Вадим Иванович Кучеренко
Наследник волхва
Глава 21. Откровения бабки Матрены
Отворив калитку, Марина вошла во двор и сразу увидела стаю гусей у поленницы. Вид у птиц, вопреки обыкновению, был унылый и какой-то пришибленный. Марина удивилась. Когда она жила у бабки Матрены, то обычно гуси уходили из дома ранним утром, а возвращались поздним вечером. Весь день они либо бродили голодными по поселку в поисках пропитания, либо, насытившись, нежились на солнышке в центре площади или, в последнее время, на церковной паперти.
Марине всегда казалось, что гуси жили сами по себе, рассматривая двор бабки Матрены лишь как пристанище, где можно переночевать в холодное время года в теплом сарае и при случае подхарчиться, если не удавалось ничего добыть за день в поселке. А саму бабку Матрену они считали не хозяйкой, а содержательницей постоялого двора для гусей, которой можно платить показным смирением и приветливым гоготанием. Но поскольку они вносили некоторое разнообразие в жизнь одинокой старухи, то она не возражала против такого распределения ролей.
Впрочем, была у гусей одна обязанность, которую, к слову сказать, они взяли на себя добровольно – охранять дом бабки Матрены от незваных гостей. И справлялись гуси с ней лучше любой дворовой собаки. Чужак, осмелившийся войти во двор, был обречен. Гуси окружали его плотным кольцом и угрожающе шипели, а вдобавок щипали со всех сторон до тех пор, пока бедняга не спасался бегством, уже не разбирая, где калитка, а где забор, лишь бы сохранить в целости и сохранности свои штаны и ноги. Постепенно таким образом гусиная стая отвадила от дома всех гостей, как непрошенных, так и званых. Бабка Матрена, которая могла и сама справиться с любым вором, была этому не очень рада, так как лишилась даже того скудного общения с людьми, которое раньше временами скрашивало ее одиночество. Однако старуха не протестовала, потому что выбор был невелик – избавиться либо от гостей, либо от гусей, поскольку птицы были упрямы не менее, чем она. И, однажды взяв на себя охрану дома, не изменили бы своего решения даже под угрозой изгнания. Бабка Матрена выбрала гусей и смирилась, сделав только одно исключение. Помахивая топором и поглядывая на колоду, на которой она обычно рубила дрова, старуха заявила своим несговорчивым питомцам, что если те нападут на Марину, то им придется жалеть об этом до конца своей жизни, который наступит незамедлительно. Гуси, как разумные существа, хорошо ее поняли, а, главное, поверили, что именно так и случится. Марина в их глазах получила статус неприкосновенности, что в некотором смысле уравнивало ее с экс-главами государства, имевшими аналогичный согласно Конституции Российской Федерации. Что впрочем, не мешало гусям – вероятнее всего, чтобы доказать самим себе, что их невозможно запугать, – беззлобно шипеть на нее каждый раз, когда они сталкивались во дворе.
Однако сейчас птицы проводили Марину равнодушными взглядами, не издав ни единого звука. Единственное объяснение, которая она могла найти – это то, что гуси неимоверно устали за день. И, узнав бывшую жиличку своей хозяйки, с которой еще год назад им приходилось мирно сосуществовать, решили не проявлять агрессии, которая была всего лишь демонстрацией, но все-таки отнимала силы.
– Бедняжки, – пожалела Марина гусей. – Умаялись?
Если бы было можно, она даже погладила бы их по маленьким головкам. Но мощные клювы птиц, с мелкими зубчиками по краям и оканчивающиеся ноготком с острым краем, удержали ее от желания пренебречь правилом, которое Марина всегда выполняла неукоснительно: держаться от гусей подальше. Намного дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. И она вошла в дом, благоразумно ограничив проявление своей доброты словами.
Еще издали Марина услышала мощный бас бабки Матрены. Старуха что-то рассказывала, часто упоминая имя бабки Ядвиги. Голос раздавался из комнаты, в которой когда-то жила Марина, а сейчас, судя по всему, в ней поселилась Ирина. Дверь в комнату была распахнута настежь. Заинтересовавшись, Марина остановилась и прислушалась.
