Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Вот так всегда, вроде бы занят важным делом, я имею в виду эту слежку за блондинкой, но стоит припомнить кое-какие волнующие события из прошлого, как сразу же забываешь обо всём и начинаешь заново копаться в памяти в поисках внешне малозначительных событий, которые просто обязан был предвидеть. Но так уж случилось… не сбылось. Да чёрт с ними – и с той девчонкой, и с продюсером. Фильм всё же вышел на экраны. Однако главное сейчас в другом.
Сказать по правде, общего между той и этой было мало. Вот разве что стройная фигура, но это свойство любой юной леди, обладающей малой толикой привлекательности. Услышать бы её голос, тогда я смог бы распознать, она или не она, хотя и тут шансов было мало. И всё же я решил попробовать, мне была важна её реакция, нужны были ответные слова, даже если услышу только ругань. Я никогда бы не решился на такой шаг там, в Москве, а тут во мне родилась какая-то удаль, бесшабашность. И вот, заранее приготовившись к чему-то, скажем так, не совсем приятному, я крикнул. Я позвал её:
– Лулу!
Она оглянулась. Испуганно, словно в чём-то сомневаясь, посмотрела на меня…
– Мне кажется, вы ошибаетесь, месье.
И всё. Ситуация, в общем-то, довольно заурядная. Ну обознался, с кем такого не бывает? Да сплошь и рядом, по десятку раз на дню подобное случается, когда кто-то желает познакомиться с очаровательной девицей. Странно было лишь то, что она ответила по-русски. Кстати, я сразу даже не понял этого, не обратил внимания, только уже потом… И вот ещё: «мне кажется» – как следует это понимать? То ли её и впрямь зовут Лулу, однако она не уверена, что мы знакомы. То ли это не Лулу, однако ей по какой-то неизвестной мне причине не хотелось напрочь отвергать подобную возможность. Словно бы Лулу и не Лулу. Нет, чертовщина какая-то! Видимо, сказалась дальняя дорога, и потому с аналитикой у меня теперь возникли сложности, не исключено даже, что непреодолимые проблемы. И всё же я не мог отделаться от ощущения, точнее, от предчувствия того, что должно произойти, поскольку в этих её словах, в этой короткой фразе мне почудилась надежда.
Ну вот, этого следовало ожидать: я что-то зазевался, размышляя о некоторых странностях своего ума, а незнакомка тем временем исчезла, её как бы и не было. В этом лабиринте узких улочек с обилием магазинчиков и крохотных кафе совсем нетрудно было затеряться. Мне оставалось только признать очередное поражение. Напрасно потратив с полчаса на поиски в окрестных переулках, я сел на скамейку в городском саду, закурил привычную «голуазку» и, только сделав несколько затяжек, решился самому себе задать вопрос: а почему же я назвал её Лулу, а не Жанетт?
Будь здесь мой обожаемый профессор, знаток человеческих душ, знаменитый психиатр, он бы подвёл под это соответствующую базу, всё бы мне досконально разъяснил. Жаль, что материализация воображения тут не катит, явно не подходит – это понятие, скажем так, не вполне научное. Однако не хотелось бы верить, что всё снова началось, и мне опять в каждой встречной будет чудиться та виртуальная девица, которую увидел в интернете и почему-то назвал странным именем Лулу. Впрочем, для себя я это имя как-то объяснил ещё тогда, вскоре после того, как уже покинул клинику. Однако стоит ли на основе домыслов строить столь смелые гипотезы?
Тут надо бы пояснить, что в Гренобле я оказался, потому что собирался написать книгу о Стендале. Собственно говоря, книга должна быть не совсем о нём, но там предполагалось описать события 1812 года, нашествие французов на Москву. Стендаль же, тогда его звали Анри Бейль, оказался то ли свидетелем, то ли участником событий, кому как больше нравится. В те годы он служил интендантом в армии Наполеона.
