Владимир Алексеевич Колганов
Превратности судьбы
Глава 22. Второй визит
Обычно я пишу по утрам, иногда даже не дожидаясь завтрака. Записываю то, что, как мне кажется, имеет прямое отношение к сюжету. Если не получается с утра, можно этим заняться и попозже, завершив какие-то неотложные дела. Однако проблема в том, что свежие впечатления вмешиваются в тщательно отлаженный процесс, я слышу уже совсем другие голоса – один накладывается на другой, откуда-то возникает третий… Да просто слов не разобрать! Тогда, чтобы что-нибудь понять, мне надо приложить неимоверные усилия. Какое уж тут творчество? Так что для начала надо хоть немного подремать – самую малость, хоть полчасика. Думаю, этого вполне достаточно, если никто не потревожит.
Но стоило прилечь, закрыть глаза, глубоко вздохнуть в предчувствии живительного, освежающего сна – в этот самый момент в дверь постучали. После того, как несколько часов бродил по интернету в поисках информации по делу, после того, как вчера засиделись допоздна, ведь можно было рассчитывать хоть на какое-то снисхождение к клиенту. Увы, не суждено. Кто там припёрся – горничная или кто-нибудь из администрации отеля, чёрт её дери? Вот так, чертыхаясь и мысленно проклиная этот негостеприимный городок, а заодно и всеми давно забытого Стендаля, я встал с дивана и направился к двери.
Ещё вчера заметил, что Катрин очень редко улыбается. И даже когда улыбка присутствует на её лице, она мало напоминает всех этих «Мисс мира» и прочих звёздочек и звёзд, завсегдатаев ночных клубов, представленных на обложках глянцевых журналов. Нет, в Катрин всё совсем другое – эти её мечтательные, грустные глаза, сдержанная в проявлении своих чувств, она как будто опасается растерять своё богатство, бережёт и неприязнь, и страсть. Бережёт, возможно, до того самого момента, когда обрушит ярость на врага. Ну а любовь… Нет, честно говоря, мне не хотелось бы стать объектом её страсти. Так я примерно рассуждал, а между тем, передо мной стояла именно она. Впрочем, это не совсем так, поскольку Катрин сразу же прошла в гостиную, даже не спросив моего на то согласия.
Ну что ж, я смирился с тем, что сегодня поработать не удастся. Взгляд Катрин, я бы его назвал многозначительным, не оставлял сомнений в этом.
– Ну как, что-нибудь удалось узнать? – спросила она, расположившись в кресле.
– Честно говоря, похвастать нечем. Надо бы ещё покопаться, может, что-нибудь найду. Друзей тоже озадачил, но пока всё без толку…
– Так я и предполагала?
– Вы о чём?
Такое впечатление, что Катрин даже не слышит того, что говорю. Просто думает о своём, почти не обращая на меня внимания. Словно она хочет что-то мне сказать, но отчего-то не решается. Даже возникло ощущение, будто нечто подобное когда-то было – и нерешительность девочки по вызову, и этот чуть растерянный её взгляд… Однако при чём же здесь путана? От одной только этой мысли мне становится не по себе. Да просто потому, что стыдно так думать о незнакомом человеке. Незнакомом? В том-то и дело, что я её совсем не знаю, а потому и лезет в голову вся эта ерунда.
И тут она спросила:
– А вам не кажется, что всё это очень подозрительно?
– Что именно?
– Да вот внезапно объявившийся брат, какие-то связанные с ним проблемы…
– Ну, в жизни всякое бывает… – не выдержав её взгляда, я отвёл глаза.
Немного помолчали. Я, честно говоря, так и не понял, в чём она может меня подозревать. И допустимо ли такое отношение к фактам, когда речь идёт о близком человеке, о его проблемах. По-моему, тут всё предельно ясно. В семью пришла беда и следует предпринять все возможные усилия для того, чтобы благополучно выйти из этой ситуации. Но вслух я ничего ей не сказал, поскольку наверняка она сама всё это понимала. Тогда откуда эти подозрения?
