человека, который пусть даже живет в золотой клетке, самое главное? Величайшая ошибка и величайшее заблуждение, молодой человек! Это еще далеко не все, на все сто процентов еще не все… Я не отрицаю, что остаюсь старым мешком и старой головой, из которых выпадают социалистические мысли…
После своих умозаключений ученый рассмеялся. Его смех в какой-то мере раззадорил молодого собеседника, который никогда философию не изучал. Сейчас у него сомнений не было, последователь Лобачевского ошибался. Он привстал с чурбана и вскинул руку вверх, словно Ленин на броневике. Его поза и выражение его лица очень понравились старому математику. Он заразительно засмеялся, вспомнив эпизод из очень когда-то популярного фильма о революции. Господин Шмидт, одновременно видя торжествующий взгляд молодого человека, на некоторое время опешил и тихо произнес:
– Ну, Сашенька! Ты опять меня втягиваешь в сферу политиканства. Честно говоря, мне политграмота не вседа нравилась, особенно в конце этого столетия… Хотя и сейчас я вспоминаю кое-какие мысли из коммунистических классиков… Многое отпало, многое и по сей день за душу берет… Жалко то, что те, кто их так усердно трактовали, сегодня эти идеи предали и великую страну разрезали по-живому…
На какое-то время «теоретики» взяли тайм-аут и замолчали. Передышку решил в полной мере использовать беглый солдат, его голова на какой-то миг «застыла». На рассуждения старого человека он ничего не мог ответить. Его мозг, как ему казалось, давал сбои. Он не мог понять, когда это серое вещество его обманывало. Сейчас или тогда, когда он бежал из части и бродил по лесам. Страх за содеянное и одновременно, появившаяся безысходность за свое будущее, передались его душе и телу. Александр мгновенно вспотел, появилась дрожь в коленях, он на какое-то время закрыл глаза. Неожиданно раздался голос его собеседника:
– Для меня, мой Сашенька, пылинка с могилы родителей намного дороже любого «Мерседеса». Родимая земля была и остается воздухом для моей души. Человек без души – птица без крыльев. Именно душой мы отличаемся от всех животных. Иногда наша душа фальшивит, особенно, если сытости через край. Из-за этого ведутся войны, делаются разные пакости…
К столику подошла официантка. Симпатичная блондинка наклонилась к старику и с улыбкой его спросила:
– Фридрих Иванович, Вас все у нас устраивает?
Затем, повернувшись в сторону Александра, с такой же обворожительной улыбкой повторила вопрос:
– Молодой человек, Вас также, как и Вашего дедушку, все устраивает? Или может Вам музыку включить?
Кузнецов от неожиданного появления молодой девушки и от ее неожиданного вопроса несколько смутился, лицо его стало красным. Он, стараясь не показывать своего стеснения, привстал и нараспев молодой особе прогнусавил:
– Да, будьте добры, нам только хо-ро-шую му-зы…
Дальше он осекся и виновато стал смотреть то на своего собеседника, то на молодую женщину. Вывела его из нервного оцепенения та же официантка. Она, словно ничего не произошло, с улыбкой по-немецки произнесла:
– Господин Шмидт, эти русские песни только для Вас…
После этого она горделиво приподняла голову и удалилась. Через несколько минут по небольшому залу полилась песня об оренбургском пуховом платке.
