Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 31. Если любишь…
Все эти домыслы по поводу моей прошлой жизни изрядно раздражали. То любопытная Эстер пристаёт с ненужными вопросами, то возникает Он и начинает упрекать бог знает в чём, хотя сам прекрасно знает, что не было ничего подобного. Во всяком случае, должен понимать, что в прежние времена нередко приходилось делать то, о чём теперь вспоминаешь без особого восторга, это мягко говоря. Однако какое отношение имеет моё прошлое к тому, что я пишу в своих романах? Да большинство тех, кто в восторге от сочинений графа Льва Толстого, понятия не имеет, что он натворил в те времена, когда даже не мечтал о славе великого писателя. Да уж, судьба! А в финале – бегство. Бегство в никуда. Не собираюсь сравнивать, но вот и мне, воз-можно, предстоит что-нибудь такое… Ну а пока без вопросов, конечно же, не обойтись. Мало им автобиографии! Хорошо хоть, Катрин не пристаёт.
Но вот сегодня она меня и спрашивает:
– А правда, что ты работал в КГБ?
– Господь с тобой! Да неужели ты веришь всему тому, что я когда-то написал?
– Уж и не знаю, верить мне тебе или не верить. Вот ты говорил, что всё забыл. Но ведь про меня и про Полину там почти всё правда…
Ах, это растяжимое «почти»! Словно бы воздушный шар, который можно надувать и надувать… до тех самых пор, пока не лопнет. Смешение правды и вранья, логики, фантазии и нелепых подозрений.
– Видишь ли, в нашей жизни всё так перемешано, что иногда даже самому не разобраться, было это или просто выдумал. Ну вот и я считал, что работает моё воображение, а ведь на самом деле всё, что связано с тобой, мне подсказала моя память. Однако что поделаешь, если этого не сознавал, поскольку доктора уж очень постарались.
Она больше не спрашивала, а я молчал. Возможно, если бы я всё про себя ей рассказал, она бы поняла. Ну а поняв, простила. Как может быть иначе, если любишь?
Но временами меня мучил странный, пожалуй, неуместный в нынешних обстоятельствах вопрос – почему Катрин полюбила именно меня, при том, что в её любви я не сомневался? Об истинных причинах, если они были, можно было лишь догадываться. А задавать глупые вопросы не решался.
Конечно, главную роль сыграла жуткая история, когда я защитил её от тех злодеев. Кларисса, Томочка… Кто там был ещё?.. Конечно, Полина ей рассказывала обо мне. Но в том, что это были рассказы добрые, без каких либо намёков на мои скверные привычки и не очень-то простой характер – вот в этом я очень сомневаюсь. Важно было и то, что оба мы оказались тогда в крайне сложной ситуации, могли рассчитывать только друг на друга. Как ни удивительно, сработало.
И всё же мысль об одной из возможных причин привязанности Катрин не давала мне покоя до сих пор. За свою короткую карьеру путаны Катрин всегда «работала» в маске, таково было её условие с самого начала, и те, кто видел её лицо, теперь должны быть далеко от Москвы, в лагерной зоне, где ничем не могли повредить ни ей, ни мне. И лишь один я всё знал о её недавнем прошлом. Или почти всё. Потому что она так и не сказала, кто послал её ко мне, как собранные мной материалы оказались в прокуратуре и почему тех осудили, а я остался на свободе, если свободой можно было бы назвать годичное пребывание в больнице для закоренелых психов. На эти вопросы так и не нашлось ответа, а спрашивать Катрин, повторюсь, я не хотел. Слишком уж непрочным мне казался наш союз, всё в любой момент может измениться, и Катрин уйдёт. Вот ведь и тогда она ушла…
Однако сейчас мне хочется определённости, мне нужно всё понять, даже если это ненадолго, даже если скоро мы расстанемся. Но как в этом разобраться, если по-прежнему во мне живут два разных, два совершенно непохожих человека. Один всё повторяет и повторяет, и не устаёт бесконечно повторять: «Я не могу без тебя! Я вспоминаю твои глаза, твой взгляд, твои волосы, твоё прикосновение к моим губам…» И есть другой – он смотрит оценивающе и строго: «Вот ты уйдёшь через полчаса, я запишу что-то из новых впечатлений, потом немного подремлю, потом сяду за стол, чтобы снова писать. А вечером ты опять придёшь, и мы с тобой займёмся вновь любовью. Это, если мне захочется».
