Вадим Иванович Кучеренко
Наследник волхва
– Не ври мне! – потребовал Иннокентий Павлович. – Вы, бабы, все заодно. Ты скажешь, или сильно пожалеешь!
Он схватил Эльвиру за плечи и начал трясти, словно хотел силой выбить из нее нужную ему информацию. Но Эльвира только плакала и молчала, с ужасом глядя на разъяренное лицо мужчины. Она была похожа на кролика, которому удалось разозлить удава перед тем, как он собрался проглотить свою жертву.
Глава 68. Под дулом пистолета
Неизвестно, чем бы все это закончилось, но вмешалась Карина.
– Перестаньте, Иннокентий Павлович, – потребовала она, вставая и подходя к ним. – Отпустите Эльвиру и не мучайте ее. Я покажу вам, где живет бабка Ядвига со своим сыном.
Иннокентий Павлович не смог скрыть изумления.
– Откуда ты знаешь это? – спросил он. – Тоже заодно с ними?
– Я сама по себе, – усмехнулась Карина. – Была, есть и буду. Так вы хотите, чтобы я проводила вас? Дом бабки Ядвиги и в самом деле стоит почти в лесу, так что, вы уж извините, адреса сказать не могу. Его просто нет.
– Хорошо, идем, – сказал Иннокентий Павлович, отпуская Эльвиру. Без тени раскаяния он произнес: – Я немного погорячился. Прошу меня извинить, Эльвира.
– Я прощаю вас, Иннокентий Павлович, – деликатно сморкаясь в кружевной платочек, ответила та. – Я понимаю ваши чувства…
Она все еще всхлипывала, когда Карина и Иннокентий Павлович вышли из трейлера.
– Это далеко, – сказала Карина. – До леса нам лучше добраться на машине. Благо, что теперь это возможно после строительства нового моста через овраг.
– Свою машину я разбил вдребезги, – сказал Иннокентий Павлович. – Но сейчас найду другую. Подожди меня здесь.
Карина осталась одна. У нее был невозмутимый вид, и ее голос звучал бесстрастно, но за этим внешним спокойствием скрывалась буря чувств. Она уже жалела, что из жалости к Эльвире вызвалась проводить ревнивца. Но отступать было поздно. Иннокентий Павлович был способен точно так же наброситься и на нее, а этого она не стерпела бы и ударила его в ответ. Но это была бы безобразная сцена, которая могла привести к непредсказуемым последствиям. И, по здравому размышлению, оно того не стоило. Михайло, изменивший ей с Ириной, не заслуживал того, чтобы страдать из-за него. Во всех смыслах этого слова. Эта мысль принесла Карине некоторое облегчение. Советь и раскаяние уже не так мучили ее.
Подъехал джип, за рулем которого был Иннокентий Павлович. Карина забралась в машину. Указала направление и сказала:
– С площади сворачиваем на Овражную улицу. Доезжаем до моста. А дальше я покажу.
Джип рванул с места. После аварии потрясенный своей возможной гибелью Иннокентий Павлович дал себе слово, что отныне он никогда в жизни не будет ездить на высокой скорости, а, быть может, даже садиться за руль. Но измена Ирины так взволновала его, что он забыл об этом. И сейчас он гнал автомобиль почти так же, как и накануне. Джип заносило на поворотах, и только безлюдность Куличков уберегала от жертв, потому что разъяренный Иннокентий Павлович не успел бы нажать на тормоз. Но, скорее всего, он даже не стал бы тормозить, и ему было бы все равно, кто попал под колеса – курица или человек. Или даже сам черт.
Видя его возбужденное состояние, Карина даже не пыталась протестовать. Она сидела безмолвная, как тень, вжавшись в кресло, и хотела только одного – чтобы все это поскорее закончилось. И она легла спать. А наутро навсегда уехала из Куличков и вычеркнула из своей жизни все, что было связано с ними…
Следуя указанию Карины, автомобиль остановился у кромки леса, откуда начиналась тропинка, ведущая к дому бабки Ядвиги.
– Идите за мной, никуда не сворачивая, – сказала Карина. – Это важно.