По счастью, и рю Жан-Жак Руссо, где родился будущий писатель, и улица Гектора Берлиоза, где в бывшей городской ратуше устроили его музей – всё это находилось поблизости, в старой части города, где я умудрился потерять Лулу. Итак, ближайшие несколько часов мне придётся посвятить изысканиям, связанным с биографией Стендаля, копаться в архивах, донимать вопросами работников музея…
Честно говоря, я не предполагал, что всё так сложится. Думал ограничиться воспоминаниями Стендаля о войне, но как-то сам собой возник интерес и к личности писателя. Конечно же, ещё в Москве я перечитал почти всё из того, что о нём писали. Но каюсь, это меня не очень увлекло. Даже стал сомневаться – ну и зачем за это взялся? И только теперь, оказавшись у него на родине, стал постепенно понимать, что всё было неспроста, что у меня с ним много общего. Вот и обстоятельства чем-то схожи – я имею в виду то время, когда мы начали писать. Падение Наполеона и закат советской власти. Тут дело не в содержании, не в сущности событий, а в том, что оба мы оказались как бы на изломе. Каждому приходилось искать своё место в новой жизни, каждому приходилось выбирать – то ли приспособиться к тому, что есть, приняв это как данность, то ли, отвергая чуждую реальность, жить и творить вопреки всему.
Я не берусь судить, насколько мы похожи – для столь определённых выводов заочного знакомства явно недостаточно. Тем более, что отделяют нас друг от друга около двух веков. Однако писатель часть души отдаёт своим героям, и тут обнаруживается немало совпадений. Как и Жюльен Сорель, я тоже всеми правдами и неправдами пытался привыкнуть к новым временам, желая стать одним из тех, кому дозволено пользоваться благами нового порядка. И это несмотря на то, что такой порядок был мне совсем не по душе. Что ж, видимо, поэтому ничего не получилось. Здесь что-то вроде раздвоения личности – как можно одновременно и ненавидеть этих нуворишей, и быть одним из них? Увы, при таком раскладе трагического финала никак не избежать, если не в силах изменить себя. Идти же против всех, плыть против течения – на это способен лишь писатель, да и то исключительно в своём воображении.
Глава 21. Письмо
Ещё в Москве, когда я только планировал поездку, меня попросили разыскать в Гренобле человека. В подробности я не вникал. Единственное, что знал – в начале 90-х он отправился работать по научному обмену в университет Жозефа Фурье, да так там и остался. Мне предстояло всего лишь передать ему письмо, не более того. И вот, на следующий день после приезда в Гренобль я отправился по известному мне адресу. Но это было уже вечером, а первую половину дня я вновь посвятил биографии Стендаля.
Дом, где жил месье Фёдорофф, находился близ площади Леон Мартэн, в нескольких минутах ходьбы от гостиницы, где я остановился. Стандартный пятиэтажный дом, построенный в начале прошлого века. Да по большому счёту, ничего особенного, разве что чахлые деревца посреди площади как-то оживляли унылый вид. Судя по всему, на консьержку я произвёл вполне благоприятное впечатление, поэтому без проблем поднялся на второй этаж и, позвонив в дверь, стал ждать, когда же мне откроют. Поскольку ожидание затянулось, пришлось ещё раз позвонить. Только тогда послышались шаги, раздался звук отпираемых замков, дверь отворилась, и передо мной предстал одетый по-домашнему, в линялую футболку и поношенные джинсы, средних лет господин, который с крайним недоумением воззрился на меня. Что было во мне такого особенного, вызвавшего чуть ли не оцепенение у хозяина квартиры, я поначалу и не понял. Он несколько секунд молчал с открытым ртом, но всё довольно быстро разрешилось вроде бы само собой.
– Вы извините, но я предполагал, что это жена откроет дверь. Как странно, её почему-то нет дома, – сказано это было сиплым голосом, затем господин прокашлялся и задал вопрос, который удивил уже меня: – Вы не знаете, куда она ушла?
Много встречал я разных чудиков, в своём увлечении коллекционированием бабочек или в блуждании по интернету они способны забыть про всё на свете. Но этот немолодой уже затворник, учёный червь превосходил их всех. Можно предположить, что он оставался ещё там, в плену неразрешимых уравнений, недоказуемых теорем или философских размышлений, а потому я для него был всего лишь ненужной, ничего не значащей помехой, случайным прохожим на его пути, нежданным гостем, который для того только и годился, чтобы предъявить ему претензии по поводу отсутствия жены. Что мне оставалось, я постарался как-то его успокоить:
– Да никуда она не денется, эта ваша разлюбезная жена? Видимо, зашла к соседке или миттельшнауцера на дворе выгуливает.
