Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 29. Развязка
Никогда прежде у меня не было проблем такого рода. То есть проблема эта возникла, разумеется, не у меня, а у Катрин, однако ситуация сложилась так, что я не мог всё это игнорировать. Пожалуй, несколько лет назад просто махнул бы рукой – подумаешь, какая недотрога! Вот ведь Антону и хозяевам ночного клуба не собирался мстить за поруганную честь Лулу. Впрочем, она отчасти и сама в этом виновата – я лишь про то, что с ней произошло тогда, а не сейчас. Хотя, с другой стороны, доля её вины есть и во вчерашнем случае, а потому что нечего выставлять своё тело напоказ! И вот теперь кто-то обязан всё это улаживать – не Пьер, не приснопамятный Серж, а почему-то я, хотя к самому скандалу вроде бы не имею никакого отношения. В конце концов, не я же к ней у бассейна приставал.
На следующий день всё было, как всегда. И поначалу ничто не напоминало мне о вчерашней драме. За завтраком Пьер с Эстер о чём-то мило щебетали, да и Катрин была спокойна, что подтверждал её отменный аппетит. Я даже подумал: пронесло! Но не тут-то было – стоило нам встать из-за стола, как Катрин посмотрела на меня столь выразительным взглядом, что я понял: всё только начинается…
Увы, разговора мне не избежать. Надо лишь выбрать подходящий момент, чтобы ничто не отвлекало, чтобы не подслушали. А почему бы не предложить Пьеру прогуляться после завтрака вдвоём по саду, он, помнится, собирался рассказать о коллекции своих растений? Я хоть и равнодушен ко всем этим пестикам, цветочкам, стебелькам, однако готов пожертвовать собой, если требуется так для дела… Ну вот, предложил Пьеру пройтись, и вижу – Эстер увязалась вместе с нами. Я даже подумал, что объяснение придётся отложить.
Но всё оказалось несколько иначе. Первым заговорил Пьер:
– Влад, ты нас извини… Да-да! Прости! – он словно бы не находил подходящих слов. – Эта неудачная затея… Это всё я.
– О чём ты? – мне и в голову не могло прийти, что он как раз о том…
– Видишь ли, тут вот какое дело. Мы собираемся снимать фильм о разгроме банды террористов. Так вот, Эстер всегда мечтала сыграть роль секретного агента, такую, знаешь ли, агентессу в юбке. В жизни это было бы нереально для неё, а вот в кино…
– Пьер, позволь, я расскажу, – перебила мужа Эстер. – Влад, для меня всегда примером была моя тётя. Она теперь известный политик, а прежде работала в известной тебе организации, которая называется Моссад. И вот я узнаю, что Пьер собирается снимать боевик по мотивам одной секретной операции, проведённой израильской разведкой. Там есть замечательная роль, ну словно бы написанная для меня. Пьер, разумеется, не смог мне отказать. Но дело в том, что этой агентессе предстоит соблазнить вражескую террористку. Сам понимаешь, опыта у меня никакого нет, разве что попыталась подглядеть кое-что на порносайтах…
И снова слово берёт Пьер:
– В общем, я предложил Эстер порепетировать с твоей Катрин. Так, самую малость, естественно, не ставя её в известность о своих истинных намерениях. Что-то вроде игры или лёгкой провокации, эдакий лесбийский флирт. Получится, так получится, а если вдруг Катрин не так поймёт, всегда это можно свести к невинной шутке. Однако Эстер, видимо, переусердствовала, слишком увлеклась.
Тут только я стал кое-что понимать.
– Так это был спектакль?
– Ну да! – воскликнула Эстер. – Неужели ты думаешь, что меня интересуют женщины при таком-то муже? – тут Эстер прижалась к Пьеру. – Влад, я не знаю, что на меня нашло. Наверное, жара подействовала…
– Скорее уж Катрин оказалась слишком соблазнительна, – попробовал польстить моему вкусу Пьер. – В общем, только сегодня она мне рассказала… – Пьер помолчал немного. – Итак, каков будет твой приговор?