– Чтобы я слепо шел за женщиной? – возмутился Иннокентий Павлович. – Да никогда!
Он отодвинул Карину рукой и вступил на тропинку. Пожав плечами, она пошла следом. Они вошли под кущи деревьев, стало сумрачно и прохладно. Путь был извилистый, иногда Иннокентий Павлович пытался его сократить, но каждый раз приходилось возвращаться и искать тропинку заново, потому что та вдруг исчезала в зарослях кустов или высокой траве. Он злился и ругался. Карина безмолвствовала. Это раздражало Иннокентия Павловича еще сильнее. Но он не решался срывать свое зло на Карине, потому что она могла обидеться и уйти, а сам Иннокентий Павлович не нашел бы дорогу к дому бабки Ядвиги. Из-за всего этого они шли долго. Но, наконец, деревья расступились, и они вышли на лесную поляну, в центре которой стоял небольшой домик с флюгером-совой на крыше.
– Это и есть дом бабки Ядвиги, – сказала Карина, останавливаясь. – Дальше я не пойду. Идите один.
– Это еще почему? – спросил Иннокентий Павлович, с подозрением глядя на нее.
– Не хочу присутствовать при вашем разговоре с Ириной, если она здесь, – ответила полуправдой Карина. – Терпеть не могу семейных сцен.
– Умная девочка, – заметил Иннокентий Павлович. – Ладно, возвращайся обратно на базу. Дойдешь одна?
– Дойду, и намного быстрее, – сказала она.
– Неужели не страшно? – удивился он.
– В этих местах мне бояться нечего, – ответила Карина. – Так мне однажды сказал один человек, и я ему верю.
– Одни загадки, – буркнул Иннокентий Павлович. – Ты вообще загадочная личность, девочка. Вокруг тебя всегда какие-то тайны. Почему так?
– Не знаю, – равнодушно сказала Карина. – Наверное, из-за моей несчастливой звезды.
– Так это твоя звезда заставила тебя рассказать жрецу Велеса о моих планах насчет Зачатьевского озера? – издевательски спросил Иннокентий Павлович. – А также разместить мой телефонный разговор с генералом Башкиным в интернете?
Карина вздрогнула от неожиданности. Иннокентий Павлович заметил это и торжествующе усмехнулся.
– Думала, что я не догадаюсь, и все будет шито-крыто? Шалишь, девочка! Со мной шутки плохи. И ты в этом скоро убедишься.
Но Карина не испугалась его угрожающего тона.
– Я не оправдываюсь, но про Зачатьевское озеро я ничего не говорила, – сказала она. – А вот ваш разговор с генералом, действительно, моих рук дело. Если бы я этого не сделала, меня совесть замучила бы. Но вам этого не понять.
– Нет, ты объясни,– потребовал Иннокентий Павлович. – При чем здесь совесть?
– Илья Семенович не заслуживает такого обращения, – голос Карины зазвенел от ярости, которую она до этого сдерживала усилием воли. – Вы захотели расправиться с ним только из-за того, что он помешал вам творить беззаконие. Это несправедливо. Разместить ваш с генералом разговор в интернете – это было единственное, что я могла сделать, чтобы помешать этому. Иногда общественное мнение имеет какую-то силу. И, как видите, я оказалась права. Генерал пошел на попятную.
– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал Иннокентий Павлович, но его голосу не хватало уверенности. – Я еще не сказал своего последнего слова.
– И не надо, Иннокентий Павлович, – Карина покачала головой. – Смиритесь хотя бы раз в жизни. Вы и пальца Ильи Семеновича не стоите. Оставьте хорошего человека в покое. Может быть, тогда я вас хотя бы немножко начну уважать. Если вам еще не все безразлично на этом свете.
Иннокентий Павлович задумчиво посмотрел на нее.
– Не могу понять, кто ты. То ли ты идеалистка, то ли продувная бестия, на которой клеймо негде ставить.
– Вы сами сказали – женщина-загадка, – грустно улыбнулась Карина.
– Ладно, тогда скажи мне сразу, кого ты еще жалеешь, – сказал Иннокентий Павлович. – Может быть, я постараюсь заслужить твое уважение.
