Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 18. Промежуточные итоги
Однажды ближе к вечеру, блуждая по закоулкам Всемирной паутины в намерении скоротать остаток и без того по пустякам растраченного дня, я неожиданно попал на приглянувшийся своим изящным оформлением виртуальный сайт. Адреса его теперь уже не вспомню. Из чёрной глубины усеянного мерцающими звёздами пространства как сказочная фея, нет, скорее как фантом, возникло стройное юное создание. Прядь белокурых волос, закрывшая высокий лоб, зеленоватые раскосые глаза с поволокой и странное, словно бы обещающее что-то выражение лица. И губы – чувственные губы, чуть вздрагивающие то ли от едва сдерживаемого желания посмеяться надо мной, то ли просто в попытке не слишком опытной соблазнительницы игриво улыбнуться. Давно известно, что таких прелестниц модельные агентства поставляют по мере надобности на презентации или же, просто выполняя пожелания клиента и следуя его намерению украсить званый вечер присутствием привлекательных особ. Девица протягивала мне листок бумаги, на котором витиеватым почерком было написано название некоего интернет-форума и содержалось приглашение стать его участником.
От сделанного в столь необычной форме предложения невозможно было отказаться, тем более, что при виде этих, словно бы манящих куда-то глаз, из памяти всплывали образы прошлого – Крым, море, август, сияние созвездий над головой. Чем чёрт не шутит! В общем, похоже было, что на глазах вырисовывается перспектива интересного знакомства.
Увы! Стоило мне подтвердить своё согласие зайти на форум, как стройная фигурка, словно бы следуя некоему непреложному закону или же повинуясь приказу неведомых властей, стала быстро уменьшаться. И вот она уже буквально растворилась в скоплении звёзд, там, откуда минутой раньше и пришла. Мне ничего другого не оставалось, кроме того, как окунуться в этот мир в надежде отыскать ту, которую я потерял, даже не успев с ней познакомиться. Я назвал её Лулу.
Прошло довольно много времени. Как вы наверно догадались, всё оказалось тщетно, поиски напрасны, единственный результат – больные, уставшие от напряжения глаза, да ещё желание забыть всё поскорее. Легко сказать! Но как забыть, если это невозможно? В итоге, я так и не решился покинуть этот мир, бродил по нему, задавая надоевшие вопросы и всякий раз пытаясь угадать, кто прячется за виртуальным персонажем, снова и снова перечитывал сообщения на форуме, надеясь обнаружить хоть какую-то подсказку, хоть что-то, наводящее на мысль о том, где же скрывается Лулу. Так я бродил без сна, уже без какой-либо надежды, до изнеможения, до той поры, пока хватало сил…
И вот теперь, стоит только мне хотя бы на мгновение закрыть глаза, оказываюсь совершенно не в состоянии понять – так где же я на самом деле обретаюсь? Всё ещё в том выдуманном, виртуальном мире, заполненном натужным, звонким многоголосьем и невнятным бормотаньем? В больничной палате, окружённый толпою медсестёр и докторов? Или же здесь, в пустой, холодной комнате, наедине с экраном монитора?
Как мне понять – кто утром умывается, завтракает под унылое пустословие телевизионных новостей, кто моет посуду, а затем идёт к компьютеру и берётся за работу? Кто курит сигарету, пьёт кофе, с привычным раздражением ругает власть? Кого тошнит от либеральной демагогии и уморительно-пошлых деклараций о независимости судопроизводства? Кто это – я? Или же он? И кто из нас двоих я, и кто он? И почему один из нас смиренно принимает то, что есть, ну а другой всё бродит, бродит где-то там, в поисках той судьбы, которую все почему-то считают нереальной, невозможной? Что происходит? И чем это закончится? Банальными разборками вышедшего из повиновения собственного «я» с неподконтрольным виртуальным ego? Или же необратимым раздвоением моей личности? Вот только диагноза мне опять и не хватало!
