Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 23. Круглый стол
Вообще-то, я не большой любитель злачных мест, хотя повидал их на своём веку уже достаточно. При посещении ресторана на первом месте для меня не антураж, хотя и это тоже важно, и даже предлагаемое меню не очень увлекает. Мне интересно, кто сидит со мною рядом за столом. Это может быть и старинный приятель, и деловой партнёр, с которым предстоит обсудить за обедом нечто важное. Я уж не говорю о том счастливом случае, когда оказываюсь в обществе прелестной дамы. Вот и теперь Серж, конечно же, был не в счёт, однако Катрин хороша на загляденье!
Они, конечно же, здесь уже бывали. В Гренобле не так много шикарных ресторанов, это вам не Париж и не Марсель. Катрин это место нравилось, а Сержу, как я понял, всё равно – была бы вкусная еда и выдержанные вина из Испании. А вместо десерта крепкая сигара.
Пока Серж со знанием дела обсуждал с официантом перечень закусок, ну и всё остальное, что положено, я, как мог, пытался развлекать Катрин, рассказывая о своих впечатлениях, полученных во время блужданий по Греноблю. Понятно, что за те несколько лет, которые она провела здесь, Катрин изучила город буквально вдоль и поперёк, чуть ли не с закрытыми глазами могла найти любую улочку и рассказать о ней такое, о чём я вряд ли бы когда-нибудь узнал. Но, в основном, наши впечатления и даже взгляды совпадали – город и для неё, и для меня был и остаётся естественной средой обитания, пусть даже это разные города. В отличие от мужа, Катрин на природу не тянуло – раз побывав на вершине не самой высокой из окрестных гор, она этим восхождением вполне насытилась и более на уговоры уже не поддавалась. Напротив, Серж, заядлый, опытный турист, если позволяла работа, каждое воскресение обувал добротные ботинки с рубчатой подошвой, брал набитый доверху снаряжением и съестными припасами рюкзак и отправлялся в горы с такими же, как он, фанатами, любителями погалдеть, оказавшись на природе. Чем занималась в это время Катрин? Всё тем же, что поддерживало её интерес к жизни, пока муж находился на работе – бродила по городу, совершенствовалась в знании языка, беседуя с продавцами в магазине и с официантами в кафе, или ходила в кино, если был приличный фильм с хорошими актёрами. Или же просто загорала в парке, но это только в том случае, если совсем уж нечего было предпринять. Ну, а по вечерам сидели дома, изредка выбирались в гости или в ресторан. Всё дело в том, что Серж сейчас занят очень важной для него работой, допоздна не покидает кабинет. Катрин это понимала, но ничего не могла с собой поделать. Ей было скучно, и единственное, что успокаивало – это обещание Сержа, будто всё это временно, не навсегда.
Когда подошла очередь заказывать остальное, то есть дошло до карты вин, Серж снова всё взял на себя. Да я не возражал, поскольку беседа с очаровательной женщиной всегда доставляла мне гораздо больше удовольствия, чем кулинарные изыски и подготовка к выпивке. Думаю, тут я не оригинален. Мы с Катрин переговаривались вполголоса, и, не сводя с неё глаз, я представлял себе, как всё это могло быть, если бы мы познакомились тогда, до её замужества… Впрочем, в то время я не был ещё достаточно известен и богат, чтобы на меня могла обратить внимание такая женщина. Да и сейчас, по большому счёту, о богатстве речи нет – есть только то, что можно было бы назвать материальной независимостью. Если же учесть разницу в возрасте, шансов у меня совсем не оставалось. Но как Сержу уда-лось то, о чём я только мог мечтать?
Как выяснилось, Катрин приехала в Гренобль вместе с ансамблем какой-то популярной певицы. Пока звезда раскрывала рот под фонограмму, Катрин вместе с подругами изображала на сцене разнообразные хореографические па, примерно так я себе это представляю. Да при её фигуре, при её природной красоте не сомневаюсь, что немалая часть аплодисментов доставалась именно Катрин. Там Серж её и приметил, а остальное было делом техники. К слову сказать, Катрин против такого замужества не возражала, поскольку обстановка в артистической среде сама подталкивала к подобному решению. Вот так всё и случилось.