– Наших рабочих, – сказала Карина. – Вы завезли их в Кулички, как скот, и соответственно с ними обращаетесь. У них нет нормальных условий для жизни. Вы им не платите зарплату, держите впроголодь. Матери вынуждены воровать и попрошайничать, чтобы накормить своих детей. Это порождает недовольство местных жителей. К чему это приведет? Боюсь, что к социальному взрыву.
Он усмехнулся.
– Готовая статья. И когда мы увидим ее в интернете?
– Скоро, Иннокентий Павлович, – пообещала Карина. – Но у вас еще есть время все исправить. И тогда она не будет опубликована.
– А если я исправлю все немедленно? – сказал Иннокентий Павлович, доставая пистолет и направляя его на женщину. – Выйдет дешевле. Места здесь глухие, выстрела никто не услышит, а тела не найдут. Что ты на это скажешь, правдорубка?
Но Карина молчала, не сводя глаз с пальца, лежавшего на спусковом крючке пистолета. Палец дрожал. В любое мгновение мог прозвучать выстрел. Каждое ее слово было способно спровоцировать Иннокентия Павловича, который уже почти потерял контроль над собой.
Карина подумала, что увлеклась, поверив доверительному тону Иннокентия Павловича. А он ее просто обманул. Выведал все, а теперь убьет. Все очень просто. Она действительно идеалистка. И это ее погубило. А еще смеялась над своей сестрой. А сама такая же наивная дурочка, если не хуже…
– Ладно, стреляйте, – решительно сказала Карина. – Только знайте, что у бабки Ядвиги хороший слух. Она услышит выстрел. Выйдет из дома и увидит вас. И тогда вам придется убить еще и ее. А если в доме находятся Михайло и Ирина, в чем вы ее подозреваете, то и их нельзя будет оставить в живых. Не многовато ли мертвых тел? Леса не хватит, чтобы всех спрятать. Но учтите – Илья Семенович обязательно найдет убийцу. Потому что он сыщик-самородок, всяким прочим до него, как до луны. Это в Куличках все знают. И тогда уже никто не поможет вам, даже ваш дружок генерал. Так-то, Иннокентий Павлович! Что же вы медлите? Нажимайте на курок!
У Карины началась истерика. Она говорила и говорила, и с каждым словом решимость Иннокентия Павловича таяла, как снежный ком под солнцем. Он упустил момент, когда мог без раздумий и сомнений выстрелить. А теперь было поздно. И, кроме того, совсем ни к чему было делать эту грязную работу своими руками. Если кому-нибудь поручить ее, то результат окажется тот же, только сам он будет вне подозрений.
Подумав об этом, Иннокентий Павлович опустил пистолет.
– Я пошутил, – глухо сказал он. – Испугалась, девочка? Правильно, бойся. И помни, что за необдуманные слова и поступки можно ответить головой. Не сейчас, так потом. Ты меня поняла?
Карина кивнула. Говорить она не могла. Ей было все еще страшно. И хотелось как можно быстрее уйти прочь. Геройствовать ей уже расхотелось. «Не то время и не то место», – промелькнула в ее голове мысль. И она показалась Карине здравой.
– Тогда иди, – приказал Иннокентий Павлович. – По тропинке, никуда не сворачивая и не оборачиваясь. Это важно, как ты помнишь.
Он проследил глазами за Кариной, пока она не скрылась за деревьями. А потом направился к дому бабки Ядвиги, на крыше которого при его приближении вдруг закрутилась сова, словно подул ветер…
Глава 69. Нежданная встреча
А Карина шла, не оборачиваясь, как ей и было велено. Она думала, что на сегодня с нее уже достаточно приключений, чтобы искать новых, ослушавшись Иннокентия Павловича, который, судя по всему, почти сошел с ума от ревности. А, быть может, он тронулся головой еще после аварии. Карина этого не знала и знать не хотела.