И, наконец, кто мне ответит, откуда же она взялась, эта неуловимая Лулу? Кто её придумал? Я сам? Но тогда зачем же мне искать ту, которой, как выясняется, никогда и не было? Что это, наивное намерение обмануть себя или реальный, когда-то встретившийся мне в жизни и потом забытый образ? Образ чего или кого? Кто сможет ответить, кто захочет подсказать?
И вдруг я понял.
Лулу – это всего лишь неудавшаяся попытка произнести одно хорошо известное всем слово. Лю… лю… Лю… лю… Невнятные обрывки, лишённые смысла звуки, междометия и более ничего, когда через силу, пересохшим от чрезмерного напряжения ртом стараешься выдавить из себя «люблю», однако ничего не получается, словно бы косноязычие на тебя нашло. Словно бы тебе с рождения не дано то, что для других просто и вполне естественно. И вот лепечешь что-то непотребное на потеху всем: «Лю… лю…». И снова: «Лю… лю…». И так до тех пор, когда деревенеющие губы оказываются уже в состоянии произнести всего лишь малопонятное: «Лу… лу». И наконец-то успокаиваешься на этом…
А между тем в сознании постепенно укоренилась мысль, что всё, что со мною происходит – это сон! Да, именно так! И дело совсем не в том, что будто бы кто-то начитался Фрейда. Старик наверняка свихнулся бы, пытаясь истолковать, да просто воспринять всю эту бездну человеческих страстей, неудержимой радости и горестных признаний, глупости и подлого злорадства, насмешек, хамства, пустословия… всего того, что, словно бы некой неведомой человеку силой исторгнуто из самых заповедных закоулков подсознания. Отзвуки пережитого и несбывшегося, вечная тоска по времени, которое уходит безвозвратно, наивные мечты о том, чего не будет никогда… Тщетная надежда прожить жизнь, отличную от прожитой, исполнить роль, которая вовсе не для него написана… А вдруг повезёт? Ну, скажем, повезло… Дальше-то что?.. Здесь главное высказаться! Здесь я – герой! Сегодня или никогда…
И вот уже время далеко за полночь, и пальцы еле чувствуют клавиатуру, и веки опускаются как бархатный занавес перед единственным актёром. В зале гаснет свет…
Часть II. Дорога на Таити
«Всё можно познать, только не самого себя», Стендаль
Глава 19. Москва – Гренобль
Иногда кажется, что всю свою сознательную жизнь, как бы ни была она утомительно длинна, человек обречён на постоянство, сущность его не должна меняться. Изменениям может быть подвергнута только оболочка – так сорванное яблоко морщится под лучами солнца, теряет свою привлекательность, но ещё вполне съедобно. На самом деле, в человеке всё не так. Многое из того, что ранее представлялось важным, уже через несколько лет становится ненужным и чужим. Словно бы не я это совершил, а кто-то посторонний вломился в мою жизнь и там покуролесил, начудил, а мне вместо него расплачиваться придётся. Но что поделаешь, пусть всё идёт так, как предназначено судьбой. Жизнь продолжается даже в том случае, когда хочется её приостановить, чтобы в том, что произошло, наконец-то разобраться.
И снова я лечу. Сколько уже было этих перелётов! По правде говоря, я мог бы обойтись без них – ну вот сидел бы у себя в квартире, лишь изредка выбираясь за город, а с этим удивительным и прекрасным миром общался бы по интернету или по мобильнику. Мне всё это просто ни к чему – восторги, разочарования, семейные конфликты, разлуки, ссоры, радостные встречи с интересными людьми и прочие прелести для ума и для души. Увы, я уже в том возрасте, когда такие ситуации интереснее описывать, а не переживать буквально, наяву. Хотя и то верно, что природа время от времени берёт своё, и без переживаний, конечно, не обходится, но тут, скорее, исключение, чем правило. Да вот и перелёты, путешествия, это безусловно увлекает – взглянуть на римский Колизей, и посетить Лувр или Большой каньон, а то и полежать где-нибудь на пляже в Полинезии… И всё-таки воображение предлагает взору куда более удивительные картины, чем долгожданная поездка в какую-нибудь дальнюю страну.