– И какой же ты? – спрашивает она.
– Когда ты здесь, я тот, первый. А когда тебя нет, наверное, второй… А какая ты на самом деле?
– Ты хочешь знать? Я столько раз давала тебе эту возможность…
Катрин присела мне на колени и прижалась жаркой грудью к моей груди. Наши сердца снова забились в унисон, а все эти вопросы и ответы остались где-то там, в глухом чулане. Сидят себе в закрытом сундуке и ждут, когда придёт их час. Я всё ещё надеюсь, что нескоро…
По правде говоря, близость мне была необходима, в основном, когда покидало вдохновение, когда нужно было избавиться от того невразумительного состояния, которое вдруг воцарялось в голове. Тогда хотелось куда-то убежать, где-то забыться, затеряться… А если удастся, то любить кого-то. К счастью, даже плотская любовь весьма разнообразна в проявлениях, а уж причин для этого не счесть. Вот и тогда, в том гренобльском ресторане, желание появилось у меня внезапно. Серж, Катрин и я… Но это было так давно!
– Послушай, а что бы ты сделала, узнав, что я тебе изменил? Ну, переспал с другой…
– Ты разве забыл? Я все твои грехи уже простила. И прошлые, и те, которые ещё впереди.
Но почему? Вопрос может показаться идиотским, поэтому я его не задаю. Вот если бы мечтал раз и навсегда от неё избавиться, тогда такие откровения были бы логичны. Мне даже стоило бы спровоцировать скандал. Однако есть в её отношении ко мне что-то такое, что никаким скандалам не подвластно. И всё же, как мне это понимать? Неужто она даёт карт-бланш на все грядущие мои измены? Надо быть последним негодяем, чтобы этим разрешением воспользоваться.
Я вспомнил, как однажды явился на свадьбу своего приятеля. Со мной была молодая дама, я представил её как свою подругу. Проблема была в том, что подруга была замужем. Ещё когда мы подходили к ресторану, где был назначен свадебный банкет, она спросила, надо ли ей снять обручальное кольцо. Поскольку я в те годы вовсю пользовался преимуществами холостяцкой жизни, даже не был обручён, такое несоответствие, скажем так, внешних атрибутов могло вызвать досужие разговоры, которых хотелось избежать. Я вовсе не собирался плодить сплетни и ставить под удар репутацию этой милой дамы, поэтому посоветовал ей снять кольцо – так она и сделала. Но после того как немного выпил, вдруг захотелось подразнить слишком уж чопорную публику. Вновь появившееся на её руке кольцо вызвало вполне ожидаемую реакцию среди моих знакомых. Подруге стало немного не по себе. Она то надевала кольцо, то снова снимала, словно бы стесняясь своего замужества. Должен сказать, что меня всё это очень забавляло.
И вот теперь, перебирая в памяти события тех лет, я вдруг подумал, что мои отношения с Катрин чем-то напоминают тот забавный случай, хотя, разумеется, сейчас мне не смешно. А дело в том, что Катрин то якобы становилась мне женой, то чуть ли не совершенно посторонней женщиной – это когда я нежился с Эстер в постели. Если учесть, что с Сержем они не были разведены, то можно признать, что обстоятельства и впрямь оказались в чём-то схожи. Но повторюсь, я в этом не видел ничего забавного, скорее наоборот, поскольку мои отношения с Катрин – это же совсем другое. Понятно, что единственным выходом из состояния неопределённости стал бы их развод. Я чувствовал, что Катрин к этому готова, однако ей нужна и помощь, и поддержка, поскольку дело это хлопотное. Мысленно и я к этому готов, даже посоветовался со своим французским адвокатом. Смущало лишь положение, в котором нахожусь теперь. Хотелось развязаться со всеми обязательствами, раздать долги, а вот уже потом… Ну а потом я учиню допрос с пристрастием. Пусть только попробует отказаться, я всё должен о Катрин узнать! Стоит ли её в мои тайны посвящать – это вопрос пока оставлю без ответа.
Причина в том, что есть такие темы, о них можно сколько угодно рассуждать, даже пытаться что-то объяснить, однако в итоге убеждаешься – всё без толку. Нельзя переиначить то, что мне совершенно не подвластно. Вот если бы жил в уединении, где-нибудь в глубинах космоса, на звездолёте, и только на время прилетал туда, где был когда-то дом, где мои друзья. Ну пообщался немного, сдал в издательство очередную рукопись, возможно, с кем-то переспал, отпраздновал чей-то юбилей… И вновь в свою берлогу, где меня достать никто не в состоянии. Увы, так не бывает. Я вынужден признать, что бумеранг, запущенный в молодости, возвращается назад.
