Выйдя из трейлера, Леонид поспешил найти Ирину. Он знал, что если Иннокентий Павлович высказал желание, то не забудет спросить, выполнено ли оно. И горе тому, кто промедлит с ответом или ответ не удовлетворит Иннокентия Павловича.
Леонид был об этом хорошо осведомлен, потому что он лично расправлялся с теми, кто имел несчастье вызвать неудовольствие Иннокентия Павловича. Только за последний год таких на счету Леонида было несколько человек, и это начинало его тревожить. Убивать ему приходилось и раньше, когда он служил в полиции. Но то были случайные эпизоды, а сейчас убийства были поставлены на поток, стали обыденностью. С годами Иннокентий Павлович становился все более нетерпимым жестоким, мстительным и кровожадным. Леонид не сомневался, что если однажды он сам в чем-то провинится, то Иннокентий Павлович, не задумываясь, прикажет и его ликвидировать. А «ликвидатор» будет тут же назначен новым начальником службы безопасности компании.
Леонид уже не раз подумывал, не уволиться ли ему, а то и просто сбежать. Но он догадывался, что уйти из компании, все равно каким способом, ему не позволят, потому что он слишком много знал и был потенциально опасен для Иннокентия Павловича. Оставалось одно – служить верой и правдой, выполнять малейшие прихоти работодателя и молить бога, чтобы однажды тот сломал себе шею или погиб в авиакатастрофе. Только смерть Иннокентия Павловича могла даровать Леониду свободу…
Ирину он нашел в трейлере, который та делила с Кариной и Эльвирой, и была очень этим недовольна. Поэтому молодая женщина, как обычно, была сильно не в духе. Когда Леонид передал ей ту часть своего разговора с Иннокентием Павловичем, которая имела отношение к ней, Ирина только раздраженно фыркнула.
– Никого я не знаю, – сказала она. – Иди в храм и найди там малого в потрепанной сутане и с неизменным пальцем в носу. Это местный звонарь. Его зовут Владимир, и можешь даже не спрашивать, в честь кого его так назвали, он все равно сам скажет. Он здесь местное сарафанное радио. Чего он не знает о Куличках, того и знать не стоит. И не благодари меня. Лучше принеси мне чего-нибудь выпить. А то здесь такая смертельная скука, что хоть на луну вой. Но ведь это еще надо дождаться ночи…
И Леонид, пообещав ей бутылку водки из личных запасов, направился к храму. Еще издали он увидел того, о ком говорила Ирина. Юноша стоял на паперти и с любопытством наблюдал за происходящим на площади. Но чем ближе Леонид подходил, тем сильнее сомневался. У Владимира было такое глупое лицо, что доверять его сведениям, вероятнее всего, следовало с большой оглядкой. Если он вообще что-то знал. Торчать весь день на паперти и ковыряться в носу, заговаривая с каждым встречным-поперечным, еще не значило быть хорошо информированным человеком. Однако большого выбора у него не было, а, если быть точным, вообще никакого, и Леонид решил все-таки задать юному звонарю несколько наводящих вопросов, разумеется, не открывая ему своей истинной цели. Улыбаясь, он остановился возле юноши.
– Привет,– сказал Леонид. – Как дела?
– Слава Богу, – ответил юный звонарь самым благочестивым тоном. – Жаловаться грех.
– А согрешить-то, небось, хочется? – подмигнул ему Леонид.
Юноша перекрестился и заученно ответил:
– «И сказал Иисус, обратившись к Петру: отойди от Меня, сатана! ты Мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».
Эту цитату из библии он хорошо знал, потому что отец Климент часто произносил ее, адресуя к самому юному звонарю. И сейчас произнес ее с превеликим удовольствием, преисполнившись необыкновенной важности.
Леонид озадаченно посмотрел на него. Он не был готов к такому ответу. Леонид подумал, что юный звонарь оказался далеко не так глуп, как казался. За внешностью идиота скрывался едва ли не мудрец. А, значит, он все-таки мог сообщить что-то ценное.
– А много в Куличках грешников? – изменив тон, попытался зайти Леонид с другой стороны.
– Хватает, – ответил юноша. – Ибо един Бог без греха. Нет человека на земле, который не грешил бы.