Вообще-то говоря, в этом деле многое определяет опыт. Скромного чиновника, всю жизнь просидевшего за столом в своей конторе, я могу понять – на старости лет его так и тянет на экзотику. Можно подумать, что осмотр дворца Тадж-Махал или статуи Будды где-нибудь в окрестностях Бангкока способен компенсировать годы прозябания и возродить мечты, сделать их реальностью. Нет, жизнь уже прошла, словно загадочный зверёк прошмыгнула мимо, и нечего кричать вдогонку: эй, подожди, остановись! Всё суета сует, особенно в почтенном возрасте. Ну вот и я – только смотрю той жизни вслед. Что и говорить, мне есть, что вспомнить – хватило бы на несколько томов, если б надумал описать. Жаль, что на некоторые сюжеты из прошлого наложено табу, что-то вроде негласного запрета. Однако и эти воспоминания изредка прорываются через рукотворную блокаду, словно бы ветер и вода подточили стену и тогда в каменной кладке образуется просвет. Ах, как мне хочется туда взглянуть! И вместе с тем, боюсь: а вдруг увижу что-нибудь такое, что даже злейшему врагу не пожелаешь?
Я мог бы ещё долго размышлять о некоторых причудах своего не вполне типичного существования, но тут услышал за спиной чуть приглушённые голоса. Первый из них принадлежал, скорее всего, пожилой даме, её манера неторопливо, словно бы нехотя произносить слова не позволяла в этом усомниться:
– Да нет, это не он.
– Я тебе говорю, не спорь, – ответил ей другой, тоже женский голос.
– Так неужели это тот, что женился на молоденькой актрисе? Она, кажется, сыграла главную роль в его последнем фильме, – с лёгким налётом зависти сказала старая дама.
– Ну что вы такое говорите, мама? На самом деле он писатель, а фильм был снят по его роману. Всё именно так.
– Да нет, ты не права. Я помню, он привёз её из Франции, где и снимался этот фильм, – не унималась мать.
– Так она француженка? – удивился третий голос, принадлежавший, как мне показалось, даме средних лет.
Эта дотошная троица начинала меня раздражать. Несут всякую чепуху, видимо, полагая, что их никто не слышит.
– Мне говорили, она из старинного княжеского рода, – попыталась разъяснить вторая дама. – Прадед, бывший царский генерал, воевал в армии барона Врангеля. А дочери его удалось бежать во Францию, иначе бы её ждала незавидная судьба.
– Ах, как интересно! Это же целый роман!
– Нет, роман был вовсе не о том, – снова вмешалась третья дама. – Роман о страданиях пожилого донжуана Вовчика, неужели вы не помните?
– Ну, как же! – хором воскликнули мать и дочь.
– Самое любопытное в другом. Как выяснилось несколько лет назад, Ладыгин написал роман в ту пору, когда лечился от запоя, я уже не помню, то ли в Кащенке, то ли в ещё какой психушке.
– А дальше? – заинтересовалась дочь.
– После такого откровения следующий роман Ладыгина был нарасхват, а позже по мотивам этого романа сняли нашумевший фильм. Кажется, его то ли номинировали на Оскара, то ли представляли в Каннах.
– Ах, какой ужас! – воскликнула старая дама немного невпопад. – Подумать только! Что ни талант, так обязательно запойный.
Это уже слишком, пришлось мне надеть наушники – дело привычное, если хочешь избавиться от назойливых соседей. Когда работаю, предпочитаю слушать джаз, да тут любая популярная мелодия сойдёт, лишь бы не знать, не ведать, как тебе перемывают косточки. И почему все так и норовят судить о том, чего не знают – что эти говорливые дамы, что мой лечащий врач. К несчастью, там, в клинике, этого невозможно было избе-жать.
