Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 4. Исповедь Лулу
Так вот о чём мне поведала Лулу, если опустить слёзы, всхлипывания и прочие малозначительные детали.
Отец, то есть тот, кого она считала отцом, умер через несколько лет после её рождения. Как потом рассказывала мать, видимо, сердце не выдержало слишком уж активной, напряжённой жизни – работа, женщины вперемежку с выпивкой и картами. Эта гремучая смесь не доводит до добра. Впрочем, кому как повезёт, однако умный поостережётся.
Вскоре мать нашла себе нового дружка. Был он в отличие от прежнего долговяз и тощ, но уж никак не меньше расположен к общению с женским полом, а всего более, как оказалось – с малолетками. Со слов Лулу, я представляю себе это примерно так.
Жил-был некий гражданин, звёзд с неба не хватал, здоровье так себе, личиком тоже вроде бы не вышел, а потому, что называется, за бабами не особенно приударял, хотя бы потому, что ничего ему там не светило. Как так получилось, что обратила на него внимание мать Лулу, в свои тридцать с небольшим лет довольно привлекательная женщина, вряд ли кто-то сможет объяснить. Самое большее, что скажут – просто повезло бедняге. Если же мать спросят, та скорее всего промолчит, хотя вполне допустимо предположить, что не смогла бы она найти другого такого, негулящего, да ещё имея на руках ребёнка.
Итак, о нашем нынешнем «герое», отчиме Лулу. Нужно признать, что если с взрослыми женщинами он иногда робел, то вот с молоденькими девчонками держался значительно свободнее. И пошутить мог, и пикантный анекдотец рассказать, нередко вызывая у юных особ явные признаки смущения, а сам между тем еле сдерживал желание кого-нибудь из них, как бы это сказать поделикатнее, немного «приласкать». Это желание словно бы въелось в его натуру навсегда, как энцефалитный клещ впивается в нежно-розовую девичью попку. Всякий раз, стоило ему припомнить обстоятельства своей женитьбы, сознание его обволакивало знакомое чувство и вновь тревожило дремавшую доселе плоть. Вспоминал, как стояли они перед алтарём – нет, нет, конечно же, это было в загсе! – а чуть поодаль обреталась прелестная девчушка, подарок судьбы, плод несчастливого первого брака будущей супруги. Припомнил он и то, как украдкой заглядывался на тело юной падчерицы через приоткрытую дверь в детскую, как однажды будто бы спросонья не разобравшись, что к чему, то есть не заметив присутствия Лулу, вломился в ванную комнату и начал раздеваться, готовясь принять душ. И как потом оправдывался перед женой, мол, ни сном, ни духом… Ну что поделаешь, если накануне немного перебрал?
И вот однажды, когда жене полагалось быть на службе, он застал падчерицу дома одну – тогда-то всё между ними и случилось. Она не сопротивлялась, словно бы только того и ждала, только и прикидывала, когда же это произойдёт и наконец-то она станет женщиной. И приняла его удивительно легко, без криков и без стонов, только смотрела на отчима широко раскрытыми глазами, ожидая, а что ещё будет и как он это сделает, как повернёт её гибкое тело, как облапит её лоно, потом обхватит за тонкую талию, прижмёт к себе больно-пребольно… и удовлетворённый откинется на подушку. А она продолжала смотреть на его лицо, фиксируя все разнообразные оттенки его вожделения. И зачем только ей это было нужно?
А потом всё внезапно кончилось. Их застукали в самый неподходящий момент. Они уже закончили и почти оделись. Лулу убирала постель, он взглянул на её едва прикрытый кружевными трусиками зад, на полуобнажённое девичье тело, склонившееся над тахтой, и желание пересилило осторожность… В этот момент раздался звук открываемой входной двери и хотя любовники успели наспех привести себя в порядок, однако присутствие их обоих в спальне, подле неубранной постели не оставляло никаких сомнений в том, что здесь произошло.
От ногтей жены ему посчастливилось увернуться, но заявление в органы последовало вопреки готовности искупить вину, естественно, если компенсация будет в приемлемых размерах. И если бы не его мамаша, в то время заместитель районного прокурора, сидеть бы ему на нарах, и не один год. Да и то в лучшем случае, поскольку совратителей малолеток на зоне не особенно-то жалуют. Это – мягко говоря.
А потом её мать стала пить, причём всё чаще и помногу. К тому времени, когда Лулу окончила школу, мать была совсем плоха. Вскоре её не стало. Надо было на что-то жить…
– А ведь я уже видела тебя когда-то, очень давно, там, у нас дома, – еле слышно прошептала Лулу сквозь слёзы.
Вот те на! Душещипательная история, которая вроде бы уже подошла к концу, снова затягивается в узелочек. Неужто и мне пора всплакнуть? В сущности, всё, что она мне тут порассказала, могло не иметь ни малейшего отношения к реальности. Подобные сценарии, надо полагать, уже давно обкатаны, как те же скорбные просьбы бедолаг, с утра до вечера побирающихся по вагонам метро и электричек. Мне ли этого не знать! Не на того напала!
Так бы, наверное, я и сказал, если бы не эта неожиданная фраза. Самое неприятное заключалось в том, что это не был вопрос – тогда бы при желании не составляло особого труда так или иначе отвертеться. Каждый раз, когда нечто подобное случается, делаешь привычный финт ушами, и всё как бы само собой постепенно успокаивается. Но когда тебя ставят перед фактом, да ещё при столь печальных обстоятельствах… Надо же всё-таки и меру знать! Ну и что мне теперь делать? Изобразить, будто не расслышал? Я стал прикидывать, где и когда всё это могло произойти. Но отчего-то мои аналитические способности на сей раз не срабатывали. И то, что они мне изменили – это было явно неспроста. Короче, ничего другого не оставалось, как самому задать Лулу вопрос и с замиранием сердца ожидать, что же она мне на это скажет.
– Её звали Полина, – словно бы читая мои мысли, произнесла Лулу. Но лучше бы она этого не делала, лучше бы молчала.
Вот, значит, как…
А Лулу тем временем продолжала свой рассказ:
– Я помню, как ты довольно часто приходил в наш дом. Обычно вы с мамой уединялись где-нибудь вдвоём, как правило, на кухне. Пили вино, смеялись, а мне в это время уже полагалось спать. Но я тихонько подкрадывалась к чуть приоткрытой двери и всё видела. Видела, как ты тискал мою мать, как вы целовались, видела, как она садилась к тебе на колени и… Мне уже тогда всё это было интересно. Ну не знаю, почему интересно – просто так… А потом ты перестал к нам приходить.
– Да, я как раз уехал в длительную загранкомандировку, – эти слова сорвались у меня с языка как бы сами собой, помимо моего желания. Тем более что о причине долгого отсутствия я загнул. При тогдашней должности мои поездки ограничивались разве что одной-двумя неделями. Но, честно говоря, не было уже никакой возможности молчать, то есть не было сил противиться тому неизбежному, что уже готово было свалиться на меня.
– И кто же тебе сообщил, что именно я твой отец?
– А разве не так?
Ну что ты на это скажешь? И вот снова появляется в глазах Лулу панический страх, словно бы и в самом деле она что-то сделала не так, словно бы по ошибке забежала совсем не в ту квартиру, и даже не в тот дом и не на ту улицу… Ответ напрашивался сам собой. Мог ли я ответить ей иначе?
Прошло несколько минут, к счастью, без взаимных упрёков и радостных лобзаний. Лулу понемногу успокоилась, а я… Я в меру скромных сил пытался привести свои тягостные воспоминания в порядок. Припомнил, наконец, когда я мог в последний раз видеть Лулу – как же её тогда на самом деле звали? По-видимому, это было десять лет тому назад. Я тогда, как только увидел её, взглянул в эти большущие печальные глаза, сразу подумал – как жаль, что это не моя дочь. Судя по всему, такие мысли изредка приходят в голову эгоистичным сластолюбцам, никчёмным болтунам, проплутавшим большую часть жизни, следуя незатейливым изгибам подсознания. Тогда-то и появляется эта слегка припозднившаяся, эта запоздалая, эта поздняя грусть.
Вот ведь как оно бывает. Держишься всё время молодцом, полагая, что так и будет всегда, то есть хотя бы очень долгое, предолгое время. А потом случится внезапно некое событие и сразу осознаёшь, что – старый. Старый престарый, совсем никчёмный гражданин…
И всё же, так и остаётся невыясненным один вопрос – каким же образом Лулу оказалась здесь, то есть, почему именно со мной она столкнулась в лифте? Не всё же нужно объяснять волей неведомого Провидения. Должны же быть причины и более доступные для ума.
Так вот и появляется в её рассказе некто Антон, с которым Лулу познакомилась вскоре после смерти матери. Судя по описанию, довольно привлекательный молодой человек, студент какого-то там то ли института, то ли колледжа. Именно он в самую трудную пору оказывал ей посильную поддержку, подыскивал работу с таким заработком, чтобы можно было кое-как сводить концы с концами, успокаивал, когда было совсем невмоготу. Да, ей было очень не легко. После того, что случилось с отчимом, к своей ближайшей родне Лулу обратиться не могла. И стыдно было, да и, похоже, что на них с матерью давно рукой махнули. Никаких сбережений в семье не было. Обменять квартиру на меньшую жилплощадь Лулу не могла, поскольку необходимо было время на то, чтобы вступить в права наследства. Попробовала сдать комнату квартирантам, но это был сплошной кошмар – трудно предположить, чем могло бы кончиться, если бы не вмешательство Антона. Всё чаще в голову приходили ужасные мысли, поскольку ещё чуть-чуть и останется одна единственная перспектива – отправляться на панель. Ко всему прочему недавно выяснилось, что на часть квартиры претендует отчим, с которым Полина не успела развестись, так что, похоже, не обойдётся без суда, на который тоже требуются деньги. По счастью, на интимные услуги отчим уже не претендовал.
А где-то с месяц назад Лулу стала всерьёз задумываться о профессии путаны. К этому её подтолкнул один, пожалуй, очень странный разговор, в котором Антон описывал шикарную жизнь своей бывшей одноклассницы, ставшей элитной проституткой, иначе говоря, девочкой по вызову. По его словам, клиентами её состояли весьма приятные и почтенные люди – банкиры, топ-менеджеры крупных компаний и прочие видные представители мира сего. Так что высказываемые Лулу опасения по поводу того, что придётся «отдаваться» подонкам с толстым кошельком, здесь явно не катили. Вполне можно было рассчитывать на солидный доход и взаимовыгодное общение с интересными людьми.
– Речь ведь не идёт о том, чтобы ты всё время трахалась буквально с кем попало. Я думаю, что очень скоро ты получишь право выбора.
В общем, долго ему уговаривать Лулу не пришлось, и в итоге она наконец-то согласилась.
У кого возникла идея предложить её для розыгрыша на пятничном аукционе в нашем клубе, мне выяснить так и не удалось. Сославшись на мнение сведущих людей, Антон ей объяснил, что лучшей возможности, чтобы заявить о себе в мире секс-бизнеса, не найти, а потому нечего раздумывать – надо соглашаться.
– Сразу получишь приличный куш, двадцать процентов от выручки аукциониста, это чего-нибудь да стоит. Плюс бонусы от владельцев клуба, если им понравишься. В общем, было бы из чего конкретно выбирать… На первое время можешь даже маску на лице носить. Я думаю, никто против этого возражать не станет. Напротив, будет некий элемент таинственности. Клиентов это ещё больше возбуждает.
Так и случилось. И вот вчера Лулу взяли да и выставили на продажу. Если б только знать…
После аукциона Лулу стала нарасхват. Видимо, в нашем доме она и в самом деле оказалась случайно – надо признать, что даже здесь есть несколько элитных квартир с богатенькими обитателями. Но вот отчего остановился лифт? Неужто она вбежала в него на моём, семнадцатом этаже, а всё остальное было просто следствием царившей в моей голове сумятицы после неожиданного появления полуобнажённой юной леди? Будто я голых девок не видал… Нет, ничего не понимаю!
Лулу я постелил на кухне – там у меня шикарнейший кожаный диван, пережиток прежней роскоши. Ну а сам расположился в комнате, на тахте, изрядно поизносившейся от длительного и интенсивного употребления. Уже засыпая, я подумал, что всё не так уж плохо складывается – Лулу останется у меня, здесь её почти наверняка искать не станут. От этой мысли мне немного полегчало.
Глава 5. Припоминая…
Иногда всё складывается так, что хочется остаться одному. Нет, не в квартире, не в доме, а чтобы вообще на много, много вёрст вокруг не обнаруживалось ни единого живого человека. Чтобы ни голоса, ни шёпота, ни стона, ни дыхания. И даже чтобы все тропинки травою заросли. Такое вот странное, неодолимое желание. Неодолимое до тех самых пор, пока…
Ах, как жаль, что это не моя дочь! Судя по тому, что написали по этой теме классики, схожие мысли приходят в голову самовлюблённым идиотам, проплутавшим всю сознательную жизнь где-то в отдалении от радостей и огорчений, которые способна дать семья. Уютный дом, хорошая работа, красавица жена и дети, дети… Ну и, само собой, машина, дача… Тьфу, чёрт, чуть не сказал – любовница! Так уж бывает, что никем не контролируемое подсознание в самый неподходящий момент подкидывает именно то, что хотелось бы забыть.
Итак, о запоздалых сожалениях. Да, хорошо иметь семью, было бы кому позаботиться обо мне, если состарюсь, одряхлею, словом, окажусь совсем без сил. Признайтесь, что и вы подумали именно об этом. Да нет, на самом деле у меня даже и мысли такой не возникало, только горечь, что вот была бы у меня дочь… И что особенного мне от неё надо? Лишь бы смотреть да радоваться, и больше ничего.
Вообще-то, лень – это у меня наследственное. Вместо того чтобы, как принято говорить, взять да засучить рукава и ковать, ковать своё семейное счастье, я оказываюсь способен лишь на то, чтобы вот так смотреть как бы совсем со стороны. Да, это занятие вряд ли вызовет ко мне уважение общественности. Скорее уж наоборот – мы вот тут корячимся, терпеливо переживаем семейные скандалы, стараемся пропустить мимо ушей занудливые причитания жены, каждый вечер ложимся с ней в постель и потом в кромешной темноте, да притом ещё чуть ли не зажмурясь, работаем над продолжением рода человеческого. А этому всё ни почём, ему, видите ли, всё это лень! Да как так можно!
Ну что поделаешь, если на самом деле лень? Лень уходить из дома навсегда, лень видеть слёзы, слышать крик и плач, лень убеждаться в том, что так жить дальше просто невозможно. Вот прожили вместе год, ну пару лет, и вдруг видишь перед собой совершенно чужого человека. В нём всё чужое – мысли, чувства и слова. Даже то, как он, то есть она называет своих сослуживцев по фамилиям. Как пересказывает, кто чего сказал. Как повторяет в разных вариантах одну и ту же много раз слышанную мною фразу, лишь бы не молчать. Потому что в тишине и ей тоже в голову может прийти такая же ужасная, такая же необходимая мысль, которая то и дело возникает у меня. А мысль как никогда проста – встать, уйти и больше никогда не возвращаться.
В тот год Полина предложила отдохнуть вдвоём в Мисхоре. Дочку можно оставить у свекрови, та вроде бы на всё лето дачу в Кратове собралась снимать.
– Ах, как чудесно было бы! – воскликнула она, пытаясь при этом повиснуть у меня на шее. Видимо, запамятовала, что я этого не люблю, и уж совсем не переносит таких нагрузок моя поясница.
Впрочем, против поездки я не возражал. Пришло то самое время, когда надо расставаться с прежними привычками, с раздольной жизнью где-нибудь на диких пляжах под Судаком или недалеко от Коктебеля. И шампанское впору уже научиться пить только из бокалов, а консервированным сосискам «мэйд ин Дания» следует предпочесть более солидное меню. Вот именно так мы тогда и порешили.
Надо сказать, что к тому времени малышка, дочь Полины, подросла, и при встречах на квартире у Полины временами нам становилось как-то даже не по себе, словно бы мы занимались чем-то непристойным. И ещё иной раз возникало ощущение, что там, за дверью притаился то ли человек, то ли угрюмый призрак, чем-то отдалённо напоминающий покойного мужа, и всё подглядывал, подсматривал за нами, словно намереваясь накопить изрядно злобы и жестоко отомстить. Понятное дело, что встречаться у меня дома тоже было невозможно – совсем не интересно фантазировать на тему, как бы на это прореагировала моя тогдашняя жена. Да и очередным отпуском грешно было не воспользоваться. Так что поездка во всех смыслах оказывалась очень кстати. Правда, стоило немалых трудов представить её как срочную командировку по служебным делам.
После нескольких попыток нам удалось снять приличную квартирку – не очень близко к морю, но зато уж в относительной тишине. Помнится, как-то в Гагре мы с ребятами жили в доме, неподалёку от которого вниз по склону горы располагался ресторан, весьма популярная, особенно по вечерам, достопримечательность местного курорта. «…За жизнь нашу цыганскую, за жизнь нашу армянскую…» – вот эта знаменитая, бессчётное число раз, на самые разные лады повторяемая фраза из какого-то романса возникала в моих ушах каждый раз, стоило увидеть где-нибудь на черноморском берегу даже самое захудалое кафе или закусочную. Возможно, именно поэтому я с тех пор и предпочитаю отдыхать преимущественно дикарём, вдали от мест скопления курортников и кочующих по городам оркестров. Но это был особый случай.
Надеюсь, все согласятся с утверждением, что свобода лишней не бывает. Свободой надо пользоваться, пока она есть, пока дают. Поэтому стоит ли удивляться тому, что, наскоро подкрепившись после утомительной дороги, мы первым делом, не дожидаясь ночи, решили опробовать кровать. Двуспальная, деревянная, она на первый взгляд производила весьма благопристойное впечатление, обещая много приятных дней, часов, ну или хотя бы минут.
Скрип колёс несмазанной телеги и даже скрежет рессор изрядно перегруженного тягача, слейся они в унисон и воедино, не смогли бы сравниться с тем, что огласило ближайшую округу и вершины окрестных гор. Стаи чаек поднялись над гаванью и скрылись в отдалении, ласточки и стрижи попрятались на чердаках. Местные жители и тихо-мирно отдыхающие квартиранты высыпали из домов и из курятников на улицы, ожидая катастрофы – что поделаешь, если у всех одновременно возникла мысль, будто эти звуки издавала нависшая над побережьем огромная гора, которая совсем некстати, то есть по какой-то кошмарной, никем не предусмотренной причине вдруг пришла в движение.
На самом же деле, это не земля разверзлась, и крымские горы тут были явно ни при чём, и незачем было возводить на них напраслину. Эти неприличные звуки издавала наша великая труженица, наша производительница, наша заботливая попечительница – деревянная кровать.
Самое время было это безобразие прекратить, но что-то не вполне понятное творилось в эти мгновения с Полиной, я даже подумал, уж не потеряла ли она на время слух. Трудно было поверить, чтобы в её сознании, а может быть, где-то глубоко в подкорке именно эти звуки ассоциировались с таким понятием, как секс. О тонких и возвышенных чувствах я вообще не вспоминаю.
И тут Полина прокричала:
– Это же чудо какое-то!..
В этот момент словно бы что-то стукнуло меня, причём самым непозволительным образом – так, наверное, бьют исподтишка. Э, нет! А вот об этом мы не договаривались. Так ведь, чего доброго, ляжешь в постель совсем свободным, а наутро проснешься закованным в стальные кандалы. Стоит мне только поддаться этим, столь настойчиво внушаемым мне Полиной настроениям, как всё – пиши пропало!
Но видимо, оголтелый скрип кровати способен напрочь заглушить те робкие сомнения, которые время от времени рождаются в нашей голове. Тем более что голове при этом деле положено быть в довольно длительном невразумлении. А может, всё гораздо проще, то есть я был пьян, вот только не вполне уверен – от любви или от чего-нибудь другого. Ещё менее вероятно, чтобы в тот вечер стрелы Амура по нелепой или кем-то подстроенной случайности все до единой пронзили только Полину и меня.
А наутро она меня и спрашивает:
– Ты помнишь, что говорил вчера? – и делает такие проницательные, такие умные и такие наивные глаза.
И что я мог ответить? Если честно – я был просто ошарашен! Нет, ну в чём бы я ни признавался накануне, какие бы романтические предложения ни высказывал, нельзя же словно бы нож к горлу приставлять – скажи да скажи, ты правду говорил или же опять… Ну как так можно? То есть, может быть, я что-то и говорил ещё вчера, но вот сейчас именно – ничего, ну просто абсолютно ничего не в состоянии припомнить. И вообще, в чём собственно дело и почему я обязан что-то вспоминать?
Ах, эти нежные, милые создания! Уж так они любят красивые и ласковые слова. Их хлебом не корми, дай только послушать. Я ещё могу понять, когда дело происходит в колумбийской мыльной опере. Но если мужчина изрядно подшофе, да ещё оба находятся в известных обстоятельствах, когда ни она, ни он не имеют возможности оценить реальность беспристрастно, можно ли доверять сгоряча высказанному мнению? Приятно слышать – тут я с вами соглашусь. И верить в искренность намерений тоже можно. Даже нужно! Но ведь и то необходимо понимать, что всё, что при этом было сказано – это ведь не для протокола!
С тех пор прошло, наверное, с десяток лет. Впрочем, осенью того же года мы в последний раз встретились с Полиной. Был сырой и слякотный октябрь. Выйдя из ресторана, не торопясь отправились в сторону метро. Однако честно вам скажу, что в этот раз провожать её домой мне отчего-то не хотелось. Она словно бы сама это почувствовала и предложила зайти к своей подруге, обитавшей там же, недалеко от площади трёх вокзалов, в районе Каланчёвки. В сумерках мы проплутали с полчаса, пока нашли в глухом, еле освещённом фонарями переулке стоявший на отшибе дом с покосившейся входной дверью и кривыми деревянными ступенями, ведущими наверх. Там-то и жила её подруга, коллега по работе, вроде бы недавно к ним на службу поступила. Звали её Нина. Не знаю, зачем Полина привела меня туда, но мне отчего-то показалось, что это было сделано вовсе не случайно, словно бы об этом было написано в том самом дневнике, который назывался Полининой судьбою.
Так вот о её подруге. У Нины была удивительно нежная, ласкающая одним лишь своим видом кожа, я даже не представляю, с чем бы её можно было сравнить. Все известные мне на этот счёт метафоры ничего не говорят, скорее, просто вводят в заблуждение. Вот, кажется, что стоит вам закрыть глаза и провести ладонью по шелковистой ткани, и вы испытаете то самое чувство, которое я испытал, прикоснувшись к руке Ниночки. Да ничего подобного! Ну ни в какое сравнение не идёт.
Нина приехала в Москву в надежде поступить в торговый институт. Родители последние несколько лет почти весь заработок откладывали на оплату обучения – сажали картошку на продажу, а когда наступал грибной сезон, отец брал отпуск и каждое утро на рассвете заводил свой мотоцикл и гнал куда-нибудь во Владимирскую глухомань, под Вязники или под Муром. В тех местах опытному грибнику не составляло особого труда за несколько часов набрать сотни три-четыре отборных боровиков, а больше и не помещалось в коляске мотоцикла. Я было подумал – вот мне бы туда как-нибудь попасть, но признаюсь, опять же лень-матушка не отпускает.
Однако в Москве у Нины что-то не заладилось – то ли денег не хватило, то ли экзамены не сдала. В отличие от известных мне, весьма и весьма разговорчивых провинциалов Нина была довольно скрытна, мало, о чём мне рассказывала, словно боялась, будто стоит кому-то поведать о своих делах, так непременно сглазишь, и всё потом пойдёт наперекосяк. Но тут, по-видимому, у каждого свой опыт, и потому свой взгляд на жизнь срабатывает. Впрочем, у меня возникло подозрение, что приметы тут были ни при чём. Скорее всего, кто-то из экзаменаторов глаз на нашу Нину положил и даже не исключено, что предъявил ей нечто вроде ультиматума – либо вместе ляжем в койку, либо в другом месте придётся тебе воплощать в жизнь свою заветную мечту. В пользу этого предположения говорило намерение Нины поменять желаемую профессию и соответственно поступать в какой-нибудь другой вуз. Ну а внешние данные этой юной провинциалки говорили сами за себя и, конечно же, подтверждали высказанную мной версию. Жаль только, что росточком она явно не дотягивала до стандартов топ-моделей, а то ведь не исключаю, что её могла ждать совсем, совсем иная судьба. Что до меня, такое развитие событий вашего покорного слугу вполне устраивало.
Сам не знаю, и зачем я теперь про Нину вспоминаю? Видимо, потому, что просто время для этого пришло. Время вспомнить о том, как через год, тоже осенью гостили мы с ней в выходные дни на даче у приятеля, даже успели рано по утру в лес сходить, а после тёплых проливных дождей в том сентябре грибов в лесу было видимо-невидимо. Да, что-то я опять всё про грибы – ну так ведь август, сезон только начинается… И вот, чтобы вернуться нам на дачу, нужно было перейти шоссе. Если бы знать заранее, что, пробежав несколько метров, она остановится на полпути, остановится только для того, чтобы потянуть меня обратно… А слева под горку катилась огромная махина тяжелого грузовика и за ним дальше нескончаемый поток машин – его-то я и хотел опередить, чтобы не торчать нам на обочине.
Удар грузовика пришёлся Нине в грудь. Собственно, ещё чуть-чуть и грузовик задел бы её лишь по касательной, потому что в последнее мгновение водитель всё же попытался машину отвернуть. У меня до сих пор при воспоминании об этом возникает в ушах жуткий визг автомобильных тормозов, а перед глазами – мокрое от недавнего дождя шоссе, сплошь усыпанное нашими грибами. И лежащая среди них Нина…
На суде адвокат водителя, работавшего в какой-то крупной фирме, настаивал на том, будто Нину под колёса чуть ли не намеренно толкнул я. Да с какой стати? Чтобы я ни с того ни с сего кого-то под колёса бросил? Это, каким же надо быть уродом, чтобы такое предположить! Ну да, ещё бы рассказали, что была проведена операция спецслужб. И ведь никто не обратил внимания, что я и сам в этом деле пострадал – меня ведь тоже садануло по руке, той самой, в которой я удерживал руку Нины. Но вот случилось так, что не удержал.
В общем, вскоре после того случая у меня начались неприятности по службе – что поделаешь, если на моей прежней работе от персонала требовалась кристально чистая репутация, а тут… Да и то сказать, когда опытный сотрудник попадает в подобный оборот, это либо означает, что к работе он уже совершенно не пригоден, либо позволяет предположить преступное намерение, в данном случае, как ни странно, именно с моей стороны. И конечно, сыграла свою роль наша с Ниной, правда, толком не доказанная связь и её беременность, хоть я, как мог, пытался убедить судью, что мы с Ниной практически даже не были знакомы, так что и умысла с моей стороны, каких-то житейских разборок в принципе не могло быть. Ну в самом деле, не мог же я признаться в том, что между нами как раз накануне произошёл крайне неприятный разговор, в котором я просил, даже умолял Нину избавиться… Нет, просто говорил, что вот сейчас нам это совершенно ни к чему. Видимо, там, на середине шоссе Ниночка и приняла решение. Поэтому и попыталась словно бы всё вернуть назад, возвратиться туда, где кругом были только лес, птицы, звери и не было ни меня, ни других охочих до женских прелестей лживых и лицемерных мужиков.
В общем, слава Богу, для меня всё более или менее удачно обошлось. Хотя при увольнении потерю бдительности всё же приписали, причём с соответствующим понижением воинского звания. Я, правда, попытался оспорить это решение, однако все старания оказались ни к чему.
Увы, но чем больше я задумываюсь обо всех этих событиях сейчас, чем чаще перебираю в уме причины и последствия, тем всё отчётливее в моём сознании возникает следующая мысль. По-видимому, вот именно такой я то ли уродился, то ли кем-то был «запрограммирован» именно вот так, и только поэтому помимо своей воли приношу несчастье всем, и, прежде всего, самому себе. Впрочем, последнее утверждение основано лишь на эмоциях, а посему его следует считать довольно спорным. Однако не потому ли Полина так и не призналась, что у меня есть дочь? С другой стороны, сказав об этом Лулу, могла ли она наверняка знать, что именно я отец её ребёнка?
Припоминая хитросплетения своей бурной жизни, я проворочался в постели довольно долго и, наконец, забылся тяжким, беспокойным сном.