Тем временем Серж уплетал за обе щеки – видимо, недавние события сначала напрочь лишили его аппетита, ну а теперь можно было и разговеться, компенсировать всё то, что не доел вчера. Савойские сосиски с луком, маринованные в красном вине, эскалоп из птицы с голубым сыром Сасенаж и даже филе форели по-гренобльски – всё это было к его услугам, Серж это пиршество выстрадал, да кто бы сомневался!
– Знаете, Влад, я всегда любил вкусно поесть. Помнится, в Москве был такой рыбный ресторан, он назывался «Якорь». Мы с коллегами туда изредка захаживали – выпить водочки, закусить салатом из трески или осетровой тешей, поболтать о том, о сём.
– Ну, в эпоху дефицита всё это иначе воспринималось. Что-то вроде выигранного приза. Однажды мне это удалось.
– И как это было? – поинтересовалась Катрин.
– Это случилось первого мая, в день международной солидарности трудящихся. Кажется, так это прежде называлось. От своих знакомых я узнал, что в гастрономе, в том самом, что находился в здании гостиницы «Москва», по окончании демонстрации устраивают распродажу дефицита для дружинников. Имелись в виду те, что стояли в оцеплении, отделяя колонны на Красной площади одну от другой.
– Зачем это? – Катрин, даже при её сообразительности, подобные тонкости были недоступны.
– Ну как же, как ты не понимаешь! Некий недостойный гражданин, которому предстояло пройти в самой дальней от Кремля колонне демонстрантов, мог преспокойно перебраться поближе к Мавзолею, туда, где ему быть не полагалось, – пояснил ей Серж.
– Да что там говорить, если бы не дружинники, на площади могла возникнуть давка. Что-то подобное тому, что было на Ходынке, когда короновали последнего русского царя, – добавил я.
– Это вряд ли! Насколько я помню, в те времена даже по улицам ходили строем. Тогда вообще всё было, как в казарме.
– Ну, не совсем так, Серж…
Я усмехнулся, но спорить с ним не стал. В принципе, Сержа я могу понять: уехал он из России не по своей воле, да и отцу в прежние времена изрядно доставалось. Поэтому любое преувеличение как бы в кайф. И как ни странно, многие этому поверят.
– А что же в гастрономе? – Катрин уже увлеклась этой историей.
– Сначала нужно было до него добраться. Первый эшелон обороны начинался ещё на Пушкинской площади, а дальше уже в каждом переулке стоял заслон из милиции и грузовиков. Я пробирался через проходные дворы, иногда по крышам. Помню, недалеко от церкви Рождества в Столешниках нашёл подходящий двор, через который вышел на Пушкинскую улицу уже совсем недалеко от Дома Союзов. А как раз напротив него, на другой стороне проспекта Маркса и располагался гастроном.
– Ну, про крыши вы загнули, – усомнился Серж.
– Я имел в виду крыши сараев. Это был хорошо отлаженный метод ещё с тех пор, когда Гагарина встречали.
– Ну да, конечно… – про Гагарина Серж постарался пропустить. – Так что же в гастрономе?
– Как ни странно, никакой давки там не было. Видимо, ещё не все дружинники успели подойти. Стояло несколько очередей, человек по десять – за колбасой, конфетами… Меня же привлекал лишь рыбный отдел. И вот, пока подходила очередь, я всё оглядывал витрину и никак не мог решить – а что же брать?
– Неужели так много всего было?
– Да не то слово! Варёные, копчёные и запечённые. Причём самые разнообразные виды рыб. О некоторых я никогда не слышал, потому и сомневался.
– И как же всё унёс?
– Ну, килограммов пять-семь, не более того. Да мне до дома было недалеко, всего-то полчаса ходьбы.
– И всё-таки, что было самое вкусное? – поинтересовался Серж.
– Честно говоря, большинство своих покупок я не помню. Но вот копчёный угорь – это в памяти осталось навсегда!