Песня сразу же взяла старика за душу, он сильно сгорбился, глаза его повлажнели. Музыка и слова песни «задели» за живое и Александра. Перед его глазами возникли образы родителей, его мать была без ума от этой мелодии. Саньку в те еще не столь далекие времена ее причуды не «колыхали». Здесь же, в нескольких тысячах километров от Найденовки, слова и музыка песни доставали его до самого сердца. Его глаза повлажнели, когда он вновь вспоминал заказ матери. Она часто просила свою кровинушку, чтобы та купила пластинку с ее любимой песней в районном центре. Непутевый Санечка этого не сделал… Сейчас же он, словно заколдованный, с большим вниманием слушал любимую песню умерших родителей. Мать и отец, ушедшие в мир иной, покоились на одном кладбище, покоились на родной земле. Непутевый их сын сидел в чужом ресторане с русским названием и плакал, плакал по этой же земле…
Дабы вообще не разрыдаться от нахлынувших воспоминаний, беглый быстро выскочил на веранду. Затем он подошел к зеленому полю, на котором мальчишки лениво гоняли футбольный мяч. Он вернулся за столик минут через пятнадцать, в зале в это время выполняли его заказ. Звучала песня о любви парня к молодой блондинке, Александру сейчас было не до женщин. Мысль о том, что у него на этой земле нет ни родителей, ни близких ему людей, со страшной силой дерзала его душу. Его состояние прекрасно понимал и старый Шмидт. Он терпеливо молчал и ждал момента, когда его Сашенька успокоится. Старик злился и на себя. Его философствование о жизни серьезно травмировало душу круглого сироты, о котором переживал не только он один. Он успел приметить, что симпатичная официантка довольно часто проходила мимо их столика и почему-то с тревогой смотрела на одинокого старика. Она даже успела поинтересоваться у него причиной отсутствия молодого и красивого внука. Дед той ничего не ответил, он только загадочно улыбался…
Предложение немецкого «дедушки» выпить за здоровье украинского «внучка» Кузнецов принял с улыбкой на устах. После очередной порции водки мужчины разговорились. Решился на этот раз «развязаться» и Александр, опять только до определенного предела. Он рассказал чистую правду о своей жизни в Найденовке, ничего он не утаил и о своих родителях. Фридрих Иванович неожиданный монолог своего внука слушал внимательно и старался его не перебивать. Молодого рассказчика это иногда радовало, иногда и очень пугало. Он почему-то сомневался, что этот мужчина, убеленный сединой, может ему поверить, поверить снова. Тяжелое и одновременно беззаботное детство сибиряка старик воспринял с большим сочувствием. Детство у него самого было далеко не мед, ему куда больше пришлось хлебнуть горя, чем этому безусому юнцу. Наставник был также на стороне Сашеньки, который решил приехать на заработки. Он, хоть и сирота, как и все люди на этой земле, должен кушать и прилично одеваться. Во время его монолога в голову немца неожиданно пришла мысль об усыновлении молодого парня. Господина Шмидта не пугала бумажная волокита в этой сытой стране.
У супружеской четы никогда не было своих детей, от этого «недостатка» они очень страдали. Это сострадание усилилось здесь, когда появился определенный достаток и спокойствие. Пожилая пара довольно часто гуляла по парку и видела маленьких детей, которые могли быть ихними внуками и правнуками. Этот же красивый мальчик за очень непродолжительное время для старого мужчины стал родным и близким человеком. Фридриху сейчас хотелось прикоснуться к его руке и сказать ему, как родному сыну, что-то теплое и сокровенное, которое он еще никогда и никому из мужчин за семь десятков лет своей жизни не говорил. Мощная рука Сашеньки была рядом, надо было только чуть-чуть продвинуть свою руку или шевельнуть губами. Душа старого немца полностью была на стороне красивого парня, однако почему-то его разум был против. Чем больше и внимательнее он вглядывался в голубые глаза рассказчика, тем тревожнее билось его сердце. Сомнений у него не было: он что-то не договаривал, где-то лукавил. Желание расставить все по своим местам взяло верх. Фридрих Иванович, как бы невзначай, спокойно промолвил:
– Сашенька! Как идут у тебя дела на материальном поприще? Ищешь иномарку подешевле? С Николаем, наверное, уже давно примерились? Осталось сесть в машину и промчаться через пару границ…