– У нас нет собаки! – от возмущения «чудик» едва не поперхнулся собственной слюной. – Этого мне только не хватало. И откуда у вас такие мысли? – тут он замолчал, поскрёб в затылке и, тяжело вздохнув, спросил: – Так чем могу служить, месье?
Вот с этого и следовало бы начать! Кажется, моя маленькая провокация сыграла свою роль – учёный хмырь начал возвращаться к жизни. Теперь можно перейти прямо к делу:
– Позвольте представиться. Владимир Ладыгин, писатель из России. Могу ли я видеть Серж Фёдорофф?
При слове «Россия» по его лицу пробежал лёгкий ветерок, даже волосы на голове зашевелились, словно бы среди неприступных окрестных гор нашлась крохотная брешь, через которую сюда прорвалось дыхание далёкой северной страны и вызвало смятение в душе, напомнив о былом. Примерно так я себе это представлял, однако на самом деле всё оказалось гораздо прозаичнее – внизу хлопнула входная дверь, послышались быстрые шаги.
– А вот и Катрин! – вскричал обрадованный муж, а вслед за тем посторонился и указал рукой в глубину квартиры: – Да вы проходите, Вольдемар, здесь не совсем подходящее место для беседы.
Таким именем меня ещё никто и нигде не называл. Даже надзиратели в клинике так не унижали. Я в этих случаях готов обидчика размазать по стене, но исключительно с помощью сарказма и иронии. Однако дело в том, что, по существу, мы уже были не одни, нас могла услышать дама, та самая Катрин, только поэтому не вполне устроившее меня обращение пришлось ему простить. К тому же, мне надоело уже стоять на сквозняке, на продуваемой ветрами лестничной площадке. Да и мысли были заняты решением возникшей вроде бы из ничего очередной шарады: как можно по звуку дамских каблуков определить личность их владелицы?
Пока дама поднималась, мы прошли в гостиную. Серж предложил мне осмотреться, а сам поспешил встречать жену. Здесь и впрямь было много интересного, на что любителю арт-хауса стоило бы поглядеть. Картины и скульптура, какие-то мелкие безделушки и даже мебель – всё это я бы обозначил как ультра-си, если воспользоваться терминологией из мира спорта. Моё пристрастие к стилю «ретро» не позволяло это иначе называть. Как люди тут живут? Да можно ли сохранить душевное равновесие, когда на тебя смотрит этакое подобие то ли разъярённой дикой кошки, то ли ощипанного журавля, лежащего на сковороде? Признаюсь, разгадывание подобных ребусов меня давно уже не увлекает. Последний раз это было на выставке Пикассо в Москве, когда я вынужден был объяснять друзьям смысл чуть ли не каждого творения признанного мэтра. С трудом, но как-то справился. И всё, больше никогда!
В прихожей уже раздавались голоса, а я, чтобы как-то разрядиться после всех этих изысков, позволил себе рюмку конь-яку из передвижного бара на колёсиках – хозяин, прежде, чем уйти, предусмотрительно его открыл.
– Ну вот и правильно, Владимир, не стесняйся! – раздался голос за моей спиной. – Позволь представить тебе мою жену. Катрин, будь добра, поухаживай за гостем. Он писатель, приехал из России.
Последние слова я уже слушал, глядя на неё. Я улыбался и, ожидая ответной реакции, не говорил ни слова, молчал, словно бы в рот коньяку набрал. Глядя на меня со стороны, можно было подумать, что незваный гость внезапно оказался в плену галлюцинации. Вот так посетитель Лувра или Эрмитажа, глядя на произведения великих мастеров, вдруг понимает бессмысленность того, что прежде было, в сравнении с тем, что открывается его глазам.
Но вот какая странность, Катрин не сделала ни одного намёка на то, что случилось накануне, вчера днём, близ улицы Мири-бель, когда я ни с того и ни с сего назвал её Лулу. Память подвела или не хочет отвечать на расспросы мужа? Да, в общем-то, она права. Какая радость ей от столь назойливого ухажёра? Вчера лишь первый раз её увидел и вот уже припёрся в дом. Возможно, так подумала.