– Ах, как вам повезло! Мы как-то ели его в Париже. Здесь, к сожалению, не бывает. Неподражаемый, просто исключительный вкус!
Серж налил нам вина, продолжая расхваливать какое-то блюдо, которое удалось попробовать в парижском ресторане. А я, честно признаюсь, застрял в прошлом, в том, что было тридцать, а то и сорок лет назад, и почему-то не хотелось выбираться. Не так-то просто избавиться от воспоминаний, особенно если всё это связано с тем временем, когда мы были молоды, с тем временем, которое, увы, не вернётся никогда…
Ну что ж, весьма приятное вино с довольно плотным вкусом. Испанскую «риоху» я стал уважать ещё с тех давних пор, когда она появилась в московских магазинах в обмен на нашу нефть, которая пошла на запад. Чего только тогда не закупали – шотландский виски, итальянские полуботинки, австрийские сапоги на высоком каблуке… Всего перечислить не берусь.
И вот, потягивая вино, вспоминая о былом и словно бы вновь ощутив себя молодым благодаря вернувшемуся через много лет неповторимому вкусу «Кампо Вьехо», я вдруг почувствовал прикосновение ноги Катрин. Да, чуть не забыл – на ней было очень красивое голубое платье с глубоким вырезом. Всё время разговора, ещё пока сервировали стол, я не сводил глаз с её груди, буквально умирая от желания. Нет, я не вру, это было так. И если бы не Серж, не этот суетливый официант, если бы не нахальные взгляды публики, набившейся совсем некстати в ресторан, я бы, наверное, решился…
Но это прикосновение меня остановило. Я осознал внезапно, что не сплю, что это не было случайностью. Ещё одно осторожное движение, и вот я уже упёрся коленом в её мягкое бедро и даже почувствовал ответное движение. Я не решался поднять на Катрин глаза, поскольку в них наверняка отразилось бы то чувство, которое я теперь испытывал, и потому сделал вид, что увлечён едой. А мысленно представлял себе то, что могло бы быть – сплетение рук, скрещение ног… Словом, совсем как у Бориса Пастернака.
И всё же странно. Почему вот так: вчера ещё чуть ли не враги, а через несколько часов – потенциальные любовники. Такого не бывает. Как-то не очень это сочеталось с её словами о родном человеке, которому будто бы кто-то угрожал. Что могло изменить отношение Катрин ко мне? Я никаких попыток обольстить её не предпринимал, даже напротив, мог вызвать только раздражение. Всё вдруг изменилось после того, как я им рассказал… Нет-нет, немного позже. Это случилось после неумеренных восторгов, когда Серж вдруг неожиданно поверил, что вот уже всё счастливо завершилось, словно бы только и хотел избавить себя от ненужных забот, которые отвлекают от главного дела его жизни. Но как это могло повлиять на решение Катрин, я не понимал. К тому же её желанное тело было так близко от меня, что ни о чём серьёзном я не в состоянии был думать…
Это наше интимное свидание, наше безмолвное признание в любви было прервано короткой репликой, произнесённой Сержем:
– Ну что ж, с копчёным угрём вам повезло. Однако держу пари, что такие лангусты, которых мы с Катрин как-то накушались в Марселе, в Москве вам и не снились.
– Серж, успокойся! Теперь там всё можно купить, были бы только деньги.
Ну, коли речь заходит о лангустах…
– Я даже больше вам скажу. Были времена, где-то ещё в начале 70-х, когда лангусты подавали к пиву в ресторане «Жигули».
– Не может быть! Всё это красная пропаганда! – воскликнул Серж, вытер салфеткой рот и с грозным видом уставился на меня. – Влад, признавайтесь! Вы, наверное, тайный сталинист?
Как быстро люди забывают о добре! Всего лишь час назад готов был целовать мне ноги, стоя на коленях, ну а теперь хочет обвинить бог знает в чём. Мне захотелось подразнить этого наглеца.