Вопрос был с подвохом, никто из сидящих в этом не сомневался. Кузнецов от вопроса опешил, несколько мгновений приходил в себя. Он, сжав обеими руками лоб, словно намереваясь освободить свой мозг от алкогольного тумана, резко поднял голову и посмотрел на наставника. Тот, словно сфинкс, замер и внимательно смотрел ему в глаза. Физические и душевные силы вновь на какой-то миг оставили беглого солдата. Он прекрасно знал, что старик ждал от него правды и только правды. Ложь сейчас была неуместна. Сама жизнь заставляла дезертира держать своеобразный экзамен на человеческую порядочность, ему предстояло сделать это впервые в своей жизни. Его собеседник это делал в своей жизни неоднократно. Последний экзамен он «сдавал» на расширенном заседании ученого совета. Маститого ученого «секли» беспощадно, секли, как провинившегося школьника, только за то, что он решил выехать на историческую родину, тем самым изменив идеалам социализма той страны, которая вложила за его обучение большие деньги… Особенно усердствовал ректор института, известный на всю округу бабник и подлец…
«Схватка» поколений продолжалась недолго. Вгляд далеко немолодого мужчины, словно скала, давил на беглого солдата. Он, пристально вглядываясь в морщинистое лицо сгорбленного существа, которое в своей жизни всегда было человеком с большой буквы, приходил к однозначному выводу. Старик в данный момент не простит ему даже маленькой толики лжи. Он давным-давно его «вычислил», ему осталось только проверить свои результаты и гипотезы. Александр низко опустил голову, и сжав зубы, со вздохом произнес:
– Фридрих Иванович! Вы для меня сегодня своеобразное чистилище перед памятью моих родителей и моего прадеда, который погиб в Германии....
На этот раз настоящая исповедь беглого солдата состоялась. Его очередной монолог получился небольшим, но довольно четким. Он и сам этому радовался, что сбросил с себя тяжелый груз, который он носил все эти годы. Раньше он ни перед кем не исповедовался, скорее всего, не делал по причине отсутствия близких ему людей. Каштанка служила для него лишь отдушиной, которая на страдания человеческой души реагировала не так, как люди. Она лишь смотрела на плачущего хозяина и изредка лаяла. Он через некоторое время опять оставался со своими мыслями и бедами наедине. Не нашел он настоящей поддержки и со стороны Насти…
Господин Шмидт очередной монолог Сашеньки слушал с большим вниманием. Прерывать первую исповедь в жизни молодого человека он считал кощунством. Душа дезертира Советской Армии плакала и самоочищалась. После монолога он поднял голову и посмотрел на старика, который впервые в жизни стал ему самым близким человеком. Покаянный со слезами на глазах ждал от него реакции, любой реакции. Фридрих Иванович почему-то продолжал молчать и очень спокойно чертил вилкой какие-то замысловатые фигуры на дне пустой тарелке из-под пельменей. Разбирать его чертежи грешник не намеревался, ему было не до этого. Молчание пожилого мужчины его страшно угнетало, он уже стал сомневаться в порядочности немца. Ему хотелось сорваться с места и опять убежать в лес или рассеяться в толпе людей. От волнения он вспотел и стал озираться по сторонам. За ним, за дезертиром, как ему казалось, опять следил и гонялся весь мир. К числу «гончих» принадлежал и этот неказистый старичок, который так ловко вывернул его душу, вывернул без остатка....
Господин Шмидт, словно понимая опасения своего собеседника, еще раз внимательно посмотрел ему в глаза. Затем он медленно встал и крепко обнял его за шею. Мужчины от близости расплакались и быстро покинули ресторан. Яркое солнце, выходящее из своего зенита, продолжало еще щедро дарить свои лучи людям, снующим по чистым и ухоженным улочкам старой немецкой деревни. Прохожие, несмотря на всевозможные жизненные проблемы, были вежливы и обходительны друг с другом. Не уступали им в человеческой вежливости и автомобили. Огромного роста парень, держащий под ручку приземистого седого человека, то и дело подставлял свое лицо солнцу. Душа его ликовала, она ликовала не только от порядка и размеренной жизни на этом кусочке земли. Александр только сейчас понимал значение всего того, что он совсем недавно сделал в русском ресторане. Исповедь давала ему основание для реальной оценки происшедшего и происходящего с ним. Этим судьей в самый тяжелый период его жизни стал немец из бывшего Советского Союза. Кузнецов то и дело бросал взгляд на старика, тот все еще продолжал молчать. Прочитать его мысли ему было неподвластно. Наставник не промолвил ни слова до самого парка.