Когда пошёл на поправку, начались долгие, иногда весьма утомительные, часа на полтора-два, беседы. Его интересовало всё – и детские впечатления, и отношение к родителям, и даже не подглядывал ли я в подзорную трубу за соседями из дома, что стоял напротив наших окон, во дворе. Мне стоило большого труда не сболтнуть при этом лишнее. Но думаю, что он всё равно догадывался о том, что я пытался скрыть – эти психиатры такой дотошный, въедливый народ, их очень трудно обмануть. И то ладно, что о моей прежней работе он не спрашивал.
Да, он знал всё. Даже о том, что существует Он. Хотя, пожалуй, нет – скорее всего, лишь подозревал о его существовании. Поверьте, это вовсе не досужие предположения. Вот посудите сами, как складывался наш последний разговор:
– Я рад за тебя. Ну просто восхищён!
Тут надо пояснить, что мы с профессором в общении тет-а-тет давно уже перешли на «ты». На брудершафт пить не пришлось, однако атмосфера доверительности к такому обращению располагала.
Огромная голова с остатками седых волос – её размеры воспринимались так в сравнении с карликовым ростом. Он походил на гнома, этому впечатлению способствовали и аккуратная маленькая борода, и даже характерная походка, когда он, заложив руки за спину, расхаживал по комнате, искоса поглядывая в мою сторону. При этом моложавое, тщательно ухоженное, круглое лицо, на котором привычно расположилась довольно милая, а иногда чуть плутоватая улыбка. Ну что ещё? Покатые плечи, руки пухлые, как у ребёнка. И непременно маленький, выпуклый животик.
Так вот, этот самый господин в который уже раз пытался проникнуть в самую сокровенную часть моей души. Ну и с какой стати я ему откроюсь? Что из того, будто мы беседуем, как старые друзья? Даже перед близким другом я бы не стал выворачивать себя наизнанку. Тем более, если он в белом халате, ну а я… Хотя бы и на том спасибо, что не в смирительной рубашке.
И что это ему не даёт покоя мой роман?
– Ты знаешь, я никак не ожидал, что мы придём к столь поразительным, я бы даже сказал, экстраординарным результатам, – тут коротышка замахал руками. – Да нет, ты не подумай, что… Я на открытие, тем более, на авторство, не претендую. Да кто бы сомневался, это, в основном, твоя заслуга. А я так… просто мимо проходил, – судя по выражению лица, профессор улыбался, однако глаза смотрели строго и внимательно.
– Не прибедняйся ты, – я бы мог выразиться более изысканно, однако наш разговор в последние годы каждый раз начинался именно с этих его слов, так что я уже исчерпал запас подходящих комплиментов.
– Нет, нет! Моя заслуга только в том, что я тебе подсказал, направил твой нестандартный разум в нужном направлении. А дальше ты уж сам… – он словно бы оправдывался передо мной. – Кстати, за прошедший год рецидивов не было?
– Да нет, всё вроде бы спокойно.
Конечно, не очень-то приятно, что он по-прежнему разговаривает со мной, как с пациентом, как с больным, но ничего тут не поделаешь, таковы уж правила игры, в которую мы десять лет играем. Было бы странно, если б я его допрашивал.
– Ну вот и славно. Вот и хорошо, – он успокаивал, как бы отводя от себя подозрения в излишнем любопытстве, однако в итоге снова принимался за своё: – А всё же расскажи, как это у тебя получается?
– Ты о чём? – я сделал вид, что ничего не понимаю.
– Да всё о том же, – проговорил «гном», слегка прищурившись. – Честно скажу, ты для меня по-прежнему загадка. Стыдно в этом признаваться, но против правды не пойдёшь. Такой пациент за многолетнюю практику у меня впервые, не было среди клиентуры ничего подобного. Да, приходилось лечить артистов, музыкантов. Кого-то от запоев, у других просто нервишки расшалились. Кое-кто из людей весьма известных в этом кресле до тебя сидел. Было даже несколько писак… да ты, наверно, знаешь. Но дело в том, что я не бог, я не могу из бездарности сделать литератора, мне это никогда не удавалось, – он снова пристально посмотрел в мои глаза. – Так в чём же дело, почему тебе-то удалось?