Мы встретились в кафе «Клозери-де-Лила» на бульваре Монпарнас, когда я снова выбрался в Париж, сославшись на дела в издательстве. По виду, то ли дипломат, то ли бизнесмен, он вёл себя достаточно свободно и не оглядывался по сторонам, как принято в шпионских фильмах. Да и с чего бы так? Евгений Маркович, известный московский адвокат, не собирался ни от кого скрываться. И, тем не менее, он меня заранее предупредил, что наша встреча с ним должна остаться тайной.
– Так вы привезли то, о чём я попросил?
Это были первые мои слова после того, как мы разобрались, кто из нас есть кто. Слава богу, общение через интернет существенно сокращает церемонию очного знакомства.
– Я не совсем уверен, что вам это подойдёт, но есть кое-какие сведения об интересующей вас особе.
– Что-нибудь существенное?
– Да нет, в основном, надёргано из израильских газет. Но есть любопытные данные о её тётке. Она когда-то работала на Моссад. А уж родители этой самой тётки…
Тут он ухмыльнулся и покачал головой, то ли выражая своё восхищение, то ли сомневаясь, что такое в принципе возможно.
– Так что родители?
– Да почитаете сами. Там и про то, как грабили поезда, и про нападение на британскую военную базу. Это было вскоре после окончания последней мировой войны. Думаю, вам любопытно будет прочитать.
– Ну что ж, возможно, использую в своём романе. А есть что-нибудь про Эстер?
– Да ничего особенного. Могу только сказать, что ваши подозрения не подтвердились. По мнению моих израильских коллег, с Моссад она никак не связана.
Пусть так. Хотя обычно я доверяю только тем фактам, которые перепроверил с помощью нескольких источников.
– Ну ладно, давайте то, что накопали.
В моих руках оказалась флешка с информацией. Надо сказать, что эту встречу я не планировал заранее. Адвоката мне порекомендовал человек, которому я доверял. Он попросил во всём следовать советам этого «орла юриспруденции», иначе можно навредить и Сержу, и даже его брату. Можно было бы ограничиться общением по Сети, однако адвокат настоял на очной встрече.
– Я специально приехал из Гренобля, чтобы обсудить с вами один очень деликатный вопрос, – он замолчал, словно бы в чём-то сомневаясь. – Боюсь, вам это не понравится, но я считаю своим долгом честно всё сказать. Что касается вашей близости с Эстер, она даже очень кстати. Но вот роман с Катрин может помешать.
– Она-то тут причём?
– Видите ли, дело это сложное. Можно поставить под удар очень влиятельных людей. Я не буду называть фамилии, но кое с кем вы хорошо знакомы, – он посмотрел прямо мне в глаза, видимо, пытаясь внушить, как всё это важно. – Так вот, никто не должен заподозрить ни вашего, ни их участия. Поэтому и следует немедленно порвать с Катрин.
– Я всё же не пойму…
– Сейчас не время для дискуссий.
У него, надо полагать, приказ, а мне что делать?
– Послушайте, но ведь отношения с Катрин как раз снимают с меня подозрения в каком-то злом умысле по отношению к Сержу. Это просто банальная любовная история, распавшийся треугольник, такое случается ныне сплошь и рядом…
Про отсутствие злого умысла я, конечно же, загнул, поскольку для того, чтобы увести у него жену, я должен был испытывать, по крайней мере, антипатию. Да, в общем, так оно и было, хотя моя неприязнь к Сержу никак не повлияла на отношения с Катрин. Вот если бы я намеревался увести жену у своего лучшего друга, которого знаю с детских лет… Нет, такое даже не буду обсуждать. Правда, тут возникает вопрос: а что же Пьер? И в самом деле – что? Кто он для меня? Партнёр, приятель или друг? Ну, если друг, то наверняка не самый лучший. Да не уводил я у него жену, тем более что наша связь с обоюдного согласия! В каком-то смысле он меня и подтолкнул…
Тем временем адвокат тоже призадумался. И я его прекрасно понимал. Одно дело – интересы дела, заранее проработанный сюжет. А с другой стороны, ему же и достанется, если он пройдёт мимо подсказанного мной решения.