Ее начала бить запоздалая нервная дрожь, но она решила, что это от вечерней прохлады. Чтобы согреться, она прибавила шагу, почти побежала. И со всего размаха врезалась в Михайло, который шел по тропинке, круто изогнувшейся в этом месте из-за могучего дуба. Он возвращался из Усадьбы волхва, где провел вечер, обсуждая с Олегом, при активном участии Тимофея, с чего начать, чтобы отстроить сгоревшую школу заново. Будь на месте Михайло другой, он едва ли устоял бы на ногах. Но Михайло даже не покачнулся. Он сделал шаг назад, чтобы увидеть, с кем его свела судьба на лесной тропинке, и удивленно, но одновременно и радостно, воскликнул:
– Карина!
И почти с теми же интонациями вскрикнула Карина:
– Михайло!
И оба, посчитав, что выдали свои чувства нечаянным возгласом, смутились. Некоторое время они молчали, жадно разглядывая друг друга, словно отыскивая следы, которые оставили время и разлука. Если бы ничего не изменилось, они почувствовали бы себя, быть может, даже обманутыми.
Но изменения были. Михайло уже не выглядел простодушным увальнем, каким он казался год тому назад. Общение с Олегом и Мариной явно пошло ему на пользу, словно его обтесали, убрав лишнее и рельефно обозначив главное. А Карина потеряла напускную легкомысленность, свойственную беспечной молодости. Ее лицо слегка обострилось, утратив, быть может, некоторую миловидность, но приобретя черты человека, осознающего, что собственное достоинство – это не помеха и не пустой звук. А главное, и это бросалось в глаза, они оба повзрослели. И дело было не в возрасте. Они все еще были молоды, но совсем по-другому, чем еще прошлым летом, относились к жизни. Будь они несколько старше, можно было бы сказать, что жизнь потрепала их.
Но, разумеется, всего этого ни Михайло, ни Карина не поняли при беглом взгляде друг на друга. Да и думали они совсем о другом.
– Откуда ты идешь? – с затаенной надеждой спросил Михайло. И если бы Карина сказала, что она искала встречи с ним и побывала у него дома, то он открылся бы ей, признавшись, что думал только о ней весь последний год.
Но вместо этого Карина спросила, не сумев скрыть ревнивые нотки в голосе:
– А где Ирина?
– Какая Ирина? – не понял ее в первую минуту Михайло.
– Не притворяйся, ты знаешь, о ком я говорю, – усмехнулась Карина. – Молоденькая девочка с дракончиком на шее. Очень симпатичная. Вспомнил?
–Да, – кивнул Михайло. И удивленно спросил: – Но почему я должен знать, где она?
– А разве она была не с тобой со вчерашнего вечера? – Карине было трудно это спросить, но она справилась со своими чувствами и ничем не выдала этого.
– Нет, – еще больше изумился Михайло. – С чего ты взяла? В последний раз мы виделись несколько дней назад, на Зачатьевском озере.
– И что вы там делали? – не удержалась Карина.
– Я проводил обряд зачатия, – опустив голову, чтобы скрыть смущение, признался Михайло.
– Кто бы сомневался, – неприятно усмехнулась Карина. – Опять взялся за старое?
– Но меня попросила об этом твоя сестра, – словно пытаясь оправдаться, сказал Михайло. – Я не хотел.
– Марина? – поразилась она. – Мне сестра ничего не говорила.
– А ты спроси, – посоветовал Михайло. – Может быть, она не сочла это важным. Я и сам жалею, что поддался на уговоры. Никому это было не нужно. Мне показалось, что даже самой Ирине. Так, из праздного любопытства.
– И вот куда ее это любопытство завело, – туманно произнесла Карина. Но не стала ничего объяснять. А вместо этого неожиданно спросила: – Ты знал, что я в Куличках?
– Да, – сказал Михайло почти виновато. – Мне говорила Марина.
Карина не стала спрашивать, почему он не искал с ней встречи. Она и сама избегала его, даже в мыслях. Ей казалось, что так будет лучше для всех. Но сейчас Карине начинало казаться, что она ошибалась, думая так.
– И как ты жил все это время, которое мы не виделись? – спросила она.
Михайло не сказал правду, а ответил нарочито беспечным тоном:
– В общем-то, неплохо. Скучать времени не было. – И в свою очередь поинтересовался: – А ты как жила?
– Я? – задумчиво произнесла Карина. – По-разному.