– Даже и не знаю, что сказать…
– А ты скажи всю правду, как на исповеди.
– Да я вроде бы исповедовался перед тобой уже не раз…
– Возможно, о чём-то умолчал. Или забыл… – похоже, он вконец расстроился. – Или боишься рассказать?
– Господи! Ну чего же мне бояться? Твоими стараниями… Да что тут говорить… Ты меня спас!
– Ладно, ладно, – «гном» снова замахал руками. – И всё же, как у тебя это происходит?
– Ну вот беру бумагу, карандаш…
Профессор рассмеялся. Немного принуждённо, так, самую малость.
– Да, да. Ты ещё расскажи, что пишешь, стоя за конторкой.
На этом всё закончилось.
Ну что поделаешь, не мог же я ему рассказать буквально обо всём. Должна же и у меня быть какая-нибудь тайна. По правде говоря, я даже умолчал о том, что в той, прежней жизни уже пробовал писать. Причём писал словно бы под диктовку – так мне, во всяком случае, казалось. И то же, в ещё более откровенной форме продолжалось и сейчас. Да стоит мне признаться в этом, как снова больничная палата, бесконечные уколы, дойдёт и до смирительной рубашки, чего доброго. Нет, этого допустить нельзя!
Кстати, недавно вычитал такую мысль, будто безумие – это защита от реальности. А дело в том, что далеко не всякому дано спокойно взирать на окружающую жизнь. Только толстокожим всё равно, да и то, даже совсем тупого, равнодушного можно довести до белого каления – стоит только обнаружить самое его больное место. А что говорить про натуры впечатлительные, людей нервического склада – художников, писателей?
Вот слышал мнение, будто обывателям, простым смертным, подробности биографии корифея знать совершенно ни к чему. Был ли человек запойным или увлекался наркотой – всё это не важно, им интересен только результат. Примерно так дело обстоит в спорте высших медицинских достижений, когда чуть ли не все известные спортсмены своими победами обязаны бывают допингу. То же и в других видах творчества – какая разница, в чём настоящая причина? Им, видите ли, требуется лишь икона, образ для поклонения, а что на самом деле было и как это получилось – знать совершенно ни к чему. Ну вот и я… Нет-нет, к корифеям себя не причисляю, однако не считаю, что обязан раскрывать свои секреты всем подряд.
В этих привычных для себя раздумьях об истоках творчества я даже не заметил, как закончился полёт. Но вот самолёт приземляется в Женеве. Времени побродить по городу нет, поскольку тороплюсь успеть на автобус до Гренобля. Единственное желание – поскорее ощутить под ногами землю, чтобы завершить, наконец, этот затянувшийся маршрут от моего дома на юго-западе Москвы до скромного отеля в предгорье французских Альп, недалеко от набережной Креки, в старой части славного города Гренобля.
До площади Виктора Гюго я добирался на такси. Гостиницу «Англетер» выбрал не только потому, что её местоположение было связано с именем писателя. Слишком уж дорогие апартаменты мне ни к чему, эту привилегию оставлю арабским шейхам и российским олигархам. Чем привлекло это название в списке трёхзвёздочных отелей, сразу уразуметь не смог, и лишь потом, когда, выйдя из такси, увидел здание, своим фасадом напоминавшее доходные дома в Москве начала прошлого века, вошёл в роскошный холл, увидел лестницу, ведущую на второй этаж… Только тогда в моём воображении возникла сцена – там были я и он, и вроде бы ещё кто-то третий за столом. Да, это был давний сон. Какая-то интересная беседа, но вот о чём – этого мне уже не вспомнить.
Короткий разговор с портье, подъём в кабине лифта с мальчиком-арабом, и вот я уже в своём номере. За окнами та самая площадь с покрытыми листвой невысокими деревьями, летнее кафе в саду, почти бесшумно движутся голубовато-белые трамваи… Чужая для меня страна, чужой язык, однако работа есть работа, что поделаешь.