– Мне очень приятно, мадам!
– Бонжур! Будьте здесь, как дома.
– Прекрасно! – подвёл итог обмену любезностями Серж. – Теперь и я могу спокойно выпить. Тебе налить что-нибудь, дорогая?
– Да, немного белого вина, – проговорила Катрин и посмотрела на меня: – Так чем мы обязаны вашему визиту.
Теперь начиналось самое трудное. Я хоть и подготовился немного, однако представлял себе нашу беседу несколько иначе. Есть такие темы, которые не стоит обсуждать в присутствие жены. Нет бы ей задержаться хоть немного или мне прийти чуть раньше… Ну что поделаешь, если так сложилось? Увы, не рассчитал. Кстати, я и не заметил, когда после французского мы успели перейти на мой родной язык. Впрочем, в том, что Катрин родом из России, я убедился ещё вчера, во время первой нашей встречи.
Может показаться, что я начал разговор слишком уж издалека, однако надо же мне объяснить, как и почему я появился здесь, в этой квартире:
– Несколько дней назад, ещё в Москве, был я в одной компании, на дне рождения у приятеля. Как водится, масса разговоров. После того, как выпьем, каждый начинает хвастать, кто во что горазд. Дамы – всё больше о своих нарядах. Кто-то – о поездке за границу. Художники – о предстоящих выставках или о цене за полотно Ван Гога на лондонском аукционе. Ну а литераторы – само собой, о новых книгах. Упомянул и я о своей задумке, это некое литературно-историческое исследование, связанное с судьбой известного вам писателя, Стендаля.
– Так он же в этом городе родился! – не удержался Серж.
– В том-то и дело. После того, как я сказал, что собираюсь посетить Гренобль, ко мне подошла симпатичная дама средних лет и попросила передать письмо. Адреса она не знала, сообщила лишь имя и фамилию, но уверяла, что этот человек живёт именно здесь, то есть в этом городке.
– Странно, – усомнился Серж. – Могла бы выяснить через интернет, это стоит всего-то двадцать евро, может быть, чуть больше. Ты не помнишь, дорогая?..
– Подожди, Серж, – перебила мужа Катрин. – Так кто же эта дама?
– Имени она мне не сказала, да я и не стал через приятелей это выяснять. Просто не видел смысла, меня она не заинтересовала. На следующий день мы встретились в назначенном ею месте, она передала письмо, и мы расстались. Вот, пожалуй, и всё.
– История загадочная, – заметил Серж, отхлёбывая виски из стакана. – Так чем же я могу помочь?
– А дальше очень просто. Я обратился в адресное бюро, и вот узнаю, что в городе Гренобле зарегистрирован только один Сергей Фёдоров, и это вы.
Реакция на мои слова оказалась настолько неожиданной, что я подумал: может быть, ошибся адресом и вместо обыкновенной квартиры попал на приём к врачу-невропатологу и вот имею счастье пообщаться с его давним пациентом.
– Да знать не желаю ни какую даму! Откуда вообще она взялась? Чего доброго, станет уверять, что она моя бывшая жена, что у нас страдающий от врождённой патологии ребёнок, который нуждается в деньгах на операцию! – Серж вскочил с места, едва не расплескав спиртное. – Поверь, Катрин, это какая-то мистификация, чья-то злая выдумка. Или страшная ошибка. Я тут совершенно ни при чём!
Что уж тут говорить, и впрямь не вполне адекватная реакция. С какой стати он взорвался, даже не узнав о содержании письма? Вот не хватало ещё тут истерики. Если бы не Катрин, я бы, наверное, встал и ушёл, даже не прощаясь.
– Успокойся, милый! Это очень просто выяснить, – она обратилась уже ко мне: – У вас это письмо с собой?
– Да, конечно.
Я вынул запечатанный конверт и протянул его Сержу. Тот не хотел брать, однако, взглянув на Катрин, вынужден был подчиниться. Вот развернул письмо, даже не присев, быстро прочитал и рухнул в кресло, уронив бумагу на пол. Глаза его смотрели в потолок, ещё чуть-чуть и наверняка расплачется.
– Так что же там? – этот вопрос задала Катрин.