– Проблема в том, что могут всплыть ваши связи с одним влиятельным лицом в Москве. Тогда возникнут ненужные ассоциации, – я чувствовал, что в его голове происходит сложная работа мысли. – Нет, этого мы не можем допустить.
Теперь пришла моя очередь поднапрячь свои мозги.
– А что если эту историю не скрывать? Если опередить события, преподнести всё, как воссоединение двух любящих сердец. В той, прошлой жизни мы и в самом деле были с ней знакомы. Если всё должным образом организовать, эта love story в глазах и парижской, и московской публики затмит любые подозрения. Тем более, что у Катрин есть шанс стать кинозвездой, опять же с моей помощью. Вот вам и объяснение её измены мужу.
– Насколько я понял, вы имеете в виду ту историю из своего романа. Довольно занятно написано, я читал. Но вы же сами довольно прозрачно намекаете там, что были связаны с «конторой».
– Так меня же выгнали!
– «Бывших» у нас не бывает. За исключением тех, кто предал, – он как-то нехорошо посмотрел в мои глаза, мне даже послышалась в его словах угроза. – Нет, эту историю связывать с вашим именем нельзя. То есть, вы, конечно, автор, но не более.
– Да вы поймите, только идиот станет подставлять себя, раскрывать всю подноготную, а после, как ни в чём не бывало, продолжать служить в «конторе». Бьюсь об заклад, никто в такую глупость не поверит.
Мы так и расстались, ни о чём не договорившись. Правда, он обещал подумать над тем, что я ему предложил. Что ж, подождём, время пока терпит.
После его ухода я, сидя в кафе, снова прокручивал в голове всю эту историю. Я попытался представить себе, какие чувства испытывает Серж сейчас, после того, как Катрин его покинула. Что это – злость, разочарование, обида? А может быть, понял вдруг, что одурачен, и вот прикидывает, как бы отомстить? Да нет, скорее всего, ничего такого нет. В его характере я досконально разобрался, и для меня вывод очевиден. Как бы он ни предан был науке, однако важнейшую роль играет для него семья. В данном случае – родной брат, оказавшийся в беде.
Ну а Катрин… Несколько лет совместной жизни тоже что-то значат, но жертвовать ради неё всем остальным он, конечно же, не станет. Я думаю, смирится. А после завершения своего исследования, после того, как напишет книгу и наконец-то обретёт желаемые, столь ценные для него звания и премии, найдёт себе какую-нибудь юную мадемуазель. Она сама подойдёт к нему однажды, ну скажем, после лекции в университете, и так на него посмотрит, что бедный Серж опять не устоит.
Положим, я на требование адвоката наплюю. Но как избавить Катрин от возможных осложнений? Придётся, как принято говорить, узаконить наши отношения. Однако тут следует иметь в виду, что Сержу сейчас не до развода, он с головой увяз в проблемах брата, причём от этого его отвлекать нельзя. И только потом, когда с братом всё закончится, развод можно будет оформить, как положено. Впрочем, прощальное письмо Катрин можно рассматривать как просьбу о расторжении их брака.
Но вот что странно. Сначала дочь, теперь вот брат… История в чём-то повторяется. Моя дочь, как выяснилось, была мнимой, теперь вот вроде бы из небытия возникший брат. Существенное отличие в том, что вряд ли он окажется в постели Сержа. Хотя, кто знает? Чего только в этой жизни не бывает! Если в итоге оба устроятся в Европе, так здесь не исключён даже узаконенный инцест. Кстати, если такой сюжет использую в сценарии или в романе, Пьер будет мной доволен. Ну хотя бы это успокаивает!
Все эти предположения я прокручивал в голове, анализируя их и так и сяк. Вообще-то следовало бы всякие заморочки послать к чертям, однако прав был адвокат – прежняя профессия так или иначе сказывается, и никуда от этого не деться.