Я призадумался. Вот ведь готовился дать отповедь разврату, ещё раз вспомнить тот поход в гей-клуб – с него-то всё и началось… И что ж теперь?
– Ну, если бы это был кто-нибудь другой… – я всё ещё не решил, как мне на это реагировать. – Однако на тебя, Эстер, я не в силах обижаться.
Я сдержанно улыбнулся, глядя на неё, и удостоился в ответ очаровательной улыбки.
– А теперь подскажите, как мне всё это объяснить Катрин? Вчера у неё была чуть ли не истерика…
– Какой ужас! – прошептала Эстер.
– Тут надо учесть и её воспоминания о прошлом. Катрин тогда основательно досталось…
Все замолчали. Каждый думал о своём, но все наши мысли крутились возле одного вопроса: как с минимальными потерями выйти из этой ситуации. Безумная идея вот-вот должна была родиться в наших головах, я чувствовал, что логика уже сработала, дала нужный результат, его надо было лишь услышать… Первым итог наших умственных усилий озвучил Пьер:
– А что если устроить грандиозный выпивон? Все перепьёмся, всё друг другу простим, и на этом история закончится.
– Поддерживаю и одобряю! – Эстер захлопала в ладоши.
Как просто! Признаюсь, нечто подобное я и ожидал. Жаль, конечно, что не сам придумал. Однако этого всё же недостаточно.
– Хорошо бы ещё найти какой-то повод…
Но Пьер сегодня был неистощим:
– Есть! Господи! Как же я сразу-то не сообразил? Я предложу Катрин роль в этом фильме.
– Уж не той ли самой террористки, которую соблазнит Эстер? – я словно бы развивал идею Пьера.
– Прекрасная мысль! Мы преподнесём этот инцидент как кинопробу… или, точнее, репетицию! Ну что-то в этом роде.
– А вдруг она согласится? – снова усомнился я.
– Если у неё есть способности, если хорошо сыграет, то почему бы нет? Я даже гарантирую солидный гонорар. Эстер, надеюсь, ты не против?
– Обеими руками «за»! – Эстер была в восторге.
– Вообще-то, она девочка смышлёная, – заметил я.
– Ну вот! Как говорят у вас в России – замётано!
И кто бы мог подумать, что те три сплетницы в самолёте окажутся в итоге правы? Правы почти во всём. Может быть, это были феи, три добрые волшебницы? И всё равно не могу никак поверить.
Эстер с мужем на весь день укатили в Париж. Пьеру хотелось сделать вечером что-то исключительное. Они собирались посетить «Распутин», может быть, ещё несколько столичных ресторанов, сделать там заказы и привезти готовые блюда прямо к нашему столу. Видимо, надеялись, что путь к примирению сначала идёт через желудки, ну а потом… Потом уж как это получится. Впрочем, не исключено, что эта поездка была предназначена лишь для того, чтобы избежать общения с Катрин и дать мне возможность успокоить её и подготовить к вечернему мероприятию.
Итак, мне предстояло объяснить всё это Катрин. Я начал с того, что Пьер предлагает роль в своём новом фильме. Как и следовало ожидать, она была удивлена до крайности, если не сказать – шокирована.
– Как? Я в кино? Ты шутишь…
– Вовсе нет. Я вполне серьёзно.
– Но смогу ли я сыграть?
Похоже, без внушения здесь не обойтись, поскольку в любом деле главное – это уверенность в себе. А откуда ей взяться, если у Катрин нет никакого опыта? Я тоже в этом бизнесе не очень разбираюсь, но цель стоит того, чтобы попробовать.
– Катрин, в кино на самом деле всё не так, как ты предполагаешь. Это же не театр. Там нужно играть, а в кино совсем другое. Здесь требуется представить себя в заданной ситуации и просто быть самим собой.
– А если приходится изображать какую-нибудь гадину… да вот хотя бы ту же террористку?
– Тут вот какое дело. Видишь ли, в каждом из нас есть «второе я». В нём, скажем так, собраны не самые лучшие наши качества. В нормальной обстановке мы не даём ему воли, стараемся удержаться и от злости, и от зависти. Ну, я не стану продолжать… Если же это кино, если всё нереально, выдумано, стоит лишь дать некоторую свободу этому своему «второму я», и уверяю, всё получится.
Мне показалось, я почти что убедил. Но нет, только начинается:
– Насколько я понимаю, эта роль как бы компенсация за то, что случилось у бассейна?
– Да как тебе сказать? Пьер говорит, что Эстер репетировала будущую роль.
– И ты поверил?
А что мне оставалось?
И вот, примерно за пару часов до наступления темноты, когда мы с Катрин нежились в постели – да просто потому, что делать было ничего – в этот момент по дому разнеслись слова, сказанные, видимо, в микрофон:
– Атансьон! Атансьон! Дамы и господа! Сегодня вечером, то есть ровно через час, в нашем дворце состоится светский раут. Явка для всех постояльцев обязательна. Просьба не опаздывать.
И вот мы снова за столом, в который уже раз за эти дни. Однако впервые всё устроено по высшему разряду. Я уж не говорю о милых дамах, но даже Пьер счёл необходимым напялить смокинг и не забыл про галстук-бабочку.
Если говорить о винах и закусках, то всё было великолепно. Гораздо лучше того, что можно было ожидать. Подробности опускаю, дабы избежать подражаний и заимствований. Пусть каждый устроитель аналогичных торжеств сам выбирает, что и как, согласно собственному вкусу. Во всяком случае, Пьер показал себя превосходным мастером! Об этом я не преминул ему сказать…
Что-то около часа или двух нам понадобилось, чтобы всё попробовать. Честно говорю, редко приходилось видеть подобные яства на одном столе. Ну а после того, как все насытились, пошла такая пьянка!..
И вот уже вижу, как Пьер тискает Катрин, и вдруг заявляет:
– А что, Влад, не поменяться ли нам на время дамами?
На трезвую голову вряд ли у него появилась бы такая мысль. Да я просто дал бы кулаком меж глаз! Но тут уже Эстер заявила о своих претензиях, её голова и так лежала на моих коленях:
– Я за, если никто не против!
Катрин каким-то слишком уж плутоватым взглядом посмотрела на меня, и говорит:
– Как скажешь…
Мог ли я возражать, если Эстер одним движением освободилась от платья, под которым не оказалось буквально ничего?..
Катрин потом мне говорила, что ей это не понравилось. Вроде бы чего-то другого ожидала, видимо, хотела что-нибудь особенное.
– А как себя показала Эстер?
– Честно говоря, не помню. Я был слишком пьян. По-моему, у нас вообще ничего не получилось. Так, имитация секса, как у подростков, не более того.
– Выходит, у тебя всё было понарошку, а я, дура, всё восприняла всерьёз, – лицо Катрин сморщилось, вот-вот заплачет…
– Ну перестань, Катрин! В том состоянии вообще не разберёшь, что было и как это получилось… Ты хотя бы кончила?
– Нет.
– А он?
– Не знаю.
Мы оба рассмеялись, и больше о той пьянке никто не вспоминал. Точнее будет сказать, старались между собой не говорить на эту тему. Однако забыть о том, как было хорошо в объятиях Эстер… забыть об этом я не в силах. Ну что ж, будет на старости лет что вспоминать. Если по правде, я в тот раз только прикидывался, что очень сильно пьян. Словно бы предвидел всё, что будет, чем это закончится… Эстер ещё мне тогда сказала, то есть немного позже:
– Если будет желание, я всегда готова…
– Эстер, но чем я заслужил? Вокруг тебя, видимо, вьётся целый сонм молодых самцов, которые гораздо лучше меня с очаровательными дамами справляются.
– Ах, не в этом дело! Я переспала кое с кем из них. Были у меня актёры, фотографы, даже один спортсмен…
– Ты забыла про продюсера.
– Ну да, только попробуй про него забыть, как сразу же о себе напомнит, – Эстер посмотрела на голый зад сопящего поодаль Пьера и улыбнулась. – Но это всё не то.
– А что же тебе нужно?
– Я хочу, чтобы ты написал обо мне роман, – она лежала на моей груди, лицо в лицо, даже если захочешь, взгляд отвести от её прекрасных глаз просто невозможно. – Ты понимаешь, фотографии поблекнут, фильмы сдадут в архив, а книга… Книга – это на века!
– Ты слишком высокого мнения о моих талантах.
– Ничуть! Если кто-то может описать, как всё это было, так только ты и никто другой.
– Но я же почти ничего о тебе не знаю.
– А я буду рассказывать. Вот так, в постели. При каждой встрече понемножку. И для начала сообщу… Что бы такое о себе сказать?
– Начни с самого начала.
– Начну с того, что мои предки приехали в Иерусалим из Польши.
– Ах, вот откуда этот овал лица, эти твои скулы! От славян! А я уж было подумал, не переспал ли твой дедушка с негритянкой из племени зулусов…
– Ты несносен! Я начинаю сомневаться в твоих способностях.
– Так я же заранее тебе сказал. Вот если бы двадцать лет назад…
– Не думала, что у тебя задатки педофила. В то время мне было… Впрочем, не столь важно.
Эстер рассмеялась. Даже весьма привлекательные дамы о возрасте не любят вспоминать.
Как время летит, как всё быстро изменяется! Кто бы мог подумать? Десять лет назад я боялся даже прикоснуться к Лулу и занимался любовными играми с дурой-Томочкой. А вот теперь лежу в объятиях топ-модели, и меня нисколько не волнует, чем там занята Катрин. Неисповедимы пути твои… И прости, Господи, если что-то делаю не так, как тобой было задумано!
Странно, но именно в этот момент мне снова в голову пришла мысль о провокации. Согласен, что совсем не вовремя, но что же я могу поделать? Довольно часто мысли возникают вопреки нашему желанию. Так и теперь. А моя догадка заключалось в том, что Пьер сотворил всё это только для того, чтобы доказать, что я не прав. Да, да! Видимо, решил так: если вовлечь в это дело Катрин, легче будет уломать меня… Речь лишь о том, чтобы я написал сценарий в духе времени. Нет, ни инцестом, ни «групповухой» нынешнюю публику не удивишь. Тут требуется нечто куда более впечатляющее. Ну, скажем, любимая девушка оказалась трансвеститом. Или, к примеру, чиновник переспал с начальником, а взамен так ничего от него и не получил. Можно ещё написать про секс с собственной собачкой… Чего только в жизни не бывает!
А, в самом деле, какая разница, с кем, как и почему? Была бы только любовь… Если не очень придираться к смыслу этого понятия, то ко всему можно приспособиться.
Глава 30. Конформист
Будь я на месте своего издателя, оставил бы любимого автора в покое. Ну вот я написал роман – неужто этого вам мало? Оказывается, совершенно недостаточно. А всё потому, что на первом месте всегда и во всём оказывается прибыль! Издателя не устроит, если роман прочитают только те, кто в состоянии хотя бы в чём-то разобраться, понять характеры, сюжет… Нет, ему требуется, чтобы раскупили весь тираж. Даже не важно, что в дальнейшем будет с книгой, куда её читатель денет – поставит на полку, не читая, или спустит по листочку в унитаз. Да хоть гори она огнём – тогда и вовсе станет раритетом! А там опять и снова – реклама, реклама и опять проклятая, надоевшая, бездарная реклама!
От этих мыслей, что скоро надо будет ехать в Париж, встречаться со своими почитателями, участвовать в презентациях, посещаться какой-то там вернисаж, становилось тошно, мучила бессонница. Но что поделаешь, если так написано в контракте? Вот я проснулся среди ночи и не могу заснуть, прислушиваюсь к глухим ударам сердца. Пытался сосчитать до ста, сделал несколько глубоких вдохов, словно бы насыщая кислородом лёгкие, но ничего не помогало. В комнате душно, за окном повисла ночная мгла, а на душе печально и как-то одиноко. Единственный, вполне естественный для меня выход из подобной ситуации состоял в том, чтобы это описать. Так безнадёжно больной рассказывает о своих переживаниях врачу, надеясь тем самым отсрочить неизбежное. Чем дольше говорит, чем подробнее описывает свою хворь, тем крепче его надежда на бессмертие. Ах, бедняга! Зачем же столько слов, когда и без того всё ясно?
Ну вот и я надеюсь. Пытаюсь переосмыслить прожитую жизнь, в который уже раз понять: а кто же я такой, кому и чем может угрожать моё существование?
– Ты конформист!
Это снова Он. Ах, как у него всё просто!
– Да, ты конформист. Но только не тот, кто при любых обстоятельствах готов служить официальной власти, какой бы она ни была, – он, видимо, ткнул указательным пальцем куда-то вверх и продолжал: – Нет, конформизм в твоём случае – это приспособление к власти более могущественной, к власти денег, к тому, что признано теперь самым главным в обществе. В той, прошлой жизни ты пытался приспособиться, но потерпел, как нам известно, крах. И что теперь? Теперь ты рад, что у тебя наконец-то получилось, – и как бы подводя итог своему краткому эссе на тему моего мировоззрения: – Ты новый тип конформиста. Таких в России раньше не было.
Мне не хотелось с ним об этом спорить. Конформизм, нон-конформизм… Да что говорить, просто модные понятия! А тут на весах моя жизнь, репутация, любимая работа.
– Послушай, допустим, что ты прав. Однако от того, что я приспособленец, никому не жарко и не холодно.
– Ой ли? Неужели всё уже забыл?
– А что я должен вспоминать? Вроде бы ничего такого не было…
– Ну да, в этой истории с Сержем ты оказался совершенно ни при чём.
– Но в чём я виноват? В том, что не смог отказать в маленькой услуге?
– Ничего себе маленькая! Ты же подставил его под удар!
– Да ничего подобного! Ему ничто не угрожает…
– Ой, вот только этого не надо! Меня ты не обманешь.
Я развёл руками, словно бы у меня нет слов. Очень уж не хотелось повторять избитые, много раз опробованные аргументы в таком деле.
– Это реальность, нам не дано предугадать, что с нами будет, и ничего тут не поделаешь.
– Так ты признаёшь, что цель этой акции в том, чтобы выманить его в Россию?
– Вовсе нет! Как только такое в голову могло прийти? – честно говоря, я и в самом деле возмущён.
– Не надоело врать? Уж я-то всё про тебя знаю. Тебе позвонил бывший коллега, тоже отставник… А впрочем, нет. Насколько я помню, тебя по суду тогда уволили.
– Память у тебя совсем дырявая. Через суд я только хотел восстановиться…
Вот слышу смех. Чувствую, что он не прочь поиздеваться надо мной. Похоже, намеренно провоцирует, добивается, чтобы я ему признался. Но в чём?
– И откуда такая неистребимая любовь к работе в «органах»?
– Ты всё равно это не поймёшь…
– Так вот, тебе позвонили и назначили встречу в мастерской у знакомого тебе художника, он как раз устраивал вечеринку по случаю своей персональной выставки. Там-то за рюмкой коньяка и объяснили, что нужно поучаствовать в некой акции. Это было связано с твоей поездкой в Париж. Ты поначалу отказался, а потом тебе намекнули, что могут запретить покидать Россию, как бывшему сотруднику, носителю секретной информацией… Ну, это всё понятно.
– Да не было ничего такого!
Он снова засмеялся.
– За что тебя уважаю – за профессионализм! Врать будешь до тех пор, пока не окажешься у расстрельной стенки.
– Сам-то попридержи язык! И нечего мне тут заливать про то, чего попросту не могло быть и на самом деле не было.
– Да ладно, чёрт с тобой! Пусть всё это плод моей фантазии. Но мне интересно, вот как бы ты поступил, если бы догадался, что в этом заинтересованы спецслужбы, если бы перед тобой маячили угроза стать невыездным?
Ну как мне ему объяснить? Дело же вовсе не в запрете покидать страну.
– Пойми, даже если предположить, что я кое-что подозревал… что я догадывался, будто дело тут нечистое и не обошлось без участия «конторы», ты одного не понимаешь – для человека крайне важно ощущение свободы…
– Так что, могли и посадить?
– Да нет же! Ты снова не о том! – я уже начинал терять тер-пение. – Свобода! Когда она есть, её не замечаешь. Это слишком привычно, как утренний кофе, или как лёгкий звук, когда стучишь по клавиатуре ноутбука. Но стоит сломаться кофеварке или забарахлит виндоуз в твоём компьютере, и ты понимаешь, что всё – у тебя отобрали нечто самое необходимое для жизни. Тебя лишили того, без чего существование немыслимо, просто невозможно. Тебя лишили ощущения свободы!
– Как-то слишком уж примитивно. Я про кофеварку…
– Не придирайся. Это только для примера.
– Но нельзя же всё сводить только к ощущениям.
– А что такое, по-твоему, свобода?
Он задумался. Видимо, и для него нелегко, при всех его способностях, найти объяснение тому, что слишком привычно и естественно, а потому простому определению не поддаётся. Это как дважды два – попробуй, докажи, что это не пять, не семь, а именно четыре. Мне интересно, как он вывернется. К тому же я могу предположить, что у него весьма своеобразное понимание свободы.
– Свобода… Ну, это как грибы. Красивые, их приятно собирать. Но если жрать все без разбора, можно отравиться. Примерно так я себе это представляю…
Я ничего не ответил. Эти кулинарные сравнения никогда меня не возбуждали. Хотя в них и была кое-какая доля истины, но к моему случаю это не имело отношения. Какое может быть обжорство? Да при моих весьма умеренных потребностях было бы странно даже говорить об этом!
– И всё равно, ты в этом случае не прав, выдумываешь то, чего и не было. Какой же из меня теперь шпион?
– Причём тут это? Тебе и делать-то ничего не надо. Только передать письмо.
– И всё?
– Ну, надо постараться, чтобы он дольше находился в напряжении… Да что я тебя учу, ты и сам всё знаешь. Если же станет психовать, свяжешься с кем надо, тебе сообщат, что нужно делать…
– Да, да, ещё не хватало применить насилие?
– Боже упаси! Просто, когда наступит нужный момент, ты должен сообщить ему, что есть один человек, который способен разрулить эту ситуацию.
Такое впечатление, будто он знает больше моего. Если не знает, то догадывается. Неужто просчитал возможное развитие событий ещё тогда, когда я только согласился передать это письмо? Но почему не подсказал? Понятно, что я не стал его за это упрекать, однако нет сомнения, что когда-нибудь припомню. Тем более что от этих его предсказаний мне и впрямь становится не по себе.
– Да, богатая у тебя фантазия! Ну что ж, допустим, что всё было так, что они меня прижали. И что в подобных обстоятельствах я должен предпринять?
И в самом деле, что? Выйти на площадь и заявить, что нарушаются мои права? Что душегубы притесняют либерала? И всё только для того, чтобы кто-то невзрачный, в серой куртке с капюшоном крикнул из толпы: «Давно ли диссидентов в психушки отправлял?» Я попытаюсь возразить, а мне в ответ что-то про «детектор лжи», про то, что пора бы открывать архивы КГБ, а в довершение всего извольте получить повестку из прокуратуры… И вот, представим, началось дознание, я каждый день читаю в прессе что-то про себя. Да не нужна мне подобная реклама!
Мне даже показалось, что и впрямь за мной следят. Вот за окном мелькнула чья-то тень… Звякнула капля воды в умывальнике, а я вздрогнул, как от выстрела… Нет, так мне не заснуть…
И снова Он. Сопит, что-то там соображает:
– Ну что, убедился, как тут всё запутано?
– И что?
– Нет, это я тебя хочу спросить.
– О чём?
– Что собираешься делать?
– Я не знаю.
– Вот так у него всегда! Пока не подскажу, лежит, как Емеля на своей печи, и в ус не дует.
– При чём же тут мои усы?
В общем, как ни крути, всё очень скверно. А потому что вляпался по самое оно! Крайне неприятно это сознавать, но что поделаешь, если так случилось. Конечно, каких-либо огорчи-тельных последствий ожидать не стоит, но ощущения самые паскудные. А вдруг он, в самом деле, прав, и я помимо своей воли вовлечён в какую-то спецоперацию?.. Но как так можно? Нельзя же таким образом использовать писателя!
Вот будто бы вообразил себя чуть ли не гигантом мысли, просветителем обманутых, униженных, заблудших… Совсем как тот же Моисей! Но вдруг выясняется, увы, что переоценил свои возможности. Так, самую малость… Это, если не очень придираться.
– И с какой стати возомнил?..
– Да вовсе я не возомнил. Просто пытаюсь донести до людей собственные представления о смысле бытия. И сомневаюсь в том, что многим кажется очевидным и неоспоримым. И нахожу противоречия там, где никому даже не приходит в голову их искать. Однако уверен, что в мире есть немало людей, которые пришли или вскоре придут примерно к тем же выводам. Просто их никто не слышит.
– Ну да, не дают возможность осчастливить человечество.
Он явно издевался надо мной. Но что ему ответить? Могу лишь согласиться, это и вправду необычно – некий гражданин, не имея профессиональной подготовки, набрался наглости и стал опровергать мнения признанных авторитетов. Стыд и позор! Хотя бы учёную степень для начала получил. Да что тут говорить – ни филфака, ни литинститута не закончил, а ведь туда же, лезет поучать. Да гнать таких поганой метлой из культурного сообщества! А если уж запятнан службой в «органах»…
Так что теперь, прикажете молчать? Или страницу за страницей крапать, вынося на суд читателей всё то, что нашептал мне Он? Если бы один к одному всё под его диктовку написал, ничего не переделывая, была бы скучная мелодрама с обилием интимных откровений и эротических подробностей. Такой, знаете ли, гламурный роман на потребу не слишком просвещённой публике. Ему только этого и надо, он в этих делах большой специалист. В конце концов, пусть думает, что я записываю один к одному всё, что он сказал, разочаровывать не стану. На самом деле, мы соавторы. И если он позволит себе что-то лишнее, я тут как тут, подправлю, подчищу, доработаю. Я вовсе не обязан писать то, что он мне предлагает. Иногда ему так и говорю, мол, это дело не пойдёт, что он не прав. Мне даже кажется, что наш спор продолжается и там, на страницах моей книги.
И всё же речь тут о другом. Может ли кристально чистый, абсолютно честный человек, к тому же со здоровой психикой, написать что-то сравнимое с тем, что я пишу? Сможет ли он описать похмелье алкоголика, его горячечный бред? Сможет ли понять страдания падшего и разобраться в сомнениях преступившего неписанный закон? Я вовсе не уверен, что ему под силу окажется понять глубину раскаяния преступника или ощутить муки, которые испытывает приговорённый к казни. Увы, одним воображением тут не обойдёшься. Многое самому придётся пережить.
Но вот зачем пишу? Чтобы кого-то позабавить? Или надеюсь, что прочитают и задумаются? Конечно, нельзя заставить любого человека изменить собственное мнение. Однако можно как-то подсказать. Помочь разобраться в том, что происходит. Ну вот и я в меру сил пытаюсь это сделать…
– И всё же, чего ты хочешь? Такое впечатление, что чем-то недоволен.
– Да, господи, какие у меня могут быть претензии? Я что-то вроде тени. Вот выключишь свет, и меня не станет.
– Опять лукавишь. В последнее время стал появляться только в темноте…
– Я подаю сигнал, это как звонок будильника. А ты садишься за стол, включаешь лампу, и вот мы начинаем…
– Что ж, я готов.