Помолчав, она с деланным безразличием сказала:
– Знаешь, как-то, от нечего делать, я написала стихотворение. Оно очень точно отражает мою жизнь в минувшем году. Если тебе действительно интересно, я могу прочитать.
– Да, – тихо произнес Михайло.
И она так же тихо, чуть нараспев, произнесла:
Тихо в городе моем.
Зима.
В белом саване зимы
Дома.
Свет за окнами домов.
Всегда
Одиночество для всех
Беда.
Только я одна.
И никогда
Не наскучит мне зима
Без сна.
Живший с малолетства в лесу, среди диких зверей, Михайло не был чувствительным. Поэтому он не понял, что хотела ему сказать Карина. И не почувствовал ничего, кроме отчаяния, которым было пропитано ее зарифмованное послание к нему. Михайло решил, что она отвергает его. Прошедший год ничего не изменил. Он тяжко вздохнул и сказал:
– Пойдем, я провожу тебя. Не стоит одной ходить по лесу ночью.
Карина надеялась на другие слова. И, не услышав их, тоже подумала, что была отвергнута. Поэтому она безропотно пошла по тропинке, уже ничего не пытаясь сказать. Возможно, если бы до этого она не стояла под дулом пистолета и не билась бы в истерике, все было бы по-другому. Но у нее уже просто не было душевных сил, чтобы бороться. И она смирилась.
Михайло проводил ее до оврага. За мостиком начинались Кулички, но это была уже другая жизнь, где ему не было места, и он не пошел дальше.
– До встречи, Карина, – сказал он, не поднимая головы.
– До встречи, Михайло, – произнесла она, пряча слезы.
Михайло провожал ее взглядом, пока мог видеть. Потом он пошел обратно. Но не домой. До утра он бродил по лесу, не разбирая дороги и отыскивая самые глухие, непроходимые места, которых избегали даже дикие звери…
Глава 70. Русалия
Ударом ноги Иннокентий Павлович распахнул дверь в дом и вошел. Бабка Ядвига сидела на лавке у окна, сложив руки на коленях. Горевшая лампа на столе едва освещала комнату, оставляя углы в полумраке.
Иннокентий Павлович огляделся, но не увидел никого, кроме старухи, напоминавшей каменного истукана, вырезанного из глыбы черного мрамора. При его появлении она не промолвила ни слова и даже не шелохнулась.
– Где они? – закричал Иннокентий Павлович, подступая к ней. – Говори!
В черных глазах старухи отражался свет лампы, и могло показаться, что они сверкают от ненависти. Но скрипучий, как засохшее дерево, голос бабки Ядвиги был сух и спокоен.
– Кого бы ты ни искал, их здесь нет, – произнесла она. – Если не слеп, то сам видишь.
– Молодая женщина, красивая, с татуировкой дракона на шее, – сказал Иннокентий Павлович. Он едва сдерживал себя, чтобы не схватить старуху за плечи и не начать трясти, так его раздражала ее невозмутимость. – Ее зовут Ирина. Она была здесь?
– А ты ей кто? – спросила бабка Ядвига,
– Не твое дело, старуха! – рявкнул Иннокентий Павлович. И замахнулся на нее. – Отвечай!
– Какая я тебе старуха? – возмутилась бабка Ядвига, не делая даже попытки защититься. – Глаза-то протри!
И в самом деле, только сейчас Иннокентий Павлович увидел, будто внезапно прозрел, что перед ним на лавке сидит довольно молодая еще женщина, без единой седой пряди в черных, как смоль, волосах, и даже без мимических морщин на лице, поражающем своей оригинальной красотой. У нее был длинный нос, однако не портящий ее, четко очерченные тонкие губы, соразмерные черты лица. Такие профили он видел на старинных золотых монетах и всегда восхищался их благородством.
Иннокентий Павлович невольно отступил на шаг назад.
– Прости, здесь темно, – произнес он уже намного тише. – Я думал, что ты бабка Ядвига. Мне говорили, что это ее дом. Она живет здесь со своим сыном Михайло.
– Тебя не обманули, – сказала бабка Ядвига. – Но ты напрасно пришел. Уходи, если тебе дорога твоя жизнь.