Глава 20. Случайная встреча
Каждый раз, когда приезжаю в незнакомый город, прежде всего, смотрю по сторонам. Наверное, я неоригинален и внешне ничем не отличаюсь от заезжего туриста, который в поисках достойных его внимания древностей или иных сооружений обшаривает взглядом ближайшую округу. Но тут есть существенное отличие, ведь главное для меня – не где, а с кем. Можно оказаться в самом захолустном городке, где к достопримечательностям следует причислить разве что здание, где разместилась местная администрация, да ещё цветочную клумбу перед ним. Но если ты оказался в компании друзей, или ещё лучше, тебя сопровождает дама лет эдак двадцати пяти, во всех смыслах привлекательная – эта поездка может навсегда остаться в памяти, что бы ни произошло с тобой потом. И вот, в ожидании счастливой встречи я выхожу из гостиницы на улицу. Первая прогулка по незнакомому городу чем-то напоминает начало новой книги – если с первых страниц не увлечён, дальнейшее может оказаться бесполезной тратой сил, а результат будет скучным и унылым…
Похоже, нам было по пути. Эта изящная блондинка вот уже несколько минут маячила впереди меня. Небольшого роста, в белой маечке и обтягивающих стройные ноги синих джинсах, которые поддерживались тонкими помочами, скрещенными посреди спины. Я чуть прибавил шаг, чтобы рассмотреть её лицо. Как оказалось, очень милое личико без какой-либо косметики. Во всяком случае, ничего похожего на макияж я не заметил. Она поглядывала по сторонам, однако интереса в этом взгляде не было, скорее, только скука и, мне так показалось, лёгкая тоска по тому, чего здесь не могло быть никогда и что осталось где-то там, в далёком прошлом, в прежней её жизни.
В моём воображении стал постепенно возникать некий сюжет. Вполне возможно, что сюда её закинула судьба, причём закинула явно вопреки желанию. Да мало ли бывает в жизни обстоятельств, которые способны перевернуть жизнь, сделать недостижимыми сокровенные мечты. Не исключено, что ей пришлось покинуть родину в поисках работы. И так случается, этим никого теперь не удивишь. Впрочем, можно предположить и совсем другое. Здесь замечательная природа, горы, чистый воздух… Мне сразу же вспомнилась Пат – Патриция Хольман из «Трёх товарищей» Ремарка. Грустная история, однако возникло ощущение, будто в том, что случилось с этой незнакомкой, без доли грусти и печали тоже, увы, не обошлось. А может быть, всё дело в том, что мне именно этого хотелось?
Она не спеша продолжала двигаться по бульвару Эдуара Ре, вот повернула на рю Кло Бе, а я по-прежнему не отставал. В мозгу словно бы крутилась одна мысль, происхождение которой было непонятным. Как складывалась её жизнь в прошлом, я не знал, мог лишь догадываться, предполагать. Но вместе с тем, трудно отделаться от впечатления, будто лицо это я где-то уже видел. Здесь, в Гренобле от силы три часа, даже город осмотреть не хватило времени, и вот ни с того ни с чего возникло это странное видение перед глазами. Да не был я в этом городишке никогда! А потому причину следует искать, прежде всего, где-то там, в тёмных закоулках своей памяти. Вот-вот, ищи! Но как я ни старался разобраться, сам собой напрашивался вывод, что мне эту загадку не решить, не разгадать без подсказки, без какого-то намёка.