Лишь после того, как он удобно разместился на скамеечке под сосной, он опять по-философски произнес:
– Да, Александр Николаевич… У тебя очень сложное положение. Честно говоря, тебе и не позавидуешь… Хочу сразу сказать однозначно, твою ситуацию никто не может разрешить. Тебе в твоих делах и в грехах не поможет ни Бог, ни правитель, тем более, и ни я… Один только ты, и только ты, можешь найти этот выход… Я тебе уже сегодня говорил, что ежели твоя душа и сердце «тукают» одновременно, тогда ты сделаешь все, что замыслил. Если в этой связке будет сбой, то человек уже никогда не найдет покой на этой земле… Здесь не поможет никакая философия… Это мое твердое убеждение…
Очередные философские рассуждения старика в какой-то мере обескуражили покаянного. Он с удивлением смотрел на своего жизненного наставника. Он ожидал совсем другого ответа, такой разворот событий его явно не устраивал. Семидесятилетний мужчина ничего конкретного не предлагал для реализации задуманного, ради чего он в лесах «прокоптил» ни один день…
Совершенно спокойное поведение немца все больше и больше его раздражало. Дабы не сорваться и не нагрубить ему, он крепко сжал зубы и продолжал смотреть на старца. Тот, немного поразмыслив, опять продолжил:
– Человек, живущий по инструкциям, еще не есть человек. Это робот и не больше. Меня учили по единой программе, да и не только меня… И что получилось? Вся система рухнула… Я думаю, что каждый должен идти, к счастью, только по своей тропе. Для некоторых, чем сложнее и извилистее эта тропа, тем они счастливее. Тропу для себя выбирает тот, кто намеревается ее пройти… Я тебе, мой сынок, желаю успеха в достижении личной вершины. Только в этом случае ты будешь счастлив. Даже весь человеческий мир не даст тебе каких-либо рецептов, оные просто-напросто отсутствуют…
Словесная «вода» в конце концов вывела молчуна из себя, он сквозь зубы прошипел:
– Фридрих Иванович! Я до этого Вас с большим нетерпением слушал. Одно хочу сказать, что Ваши идеи и мысли меня сейчас не греют, также и не кормят. Я здесь беспомощный раб. Поставьте себя на мое место или даже на место своего сына… Неужели Вы не помогли бы своему сыну?..
Нервное возбуждение и вопрос грешника какого-либо озлобления у немца не вызвали. Он только улыбнулся и приложил палец к губам. Этот знак предлагал молодому человеку спокойно посидеть и помолчать. Александр с предложением наставника согласился. Ему также захотелось отдохнуть от мудрых мыслей, и он стал без всякого интереса созерцать по сторонам. На этот раз молчанка продолжалась довольно долго, до самого дома. Лишь перед тем, как открыть калитку своей ограды, господин Шмидт протянул ему руку и с улыбкой произнес:
– Сашенька, я сегодня понял то, что ты и в самом деле хочешь взять свою судьбу в свои руки. Ты очень молод и это тебе удастся… Мои советы не забывай… Я пока сидел на солнышке и пришел к мыслям… Они чем-то напоминают математические схемы. Мое твердое убеждение, как математического старика, состоит в том, что для счастья всех и каждого из нас наше общество должно остаться без трех вещей. Первое – без власти; второе – без денег; и третье – без древней профессии…