Эти слова вызвали у Иннокентия Павловича новую вспышку гнева, притихшего было от изумления.
– Не смей мне угрожать, – потребовал он, доставая пистолет и озираясь, будто опасаясь, что из темных углов на него кто-то, там затаившийся, может наброситься. – И если тебе дорога твоя жизнь, отвечай мне. Но говори только правду. Иначе я пущу тебе пулю в голову и обезображу твою дивную красоту. Поверь, я на это способен.
– Верю, – сказала бабка Ядвига. – Спрашивай, я отвечу. Но помни, что я тебя предупреждала.
– Заткнись! – закричал взбешенный Иннокентий Павлович. И он приставил дуло пистолета к голове женщины. – А теперь говори – Ирина приходила сюда?
– Да, – кивнула бабка Ядвига.
– Куда она ушла?
– На Зачатьевское озеро.
– Зачем?
– Она сказала, что у нее там назначена встреча.
– С кем?! С Михайло?
– Этого она не сказала.
– Я и сам знаю, – Иннокентий Павлович скрипнул зубами. И потребовал: – Сейчас ты проводишь меня на Зачатьевское озеро. И там я тебя отпущу.
– Проводить не смогу, а дорогу укажу, – сказала бабка Ядвига. – Болезнь обезножила меня. Если только понесешь на руках. Но так ты и до утренней зари не дойдешь до озера.
Иннокентий Павлович с подозрением посмотрел на нее. Но, встретившись взглядом с ее сверкающими черными глазами, внезапно поверил.
– Хорошо, убогая, говори, как мне дойти, – сказал он, убирая пистолет в кобуру.
– Как выйдешь из дома, сверни от крыльца налево. Там, у края леса, увидишь тропинку. Иди по ней, никуда не сворачивая. Она приведет тебя к Зачатьевскому озеру. И ты найдешь то, что давно уже ищешь.
Последние слова прозвучали почти зловеще, но Иннокентий Павлович не обратил на это внимания.
– Если не найду тропинки, то я вернусь, – пригрозил он. – И тогда ты поползешь до озера, показывая мне дорогу.
– До озера ты дойдешь, не сомневайся, – заверила его бабка Ядвига. И тихо произнесла: – А вот обратно едва ли вернешься.
Но последние ее слова Иннокентий Павлович уже не расслышал. Он спешил. Его подгоняли ревность и ослеплявшая разум злоба. Выходя, он споткнулся о порог и случайно оглянулся. И ему снова показалось, что на лавке сидит, провожая его взглядом, безобразная старуха. Ее только что красивое молодое лицо избороздили глубокие морщины, щеки беззубо впали, пергаментная кожа туго обтянула скулы. А длинный крючковатый нос нависал над заостренным подбородком, завершая картину уродства. Однако у Иннокентия Павловича не было ни времени, ни желания понять, что произошло, и он отмахнулся от этого видения, сразу забыв о нем.
Выйдя из дома, он без труда нашел тропинку. Та терялась между тесно обступившими ее зарослями, и Иннокентий Павлович пошел по ней, часто спотыкаясь в темноте о корни деревьев и проклиная все на свете – и эту безлунную ночь, и неверную возлюбленную, и свою злосчастную судьбу. Он хотел только одного – увидеть Ирину и узнать, почему она его предала. Иннокентию Павловичу казалось это очень важным, словно от этого зависела его будущая жизнь. Как будто узнай он, что с ним не так, почему ему предпочли другого мужчину – и все чудесным образом вдруг изменится. Он не повторит прежних ошибок, станет другим. И наконец-то будет счастлив. Иннокентий Павлович был уверен, что он заслужил это – быть счастливым. И он знал, что добьется этого, пусть даже весь мир восстанет против него…
Сначала Иннокентий Павлович услышал едва различимые мелодичные звуки, словно кто-то в ночном лесу исполнял музыкальную пьесу для голоса без слов. Это был женский голос. Он был чудесен, словно трели издавала райская птица, неведомым образом очутившаяся здесь. Но с каждым шагом Иннокентия Павловича звучание усиливалось и, не теряя своего очарования, превращалось сперва в гласные звуки, потом в слоги и, наконец, в слова, которые уже можно было разобрать. Невидимая исполнительница пела:
В дальнем море корабли, корабли,
В синем небе журавли, журавли
А душе моей тосковать,
Сотни лет исхода не знать.