– Видите ли, Серж, если бы лангустами и паюсной икрой нас вдоволь потчевали ещё при Сталине, вряд ли бы случилось то, чему так радуетесь вы и ваши единомышленники здесь и там, в России.
– То есть вы считаете, что все революции от пустого живота?
– Да с голодухи чего только не случается!
– Ну вы и фрукт! По-вашему, борьба за равные права, такое священное понятие, как свобода – всё это фикция?
– А кто вам запрещает? Боритесь! Просвещайте! Только вот голодающие дети где-нибудь в Сомали или в Судане вряд ли вас поймут, такого сытого и весьма довольного собой.
Этого Серж вынести не мог:
– Да что ж это такое? Поужинать спокойно не дадут! Теперь даже кусок в горло не полезет, – Серж пошарил по карманам. – Катрин, не знаешь, где мои сигары.
Катрин достала из сумочки роскошно оформленную коробку «Хэндэлхоф» и протянула её мужу. Я, было, предположил, что на этом разговор о высоких материях исчерпан, но оказалось всё не так. Пыхнув пару раз сигарой, Серж с прежним апломбом продолжал:
– Все ваши ссылки на чьих-то там детей никакого отношения к делу не имеют. Человечество неоднородно. И если для одних всю жизнь на первом месте кукурузная лепёшка, то для таких, как мы, привычная нам сытость, все эти житейские удобства – это лишь необходимый антураж, способный облегчить нам жизнь, избавив от напрасной траты времени. Мы с вами, Влад, – интеллектуальная элита! С нас много спрашивают, но именно поэтому нам многое дано…
Он говорил и говорил, словно бы сел на любимого конька, а я никак не мог избавиться от впечатления, что всё это когда-то слышал. Да-да, помнится, некий коротышка, сидя голым на обеденном столе, тоже разглагольствовал о смысле жизни, об элите. И чем всё это для него закончилось? Ну вот и тут…
А Серж между тем не унимался. Другой на моём месте мог бы разозлиться, однако улыбка не сходила с моего лица. Видимо, Сержа это ещё больше заводило. Однако меня порадовал вовсе не тот забавный эпизод из прошлого, вовсе не печальная судьба словоохотливого демагога. Краем глаза я увидел, что и Катрин, слушая мужа, тоже иронично улыбается, не только я. За это стоило бы выпить. Я налил себе коньяку и немножечко вина Катрин, мысленно произнёс тост, что-то вроде заклинания, затем поднял свой бокал и выпил. Катрин последовала моему примеру. Мы словно бы оказались заодно, а выпитый бокал, как ни высокопарно это может прозвучать, стал в некотором смысле залогом нашего взаимопонимания.
И всё же странный, этот Серж. Ему даже не приходило в голову, что могут быть иные мысли, иные заветные желания, и вообще – может быть кто-то непохожий по образу мыслей на него. То есть мысли-то могут быть, без мыслей жизни не бывает. Но ему казалось, что именно он мыслит правильно, наперекор всему тому, что называют массовым сознанием, вопреки раз и навсегда установленному кем-то свыше распорядку. Он – личность! А они – никто! Вот и вся философия такого мудреца. Честно говоря, мне не хотелось Сержу возражать, ни сил не было, ни желания.
Вечер закончился на грустной ноте. Когда сели в такси, Катрин вдруг положила голову Сержу на плечо и сказала:
– Боже! Как я напилась!
Мне оставалось только надеяться на то, что наметившаяся между нами связь вызвана была совсем другими, более важными причинами.
Глава 24. Первое свидание
Весь следующий день меня мучили сомнения – правильно ли делаю, и нужен ли мне сейчас этот роман? Первоначально близкое знакомство с ней не входило в мои планы, и вдруг, чуть ли не вопреки желанию, стал понимать, что без Катрин я не могу. Примерно так бывает, когда намереваешься сменить квартиру. Вроде бы она куда просторнее, это элитный, весьма благоустроенный район, да и соседи – приятные в общении, солидные, образованные люди, не нынешним чета. А стоит представить, что не будет любимой скамейки у пруда, что майским вечером не услышу трели соловья, и ветер не станет наполнять комнату ароматом свежей, только-только распустившейся листвы… Стоит всё это себе представить, и мне становится невыносимо грустно, как будто я оставляю здесь часть своей души. Кто-то может сказать, что всё сводится к привычке. Но что поделать, если я к Катрин уже привык?