– Взгляни сама…
Пока Катрин не торопясь читала, я снова налил себе немного коньяка. Ситуацию слишком непростая, чтобы так, ничего не делая, молчать. Прошло несколько секунд и вот, наконец, Катрин меня спросила:
– Вы ничего не знали о содержании письма?
– Всё, что мне известно об этой женщине и о письме, я рассказал. Ничего больше не могу добавить.
– И всё же необычная история, – промолвила Катрин.
– Может быть, вы мне поясните…
– Тут речь о том, что Леонид, это брат Сергея, он московский ресторатор, попал в какую-то жуткую историю. В общем, его обвиняют бог знает в чём.
– Вы позволите взглянуть? – спросил я Сержа.
– Да что ж теперь? Читайте!
Он по-прежнему не мог прийти в себя. Ох, уж эти учёные трудяги! В схватке с уравнениями и интегралами они храбры, а вот когда доходит до житейских неприятностей или, не дай бог, до финансовых проблем – тут даже самые смелые из них теряются.
Я стал читать письмо. Вот о чём в нём говорилось:
«Дорогой брат! Пишу без упоминания имён, чтобы ненароком никого не подставить. Против меня выдвинули обвинение в финансовых махинациях – что-то там раскопали в бухгалтерии… Мне теперь грозит приличный срок… Надеюсь, что ты приедешь и поможешь».
– И что вы думаете? – спросила у меня Катрин.
– Как вам сказать, я в этих делах не очень разбираюсь. Но очень похоже, что …
– Мне тоже показалось, что подделка.
– Я не о том. К тому же Серж наверняка знает почерк своего брата.
– Да почерк вроде бы его… – промямлил Серж.
– Меня только смущают эти многоточия. Видимо, он на что-то намекает, но не решается писать…
– Да кто бы сомневался! Я именно так и предполагал, – воскликнул Серж, не дав мне договорить. – Вы только представьте, брат сидит в СИЗО. Вот сволочи! Сначала до смерти довели отца, теперь взялись за сына!
Тут было что-то новое для меня, про отца я ничего не знал, поэтому и спросил:
– А кто был ваш отец?
– Как это кто? – удивился Серж, когда будто я обязан был заранее изучить всю подноготную этого семейства. – Он был довольно известной фигурой среди диссидентов. Да вот же он! Неужели ничего о нём не слышали, – с этими словами Серж снял со стены небольшую фотографию и протянул её мне. – На снимке он слева у окна. Это семьдесят четвёртый год, самый разгар брежневских репрессий.
Довольно типичная сцена для тех лет. Судя по всему, кухня обычного многоквартирного дома. Полумрак, закуски, выпивка, табачный дым. И вдруг среди сидящих за столом я узнаю… Да это Митя! Вот уж не ожидал подобной встречи. Как тесен мир! Так Серж – сын Мити? Удивительно, что я сразу этого не предположил. Однако людей с такой фамилией хоть пруд пруди, не станешь же каждого встречного допрашивать: «А вы, случайно, не сын моего школьного приятеля?»
Я всё рассматривал фотографию, словно бы вглядываясь в лица, а сам тем временем размышлял о том, стоит ли мне признаваться, то есть стоит ли говорить им о своём знакомстве с Митей. Конечно, приятно иногда встретиться с далёким прошлым, через много-много лет ощутить дыхание того времени, когда был молодым. Но одно дело Митя, а ведь тут всего лишь его сын, о существовании которого я знать не знал, даже не догадывался. Кстати, вот ещё что настораживает: почему-то его не было на похоронах. Я хорошо запомнил лица – людей было не очень много, да и прежняя профессия мне помогла. В чём же причина такого неуважения к отцу? А что если ему пришлось скрываться? Но от кого – от братвы или от закона? Да какая разница!
По большому счёту мне это всё равно, однако могла бы возникнуть некая неловкость, если бы Серж поддерживал связь с кем-то из моих одноклассников, близких друзей Мити – они-то, наверное, ещё помнили меня. В общем, после недолгого раздумья я решил признаться. Но тут возник вопрос: а почему та женщина выбрала в качестве посланца именно меня? Случайно ли это? И как мне оправдаться, если Серж заподозрит чёрт-те что? Чем дольше я размышлял, тем больше возникало у меня вопросов. Слава богу, что Катрин с Сержем что-то там обсуждали, не обращая внимания на гостя. Мне даже показалось, что я тут лишний и уже пора откланяться. Но этому помешал вопрос, заданный Катрин:
– Так что, вы кого-нибудь узнали?
Редкая проницательность для женщины! Хотя, возможно, они почувствовать способны даже то, к чему мы вынуждены пробираться через завалы противоречий, груды аргументов и многие часы напрасно потраченного времени. Увы, надо признать, что интеллектуальные потуги отнюдь не гарантируют нам положительный результат. Однако Катрин как догадалась?
– Вы знаете, действительно, вроде бы кого-то узнаю, хотя фамилий и не вспомню.
– Это понятно, уже много лет прошло.
– Да, честно говоря, я был далёк от этой публики.
– Что так? По-моему, порядочный человек обязан активно выражать протест против тоталитарной власти, а не отсиживаться в кустах, когда другие идут на баррикады. – Серж явно напрашивался на то, чтобы его слегка повозили мордой по столу, но я сегодня был не в настроении.
На выручку мне пришла Катрин.
– Серж, успокойся! Что ты набросился на гостя? По-моему, ты уже забыл, зачем Влад сюда приехал. Я про письмо. Что будем делать?
Серж словно бы только теперь сообразил, что он находится в своей квартире, что его посетил незваный гость с печальной вестью. Однако, единственное, на что он был способен, это повторить вслед за Катрин:
– Так что же делать-то?
– По-моему, не стоит волноваться, – как мог, я попытался его успокоить. – Возможно, всё это просто чья-то злая шутка. Кстати, вы не пытались с ним связаться?
– Да нет. Мы давно уж не общались.
Серж произнёс это как-то неуверенно, словно бы не решался что-то рассказать. Но я и не рассчитывал на его признание.
– Ладно, завтра с утра зайду в интернет, покопаюсь там, кое с кем в Москве свяжусь. Думаю, что к вечеру что-то прояснится. В сущности, эта проблема из тех, которые вполне можно решить. Если ваш брат ни в чём не виноват, есть люди, которые помогут в этом разобраться.
– Хорошо бы, а то я совсем расклеился. Если бы не Катрин… – он посмотрел тоскливым взглядом на жену.
– Может быть, у вас с братом есть общие знакомые в Москве? Возможно, они что-то знают…
Серж несколько смешался, но после паузы счёл необходимым пояснить:
– Видите ли, в чём дело. После того, как я не явился на похороны отца… в общем, многие от меня отвернулись. Даже Лёня, – он тяжело вздохнул… – В принципе, мы давно уже чужие, и я мог бы не обращать внимание на то, что с ним сейчас случилось. Однако вы поймите, тут в некотором роде и моя вина. Как-никак я старше его, должен защищать хотя бы младшего, если не сумел спасти отца.
Да, грустная история с запоздалым покаянием. Хотелось бы его понять – вот всё же интересно, какие ещё мысли бродят в этой курчавой голове. Кто знает, писателю и это может пригодиться.
– А как вы оказались здесь?
– Там была тёмная история. Отец занялся книгоиздательством, но сам в этих делах ничего не понимал, поэтому доверился партнёру. Вы помните, что в 90-е творилось? Сплошные наезды и бандитские разборки. Так вот, сначала сын этого партнёра якобы выбросился из окна, потом его самого в подъезде дома застрелили. Отец тогда очень испугался. Брат ещё учился в институте, а я уже закончил к тому времени истфак. В общем, через своих друзей отец нашёл мне работу в здешнем университете, купил эту квартиру, поэтому я и живу в Гренобле. В общем, меня он спас, а самого убили через несколько лет. Паскудная ситуация, я даже на похороны побоялся приезжать… – Серж выпил свой коньяк и зашмыгал носом.
– Помнится, я об этой истории где-то читал, но только там было сказано, что утонул. А вы почему-то уверены, что отца убили…
– Ну как же, всё к этому сходится. Тогда могли убить и за тысячу баксов, ну а отец с его партнёром… Да что тут говорить, большие деньги всегда связаны с немалым риском.
В принципе, на этом мой визит можно было бы и завершить. Письмо я передал, а с угрызениями совести пусть Серж попробует разобраться сам. Однако я не мог оставить в столь непростой ситуации чем-то симпатичных мне людей. Впрочем, к Сержу моя симпатия относилась лишь в очень малой степени. И вот пока я искал повод продолжить разговор, на помощь мне пришла Катрин:
– А вы, правда, писатель?
– Да, – я развёл руками, словно бы извиняясь.
– И о чём же пишете?
– Как вам сказать? О разном. Сюжет рождается из отрывочных воспоминаний, потом требуется толика фантазии и немалое усердие, чтобы всё это связать. Но самое главное, надо понимать, зачем ты пишешь, что хочешь людям предложить помимо интересных диалогов и красочных пейзажей.
– И что вы предлагаете читателю?
– Об этом пусть догадывается сам.
– Вот как! – усмехнулась Катрин. – А если не сможет догадаться?
– Значит, не сбылось. Пусть ищет себе другого, более покладистого автора.
– Не слишком ли жёстко? Насколько я знаю, принято бороться за читателей.
– Нет, угождать дурным вкусам я не собираюсь.
– Что тут дурного, если человек не понимает?
– Вкус не рождается сам собой. Если приучили к незатейливому чтиву, тут можно только посочувствовать. Но часто всему причиной оказывается лень. Лень разбираться, анализировать, сопоставляя факты…
– Похоже, вы всё пишете как бы для ума. А что же остаётся для души?
– Душа, конечно же, на первом месте. Сначала появляется чувство, затем возникает интерес, и только потом должно появиться желание понять скрытый смысл того, что автор предложил твоему вниманию.
– И что же, этот скрытый смысл присутствует всегда? – при этом Катрин как-то странно посмотрела на меня, я даже почувствовал смущение, чего со мной давно уж не было.
– Возможно, я неточно выразился. Смысл не всегда понятен, поэтому я и говорю, что смысл скрыт от обычного, не склонного к аналитике читателя.
Хотелось бы надеяться, что хоть немного я её разубедил, заставил отказаться от сомнений в искренности моих намерений. Надо признать, что разговор о литературе оказался очень кстати, я словно бы слышал не заданный Катрин вопрос: «А можно ли вам доверять?» Впрочем, убеждать её я не собирался, мне хорошо известно, что суета здесь ни к чему.
Я бы с удовольствием продолжил эту тему, но тут вмешался Серж, уже слегка пришедший в себя после потрясения, вызванного тем письмом. Во время разговора о литературе он помалкивал, но вот, наконец, нашёлся, что сказать:
– И всё же я не пойму, какое отношение вы имеете к тому, что случилось с братом.
Нет, определённо мне сегодня не везёт. Сначала Катрин сомневается в том, что я писатель, теперь вот он… И что прикажете ему сказать, если я сам не очень понимаю причину своего участия в этом деле?
– Видите ли, Серж, я могу только предположить, что просто всё совпало. И книга о Стендале, и намечавшаяся моя поездка в Гренобль, и эта женщина, случайно оказавшаяся в той компании.
– Выглядит не очень убедительно…
– Да я согласен! Но тут, видимо, сыграло роль то, что я писатель. В России писателям принято доверять. Что Достоевский, что Чехов, что Толстой… Конечно же, я не пытаюсь себя сравнивать. Но если бы не эта встреча, скорее всего, ещё долго пришлось бы этой женщине искать способ, как передать письмо. Судя по содержанию, случайного человека об этом не попросишь.
– Вот и я о том. Допустим, я могу поверить, что письмо брату удалось передать из камеры, но почему оно попало к вам, а не к кому-то из его друзей?
– Могу только предположить, что не хотел их подставлять, он так и пишет. А брат – совсем другое дело, тем более, что вы живёте за границей. В любом случае, какой с вас спрос?
– Так-то оно так. Но всё же странно, мы же не виделись с ним с девяностых… Господи, как же давно всё это было!
Видя, что хозяин снова загрустил, я поспешил откланяться. Вот не хватало ещё изображать из себя потасканную жилетку, которая только и годится для того, чтобы в неё при случае поплакаться.