А всё же интересно, как реагировала бы Катрин на появление её бывшего мужа здесь? Ну или хотя бы как повела себя при встрече с ним в Париже, что бы сделала? Только представьте себе, он идёт по улице вместе с этим своим братом где-нибудь на Монмартре или на площади Звезды, и вдруг навстречу им – Катрин! Как бы она поступила? Убежала или сделала бы вид, что не заметила? И что мог бы предпринять Серж в этих обстоятельствах – вежливо поздороваться и представить брата? Или стал бы осыпать упрёками, обвинять в бесчестии… Да тут бог знает до чего могло дойти! Я был готов вообразить самые жуткие последствия. Но дело-то всё в том, что вовсе не предполагаемый скандал меня так беспокоил. Меня приводила в ужас сама возможность этой встречи. Даже исчезающе малая вероятность того, что Катрин может возвратиться к Сержу, даже её мысль, допускающая вот такой исход, всё это было для меня мучительнее самой сильной боли. Словно бы там, за этим Рубиконом не оставалось места для меня. Меня там просто не было, и все дела… Вот до чего может довести любовь! А надо ли?
– Тебе не жалко Сержа? – спрашивает меня Катрин.
– С какой стати мне его жалеть?
– А вот мне жалко. Он сейчас один-одинёшенек, ему так одиноко…
– Ну, тут ты не права. Во-первых, с братом должен встретиться. И потом с ним его наука.
– Твоя ирония здесь неуместна. Мне почему-то не по себе. Такое предчувствие, что с ним нехорошее случится.
– И не выдумывай! Всё у них наладится.
Я что-то ещё говорил, пытаясь успокоить Катрин. Но, если честно, судьба Сержа меня уже не волновала. Нечего было из России уезжать, тогда, возможно, обошлось бы без проблем. Впрочем, при ином раскладе я не смог бы встретить здесь, во Франции, Катрин. С другой стороны, если судьбой такая встреча предназначена, тогда какая разница, где она произойдёт – здесь, под Парижем, в этом загородном особняке, или на улицах Гренобля, или же в лифте, где-то на юго-западе Москвы?
Глава 32. Эстер
Похоже, Пьер против наших встреч с Эстер не возражал. Видимо, посчитал, что лучше уж это буду я, чем кто-либо другой, «неблагонадёжный». С другой стороны, чем Пьер с Катрин занимались там, в Париже, я не знал. Но как-то не верилось, что всё сводилось к репетициям, просмотрам, кинопробам. До начала съёмок фильма оставалось несколько недель. Вот всё закончится, а тогда уж я буду решать… В конце концов, свет клином не сошёлся на их доме, и для того, чтобы поработать в спокойной обстановке, есть в мире немало подходящих мест.
И снова мы с Эстер вдвоём. Снова она рассказывает о себе, но многое мне уже известно. Когда же заканчиваются наши любовные ласки, ей хочется поговорить и обо мне.
– Вот ты сказал, что любишь женщин. Конечно, все мужики не без греха, но разве это не мешает твоему настоящему призванию? Ведь ты писатель, должен вроде бы способствовать нравственному просветлению в душах и в умах, – она улыбается, однако я вижу по её глазам, что говорит она вполне серьёзно.
– Эстер, одному богу известно, в чём наше настоящее призвание.
– Ах, вот как!
– Ты еще молода, тебе это трудновато понять… Если честно, то всё, о чём пишу, мне кажется иногда пресным и занудным. А настоящая жизнь должна быть полна приятных неожиданностей и удовольствий. Иначе можно сдохнуть от тоски.
– Это интересно!
Вот ведь заладила! Сплошные знаки восклицания.
– Да что же тут интересного? Проза жизни со временем всем надоедает. Должно быть немного и поэзии…
– Неужели ты несчастлив в любви?
– Да нет, я бы не сказал.
– И всё же я настаиваю – ты талантлив. И всё, что я читала, вовсе не занудно.
– Ты мне льстишь…
– Ох, любите вы, писатели, прибедняться. Ты посмотри на нас, на тех, кто в шоу-бизнесе, тут всё совсем наоборот, сплошной пиар …
– На мой взгляд, если книга плохая, её никакая реклама не исправит.
– А расскажи мне, как ты пишешь? Наверное, сидишь в тёплой ванне, ешь яблоки и…
– Да вовсе нет! – не хватало ещё, чтобы меня сравнивали с Агатой Кристи.
– Ну расскажи!
– Да, в сущности, тут ничего особенного. Могу писать и дома, и в дороге, и даже на прогулке иногда записываю, если в голову приходит мысль. Бывает и так, что среди ночи проснусь и целую страницу тут же накатаю…
– А как всё начинается? Замысел – это понятно. А дальше как?
– Потом пишу начало и конец. Если впечатляет, то заполняю то, что между…
– Как просто! Если тебя послушать, то писателем может стать каждый человек.