И снова Катрин спрашивает, хотя по форме это скорее утверждение, нежели вопрос:
– Странно, вы даже не удивились, что мы оба русские.
Ничего себе заявочка! Да по большому счёту нечего тут объяснять!
– Катрин, ну что здесь удивительного? Выходец из России выбрал себе в подружки русскую. Вот если бы вы англичанкой оказались…
– Я не о том. Мне показалось, что вы заранее всё знали.
– Господь с вами! Да я ничего о вас не знаю. Ну, скажем, Серж. С ним вроде бы всё ясно. А вот вы? Вы-то как в Гренобле оказались?
На мой взгляд, вовремя заданный вопрос способен разрушить любое логическое построение, направленное против вас. Надо только найти самую болезненную для оппонента тему. Сделать так, чтобы ему пришлось оправдываться, что-то объяснять или хотя бы искать повод для того, чтобы избежать неприятной темы в разговоре.
– Это длинная история.
Пытается лавировать, но я не так-то прост.
– В вашем возрасте длинная история это большая редкость, – я попробовал шутить. – Ну что там, школа, первый поцелуй, иняз…
– Я в институте не училась. Было, в общем-то, не до того.
– Тем более, никак не получается длинная история…
Катрин вздохнула.
– Когда-нибудь, возможно, расскажу…
– Я не настаиваю, если вам это неприятно.
Она как-то слишком уж внимательно посмотрела на меня.
– Речь тут не обо мне. Я сомневаюсь, захочется ли вам эту историю услышать…
Произнося эти слова, Катрин сделала особое ударение на слове «вам». Признаюсь, я был этим озадачен. С какой стати меня должна взволновать история совершенно незнакомой мне, по сути, женщины? Ну вот обменялись с ней парой фраз вчера, что из этого? Неужели теперь всю оставшуюся жизнь я должен вспоминать её печальный взгляд и переживать по поводу того, что с ней случилось? Не надо бы это говорить, но я всё же не сдержался:
– Мне кажется, у вас ко мне возникла неприязнь.
– Возможно…
– Но почему? – я, в самом деле, удивлён.
– Сама не знаю, – только головой покачивает.
– Так не бывает.
– Но что если всё именно так?
– Должна же быть какая-то причина.
– Я же говорю, не знаю.
По меньшей мере, странный разговор. Какие-то намёки вместо объяснений. И как мне на это реагировать? Не обращать внимания?
– Ну и зачем тогда пришли?
Катрин растерянно смотрит на меня. Молчит. Другая на её месте просто встала бы и вышла вон. А эта вот сидит. Хорошо хоть, что ещё не плачет.
– Ну не могу же я ничего не делать, когда угрожают родному человеку.
– Помилуйте, да кто же угрожает? – воскликнул я.
– Ну как же, ведь если правда то, что случилось с этим его братом…
– И что?
– А вдруг придётся выплачивать за его освобождение большие деньги, которых у нас нет, или того хуже – возвращаться на родину, в Москву, чтобы как-то всё уладить? Мне кажется, всё дело в том, что Сержа хотят выманить на родину.
– Это ещё зачем?
Катрин вновь долгим и задумчивым взглядом смотрит на меня.
– Я так и думала.
– И что ещё пришло вам в голову?
– Вы приехали только для того, чтобы принести в наш дом несчастье. Серж этому не верит, а я ещё вчера это поняла.
– Да уверяю вас, всё не так! Я выполнил поручение, а уж что там кем-то замышлялось, откуда же мне знать?
– Но почему именно вы?
– Почему я? – повторил я вслед за ней.
Не скажу, что этот вопрос меня смутил, и всё же Катрин добилась своего – где-то в глубине души зародилось некое сомнение. Признаюсь, я сомневаться начал ещё вчера, однако не мог точно сформулировать, в чём, собственно, причина, и с какой стати я должен в чём-то самого себя подозревать. Нет, я даже теперь пытался защищаться, возражать:
– Ну что изменилось бы, если бы письмо доставил кто-нибудь другой? Какая разница?
На этот вопрос Катрин мне не ответила. Возможно, и она не знала, как всё это объяснить. Скорее всего, тут сработало чисто женское интуитивное предчувствие. Вот кажется ей, будто что-то здесь не так, однако для того, чтобы меня в чём-то обвинять, этого было явно недостаточно. Я не уверен, что удастся её переубедить, однако почему бы не попробовать?
– Поверьте, если бы я мог предполагать, если бы знал, что всё так сложиться, если бы догадывался, что есть какой-то тайный смысл… Да что тут говорить, я бы никогда не взялся!..
Сплошные «если бы». Здесь сослагательное наклонение на любой вкус, в самых разнообразных сочетаниях. Даже не знаю, почему я так сказал. Мне вдруг почудилось, что если я снова буду отвечать вопросом на вопрос, всё может сорваться, и она уйдёт. Ну просто обидно, если так. Хотя бы потому, что кроме Сержа и Катрин я в этом городе никого не знал, даже пообщаться не с кем.
Катрин вдруг резко поднялась с дивана и направилась к двери. И на ходу, не поворачивая головы, сказала с какой-то не вполне понятной интонацией:
– Приходите вечером. Серж очень просил, так что не отказывайтесь, – сказала это и вышла, захлопнув за собою дверь.
Чего там было больше в этих её словах – издевки, неприязни или надежды на то, что подтвердятся подозрения, что ей удастся доказать… Но что?
После ухода Катрин даже мысли не возникло о том, чтобы писать. Когда такой сумбур в голове, тут уж совсем не до Стендаля. Решил поспать, предварительно приняв рюмку конь-яка, но оказалось всё впустую, ничто не помогает. Пришлось сесть снова за компьютер – нельзя же вечером отправляться в гости вот так, с пустыми руками, не имея ни одного байта информации, не имея возможности как-то обнадёжить, успокоить Сержа и Катрин.
Я проторчал в интернете до обеда, послал несколько сообщений, получил два месседжа в ответ. И теперь, с сознанием кое-как выполненного долга отправился блуждать по городу, намереваясь подыскать место, где мне захочется перекусить. Всё дело в том, что после визита Катрин, после всех этих её обидных слов, необоснованных предположений аппетита не было, хоте-лось только выпить. Не знаю, как и почему, но в итоге я оказался в районе пляс Гренет. Эта площадь, недалеко от дома, где родился Анри Бейль, чем-то привлекла меня ещё вчера, в первой половине дня, которую я посвятил предметному изучению био-графии Стендаля – обозрел дом, где он родился, осмотрел музей, кое-что сфотографировал, даже побеседовал с тамошним смотрителем.
Итак, я нахожусь на пляс Гренет. Представьте себе вытянутый прямоугольник, скорее даже отрезок улицы, вовсе не площадь в обычном понимании. Согласно моим, довольно субъективным представлениям, это должен быть квадрат, а посреди него памятник или что-нибудь другое, вроде колонны Нельсона, как в Лондоне, на Трафалгер сквэр. Ну, в крайнем случае, фонтан. Конечно, это частности, я бы их не назвал важными в контексте моего исследования, но повторюсь, здесь ничего подобного я не увидел. Да-да, всего лишь отрезок улицы, заканчивающийся тупиком. Вот так идёшь, поглядываешь с любопытством по сторонам, глазеешь на витрины бутиков и кафешек и вдруг… вдруг упираешься в дом. Но как же так? Здесь вроде бы полагается быть улице! Ведь я куда-то шёл, следовал по своему маршруту. И отчего-то оказался в тупике. Ну не могли же, пока я шёл, всё это сделать мне назло, нарочно, то есть на месте улицы построить дом? Такого просто не бывает!
Но вот пригляделся, посмотрел по сторонам, и вижу – всё совсем не так. Нашёлся даже маленький фонтан. Да, к счастью, есть ещё надежда. Я просто не заметил крохотный проулок, ведущий из этой безнадежности, из тупика. И вот, протиснувшись между нависшими надо мной домами, я словно бы выхожу на белый свет. Он там, он где-то впереди – полоска голубого неба и непременно горная вершина. Недаром ещё Стендаль когда-то утверждал: любая улица в Гренобле заканчивается горой. Готов в это поверить…
Чуть позже у меня возникло собственное впечатление от Гренобля. Так вот, у этого города не было лица. Лицо находилось где-то там, в горах, точнее, это были сами горы. А город – как подновлённый сюртук устаревшего фасона, под которым скрывалось дряблое, изрядно исхудавшее тело старика. Вот разве что научный городок, что располагался на некоем подобии полуострова, образованного реками Изер и Драк, выглядел более или менее современно, однако он был сам по себе, воспринимался как нечто чужеродное. Меня же интересовала лишь старая часть города.
В итоге этих недолгих странствий я оказался на пляс Сен-Клер. Это место куда более напоминало площадь, вот и старая церковь чуть поодаль, пара небольших кафе и, по всему видно, шикарный ресторан с довольно необычным названием «La Table Ronde», что в переводе означает «Круглый стол». Учитывая тот переговорный процесс, который только начался между мной, Катрин и Сержем, это местечко следовало взять на заметку. Кто знает, может быть, тут мы и найдём то самое, что принято теперь называть консенсусом?
Вместо фонтана, привычного сооружения для здешних мест, посреди площади Сен-Клер располагался памятник. Судя по всему, древнее сооружение, не меньше сотни лет. Пьер Террайль де Баярд, доблестный шевалье, «добрый рыцарь» или, если хотите, «рыцарь без страха и упрёка», прославился в сражениях с германским императором ещё в период итальянских войн, однако какое отношение он имел к Греноблю, мне не удалось узнать. Да я и не пытался, поскольку только добрых рыцарей в этом деле не хватало. По правде говоря, такая роль мне совсем не улыбалась, а всё потому, что Серж сочувствия у меня не вызывал. Я вообще на дух не выношу фанатов, а этот и вовсе самовлюблённый, заносчивый учёный червь. Такому бывает приятно наступить на ногу в трамвае, чтобы понял, наконец, что он в этом мире не один, он самый обыкновенный гражданин, которому всего лишь повезло, а все так называемые его таланты – это не более, чем результат стечения обстоятельств, случайный поворот судьбы, почётный приз, доставшийся ему, скорее всего, просто по ошибке, по недоразумению.
Перекусив в кафе «Ле Перроке», я пересел за столик на улице, у входа и, попивая кофе, рассматривал прохожих, продолжая думать о своём. Я всё никак не мог понять, что может связывать этих людей, так не похожих друг на друга. Серж, долговязый, какой-то неуклюжий, вот даже одевается так, словно бы и не прожил столько лет в Европе. Про обстановку в квартире я уже сказал. И что в нём Катрин хорошего нашла? Нельзя же думать так, будто всему причиной его заработок, значительно больше того, что он мог иметь в России.
Лицо Сержа тоже не подарок. Оно словно бы вырублено топором, причём явно из такого же полена, что и знаменитый Пеноккио, он же Буратино. При взгляде на такое лицо возникает впечатление, что вот прикоснёшься ненароком и рискуешь занозить свой палец. Я бы, наверное, пробовать не стал, тем более что драка с ним в мои намерения не входила. Да с этими учёными всегда была морока! Впрочем, мне приходилось слышать, что Серж – это исключение, светлая голова на фоне удручающего нынешнего безголовья.
Вот Серж, а рядом с ним прелестная, юная Катрин. Ну, не такая уж юная, если приглядеться. Возможно, что-нибудь лет двадцать с гаком. Однако, если сравнивать со мной, я бы назвал её ребёнком. Назвать, конечно, можно, но есть в ней и такое, что не позволяет подобное определение воспринимать всерьёз. Мне даже показалось, что в своём понимании того, что происходит рядом, в ближнем окружении, Катрин просто на голову выше Сержа – со всеми его званиями, степенями и признанным авторитетом. Странно, но судя по всему, им не приходится конфликтовать, во всяком случае, я ничего такого не заметил. Ну разве что Катрин может не разделять некоторых его восторгов по поводу выбранной им мебели или иных малозначительных предметов и событий. А так, напротив, способна успокоить, если учёный ум окажется жертвой паники по поводу нерешённых бытовых проблем или, не дай бог, у мэтра разболится зуб. Да можно ли допустить, чтобы чьи-то руки копались в голове такого небожителя? Вот тут и настаёт черёд Катрин. Не думаю, что она освоила все полезные для семейного благополучия профессии, однако я готов позавидовать её супругу. Впрочем, боюсь, что меня неправильно поймут…
Побродив по городу, пропустив ещё пару рюмок по дороге, я ближе к вечеру вновь оказался на площади Леон Мартэн. Зайти или же не заходить? Я был в нерешительности, поскольку поначалу свидание с этим семейством собирался отложить на завтра. Тогда ситуация уж точно прояснится, и я смогу сообщить им что-нибудь конкретное, какой-то реальный, может быть, предварительный, но всё же результат. Однако вот представил себе, как Серж сейчас не находит себе места, как достаётся Катрин, которая пытается отговорить мужа от необдуманных решений. В итоге, наплевав на логику, стал подниматься на второй этаж.
– Ну вот, вы добились своего. Он уже пакует чемоданы!
Этими словами Катрин встретила меня с порога. Внешне она вроде бы спокойна, однако есть признаки того, что почти на грани – ещё чуть-чуть и, чего доброго, заревёт, заплачет в три ручья. Вот только истерики мне здесь и не хватало! В который уже раз я готов был пожалеть о том, что счёл возможным ввязаться в эту драму. Смотреть на то, как очаровательное личико превращается в гримасу боли и отчаяния… нет, всё это не мной придуманный сюжет. Да чтобы ещё хоть раз! Я снова дал себя уговорить, снова выступаю в роли разрушителя, злодея. А как ещё можно было бы меня назвать?
Пожалуй, следует признать, что всё подошло к тому пределу, когда накал страстей, эмоции выйдут за рамки допустимого… Нет, это было бы слишком плоско, примитивно. Но и она тоже хороша – надо же так сказать, будто я «добился своего». Откуда у Катрин такие подозрения? Ведь самое интересное тут в том, что лично мне от них абсолютно ничего не нужно. Ну ни чуточки! Что ж, постараюсь объяснить.
– Серж! Катрин! Но как же так? Я к вам с хорошей вестью, а вы тут устраиваете бог знает что.
Гляжу, глаза Катрин просохли, из рук Сержа выпал чемодан…
– Да, да! Я вас не обманываю.
Похоже, этого они никак не ожидали. Ком в горле, дыхание перехватило, ну и всё такое прочее. Однако форсировать события я не собираюсь. Налил себе в рюмку коньяку, уселся в кресло, выдержал небольшую паузу.
– Так вот, история эта подтвердилась, к сожалению. Но есть один адвокат, мне его порекомендовали хорошие знакомые, он как раз специалист по таким делам. Предварительно я ему кое-что рассказал о том, что произошло, но, разумеется, без упоминания фамилий. Если будет ваше согласие, я сообщу ему всё, что мне известно, – допив коньяк, я закурил сигарету, и, не обращая внимания на реакцию Сержа и Катрин, продолжил: – Так вот, он обещает буквально через несколько дней предложить вам вариант решения проблемы, естественно, без выплаты каких-либо значительных сумм, и даже, скорее всего, без поездки Сержа на родину, в Россию.
– А кто он такой?
Эта недоверчивость Катрин начинала меня раздражать.
– Какая вам разница? Да просто человек с большими связями. По-моему, именно такой и нужен. Я, например, склонен ему доверять.
Серж, сидя на диване, продолжает таращить не меня глаза.
– Ну и когда?
– Завтра с утра я с ним свяжусь, и уже вечером он должен сообщить о промежуточных итогах, ну и о том, что ещё нужно предпринять.
– Хорошо, если всё так, – Катрин сказала это без особого восторга.
Зато Серж сверх всякой меры возбуждён. Чуть ли не бегает по комнате, продолжая твердить одно и то же:
– Так, значит, завтра… Завтра? Катрин, но это здорово! У меня есть предчувствие, что всё будет хорошо. Да что там говорить, я в этом практически уверен!
Глядя на него, просто не могу поверить, что пару минут назад передо мной стоял человек в полной тоске, в состоянии крайнего душевного упадка. Я бы даже не удивился, если бы он наложил руки на себя. И вдруг на моих глазах произошло чудесное преображение. Всего-то несколько сказанных мной слов, и вот снова наш всадник на коне, снова ощущает в себе способность радоваться жизни.
– Катрин! Влад! Это дело мы обязаны отметить.
– Не торопись, – попробовала предостеречь его Катрин. – Как бы нам не сглазить…
– Да я же тебе говорю, у меня стопроцентная уверенность, что всё будет хорошо. Интуиция меня ещё никогда не подводила. Только бы он взялся за это дело! Так что, когда, вы говорите? – понятно, что это его вопрос обращён ко мне.
Тут самое время было эту уверенность в Серже поддержать. Да потому что сомнения Катрин могли свести на нет все мои усилия. Уж так мне не хотелось присутствовать при очередной слезливой мелодраме. Впрочем, Серж так и не дождался моего ответа, он словно бы черпал вдохновение в самом себе, то есть сам спрашивал и сам же отвечал, никого не слушая.
– Вот видите! Всё складывается замечательно! Катрин! Что там у нас есть? Неси на стол.
Честно говоря, перспектива выслушивать радостные вопли Сержа ещё в течение несколько часов меня не очень увлекала. Можно было бы прямо теперь откланяться, но оставлять их наедине с едва родившейся надеждой и вероятными сомнениями почему-то не хотелось, и я предложил вполне разумный вариант:
– Послушайте! Время сейчас ещё не позднее. А не пойти ли нам в ресторан?
– Влад, вы гигант мысли! Как я сам не догадался? Катрин, поторопись, я уже переодеваюсь.
С этими словами Серж выбежал из гостиной, однако Катрин так и не двинулась с места. Забравшись с ногами на тахту, она продолжала о чём-то размышлять.
Я спросил:
– Вы не пойдёте с нами?
– Нет, отчего же…
Она как-то странно, уже не с видимым сомнением, но словно бы приняв какое-то решение, посмотрела на меня, затем медленно встала и пошла в свою комнату, оставив, надо полагать, по забывчивости дверь за собой открытой…
Катрин раздевалась на моих глазах. На пол упали джинсы, майка… Окно было не зашторено, свет люстры ярок, и какой-нибудь досужий соглядатай мог видеть всё это великолепие женского тела во всех его подробностях. На мой взгляд, идеальная модель, достойная кисти Гойи или Модильяни. Жаль, что я мог рассмотреть её только со спины. Но даже этого было достаточно, что бы возникла мысль – мысль на всё на свете наплевать, ворваться в её комнату, запереть дверь, и, не взирая на крики потрясённого моим коварством мужа, не взирая на это, получить своё… Странные мысли иногда рождает плоть. Странные и почти наверняка несбыточные. Я подошёл к бару и налил себе ещё рюмку коньяка.
А через полчаса мы уже сидели за столиком в «Ля Табль Ронде», этот тот самый «Круглый стол», я его приметил накануне. Чуть ли не старейший ресторан во Франции, оформленный под старину, в моём любимом стиле «ретро». Самое подходящее место, чтобы провести вечер в компании людей, поверивших в скорое избавление от невзгод, повеселиться ну хотя бы раз, пока не постигло горькое разочарование.