Неожиданно деревья расступились, и Иннокентий Павлович вышел к лесному озеру, матово блестевшему неподвижной темной поверхностью, в которой отражались звезды. Он увидел большой валун, который одним краем уходил в воду. На камне сидела, обхватив колени руками, совершенно обнаженная женщина. Она пела, подняв голову к небу.
Сотни лет будет сниться ей
Песня, песня любви моей.
Иннокентий Павлович был потрясен красотой голоса женщины даже больше, чем тем, что видит ее голую, ночью, да еще и одну в лесу. Словно зачарованный, он подходил, стараясь ступать как можно осторожнее, чтобы не нарушить тишину и не вспугнуть певицу, как это бывает с певчими птицами.
А душе моей рваться вслед
Сотни долгих-предолгих лет
Кораблям, кораблям, кораблям,
Журавлям, журавлям, журавлям.
Когда Иннокентий Павлович подошел ближе, он узнал в певице Ирину. И вскрикнул от неожиданности.
Женщина услышала его и обернулась. Но она не испугалась и не смутилась, как можно было ожидать. Вместо этого она протянула руку к Иннокентию Павловичу и призывным голосом произнесла:
– Что же ты стоишь, незнакомец? Подойди ко мне!
Иннокентий Павлович был удивлен. Если это и была Ирина, то она явно не узнавала его. Впрочем, он уже начинал сомневаться, разглядев в чертах лица этой женщины нечто, что не было присуще Ирине – какая-то мягкость, размытость. И глаза были другие – с поволокой, глубокие, как омут, манящие. А волосы, прежде черные, теперь отливали темно-изумрудной зеленью.
А женщина настойчиво просила:
– Иди же! Неужели ты не видишь, что мне холодно?
Голос был настолько проникновенным и чарующим, что Иннокентий Павлович забыл о своих сомнениях. Он подошел, присел на камень и обнял женщину, согревая ее своим телом. Она прижалась к нему, обвила своими руками и прошептала на ухо:
– Согрей меня!
Ее тело было холодным и слегка влажным, будто она только что купалась в озере. Но Иннокентий Павлович не обратил на это внимания. Она начала ласкать его, и он забыл обо всем, испытывая только одно желание – обладать этой женщиной. Он приник губами к ее губам. Те были мягкие и пахли чем-то пряным, сводящим с ума. Они ускользали от него, и он тянулся к ним, не замечая, что постепенно приближается к краю камня, на котором они сидели. Еще несколько мгновений – и женщина тихо скользнула в воду, увлекая его за собой. Несмотря на то, что было недалеко от берега, здесь оказалось неожиданно глубоко.
А незнакомка вдруг обвила ноги Иннокентия Павловича своими ногами и, словно тяжкий груз, потащила его на дно. Внезапно она оказалась очень сильной. Он пытался сопротивляться, но не мог с ней совладать. Иннокентий Павлович начал захлебываться и почувствовал панический ужас. Неимоверным усилием он сумел вырвать руку из ее объятий и машинально, привычным движением, выхватил пистолет. Приставил его к груди женщины, где должно было находиться ее сердце, и нажал на курок.
Он смог сделать это только один раз. В предсмертной судороге женщина сжала его так, что хрустнули кости, и от боли он мгновенно потерял сознание. А она, мертвая, опустилась на дно, увлекая его за собой. Вода вместо воздуха хлынула в легкие, и Иннокентий Павлович захлебнулся, а потом, не приходя в сознание, умер. В каком-то смысле, это была легкая, и даже благая смерть. Он не успел ничего понять.
Они лежали на дне озера, обнимая друг друга, словно страстные любовники. И эти предсмертные объятия уже нельзя было разорвать, да и некому. Черная гладь воды была неподвижной, словно Зачатьевское озеро облачилось в траурные одежды, оплакивая утопленников.