После прощания со стариком Александр решил вновь побродить, философские размышления старого математика не выходили из его головы. Он раньше никогда в своей жизни в высшие материи не влазил, ему было все до лампочки. К власти он не стремился, да и этим мусором никогда себе голову не забивал. В Найденовке управляющего Ивана Лопушкина, главного начальника в деревне кликали по-разному. Кое-кто называл его Иванушкой дурачком, кое-кто прозывал Лопухом. Для верзилы он был и тем, и другим. В армии власть держалась на кулаке, это узнал и почувствовал он сразу же, как только одел солдатскую робу. Генералов стрелок-зенитчик видел очень редко, да ему они были по одному месту. Для него хватало ротного и стариков… Денег, как таковых, у предков верзилы никогда не было, пустой карман был у него и сейчас. Историю беглый солдат знал очень слабо и поэтому не мог что-либо рассуждать о древней профессии…
Деревня начала погружаться в ночные сумерки, когда Кузнецов вошел в квартиру младшего Геншера. Тот лежал уже в постели и читал книгу. Хозяин, заметив удручающий вид вошедшего, сразу же его спросил:
– Ты, чего сегодня такой смурной, что-то не клеится? Фридрих Иванович пару часов назад звонил, и кое-что рассказал о вашем посещении ресторана. Старик вроде ничего похоронного не предсказывал…
Мужчины в эту ночь не спали. Александр на этот «раскрылся» перед своим другом, но не до конца. Старому Шмидту он больше доверял, чем ему. Реакция аусзидлера на исповедь грешника разительно отличалась от реакции бывшего преподавателя. Она была в значительной степени оптимистической, что придало настроение подавленному верзиле. Николай, который уже успел немного выпить «для сугрева», сразу же отмел в сторону кое-что из доводов старого Шмидта. Он, ловко щелкнув пальцем по носу своего друга, весело произнес:
– Эх, Санек, наши родичи… Они всю жизнь жили по так называемым человеческим принципам… А что у них получилось? Да ничего, одни баранки… Лично я тебя ни в чем не обвиняю, что ты хочешь красивой жизни. Все ее хотят, даже негры… Я вот был в Париже, там в десяти метрах от Эйфелевой башни африканец трахал белую бабу на зеленой травке, трахал на виду у прохожих всего мира… Мы с тобою также люди. Ты же ведь тоже человек, и ничем не отличаешься от тех, кто у нас ворует и нас обманывает, и жрет как свинья....
После этих слов он внимательно посмотрел на беглого солдата, тот почему-то молчал. Молчание его не приостановило, он весело подмигнул верзиле и протяжно пропел:
– А кто не хо-чет хо-ро-ше-е-ей жизни, ска -жи-ка мне, дру-жи-ще, ска -жи же мне, дру-жи-ще…
После этого Николай стремительно рванулся к холодильнику, из которого он вытащил бутылку водки и кастрюлю с русской окрошкой… Друзья заснули поздно утром, проснулись только к обеду. С Александра вчерашний испуг словно рукой сняло. Он, «примерив» философские размышления Фридриха Ивановича и практические советы друга пришел к выводу, что его жизнь может в недалеком будущем и не очень плохо сложиться. Нарастающий оптимизм ему в большей степени придала ночная информация молодого хозяина, который о реальной жизни в деревне и за ее пределами знал куда больше, чем математик с философским уклоном. Александр, как ему казалось, в эту ночь превзошел самого себя. В разгар застолья он, словно гордый воробей, после каждой выпитой рюмки стучал себя в грудь мощным кулаком и при этом повторял один и тот же вопрос:
– Колян, а чем мы хуже других, ну чем же хуже?… Я ведь тоже хочу хорошо жить, иметь бабу, приличную тачку. У меня тоже все будет… Правду я говорю?..
Хозяин на его размышления словесно никак уже не мог реагировать. Вместо этого он ловко запрыгнул на стол и стал танцевать. Он, неуклюже перемещаясь по столу, непонятно почему постукивал себя кулаком по голове и гладил рукой свое интимное место.Такое поведение смешило полупьяного Александра, который, также как и его друг, с удовольствием поглощал рюмку за рюмкой русскую водку и смачно хлебал русскую окрошку.