Так я пытался размышлять, не отрывая взгляда от идущей впереди меня фигуры. Мы миновали поворот на рю Доктор Бали, потом на рю Паланка. Я постарался запомнить названия улиц, чтобы не заплутать, а то ведь ни путеводитель, который взял с собой, ни советы прохожих не помогут. Нет, в самом деле, уж не собирается ли она в таком темпе обойти весь городок, что-то вроде своеобразного послеобеденного моциона? Однако у поворота на рю Мирибель женщина замедлила шаг, и вот уже она сидит за столиком в тени какого-то деревца, я в здешней флоре не очень разбираюсь, и пьёт свой оранжад. Пришлось и мне устроиться неподалёку. Сижу, попиваю красное вино и с видом завзятого туриста поглядываю по сторонам. На вывеске у входа в это заведение значилось: «Restaurant L`Ardoise». Где-то я уже такое видел…
Похоже, это и была та самая подсказка, а вслед за ней из памяти возник некий силуэт, знакомый образ – довольно симпатичная девица, с которой я оказался в одной компании во время прошлого визита сюда, во Францию. Но только было это не здесь… Ну да, конечно же, в Каннах, на Лазурном берегу. Пьер, продюсер фильма по моему роману, пригласил её как бы для меня, даже не спросив согласия вероятного партнёра. Да в принципе я не возражал! После нудных переговоров, после затянувшегося на целый день обсуждения сценария почему бы не провести вечерок в приятном обществе. Ужин в ресторане «Ардуаз» удался на славу. Этому способствовало вовсе не меню, здесь почему-то отдавали предпочтение итальянской кухне – магическое действие произвело на меня, как ни странно, внутреннее убранство ресторана. Я ко всему привычен, за свою жизнь посетил не один десяток кабаков, наверняка сотни за три уже перевалило. И роскоши насмотрелся, и безвкусицы. Чего только не видел – массивные колонны, хрустальные люстры, лепнина на потолке или наоборот, зеркальный потолок и убогие пластмассовые стулья… Кстати, в Тель-Авиве есть очень приличный ресторан «Зинк» на улице Карлибах, стильно оформленный, там преобладают тёмно-вишневые и чёрные тона – настоятельно рекомендую! Но тут было иначе. Всё довольно скромно, однако подобрано со вкусом – и мебель, и освещение в залах, и неяркие, в пастельных тонах картины на стене. Рядом с нашим столиком у самого окна стояла тонкая металлическая ваза, а в ней несколько прутиков, что-то вроде вербы – это был простенький муляж, но от него повеяло дыханием весны. Вот так современный интерьер создаёт уют, на что в ином шикарном заведении рассчитывать вовсе не приходится.
В моём понимании, Пьер – это типичнейший француз. Достаточно сказать, что его нос похож на клюв какой-то хищной птицы. Собственно, в описании внешности я этим бы и ограничился, но вот манера вести беседу, характерные жесты – всё это однозначно свидетельствовало, что передо мной уроженец Франции, причём наверняка южанин. Если добавить обворожительную улыбку, то на этом портрет можно завершить.
Совсем другое дело – Эстер, в недавнем прошлом топ-модель, а теперь актриса и жена продюсера. Что и говорить, такое сочетание вполне способно обеспечить успешную карьеру. Родом она была из какого-то городка в Израиле, однако яркая, я бы сказал, весьма породистая внешность в моём представлении никак не связывались с жизнью на земле обетованной. Скорее уж следовало бы предположить в ней славянские или хотя бы скандинавские корни. Довольно выразительные скулы, симпатичный носик, в общем-то, не идеальной формы, слегка приплюснутый, но тем он и хорош. Это наводило на мысль, что тут не обошлось без негритянской крови. А может быть, кто-то из её дальних предков имел неосторожность подыскать подругу жизни где-нибудь в Тайланде, и затем… Но это всё как бы между прочим, главное в другом. В ней одновременно присутствовали и то, что я назвал бы самобытностью, и полное соответствие стандартам топ-моделей, по крайней мере, в том, что касается роста и фигуры. Могу признаться, что на неё было приятно смотреть, однако не более того, поскольку рисковать дружбой с Пьером я не собирался.
Итак, мы сидели за столиком и, продолжая разговор с продюсером и его женой, я время от времени бросал любопытный взгляд на милое существо, сидящее рядом со мной, на ту самую девицу по имени Жанетт. Её участие в беседе ограничивалось лишь односложными возгласами и очаровательной улыбкой. Пожалуй, это было вполне разумным самоограничением с её стороны, поскольку лучше помолчать, чем городить чепуху в присутствии людей довольно хорошо образованных в искусстве. Вначале мы говорили о современной живописи, – Эстер владела популярной арт-галереей, что расположилась по соседству – однако интересного разговора не получилось, поскольку отношение к так называемому «авангарду» у меня весьма прохладное, я этого и не скрывал. Когда же речь зашла о новом фильме, тут и Жанетт дерзнула вставить несколько коротких фраз и, надо признать, обедни не испортила. Так что всё складывалось по привычной схеме: поздний ужин, бессонная ночь и завтрак на двоих прямо в постель – круассаны, персиковый джем, две чашки кофе…
Но вот чего я никак не ожидал, так это того, что вместо постели окажусь на концерте трансвеститов и прочей малопочтенной публики, отнюдь не вызывающей у меня положительных эмоций. А дело в том, что после ужина Пьер предложил переместиться в ночной клуб там же, на улочке Ругьер, недалеко от набережной Круазет. Это даже не клуб, а дискотека, заведение, весьма популярное среди здешнего бомонда, и появление там может быть полезным и для него, и для меня. Так объяснил мне Пьер. А я-то, бедняга, даже не подозревал, что судьба будущего фильма как-то связана с моим отношением к местным геям. По правде говоря, очень не хотелось возражать продюсеру и благодетелю по пустякам, тем более что лесбиянок, при определённых условиях, я ещё могу как-то понять. И всё же, когда дойдёт очередь до его претензий к тексту, я это изысканное развлечение ему припомню.
Чуть позже у меня сложилось впечатление, что Пьер заманил меня сюда не просто так, то есть наверняка надеялся внушить нечто очень важное. Он был из тех дельцов, которые заранее тщательно продумывают каждый шаг. И вот, расхваливая призывные вопли самца-транссексуала, которые уже несколько минут неслись со сцены, Пьер то и дело поглядывал на меня, словно бы спрашивая: а неужто совсем не возбуждает? Ну, разумеется, я догадался, что это лишь прелюдия к серьёзному разговору. Скорее всего, предложит мне ввести в сценарий нечто не вполне традиционное в том, что касается любви. Подробности я бы не решился предсказать, о его вкусах в этом деле я понятия не имел, но вот что меня в тот вечер беспокоило: какова роль сидящей около меня девицы и не станет ли наше знакомство репетицией того, что он рассчитывает вставить в фильм? Ну, скажем, в одной постели немолодой уже мужик и юное создание, которое окажется совсем не тем, за кого себя вначале выдавало. И вот снимает парик с наголо бритой головы, показывает плоскую грудь и… Нет, не берусь вообразить, как это может быть, однако посещение ночного клуба наводило на мысли крайне неприятные – прежде всего, по поводу того, во что может в итоге превратиться фильм.
Впрочем, в этих сомнениях и предположениях я мог слегка перестараться, дав волю фантазии без каких-либо серьёзных оснований. Так ведь у каждого писателя ко всему сущему свой, особенный подход, редко совпадающий с мнением широкой публики. Я даже готов за это извиниться, вот только не знаю, перед кем. Возможно, намёки на нетрадиционную любовь мне тут почудились – чего только не бывает спьяну! А Пьер всего лишь обещал девчонке маленькую роль без слов в обмен на некую, не слишком обременительную для неё услугу. Ну, вы и сами понимаете…
Однако продолжения наше знакомство не имело, поскольку после того, как завершилось представление, я, сославшись на усталость, отправился к себе в отель, оставив юную прелестницу Жанетт в недоумении – зачем же приглашали? Она готова была отработать роль, но я и вправду основательно устал. Да, людям вроде Пьера, привычным к этой жизни, всё нипочём, а мне, чтобы прийти в себя даже после недолгой пьянки, а тут ещё и бессонная ночь предполагалась – мне требовалось несколько дней, в течение которых ничего толкового не в состоянии был написать.