Чтобы отвлечься от этих мыслей, я снова отправился в музей Стендаля. Снова копался в рукописях, донимал расспросами хранителя коллекции, однако мысли мои были о другом. Я всё никак не мог поверить в то, что случилось в ресторане, даже опасение возникло – а что если опять? Опять видения наяву, опять вроде бы я, а может быть, не я? Как мне понять, сидел ли вчера рядом с нею за столом, и не было ли это наваждением, галлюцинацией? Есть только один человек, который может мне всё это разъяснить.
Близился вечер, и вот я снова у знакомого подъезда. Надо было передать Сержу новости, которые сообщили из Москвы. Дверь открыла Катрин:
– Входите.
Мне показалось, что ей не по себе, словно бы и не было вчерашнего весёлого застолья, и даже мои заверения в том, что очень скоро всё благополучно разрешится – теперь они никому вроде бы в этом доме не нужны. Да что случилось-то? И куда запропастился Серж?
– У него какая-то очень важная встреча с коллегами то ли из Штатов, то ли из Израиля. Предупредил, что будет за полночь.
– А я хотел его порадовать…
– Что ж, можете рассказать об этом мне.
Сказано это было безразличным тоном и более того, слишком уж пренебрежительно к тому, что так взбудоражило эту семью два дня назад. Я даже усомнился, туда ли я попал. Ну не могло же за одну ночь всё настолько измениться!
– Да, в общем-то, всё идёт, как надо? Завтра адвокат готов связаться с Сержем, он и расскажет обо всём. А моя миссия на этом, видимо, закончена…
Я продолжал о чём-то говорить и далеко не сразу обратил внимание, что она меня не слушает. И потому её слова прозвучали неожиданно – я сразу и не понял, зачем это и о чём.
– Как странно! Если бы не вчерашний разговор, так бы и не узнала, с кем живу.
– Ну, иногда жизни не хватает, чтобы разобраться в человеке, – сказал я так, на всякий случай, не очень понимая смысла слов, которые произнесла Катрин.
– Да, да! Мой муж наивен во всём, что не касается его работы. Стоит завести речь о чём-нибудь другом, как начинает нести полнейшую ерунду. Господи, как стыдно! Ну что такое он вчера наговорил!
– Мне кажется, вы преувеличиваете…
– Прежде я старалась не замечать его чванливости, самодовольства. Я думала, что без этого талантливому человеку не обойтись, что вера в собственную исключительность добавляет ему сил.
– Да так оно и есть…
– Однако вчера я словно бы взглянула на всё это другими глазами. Я поняла, что это не средство, это сущность его мировоззрения, его веры. «Я» и только «я» – больше ничего ему не надо.
Вот только теперь стало понятно, что она меня не слушает. Что слышит лишь саму себя, что тщетно пытается разрешить лишь ей одной известную загадку, и что я должен, просто обязан ей помочь. Но как?
– Катрин, по-моему, вы неправы. Ну вспомните, как он реагировал на письмо, какое отчаяние испытал.
– В том-то и дело! Это письмо грозило разрушить его честолюбивые планы.
– Но он бы мог просто не обращать на письмо внимания. Подумаешь, откуда-то из небытия возникший брат, он же это мог проигнорировать. Россия далеко, так пусть Леонид выкручивается сам.
– Ну, всё-таки родная кровь…
– Тут надо выбирать…
– Несмотря на свой талант, на профессиональные успехи, по своей сути, Серж слабый человек, – в этих словах Катрин мне почудилось сочувствие. – И потом, вы прекрасно понимаете, что эта история могла попасть в прессу, дойти до его коллег. И тогда конец всему, вы только представьте, человек, читающий в университете курс религиозной философии, замешан в грязном деле.
– Об этом вроде бы речи нет.