Спиртное все больше и больше выдавливало информации из «котелка» аусзидлера. Александр даже немного протрезвел, когда узнал о беглых солдатах, которые несколько лет назад дали деру из «распиздяйской армии». «Пьяная» информация друга моментально повысила его жизненный тонус, скосила его страх перед наказанием за содеянное. Оказалось, что в Германии по сей день бродят сотни беглецов из ЗГВ. О них говорят по телевизору и пишут в газетах. Не упустили возможность посмаковать о бывших соотечественниках и некоторые русскоязычные газеты. В его памяти прочно «закрепился» эпизод, рассказанный Николаем, о таком же собрате, как и он, который вел подобный образ жизни. Дезертир прожил целых пять лет в машине, дабы не попасть в лапы немцев или русских. Не улетучился из его головы и факт о том, как одна молодая девушка, служащая Советской Армии, ради земного счастья решила обручиться с местным немцем, инвалидом. Жизнь без документов для беглянки была настоящим адом, да и калека оказался подлецом и извергом. Он довольно часто специально оправлялся в постель, заставляя красивую брюнетку убирать свое дерьмо. Она все это терпела, молча она переносила и половые прихоти своего вынужденного сожителя. По этим фактам Александр решил кое-что у рассказчика переспросить, однако тот не удосужил себя комментариями. Он только недоуменно посмотрел на своего друга и сказал, что эти и другие сплетни он продает за столько же, за сколько купил их у парней на дискотеке…
Прошла неделя после того, как младший Геншер по пьянке поделился с постояльцем своими откровениями о сотнях беглых солдат бывшей Советской Армии. За это время друзья не только выработали план совместных действий, но и кое-что сделали для внедрения верзилы в реальную жизнь страны. Через своих знакомых Николай узнал о том, что в соседнем городке Либерозе есть постоянная «чернуха». Владелец дискотеки нуждался не только в рабочей силе, но и в мощном парне, который мог бы навести порядок среди молодежи. Название городка Александр запомнил быстро, запоминающим для него был и шеф дискотеки. Первая встреча вышибалы и хозяина состоялась в небольшом дачном прицепе. Многие немцы использовали такие прицепы во время вылазок на природу. Посредником в деловой встрече был Николай, он был и переводчиком. Александр остался довольным исходом встречи. Лично сам шеф у него большого доверия не вызывал, причиной этому служила не только хитрая физиономия пожилого мужчины, но и его собака. Маленькая шавка постоянно чихала и почему-то огрызалась на новенького. Он ее нисколько не боялся. На работу он устроился на законных основаниях и без посредников, которым надо было давать на лапу. Поэтому он с большим вниманием по дороге домой слушал Николая, который рассказывал ему об особенностях рынка рабочей силы на исторической родине своих предков. Александра, все еще несведущего в этом деле, многое удивляло. Он все еще не мог понять того, почему немец не сказал ему об его зарплате. Его опасения водитель воспринял совершенно спокойно. Он по привычке щелкнул языком и по-философски произнес:
– Ты, салага, в этой стране просто-напросто раб, чернорабочий… Официальные власти это называют по-другому… Поэтому спрашивать тебе о том, сколько положит в твой карман этот жирный немец с его дохлой собачкой еще рано, даже очень рано…
Ночь перед выходом на «черную» работу для Кузнецова была самой короткой и не потому, что было лето. Он опять был погружен в серьезные раздумья. Он решил покинуть гостеприимный дом аусзидлеров. У беглого першило в горле, когда он на миг представил то, что больше никогда не увидит семейство Геншеров и Шмидтов. Особенно привязался он к Фридриху Ивановичу, который, как ему казалось, чем-то напоминал его погибшего прадеда. Правнук так и ничего не сделал для поиска могилы своего предка. Николай решение своего друга об уходе признал вполне мудрым и правильным. Он, крепко обняв высокого парня, со слезами на глазах проговорил:
