Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 33. Воспоминания
Возможно, именно сочетание возникшего разочарования после того, что удалось узнать из разговора Пьера и Эстер, сомнений в том, что смогу найти сюжет, да и вообще, настроение было хуже некуда – всё это вызвало из памяти полузабытую сцену. Давным-давно, задолго до того, как познакомился с Полиной, сидели мы с приятелем в ресторане. Приятель был актёром, так что не мудрено, что обретались мы в тот вечер в весьма специфичном заведении на углу улицы Горького и Пушкинской площади, в Москве. Там было что-то вроде артистического клуба, а в остальном – обычный ресторан с весьма умеренными ценами. Всё шло по привычной колее: триста «Столичной» на двоих, селёдочка, капуста по-гурийски, поджарка на горячей сковородке, а под это дело – беспечный разговор, воспоминания о недавнем отдыхе в Крыму. И сохранялась надежда, что ближе к ночи появится какая-нибудь интересная личность и нам удастся послушать откровения о поездке за кордон, о том, как хорошо изредка пожить вдали от Родины. Я так подробно описываю обстоятельства той встречи только для того, чтобы понятнее стало то, что произошло чуть позже.
Когда они оказались у нашего стола, я, было, подумал, что ошиблись. Столик на двоих, зачем же нас стеснять? Худой, я бы сказал, болезненного вида мужик лет двадцати пяти и с ним довольно привлекательная брюнетка лет на пять моложе. Как выяснилось, с моим приятелем Кирилл, так звали мужика, познакомился, когда тот выступал на праздничном концерте в их институте. Кирилл был физик, а мой приятель отменно пел, подыгрывая себе на гитаре. Нет, с Высоцким я бы его не сравнил, однако голос у него был поставлен, насколько я могу судить, весьма профессионально. К тому же барды в то время, так же как и физики, пользовались необычайной популярностью.
Но странное дело, вот рядом обаятельный, неистощимый на выдумки актёр, так и сыплет шутками и анекдотами, а Вера, так звали спутницу Кирилла, словно бы зациклилась на мне. Наивная девчонка смотрела на меня во все глаза, даже не скрывая этого. Что было тому причиной? Она успела рассказать, что познакомилась с Кириллом здесь, на выставке – нередко в этом же здании, на четвёртом этаже, устраивались вернисажи. Потом он пригласил её сюда, в закрытый клуб, надо полагать, швейцар у входа не удержался от соблазна подработать. А я, в свою очередь, ей все уши прожужжал, расписывая красоты Крыма, которыми сам ещё недавно любовался. Что ей понравилось? Видимо, мой весёлый нрав, в отличие от довольно сдержанного в проявлении чувств Кирилла? Как позже я узнал, он был сыном академика – тогда всё встало на свои места. Я даже понял, почему он отказался выпить с нами водки…
Всё шло к тому, что мы с Верой выйдем из этого кабака вдвоём. Уж я-то знаю, как отвязаться от непрошенных попутчиков. Рванём через улицу Горького, там в Гнездниковский, в проходной двор… Да что тут говорить? Да просто никаких шансов у них нет, если … Если и в самом деле глаз положила на меня!
Смутило то, что не далее, как тем же летом, пришлось мне оказаться примерно в той же ситуации. Было это, как ни странно, тоже на отдыхе в Крыму. Можно подумать, что все более или менее существенные события моей личной жизни происходили там. Пожалуй, так. Но маленькое уточнение – там они только начинались. Так вот, как-то вечером, прогуливаясь в компании приятелей, я повстречал Илью, кстати, будущего своего коллегу. Накануне общались с ним на пляже. Занудный и какой-то кислый, он производил впечатление неудачника. Вроде бы не урод, довольно общителен, в меру болтлив и временами даже пытается изобразить на лице нечто, отдалённо напоминающее чувство превосходства – примерно так признанный мэтр обводит взглядом подчинённых. Но всё это было как-то без толку, поскольку в глазах его явно читалась некая ущербность, видимо, неуверенность в себе, которую нередко можно заметить у людей ниже среднего роста. А тут вдруг вижу – стоит в обнимку с голубоглазой «блондочкой». Правда, она немного выше его, но всё равно смотрятся, как на картинке. Илья по своей привычке задрал нос и озирается вокруг с понятным чувством удачливого рыболова, поймавшего золотую рыбку на крючок. Но самое удивительное было в другом – «рыбка» смотрела только на меня, просто упёрлась взглядом откровенно и без всякого стеснения. Прежде я таких нахальных не встречал. Что было делать? На балюстраде у пляжа начинались танцы, все мы отправились туда. И вот когда всласть наплясались и двинули домой, девица эта оказалась рядом со мной, взяла меня под руку, прижалась жарким телом. Всё это получилась без моего участия, как бы само собой. Для продолжения знакомства только и требовалось – свернуть с тропинки в темноту окружавшего нас парка…
В тот раз Илья явно оказался не у дел, однако прошло время, и он этот случай мне припомнил. Да, именно он, непосредственный начальник, добился моего отчисления из «органов». Что тут поделаешь? Бывает так, что нужно выбирать… Но если бы и в самом деле подошёл к этому случаю разумно, наверняка бы поступил иначе.
И вот теперь опять – я снова оказался перед выбором. Нет, это уже слишком, чересчур! Я вовсе не хотел, чтобы говорили обо мне, как о профессиональном ловеласе, соблазнителе чужих жён и совратителе юных первокурсниц, ещё недавно игравших в куклы, а прошлым летом в компании любознательных туристов облазивших и Коктебель, и Кара-Даг…
Я подозвал официанта:
– Ещё водки!
Вера смотрит на меня. В глазах недоумение, только б не заплакала… И немой, так и не произнесённый вслух вопрос: «Зачем?» И вот уже отвернулась, всё внимание к Кириллу, словно бы между нами ничего и не было. А что, собственно говоря, между нами могло быть? Да ничего особенного, просто едва наметился альянс, некое родство душ, взаимное влечение, воображаемая близость, так и не ставшая реальностью.
Ещё триста водки на двоих – это не так уж много. По меркам отдыха в Крыму – просто ничего! С другой стороны, если бы имел возможность посмотреть на себя со стороны, наверное, я бы с горя удавился…
Но вот застолье подошло к концу. Уже на выходе Кирилл улучил момент, когда рядом не оказалось никого, и обратился ко мне:
– Я вижу, из вас двоих ты пока что самый трезвый, – и посмотрел на меня внимательно и строго. – Так вот я хочу, чтобы мы с Верой остались сейчас наедине, то есть без тебя и без твоего приятеля?
Несмотря на вежливый тон, заявлено это было весьма категорично. Видимо, так его папаша отдаёт указания своим сотрудникам. Впрочем, дело тут яснее ясного – сын намерен осчастливить своего родителя, пообещав через девять месяцев подарить наследника, академика в третьем поколении, продолжателя традиций, автора научных трудов и диссертаций. В конце-то концов, а почему бы нет? Да я не против, пусть успешные люди размножаются!
Но тут что-то озорное взыграло вдруг во мне. И вот, вместо того, чтобы пойти навстречу пожеланиям непьющего коллеги, я сделал удивлённое лицо и недовольным тоном промычал:
– Не понял…
Кирилл настаивать не стал. Идём к метро. Приятель мой отвалил, встретив на выходе из ресторана подружку, тоже из театра, а я оказался вместе с Верой и Кириллом – мы с ним по бокам, а она посередине. Вера вцепилась в меня так, будто, если б не её тонкая рука, я непременно рухну на тротуар или, в самом лучшем случае, вынужден буду прислонить себя к фонарному столбу. Ну а потом уже, когда они уйдут подальше, стану понемногу сползать, отчаянно цепляясь за столб и скользя кожаной подошвой туфель по мокрому асфальту. А редкие прохожие, глядя не меня, будут покачивать сокрушённо головами – вот ведь какое нынче поколение!
– Как неприятно разочаровываться в людях, – прошептала Вера.
Слова эти были предназначены не мне. И я промолчал, потому как – что уж тут говорить, когда всё предельно ясно сказано? Да я бы последней скотиной чувствовал себя, если бы попытался отбить её у трезвенника, лишить возможности стать невесткой академика… Да что там говорить – не пара я этой славной девочке. Вот завтра протрезвею и не вспомню. Если бы так!
Мысленно пожелав счастья Вере в объятиях Кирилла, я попрощался и нетвёрдой походкой направился назад – выпить на сон грядущий кофейку, выкурить сигарету и, придя домой, погрустить, глядя в телевизор.
К чему я это рассказал? Кирилл, Илья – всё это в далёком прошлом. Но и сейчас я не хотел бы признавать, что отступился от Веры, опасаясь за карьеру. Одно дело, когда отбил девчонку у Ильи, а тут как-никак сын влиятельного академика, который запросто может перекрыть мне кислород. Я ведь тогда ещё не знал, что придётся бросить учёбу в университете и перейти совсем в другие сферы, причём совершенно неожиданно – то ли исполняя свой долг перед Отчизной, то ли по призванию. И вот теперь примерно та же ситуация, которая возникла после встрече с Верой. Материальное благополучие в значительной степени завязано на Пьера – он и с издателем меня когда-то свёл, и поставил фильм по моему сценарию, я уж не говорю о перспективах нашего сотрудничества. И всё это может быть поставлено под удар, стоит лишь Катрин отказать ему вроде бы в незначительной услуге. Эстер, та была куда покладистей, да что говорить, сама юркнула в мою постель, я поначалу и не понял, зачем это ей понадобилось. Что ж, придётся отрабатывать, хотя описывать похождения топ-модели в иной ситуации я бы ни за что не взялся.
И вот ещё о чём теперь подумал. Сравнимо ли то разочарование, которое постигло в тот ужасный вечер Веру, с тем, что я недавно испытал – речь о подслушанном мною разговоре? На первый взгляд, между этими событиями очень мало общего. Одно дело разочароваться в человеке, с которым шапочно знаком, и совсем другое, если вдруг столкнулся с лицемерием, когда лгут, с улыбкой глядя на тебя, заверяют в вечной дружбе, а на поверку всё оказывается совсем не так. Положим, Вере я не лгал. Будь она чуть опытней в отношениях с мужчинами, могла бы догадаться, что напился я не зря. Однако что толку, даже если б поняла? Вместо сожаления возникла бы обида.
А тут несколько иной расклад. Но если по поводу Пьера я не испытывал особенных иллюзий, то вот Эстер я никак не мог простить. Особенно возмутило это её заявление по поводу моей связи со спецслужбами. Тут уже не только разочарование и даже не обида. А я-то, дурень, иной раз, но исключительно после хорошего подпития, даже подумывал о том, чтобы удариться вместе с ней в бега. Пьер со своими претензиями к моему сценарию мне до жути надоел. Да что говорить, надо будет – найду себе более приличного партнёра. Останавливала только мысль: вот напишу обещанную книгу, а после этого зачем я нужен ей? Но что ещё важнее – нужна ли мне она? Страсть мимолётна, это дело ненадёжное.
И вот теперь от этой страсти не осталось и следа.
Глава 34. Зачем?
Но почему я сразу не порвал с Эстер? Казалось бы, тут всё предельно ясно – нет никакого смысла продолжать эту историю, поскольку взаимную симпатию не заменит даже изощрённое притворство. С другой стороны, при чём здесь смысл, если речь идёт об удовольствиях? Ну разве что отвергнутая топ-модель надумает отомстить и поссорит меня с Пьером. Признаюсь, я не стану очень горевать, тем более что такой исход маловероятен. Пьер – это типичный бизнесмен, ему приходится чувства подавлять, когда затронуты деловые интересы. Скорее уж я должен психануть, поскольку такая реакция куда более свойственна писателю.
И всё же откровенно ей сказать, что ничего уже не будет, мне пока что не под силу.
– Ты не хочешь? – спрашивает она.
– Мне кажется, что материала для книги набралось уже достаточно.
– Ах, вот как! Я тебе надоела… – вижу, что слегка обиделась.
– Да нет, что ты! – я сразу не нашёлся, что ответить. – Но, понимаешь, Пьер…
– Господи, какие пустяки! Не обращай внимания.
– Мне всё это не нравится…
– Я и не предполагала, что ты такой стеснительный. Сразу и не скажешь.
Ей смешно, а мне и впрямь не по себе. И надо же было оказаться в подобной ситуации…
– Но я не могу так. Мне кажется, что он всё знает.
– Ну и что? А когда мы вчетвером… там, на полу в гостиной?..
– Это совсем не то. Всё было по-другому.
– Мой бог! Какая тебе разница? Да то же самое, только изменилось место действия. Мы с тобой здесь, а в нашей парижской квартире – там теперь Пьер забавляется с твоей Катрин.
– Не думаю, что так… Ей это не понравилось.
– Ну до чего же у тебя подруга привередливая! – Эстер рассмеялась, а потом спрашивает уже вполне серьёзно: – Ты её любишь?
Вот не хватало ещё объяснять ей, как я отношусь к Катрин. Тем более что самому совсем не просто в этом разобраться. Поэтому и решил ответить вопросом на вопрос:
– А ты? Ты любишь Пьера?
– Конечно! Он меня вполне устраивает.
Тут самое удивительное в том, что ни на секунду не задумалась. Ей всё предельно ясно, сомнения ей неведомы. Весьма невнятно сформулированные обязанности и куча прав! Могу побиться об заклад, что мысли о последствиях её не потревожат. Вот так ребёнок делает всё, что в голову ему взбредёт, пока, наконец, не получит по рукам… И всё же интересно, Пьера тоже эта ситуация устраивает?
– Эстер, ты пойми, я уже не молод. Мне такие конфликты ни к чему.
– Теперь всё ясно! Не хочешь ссориться с продюсером? А вдруг Пьер не захочет ставить фильм по твоему сценарию.
– Ты не права. К тому же нет ещё сценария. То, что ему нужно, я написать не в состоянии, да и не хочу.
– А ты напиши о том, что с нами было. Начни с того, как умыкнул Катрин у живого мужа, потом, как соблазнил меня, ну а в финале вы с Пьером находите, наконец, успокоение… – и замолчала.
– Что ты имеешь в виду?
– Только представь, два рогатых мужика вдвоём, в одной постели…
Эстер хохочет, а мне вовсе не смешно. Хотя с другой стороны, кому-то это может и понравиться…
Возможно, я слишком уж консервативен, быть может, довлеет опыт прошлых лет, но как можно избавиться от того, что словно бы изначально заложено в подкорку, даже помимо моего сознания? И дружба, и любовь – это, что называется, основа моего существования, без них я не могу представить свою жизнь. Даже если что-то мне не удалось, даже если где-то согрешил, я всё равно не в состоянии прожить без этого.
И снова из глубины памяти возникают события давних лет – и Коктебель, и море, и безоблачное небо. Зачем мне это нужно, я не могу понять. Надеюсь, что из воспоминаний сложится сюжет, подходящий для сценария? Или же совсем не так – если становится не по себе, я возвращаюсь к тем временам, когда всё ещё было впереди и верилось, что сбудутся мечты и не придётся всю оставшуюся жизнь искать то, что вроде бы предназначено судьбой, но по какой-то неизвестной мне причине осталось незамеченным.
Вот мы сидим в саду возле дома, за дощатым, грубо сколоченным столом, и пьём молодое крымское вино, закусывая персиками. Мы – это я и мой приятель Саныч, так его однокурсники за солидную внешность называли. Говорим о том, о сём, но в основном разговоры сводились к обсуждению достоинств тех девиц, которых в нашем окружении в то лето было вдоволь. Сразу скажу, что увлечение наукой интимным связям не очень-то способствует, а потому наши познания в этой сфере были явно недостаточны, да что говорить, попросту скудны. Вот характерный пример:
– Ты понимаешь, – с некоторым недоумением в голосе шепчет Саныч, – она мне сделала минет…
– Возможно, у неё были месячные?
– Возможно… Даже и не знаю… Хотя вряд ли.
– А тогда с какой стати не дала?
– Что значит «не дала»? – обиженным тоном спрашивает Саныч.
– Ну, в общем-то, минет это же совсем не то, – я говорю это с видом знатока.
– Кому что нравится…
В тот день мы с ним на пляж так и не выбрались. Он был под впечатлением того, что испытал накануне поздним вечером, меня же заставляла прятаться от глаз людских нелепая, вроде бы ничем не спровоцированная травма. Ну а каким ещё словом это безобразие назвать? Причём безобразие в прямом, буквальном смысле. И всё же я был не в состоянии понять, как так могло случиться, что оказался в объятиях ничем не привлекательной особы. То есть именно я был в её объятиях, а не она…
Губа распухла. Саднит после каждого глотка вина. Но самое грустное совсем не в этом – теперь же днём на пляже в таком виде не покажешься. Да что на пляже – в магазин сбегать надо Саныча просить. И только вечером, в тот самый час, когда я знал, что Лена с Галкой будут дома, решился наконец-то – не для того же ехал за тридевять земель, чтоб сидеть в квартире целый день, скрываясь от ненужных взглядов.
– Ой, что это с тобой? Пчела, что ли, укусила? – Лена явно мне сочувствует.
– Скорее уж змея… – фыркает всё понимающая Галка.
– Какая разница? – мне и в самом деле уже всё равно.
– Ой, миленький! Давай-ка мы тебя полечим…
Ну, если бы речь шла о душевной травме, то лучших лекарей и представить невозможно. Но тут ведь всё наоборот! Один, пусть даже лёгкий поцелуй, и рухнут все надежды на скорое возвращение к привычной жизни. Губа саднит, даже в море окунуться невозможно – солёная вода опять её разъест. Да я и говорить мог не вполне членораздельно. Если бы не искреннее сострадание Лены, если бы не ласковый, чуть насмешливый взгляд её прекрасных глаз, я бы и вовсе загрустил. Сейчас же оставалась хотя бы слабая надежда. Надежда есть, желания хоть отбавляй, но нет возможности даже толком объясниться. Ах, эта чёртова губа! То есть, конечно, не она… В общем, ясно понимая, что сегодня толку от меня не будет, я решил откланяться. Но только выглянул на улицу, смотрю – они! Идут, глазами зыркают по сторонам. Что, если разыскивают меня? Мало им губы, хотят на всю оставшуюся жизнь сделать инвалидом…
Пришлось снова возвращаться. А как вернёшься, если не желаешь причину объяснять? Пришлось всё рассказать…
Девчонки прыскают. Галка, та и вовсе завалилась на кровать, сучит в воздухе ногами и орёт:
– Всё, Вовчик! Тебя уже объявили во всесоюзный розыск! Если не женишься, тебе капут!
Им-то смешно, а мне что делать? И главное, что по большому счёту я здесь ни при чём. Всё началось с того, что Саныч положил глаз на одну девчонку. Голубоглазая, чёрнявенькая – редкое сочетание для наших мест… Правда, на мой взгляд, никакого шарма. Куда ей до Елены!
В тот вечер, прихватив трёхлитровую бадью вина, отправились к девицам в гости… Саныч потом со своей остался в доме, ну а я с той, другой, вынужден был пойти на пляж. Девица с виду ничего, талия, правда, не прощупывается… Но как так можно, чтобы в восемнадцать лет не захотеть искупаться голышом? Ну хоть убейте, я этого не понимаю. И так, и эдак уговаривал, всё без толку. Вот ведь недотрога на мою нестриженую голову!.. И тут она, оскалив зубы, впилась в мой рот…
– Эй! Эй! Полегче! Это же тебе не бисквитный торт! – мычу, пытаясь избавиться от её объятий. Но было уже поздно.
И вот теперь, глядя на улыбающуюся Лену, я мысленно проклинал себя за глупость. Пошёл на поводу… Да точно – во всём Саныч виноват! Эх, если бы не он… Если бы не эта бездарная, бессмысленная вечеринка, сидел бы я сейчас на пляже с Леной и нежно целовал ей руки. Нет, даже не предлагал бы искупаться голышом. С ней так нельзя! Кстати, я так и не решил тогда, как нужно. Это уже потом…
То, что случилось в Москве, припоминается с трудом. Скорее всего, память старается уберечь меня от боли и тоски, поскольку до сих пор не могу смириться с неудачей. Неужто мой удел лишь в том, чтобы приударять за той зубастенькой? Да, был нахален и не в меру зелен – честно признаю, чего уж тут скрывать? Это я знаю точно – нагловат и примитивен. А в редкие минуты трезвости, видимо, излишне робок. Может быть, и так.
И вот теперь куда всё это подевалось? Лежу в постели с удивительной, да что говорить, с роскошной женщиной, а думаю о том, как бы с ней порвать. Слышал бы меня постаревший Саныч, решил бы, что я выжил из ума. И где же это видано, чтобы отказываться от таких щедрот? У Саныча семья, жена и дети. У Саныча работа, нормированный рабочий день, твёрдый оклад, не считая премии по итогам года. Судя по всему, жизнью он вполне доволен. Ну а меня по-прежнему изводит эта маята – дышу, живу, пишу, влюбляюсь в женщин… Зачем? Да если б знать…
Глава 35. Катрин
Опять эти сны. Во сне она мне снова и снова изменяет. Гораздо лучше, если бы всё происходило наяву, тогда бы не было такого несоответствия сновидений и реальности. Но нет, возникает впечатление, что дразнит, что она смеётся надо мной. Видимо, я заслужил такое отношение. Так неужели не удастся всё исправить? Хотя бы для того, чтобы прекратился этот изнуряющий кошмар. Я просыпаюсь весь в поту, смотрю на белеющее рядом на постели тело и постепенно успокаиваюсь. И всё-таки зачем и почему, чей это приговор, кому понадобилось устраивать такое испытание?
Я снова разговариваю сам с собой. Даже не знаю – это Он или же плод моей фантазии.
– Все мы немножко психи. У каждого свой «сдвиг». Мне иногда кажется, что я – это не я. Словно бы с кем-то поменялся личностью. Внешность та же, биография, список близких родственников – всё вроде бы один к одному, мне это хорошо известно. А вот характер, желания уже совсем не те… Вот сделаю что-нибудь и начинаю сомневаться…
– Сомнения ещё никому в жизни не вредили…
– Однако всякому сомнению есть предел. Иначе можно усомниться даже в том, что существуешь. Как будто всё, что окружает меня – это лишь отзвук, ощущение того, чего уж нет, чудом сохранившиеся воспоминания, чувства, мысли… Да и те постепенно исчезают, рассеиваются, как утренний туман под лучами солнца.
– Тебе пора подыскать себе жену.
– Пожалуй, твой совет немного запоздал.
– Жениться не поздно даже в этом возрасте. Вот чем Катрин тебе не подошла?
– Не знаю. Видишь ли, я не уверен, что смогу быть верным ей, верным по гроб жизни, навсегда. А если нет – тогда зачем же это?
– У вас в роду все были такие ненормальные?
Да нет, если бы так, наш род давно бы прекратился. Вот в прежние века исчезали графы и князья – а всё потому, что не было наследника. Однако какое наследство у меня? Что я оставлю детям? Стопку книг, разбитые ненароком мной сердца, душевное беспокойство, от которого не в состоянии избавиться? Да, чуть не забыл счёт в банке, но что поделать – он не настолько уж велик, чтобы считать его итогом плодотворной жизни.
И вот ещё. Возможно, главное, что останавливает, это неизвестность. Довольно скудная информация о прошлом не позволяет составить убедительный прогноз. Как могут сложиться мои отношения с Катрин, если в той, прежней её жизни есть обстоятельства, которые до сих пор остаются зияющей дырой, которая словно бы втягивает в себя все добрые чувства, которые я испытываю – признательность, доверие и нежность. И даже любовь готова там исчезнуть навсегда.
Наверное, это трудно ей понять. Потому и спрашивает:
– Чего ты хочешь?
– Только правды.
– Я всё уже рассказала.
– Нет, не всё. Я хочу знать, что было после того, как ты ушла, тогда, десять лет назад. Как ты меня спасла?
– Но это очень просто. Сам мог бы догадаться.
– Я бы хотел это услышать от тебя.
– Ну что ж, слушай, если так…
Она рассказывает о том, как у неё появилось подозрение, что я не тот, за кого пытаюсь себя выдавать. Это случилось после памятного визита Клариссы и Николаши с Томочкой. Нетрудно было догадаться, что у нас какие-то общие дела. Потом стала искать в моём компьютере и, наконец, нашла – всё про Клариссу, про её мерзкий бизнес. К счастью, я к этому имел лишь косвенное отношение. Как ей удалось установить место моей прежней службы, ума не приложу. В её аналитических способностях я не сомневался, но тут было что-то запредельное. Хотя на это может быть совсем простой ответ – девчонка начиналась детективов, а остальное дополнила фантазией. Ну просто взяла и угадала. А угадав, пошла не в милицию и даже не в прокуратуру, тогда-то всё и завертелось. И вот ещё довольно странно, я от неё этого никак не ожидал – условие, что передаст им информацию только в обмен на мою свободу. Сошлись на том, что я год должен просидеть в психушке. В конце концов, валяться на больничной койке – всё лучше, чем идти под суд.
Но почему меня не дождалась? Понятно, нужно было зарабатывать, иначе оставалось только ноги с голодухи протянуть. Так оказалась в том вокальном ансамбле, потом на гастроли приехала в Гренобль, а тут подвернулся Серж – подумалось, что это может стать основой для спокойной жизни. Уж очень за последнее время ей доставалось там, на родине. А может быть, причина этого совсем в другом? Да просто не могла простить мне, что я был причастен к этому отвратительному бизнесу.
Она рассказывает, а я смотрю в её глаза и всё надеюсь уловить несоответствие между выражением лица и произносимым текстом. Я чувствую, как пульсирует кровь в её руке, слышу её ровное дыхание и начинаю сомневаться – а стоило ли затевать весь этот разговор, устраивать допрос любимой женщине? Зачем, если и без того всё ясно.
Мне ясно, а вот она не догадалась, что я ей подыграл. Что и пароли я нарочно снял в компьютере, что намеренно где-то в тексте намекнул, что прежде работал аналитиком. А все дальнейшие действия Лулу нетрудно было просчитать. Даже запой и всё, что случилось вслед за ним – тоже запланировал отчасти. Разве что слегка переусердствовал. Так что все эти «вторые я», кошмарные сны и жуткие видения наяву – это было натурально, без обмана.
На этом криминологическую часть нашей беседы можно завершить. Вполне достаточно этого её рассказа, большего я требовать не собираюсь. Ни признания в том, что неспроста приехала в Гренобль, ни подтверждения того, что её знакомство с Сержем было вовсе не случайным. Хотя не исключено, что всё это лишь мои фантазии.
Припомнились её слова: «Почему именно вы?» Речь шла о том, почему стал «почтальоном», в итоге разрушившим внешне благополучную семью. Однако странно было не то, что этим злодеем оказался я. Да нет, совсем другое – как получилось, что вовлечённой в это дело оказалась и Катрин? Снова меня мучили сомнения: то ли это случайность, то ли всё было подстроено… А то и вовсе нечто кошмарное приходило в голову – будто Катрин и подсказала, что в качестве почтальона надо использовать именно меня. Зачем? Ну, потому что со мной её расставание с Сержем выглядит более естественно. Прежнее знакомство, уже тогда наметившееся взаимное влечение – это вам не бегство с первым попавшимся мужчиной. С моим же появлением всё встало на свои места. Так может быть, и встречу в первый день после приезда моего в Гренобль она намеренно подстроила? Похоже, ответа на свой не заданный вопрос я так никогда и не узнаю.
Но как она разыграла возмущение, как смотрела на меня, когда стала обвинять в коварных замыслах! Это после той истории с Эстер. Возможно, и в самом деле у неё талант актрисы. Тогда её может ожидать совсем иная, более счастливая судьба – роскошная жизнь кинозвезды. И ещё покладистый, заботливый и вовсе не ревнивый супруг, кто-то вроде Пьера. Я даже не исключаю, что со временем они могли бы успокоиться в объятиях друг друга – Катрин имеет преимущества по сравнению с Эстер. А потому что Эстер явно Пьеру не подходит, в ней чувствуется какая-то непонятная мне сила, словно бы ведёт свою игру, подчиняясь одной ей ведомым законам. Впрочем, о своих подозрениях упоминать пока не буду, здесь чуть ли не каждого можно заподозрить бог знает в чём. Не исключая самого меня.
Вот и в рассказ Катрин о том, как она разочаровалась в Серже, мне не очень верится. А всё потому, что ещё прежде возникала мысль, что это её решение было неспроста, что всё она тонко рассчитала, выбрав наиболее надёжный вариант. А может быть, предчувствовала нечто, что должно случиться с Сержем, некий трагический поворот его судьбы?.. Похоже, правды я так и не узнаю.
Чем дольше Катрин говорила, тем скучнее становилось мне. Я стал уставать от этих многословных оправданий. Что изменилось оттого, что я узнал? Стал больше доверять или же проникся уважением к её талантам?
– Послушай, Кэт.
Я не заметил, как стал называть её этим сокращённым именем, на американский лад. Видимо, детективная история по своему содержанию и внешним атрибутам вполне соответствовала канонам Голливуда. Кстати, неплохая идея, надо бы взять на заметку, хотя модные теперь фильмы в жанре «экшен» мне совсем не по нутру. Однако не будем отвлекаться.
– Послушай, Кэт. Я вовсе не хотел устраивать тебе допрос, и по большому счёту всё это пустое, все эти подробности мне ни к чему?
– Тогда зачем же спрашивал?
Вижу, что снова обида на её лице, она уже едва не плачет. Но как ей объяснить, что для меня главное – это доверие. Могу ли я доверять, если обстоятельства её, в общем-то, недолгой жизни мне по большей части неизвестны? Вот если бы росла подле меня, как дочь, как любимое дитя, тогда совсем другое дело. Но можно ли доверять любовнице?
– Наверное, это отзвуки моей профессии, всего лишь желание психолога и аналитика во всём досконально разобраться.
– Это твоё право.
Как-то слишком уж серьёзно, сухо прозвучало. Словно бы судья, огласив свой приговор, подтверждает право подсудимого на апелляцию. Так не способна говорить любящая женщина. Однако и я хорош, вместо того, чтобы признавать свои грехи, пытаюсь отыскать тёмные пятна в биографии Катрин. А надо ли? Надо ли тревожить её память?
У каждого грешника своё представление о том, что когда-то было, но хотелось бы забыть. Свой образ, со временем принимающий самые удивительные формы. Можно подумать, что старается замаскировать свои грехи… Ну вот и я пытаюсь избавиться от них. Только с одним справишься, как тут же появляется другой, как будто кто-то наладил производство, и так в три смены каждый день, неделями и месяцами…
Причина всех этих раздумий в том, что есть твёрдое желание окончательно расстаться с прошлым. Уж так мне хочется, чтобы не приставали снова с просьбой, которая на поверку окажется заданием, чтобы не припирали к стенке напоминанием о прежних днях, чтобы оставили в покое, чтобы не стало больше ничего… Чтобы столь желанное ощущение свободы вновь возвратилось и больше никогда уже меня не покидало. Но как? Как мне добиться этого? И можно ли в этом мире чувствовать себя свободным?
И вот постепенно приходишь к выводу: сколько себя не уверяй, не успокаивай, всё тщетно. По-прежнему я остаюсь рабом. Рабом своих желаний, рабом неведомых мне обстоятельств. Рабом тех, кто властвует.
Итак, всё будет идти своим путём. Всё будет логично и закон-но. За исключением того, что иногда приходится делать вопреки всему. Однако причём тут я? Разве так сложно обойтись без моего участия? Найдите кого-нибудь покладистее, помоложе.
Я говорю уже словно бы сам с собой, не замечая присутствия Катрин:
– Это время абсурда! Всё шиворот-навыворот…