– Тут достаточно одного только подозрения. Брат преступника! Это для него конец карьеры.
Мне оставалось лишь признать, что высказанные Катрин суждения вполне логичны. И при других условиях я бы не стал ей возражать. Но очень уж не хотелось выглядеть человеком, который подталкивает её к разрыву с мужем. Стоит мне согласиться с тем портретом Сержа, который она только что нарисовала, как сразу же возникнет ощущение, будто я мелкий пакостник, заезжий донжуан, мечтающий заполучить к себе в постель самую красивую женщину Гренобля. И самое главное – такая победа меня нисколько не прельщала. Дуэль достойных противников, тот самый наш вчерашний спор, который она упомянула – это ещё куда ни шло. Ну тут, втихомолку от мужа нашёптывать ей, ах, какой он нехороший… Нет, это не в моих правилах, это совсем не для меня.
Однако что-то всё же надо было делать. Ну сколько можно слушать эти причитания, жалобы на то, что жизнь не удалась, что вот не угадала с мужем? Напротив, я предпочитаю ни о чём вовсе не жалеть. У каждого своя судьба, и всё, что требуется, это воспользоваться тем шансом, который она изредка нам предоставляет.
Я взял Катрин за руку и попытался, что называется, перехватить нить рассуждений. То есть говорил вроде бы о том же, что и она, но только никак не относя сказанное к Сержу. Мне приходилось делать подобное уже не раз, и надо сказать, этот метод всегда приводил к желаемому результату. Надо лишь повернуть мысли в том направлении, которое однозначно даст понять, что всё не так скверно, как порою кажется.
И вот, пока я говорил, у меня постепенно возникло ощущение, что с этой милой женщиной когда-то мы встречались, о чём-то неторопливо разговаривали. Нет, речь не о вчерашнем застолье в ресторане. В тот раз всё было по-домашнему, такой же неяркий свет, такая же грусть в её глазах. Но говорила, в основном, она. А я, как и сейчас, пытался успокоить. Помнится, я с трудом подбирал тогда слова.
Теперь же всё было несколько иначе. За эти годы я здорово поднаторел в том, что касается красивых слов, изящных оборотов, неожиданных сравнений. Я плёл свою сеть точно так же, как будто исполнял романс, подыгрывая себе на гитаре. В немалой степени причиной моего красноречия была она – прекрасная жемчужина, которая не нуждается ни в какой оправе, загадочная фея, способная осчастливить… Но кого? Да господи, конечно же, меня!
Есть такой тип женщин, которые очень хороши для представления – на сцене, на подиуме, в модном салоне, на пляже, в кабине шикарного автомобиля. Так вот Катрин была очаровательна сама по себе. Даже если надеть на неё какие-то лохмотья, её красота незыблема, неколебима, как летний сад, как голубое небо, как чистая родниковая вода. Быть может, не самое удачное сравнение, поскольку и на небе бывают тучи, и не вечен летний сад…
И всё-таки она была из тех, кто, раз влюбившись и ощутив ответное внимание к себе, будут нежны, безропотны и удивительно покорны… Покорны вплоть до момента внезапного проз-рения – ах, как я была глупа! Или – какая же я дура! Но жизнь уже частично прожита, и верить в то, что при каждой неудаче всё можно начинать сызнова – это ещё более наивно, чем постоянно демонстрировать девичью влюблённость.
Мне захотелось защитить её, я уже не силах был смотреть в эти печальные глаза. Я обнял её. Я её целовал… Я сжал ладонью её грудь…
– Нет! Только не здесь!
– Но почему?
– Это было бы предательством.
Ну вот опять! Мне это совершенно непонятно. Сначала одолевает стыд за мужа, теперь не хочет, чтобы стало стыдно за себя. Я подошёл к бару и налил что-то в бокал из первой попавшейся бутылки. Мне было всё равно, что пить. В таком состоянии можно лишь любить или напиться вдрабадан.
– Не обижайся! Дай мне время, – потом подумала и, видимо, решилась: – Завтра я к тебе приду.