Святая простота! Так бы я сказал, если речь шла не об Эстер. Нет, тут скорее крайне примитивный взгляд на творчество. Господи, нашёл с кем это обсуждать! Да что с неё взять, кроме того, что можно получить от красивой женщины? Однако тема очень интересная, только поэтому и продолжал:
– Это не так. Например, человек рационального склада ума никогда писателем не станет. Он находится в плену твёрдо усвоенных им понятий – вот это можно написать, а то категорически нельзя. Безумная идея, способная, образно говоря, перевернуть весь мир, никогда не придёт такому человеку в голову. Ему никогда не стать писателем, даже если напечатает десятка два томов.
– Так кто же он тогда?
– Графоман, повествователь, очеркист, просто талантливый журналист…
– Как же ты строг!
– Пойми, нужен талант!
– Ты знаешь, что это такое?
– Талант это вихрь, это безумие!
Безумие – это то, что между нами… Но вот Эстер снова спрашивает:
– Ты уже придумал название для книги обо мне?
– Ещё успеется. Я должен получше разобраться в том, кто ты на самом деле.
– Ну так скорее разбирайся, – говорит Эстер, раскрывая мне объятия.
Можно подумать, что это как-нибудь поможет мне понять…
И снова продолжается наш разговор. Теперь уже я задаю вопросы, как и положено биографу:
– Послушай, Эстер! А ты когда-нибудь читала Тору?
– Не только читала, даже учила наизусть. Мама у меня не очень религиозная, зато отец… – тут Эстер сделала круглые глаза и приложила руки к груди, изобразив смирение послушной дочери перед своим наставником. – А что тебя интересует?
– Не то чтобы интересует, но вот что странно. Насколько я знаю, в Торе осуждают мужеложество, ведь так?
– Не ложись с мужчиной, как с женщиной, ибо мерзость это, – продекламировала Эстер.
– Но почему нет ни слова против интимных связей между женщинами?
Эстер задумалась, видимо, пытаясь отыскать в памяти подходящую цитату. Похоже, не нашла, придвинулась ко мне и стала целовать мне грудь, потом всё ниже, ниже… Возможно, так же она пыталась «репетировать» с Катрин в тот раз, когда это случилось у бассейна.
Немного позже я подумал вот о чём. Уж так повелось с самых древних, доисторических времён, что жизнь как бы вращается вокруг мужчины, тогда как женщина – это нечто вспомогательное. Я даже не исключаю, что кому-то в голову придёт мысль найти ей эквивалентную замену, скажем, использовать этакую куклу-робота. Чем не решение проблем? Ни тебе бытовых конфликтов, ни семейных сцен, ни подозрений в супружеской измене. Ну а возникнет надобность в потомстве – придумать что-то вроде инкубатора, который производит только лиц мужского пола. Для современной науки это не проблема. Даже на сцене дам заменят трансвеститы – так когда-то уже было и есть все признаки, что снова возрождается. И будет человечество состоять сплошь из мужиков – вся разница только в том, что кто-то сверху, а другие снизу. Тут нет ничего странного, всё это уже видим в экономике, в политике… А на полотна Модильяни или Ренуара будем смотреть как на что-то дикое – скорее всего, их запретят, официально признают пропагандой порнографии…
Что и говорить, незавидна женская доля в нашем мире. Возьмите ту же проституцию – более чем скромный, даже унизительный процент занятых в этом деле мужиков. Вот и тогда, на аукционе в клубе – одни только смазливые девицы. Я попытался представить себе, что Эстер, совершенно голая, стоит на сцене, перед толпой алчущих, возбуждённых мужиков. Точно так же, как Лулу когда-то, с маской на лице… Подобные изысканно оформленные маски мне приходилось видеть на венецианском карнавале. Маска закрывала ей надбровья, переносицу, виски, но большая часть лица оставалась неприкрытой. И ещё глаза, они смотрели сквозь прорези в картоне презрительно, даже с ненавистью. Голая, униженная, Лулу презирала их всех, шикарно разодетых, беззаботных и богатых. Да, я припомнил всё, каждую деталь, только вот Лулу попытался заменить, вообразив Эстер на том же месте. Но нет, у меня ничего не получалось. В том ли причина, что у Эстер другая судьба и ей никогда, даже на час или на два не стать путаной? Может быть, ей просто до сих пор везло, но вскоре внезапный поворот судьбы всё переменит? Или же дело в том, что она уже надела эту маску и вот лежит рядом со мной – прекрасная, желанная… Вопрос лишь в том, что скрывается под маской.
Должен признаться, меня давно уже занимало, что Пьер с Эстер думают о нас с Катрин. Жаль, современная техника чужие мысли читать пока ещё не позволяет. Но как-то вечером, прогуливаясь по саду, я нечаянно подслушал разговор. Густая растительность позволила мне остаться незамеченным, однако и лица собеседников невозможно было разглядеть.
– А ты посмотри, как ходит! Ну, словно бы лебедь по морю плывёт, – по голосу я определил, что говорит Пьер.
– Мне кажется, ты ему завидуешь.
Это сказала дама, но так тихо, что поначалу я не понял, кто. Да мало ли их здесь, у Пьера вполне мог быть роман и с кем-нибудь из горничных, в таких делах он наверняка всеяден, тут не до предрассудков. Мне даже в голову не могло прийти, что этот женский голос мне знаком, что этот нежный шёпот мне не раз приходилось слышать. А Пьер тем временем продолжал, и всё на повышенных тонах, чуть ли в истерике:
– Ещё бы не завидовать! Такой успех! И за что, и почему? Ну, написал средненький по своим достоинствам роман и вот теперь, неизвестно с какой стати стал кумиром женщин. Да ни один известный мне столичный бабник не знал подобного триумфа! А ведь она могла быть его дочерью, да что я говорю, скорее, даже внучкой. Умница, красавица, что она нашла в этом старике, зачем решила отдать ему свою молодость, красоту, свободу… Ну, скажи ты мне, за что? И почему ему такое счастье?
– Ты полагаешь, она останется ему верна?
– Мне ли не знать… После той ночи, поверь, я места себе не нахожу. Когда мы с ней ездили в Париж, я к ней по-всякому подкатывал…
– И что?
– Всё без толку…
– Но так нельзя. Ты себя изводишь этим…
– А что мне остаётся? Я тебе одной, как самому близкому мне человеку, скажу, что я слежу буквально за каждым её шагом. Тебя это удивляет? А я иначе не могу! Потому что эта её верность возбуждает ещё больше, чем если бы она была последней шлюхой и отдавалась каждому встреченному ею мужику… – рыдания заглушили последние его слова.
– Неблагодарная стерва! И зачем ты пригласил её в свой фильм? – воскликнула она.
Тут только я догадался, что Пьер говорит с Эстер. Не может этого быть! Ну как же так – делиться своими похождениями с женой? Понятно, что похождений, по большому счёту, ещё не было, но страсть, желание… Причём рассказывает всё без утайки, даже слишком откровенно.
– За это надо поблагодарить тебя. А как бы иначе удалось замять скандал? Пойми, я не могу лишиться автора. Он должен написать для меня ещё один сценарий.
– Но если она хочет стать актрисой, ты мог бы намекнуть, поставить ей условие…
– Да по большому счёту, ей всё равно. При Владе она как у Христа за пазухой. Так, кажется, принято это называть у русских.
– Я тебе уже говорила, зря ты с ним связался. Все эти люди из России, они либо проворовавшиеся чиновники, либо беглые олигархи, а этот и того хуже…
– Что такое?
– Мне говорили, что он связан со спецслужбами.
– Какими ещё?
– Ты что, совсем уже не в себе?
На этой фразе разговор прервался. То ли предпочли не углубляться в эту тему, то ли опасались, что подслушают, и потому перешли на шёпот. А мне оставалось лишь гадать: кто и какие факты сообщил Эстер и чем может мне грозить их оглашение в самом худшем случае?
Но вот что поразительно – ведь Пьер рассчитывает получить от меня сценарий, то есть одной рукой предлагает заработать деньги, а вот другой норовит увести у меня Катрин. Да можно ли сотрудничать с ним после этого? К тому же я не очень представляю, о чём писать. Даже допускаю, что вовсе исписался – что мог в литературе, уже сделал.
Однако даже не это огорчало в тот момент. В глубине души росло разочарование, словно бы очень близкий друг мне изменил. Конечно, ни с кем из них у меня не было, что называется, духовной близости, так что о предательстве в иных обстоятельствах я бы говорить не стал. Да и откровения Эстер во время наших тайных встреч я бы не назвал свидетельством взаимного доверия. И всё же ощущение возникает крайне неприятное, если приходится разочаровываться в людях.