– …уж на что наш местный участковый, Илья Семенович, положительный во всех отношениях мужик, и жену свою уж так любит, что больше, кажется, и нельзя, а и тот не устоял против ее чар, – говорила бабка Матрена, приглушая свой голос, как ей, вероятно, казалось, до таинственного шепота, который, тем не менее, был слышен в самом отдаленном уголке дома. – А дело было так. Заарестовал он прошлым летом бабку Ядвигу и посадил в камеру в своем полицейском участке, чтобы на следующее утро отправить в район, к тамошним следователям. А она обернулась вдруг писаной красавицей, навела морок на мужика и соблазнила его. А потом пригрозила, что всем об этом расскажет. И отпустил Илья Семенович свою полюбовницу подобру-поздорову, а уголовное дело закрыл. А ведь страшный грех совершила бабка Ядвига – утопила в Зачатьевском озере городскую деваху, родную сестру нашей Мариночки. Приехала Карина ее навестить, да загуляла, на свою беду, с Михайло, сыном бабки Ядвиги. А старуха возьми и приревнуй…
Неизвестно, до чего договорилась бы бабка Матрена, но Марина не стала ждать. Она решительно вошла в комнату. Ее щеки пылали от негодования, а обычно кроткие глаза, казалось, метали молнии.
– И как вам только не стыдно, Матрена Степановна, повторять глупые сплетни? – строго произнесла она. – Ведь неправда все это. И сестру мою никто не топил в озере, просто она уехала из Куличков и забыла меня предупредить об этом. А потом вернулась. Ведь вы ее сами видели, живой и здоровой, в храме, когда я венчалась.
– Ну, видела, – призналась смущенно бабка Матрена. – Да только за что купила, за то и продаю. А народ зря врать не будет.
– Так ведь соврал же ваш народ, – уличила ее Марина. – Не топила бабка Ядвига мою сестру.
– Но участковый-то наш ее подозревал и в камеру посадил, – сказала старуха. – Или, скажешь, этого тоже не было?
– Это было, – призналась Марина. Ее щеки продолжали пылать, но уже от стыда за то, что ей самой приходится врать. Она-то знала, как все было на самом деле, и что бабка Ядвига действительно утопила Карину в озере, предварительно обратив ее в русалку. Но Марина не могла сознаться в этом, предвидя, какую сенсацию произведет подобное признание. – Однако подозрение в убийстве и убийство – не одно и то же. Зачем наговаривать на человека?
– Так ведь это так, к слову пришлось, – пошла на попятный бабка Матрена, понимая шаткость своей позиции. – Не о том и речь была. А то, что бабка Ядвига, коли пожелает, может в мгновение ока из уродливой старухи превратиться в молодую красавицу, весь поселок знает. Спроси любого.
– Не буду я никого спрашивать, – вздохнув, ответила Марина. Ее пыл уже угас, и она, по своему обыкновению, решила покончить дело миром. – И вас, Матрена Степановна, прошу не болтать зря. А то мы с вами поссоримся. Ведь вы же знаете, как я не люблю сплетни, а еще больше – напраслину.
Она подошла к бабке Матрене и обняла ее, зная, что с ней можно справиться только лаской. Обиженная выговором старуха обмякла и, целуя Марину, спросила:
– Выпьешь с нами наливочки?
Только сейчас Марина увидела, что бабка Матрена и Ирина расположились за столом, на котором стоит графинчик с малиновой наливкой, наполовину уже пустой, и два стаканчика, один из которых был полон. Закуски не было, если не считать раскрытой пачки печенья, привезенного Ириной из города. Марине стало понятно, почему старуха, обычно сдержанная и скупая на слова, на этот раз распустила язык. Ирина была благодарной слушательницей, и она почти не притрагивалась к стаканчику. Почти всю наливку из графинчика выпила бабка Матрена, обрадованная тем, что ей снова есть с кем поговорить. Одиночество, как она это не скрывала, тяготило старуху.
– Выпью – улыбнулась Марина. – Но только один стаканчик. И за ваше здоровье, Матрена Степановна. А потом я должна буду уйти. И Ирина со мной.
Заметив, как вытянулось от разочарования лицо старухи, Марина поспешила утешить ее:
– У нас с Ириной есть одно очень важное срочное дело. Но как только мы его порешаем, то вернемся. И вместе допьем вашу наливочку, обещаю вам.
– Ладно, идите уж, – махнула рукой бабка Матрена. – Ваше дело молодое, что вам со старухой лясы точить. Только время даром терять. А жизнь коротка. Я, когда была молодая, тоже со старухами не сидела, предпочитала с парнями гулять. Вот мне и аукнулось…
Глава 22. Благие намерения
Бабка Матрена налила себе в стаканчик наливки, одним махом выпила ее, а потом ушла из комнаты на кухню, где начала сильно греметь посудой. Это был верный знак, что она сильно взволнованна или расстроена. Но Марине было не до того, чтобы ее утешать. На это могло потребоваться немало времени, а она спешила.
– Быстренько собирайся, – велела она Ирине, с любопытством наблюдавшей за происходящим, но до сих пор не проронившей ни слова. – Нам еще надо встретиться с Михайло, а я не хочу, чтобы Олег начал беспокоиться из-за моего долгого отсутствия. Начнет задавать вопросы, и мне придется признаться, что ты не уехала из Куличков, а поселилась у бабки Матрены. Он сразу поймет, что здесь не обошлось без меня.
– И случится страшное? – с усмешкой спросила Ирина. – Отелло задушит свою Дездемону?
Но Марина не ответила, только с укоризной взглянула на молодую женщину. Ее глаза заблестели от невольно подступивших слез. Она многим жертвовала ради Ирины, но та, судя по всему, не понимала этого или не ценила.
– Ну, прости, сказала глупость, не подумав, – повинилась Ирина, заметив влагу в ее глазах. – Характер у меня такой. Смеюсь, даже когда хочется плакать. Ведь ты же все это делаешь из-за меня. Поверь, я тебе очень благодарна. И если твой муж-ревнивец начнет тебя душить, то я подставлю свою шею.
Она опять шутила, забыв, что только что раскаивалась. На нее было невозможно сердиться, и Марина улыбнулась.
– Вот уж точно: легкость в мыслях необычайная, – заметила она. – Кстати, ты не хочешь покормить своих голубей? А то неизвестно, когда мы вернемся. И вернемся ли вообще.
– Это еще почему? – с тревогой спросила Ирина.
– Потому что для того, чтобы найти Михайло, мы должны начать поиски с его дома, – пытаясь сохранять серьезность, сказала Марина. – А там нас встретит его мать, бабка Ядвига. А ведь ты уже знаешь, как она поступает с городскими девушками, которые проявляют интерес к ее сыну. Безжалостно топит их в Зачатьевском озере.
– Я не хочу, чтобы меня утопили, – призналась Ирина. Она выглядела растерянной. – А, может, ну его, этого Михайло, обойдемся и без него?
Марина рассмеялась, не выдержав.
– Считай, что поквитались, – весело произнесла она. – Я тоже пошутила. Выдохни, и мой тебе добрый совет – не буди лиха, пока оно спит тихо.
– Не буду, – пообещала Ирина, с облегчением вздохнув. – Я усвоила урок. Впредь не буду судить о человеке по его внешности. Ты кажешься такой безобидной, а на деле… Верно говорят: в тихом омуте черти водятся.
– Так ты будешь переодеваться? – спросила Марина. – Или пойдешь так?
Ирина все еще не сняла топик и шорты. Она взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене над кроватью. То, что она увидела, ей понравилось.
– Пойду так, – сказала она. – И вообще, думаю, мне придется ходить в Куличках только в спортивном костюме. А то бабка Матрена лишится дара речи, если увидит меня в платье. Как я уже поняла, среди моих нарядов нет приличных с ее точки зрения. Зачем травмировать психику старушки?
Марина согласилась с ней, и они ушли, не забыв проститься с бабкой Матреной. Когда женщины вышли во двор, гуси, увидев Ирину, взволновались и загоготали. Но Ирина презрительно шикнула на них, и они замолчали. Марина снова поразилась непривычному поведению гусей, но тут же забыла об этом. Затворяя за собой калитку, она думала не о гусях, а о том, что скажет мужу, когда вернется домой. И не лучше ли будет, размышляла Марина, ради его спокойствия, умолчать о разговоре, который состоялся у нее с отцом Климентом, а также о ее участии в судьбе Ирины, о встрече с Михайло, если та состоится…
Но выходило так, что ей пришлось бы скрыть все, словно она и не проживала этот день, а вычеркнула его из своей жизни. Марина сомневалась, что ей это удастся. Не говоря уже о том, что это ей не нравилось. Молчание в некоторых случаях – та же ложь. Как ни крути, она собиралась солгать мужу. А она всегда считала истиной, что маленькая ложь порождает большое недоверие…
«Вот уж действительно, благими намерениями вымощена дорога в ад», – сказала себе Марина, когда они подошли к мостику через овраг.
Мысль о том, что она, как прародительница Ева, будет сама виновата в изгнании из рая, в котором жила весь последний год после замужества, настолько поразила Марину, что она не сразу расслышала, о чем ее спрашивает Ирина. Но та повторила свой вопрос, желая услышать ответ.
– Так ты думаешь, что про бабку Ядвигу врут? Когда говорят, что она может превращаться из уродливой старухи в красавицу, перед которой не может устоять ни один мужчина?
Марина едва не рассердилась и уже готова была довольно резко ответить, что она думает по поводу сплетников. Но внезапно она вспомнила о том, что когда-то ей рассказал муж.
В одну из ночей, которые располагали к откровенности, Олег признался, что однажды ему на миг померещилось, будто бабка Ядвига – не старуха, а еще довольно молодая женщина привлекательной наружности и с красивой фигурой. И этого не могли скрыть ни низко повязанный платок, ни короткая шубейка мехом наружу, наброшенная поверх бесформенного платья из плотной темной ткани. Это случилось при их первой встрече, когда Олег только приехал в Кулички, и еще не был знаком ни с самой бабкой Ядвигой, ни с ее сыном Михайло. Он обратился к бабке Ядвиге, назвав ее старухой, и та обиделась, велев ему протереть глаза. И его будто озарило. Видение было недолгим, и быстро забылось. И только невзначай всплыло в памяти несколько месяцев спустя в ту ночь…
Тогда Марина посмеялась вместе с мужем над этой историей, и тоже забыла о ней. И вот сейчас настойчивый интерес Ирины пробудил давнее воспоминание.
Однако Марина не решилась рассказать об этом молодой женщине, с которой она едва была знакома и, по сути, совсем ее не знала. И она уклонилась от прямого ответа.
– Видишь ли, – сказала она, тщательно подбирая слова, – бабка Ядвига – мать Михайло. А Михайло наш друг. И мы, чтобы невзначай не обидеть его, никогда не говорим о его матери, о которой и без того ходит столько разных слухов в Куличках. Для нас с Олегом это запретная тема.
И Ирине пришлось удовольствоваться этим ответом.
Дойдя до Усадьбы волхва, они свернули в сторону леса, который темнел неподалеку. На опушке Марина предупредила:
– Главное – не сходить с тропинки. И тогда она приведет нас к дому бабки Ядвиги.
– А если сойти, то что случится? – настороженно спросила Ирина.
– Можем очутиться в болоте, – ответила Марина. – Или заблудиться. Как говорят местные жители, леший заведет. Мол, он в здешних лесах хозяин. И не любит, когда люди заходят в его владения. Только по тропинке, которую сам и проложил, и разрешает ходить. – Она помолчала и с улыбкой добавила: – Не знаю, правда это или простое суеверие, но я не хочу проверять. И тебе не советую.
Тропинка вилась среди деревьев, порой почти теряясь в густой траве, а иногда описывая петли и возвращаясь назад, словно дразня их или искушая срезать путь и пойти напрямик. Но Марина преодолевала искушение, а Ирина не спорила. Ее пугал подступающий вплотную к тропинке лес, сомкнувшийся над их головами непроницаемым зеленым куполом, сквозь который не могли протиснуться солнечные лучи. Ирина была городским жителем, и до этого дикий лес видела только на картинах и в кинофильмах. Но он оказался намного страшнее, чем ей представлялось. Несмотря на то, что время близилось к полудню, в лесу было сумрачно, словно солнце уже зашло, а тишина казалась почти зловещей.
Ирина с облегчением вздохнула, когда деревья неожиданно расступились, и они вышли на поляну, посреди которой возвышался срубленный из сучковатых бревен дом с остроконечной крышей. Крышу венчал флюгер в виде совы. Ветра не было, и сейчас флюгер был неподвижен.
Тропинка обходила дом стороной, ведя путников по самой кромке леса и снова теряясь среди деревьев на другой стороне поляны. Но Марина, словно забыв о собственном предостережении, сошла с проторенного пути и направилась по траве к срубу. И тогда Ирина увидела, что сова вдруг ожила. Она не развернулась к ним, а только повернула голову на три четверти полного оборота и издала тихое уханье, будто предупреждая кого-то. А затем снова неподвижно застыла на крыше, опять превратившись в безжизненное украшение, указывающее направления ветра.
– Почудится же такое, – нервно рассмеялась Ирина. – Послушай, Марина, а тебе ничего не…
Но она не договорила, потому что дверь дома отворилась и на крыльцо вышла высокая старуха в накинутом на голову темном платке. Ее не красили впалые щеки, туго обтянутые пергаментной кожей скулы, заостренный подбородок и длинный, чуть крючковатый, нос. Но окончательно уродовала короткая шубейка мехом наружу, наброшенная поверх бесформенного платья из плотной темной ткани.
Глава 23. Бабка Ядвига ошибается
Не знай Ирина о существовании бабки Ядвиги, то она подумала бы, что это злобная кикимора из русских народных сказок, невесть как перенесенная из области фантазии в реальный мир. Если только, живя в глухом лесу, старуха не нарочно приняла этот облик, чтобы отпугивать всякого рода душегубов, которых немало бродит по свету. «Образ жизни накладывает отпечаток на человека», – это была мысль, которая показалась Ирине здравой и многое проясняла. – «Окажись я волею обстоятельств на месте бабки Ядвиги, то поступила бы точно так же». Она решила, что раскусила старуху, и усмехнулась в душе.
Однако тут же пожалела об этом. Старуха, словно догадавшись, о чем она думала, метнула в сторону Ирины такой злобный взгляд, что по телу молодой женщины побежали мурашки, будто ее окатили ледяной водой. И она решила впредь при общении с бабкой Ядвигой быть осторожной не только на словах, но и в мыслях.
– Что надо? – грубо спросила бабка Ядвига, переведя взгляд на Марину.
– Доброго вам дня, Ядвига Станиславовна, – мягко произнесла та. – Как ваше здоровье?
– Не жалуюсь, – поджала и без того тонкие губы старуха. – Сглазить хочешь?
– Что вы такое говорите, Ядвига Станиславовна, – запротестовала Марина. – Просто интересуюсь. Вы же знаете, я не глазливая.
– Откуда мне знать, если я не могу понять, кто ты, – сказала бабка Ядвига. – Жена нового хозяина Усадьбы волхва или ее непутевая сестра Карина. Уж очень вы схожи между собой, девоньки. Ты кто?
Уже второй раз за сегодняшний день Марину путали с сестрой. Сначала отец Климент, теперь бабка Ядвига. И оба отзывались о Карине нелестно. «Возможно, она это заслужила», – подумала Марина, не желая осуждать стариков. Но все же ей было обидно.
Внезапно она почувствовала, что сильно соскучилась по Карине. И уже давно простила ей поспешный отъезд из Куличков сразу после венчания, оправдав его сумятицей чувств, вызванной внезапной любовью к Михайло и нежеланием менять свою жизнь. Не последнюю роль сыграл, вероятно, и подсознательный страх перед бабкой Ядвигой, которая однажды уже совершила по отношению к ней запредельное зло и могла снова сотворить какое-нибудь злодейство. Глядя на зловещую старуху, в это легко верилось. Даже Михайло, в котором она души не чаяла, был не в силах образумить мать, когда она закусывала удила и начинала мстить своим обидчикам. А обидеть ее было легко. Но, главное, нельзя было предугадать, на что она может обидеться. На волхва Ратмира она затаила обиду, когда он отверг ее любовь, а на Карину – узнав, что она полюбила ее сына. Бабка Ядвига была непредсказуема и смертельно опасна, как ядовитая змея. Но именно поэтому Марина хотела иметь с ней хорошие отношения. В глубине души Марина лелеяла надежду, что подружившись с бабкой Ядвигой, тем самым сослужит добрую службу Карине. Она рассчитывала примирить двух женщин, старую и молодую, любящих одного мужчину и делящих его, не понимая, что так ни одна из них не будет счастлива. Это была почти несбыточная мечта, но Марина, как Ассоль, была настолько наивна, что не понимала этого, а потому имела шансы на успех своего безумного предприятия.
– Я Марина, – кротко сказала она. И вступилась за сестру: – А Карина вовсе не непутевая, напрасно вы так.
– Что думаю, то и говорю, – отрезала бабка Ядвига. – Ты мне не указ.
– Если бы Михайло услышал вас, он был бы сильно огорчен, – заметила Марина. – Подумайте об этом, Ядвига Станиславовна. Он любит Карину, и вы это знаете. Неужели вы думаете, что ваш сын мог бы полюбить непутевую женщину?
– Не в бровь, а в глаз, – рассмеялась Ирина, которая до сих пор молча слушала их разговор, стоя рядом. – Вывешивайте белый флаг, Ядвига Станиславовна!
Но старуха не собиралась сдаваться. Сделав когда-то зло Карине, она не могла сейчас признать, что ошибается, считая ее плохой. Это значило бы, что и в прошлом она была не права. Пойти на это бабка Ядвига не могла. Это противоречило ее природе. Она умела ненавидеть, но не умела любить. И в этом было ее несчастье. Сама она даже не подозревала об этом, а потому винила в своих бедах всех, кроме себя.
– Ты пришла в мой дом, чтобы оскорблять меня? – голосом, похожим на змеиное шипение, спросила старуха.
И Марина поняла, что еще не скоро ее мечта осуществится. Она подумала, что хотела как лучше, но только в очередной раз все испортила. И уж точно ни Карина, ни Михайло не будут ей благодарны за этот разговор… От обиды и жалости к себе слезы навернулись ей на глаза.
С некоторых пор Марина перестала узнавать саму себя – она начала очень эмоционально воспринимать все, что с ней происходило. То, что раньше она даже не заметила бы, теперь заставляло ее проливать слезы. Она бурно реагировала не только на слова, но даже на взгляды и жесты. Любая рожавшая женщина объяснила бы ей причины ее странного поведения, но в Усадьбе волхва не было ни одной женщины, кроме нее. И Марина оставалась в неведении, которое в этом случае невозможно было назвать счастливым, потому что оно делало ее несчастной по любому поводу и пустяку.
Однако бабка Ядвига была многоопытной женщиной, и она сразу поняла, что и по какой причине происходит с Мариной. И внезапно старуха смягчилась.
– Только не плачь, – потребовала она тоном, который разительно не соответствовал смыслу произносимых слов. – Лучше скажи, зачем ты пришла. Чем я могу тебе помочь?
Это было так неожиданно, а, главное, необычно, что у Марины от изумления даже иссякли слезы. Марину меньше поразило бы, если бы змея вместо того, чтобы укусить, поцеловала ее. Растерявшись, она призналась.
– Мне нужен Михайло.
И гром не грянул, молния не сверкнула, бабка Ядвига не обрушила на ее голову проклятия и брань. Взамен всего этого она спокойно сказала:
– Михайло пошел в Усадьбу волхва. Видимо, вы разминулись. Можешь подождать его в доме. Он вскоре должен вернуться.
– Я пойду ему навстречу, – дрожащим голосом проговорила Марина, словно опасаясь, что наваждение не может длиться вечно, и когда бабка Ядвига очнется, то лучше быть от нее подальше, потому что маятник непременно качнется в обратную сторону, и последствия этого нельзя предугадать. Старуха может превратиться в настоящее чудовище. – Не хотелось бы опять разминуться.
Это прозвучало нелогично, но бабка Ядвига не стала настаивать.
– Иди, – сказала она. И неожиданно присовокупила: – Ты хорошая девочка. Жаль, что твоя сестра не такая.
Но даже эта ложка дегтя, добавленная в бочку меда, не испортила настроения Марины. Она подумала, что нельзя слишком многого требовать от людей, и на этот раз простила выпад бабки Ядвиги против Карины. Только кротко заметила:
– Мы с сестрой очень похожи, вы были правы, причем не только внешне. Если бы вы узнали Карину получше, вы сами поняли бы это.
И, на удивление, бабка Ядвига не возразила. В глазах старухи даже промелькнуло нечто, похожее на сомнение, но это не имело отношения к словам Марины.
Они прошли уже половину пути до Усадьбы волхва, когда Ирина, задумчиво молчавшая, вдруг воскликнула словно продолжая разговор, который вела мысленно:
– И ты хочешь меня уверить, что ваш участковый польстился на эту уродливую старуху!
Марина нахмурилась.
– Я ни в чем не хочу тебя уверять, – сказала она. – Наоборот, если ты помнишь, я просила тебя не затрагивать эту тему.
Ирина хотела что-то сказать, но Марина жестом остановила ее.
– Кажется, кто-то идет нам навстречу, – сказала она. – Я услышала хруст ветки под ногами.