– А праведников? – продолжал расспрашивать Леонид. – Неужели ни единого?
– Что подразумеваешь под словом «праведник»? – спросил юноша. – Если это тот, кто неукоснительно живет по законам божьим, то всего двое таких в Куличках – отец Климент да я.
– Но ведь можно иногда и нарушить ту или иную заповедь, однако всей душой ненавидеть ересь и язычество, – сказал Леонид, уже изнемогая от богословской беседы, которую ему приходилось вести. Еще никогда получение информации не давалось ему так тяжко. – И разве такой человек не будет считаться праведным?
Юноша затруднился с ответом. На этот счет отец Климент ничего не говорил, и юный звонарь не смог отыскать в своей памяти подходящей к случаю цитаты. Поэтому он только важно кивнул, то ли подтверждая, то ли опровергая слова собеседника – понять это было трудно. Да Леонид и не пытался.
– Спрошу по-другому: кто в Куличках больше всех выражает недовольство языческой верой? Быть может, пострадав от нее подобно святым мученикам Феодору Варягу и сыну его Иоанну.
Вопрос был слишком прост, и ответ был очевиден. Юный звонарь не задумался ни на мгновение.
– Егор, – уверенно сказал он. – Вороны ему глаз выклевали, когда он встал на защиту православной веры во время крестного хода в прошлом году. А наслал их языческий жрец, живущий в Усадьбе волхва. С тех пор Егор ненавидит жреца люто. А язычество на дух не переносит. Как услышит слово «язычник», так его трясти начинает, как бесноватого. И вот что интересно…
Но Леонид не собирался выслушивать все поселковые сплетни, которые юный звонарь мог ему сообщить. Он услышал достаточно. Дело было за малым – узнать от юноши, где найти одноглазого Егора. И он спросил:
– Егор, наверное, после тех событий из дома и носа не кажет? Если только в храм помолиться…
– Если бы, – посетовал наивный юноша. – В храм его и на аркане не затащишь. Шляется весь день по поселку со своим закадычным дружком Коляном, у прохожих на водку выпрашивает, ссылаясь на то, что он есть пострадавший за православную веру. Да только ему мало кто подает. В Куличках все знают…
Но Леонид снова перебил юного звонаря.
– А где этот Егор шляется? – спросил он. – Есть у него, к примеру, любимая улица?
– Да в основном по Овражной, – ответил простодушный юноша. – Он сам там и живет, в доме, который достался ему по наследству от матери. Ветхий уже домишко, того и гляди, рассыплется, а Егору хоть бы что. С утра глаз свой единственный зальет…
Но Леонид уже не слушал его. Он узнал все, что ему было нужно. А где находится Овражная улица, спрашивать не собирался, перед поездкой основательно изучив схему застройки поселка. И, даже не попрощавшись с юным звонарем, он развернулся и пошел прочь.
Владимир так и остался стоять с открытым от удивления ртом, глядя ему вслед. Юноша не мог понять, что он сказал такого, из-за чего незнакомец внезапно сбежал от него, словно черт от ладана. И он долго еще раздумывал над этим, привычно засунув палец в нос. В конце концов, Владимир пришел к выводу, что все дело было в его многословии. Ибо было сказано в Евангелие от Матфея: «Но да будет слово ваше: «да, да»; «нет, нет»; а что сверх этого, то от лукавого». А он излил на чужака словесный поток, который, видимо, ужаснул его. И юный звонарь в очередной раз дал себе слово впредь быть более кратким, чтобы не тешить беса, а, главное, не давать никому повода думать, что он слаб не только телом, но и духом.
Марина и Сема уже почти миновали площадь, когда мальчик вдруг отпустил ее руку и подбежал к молодой женщине, которая, покачиваясь, словно моряк на берегу, шла между трейлеров, что-то напевая себе под нос. Мальчик преградил ей дорогу и, достав что-то из кармана своих штанишек, протянул это женщине.
– Возьмите, – настойчиво произнес он. – Это ваше.
Он держал в руках сто рублей.
Женщина не сразу поняла, что от нее хотят. Она была слегка навеселе и мысли ее витали где-то далеко отсюда. Увидев купюру, она пьяно захихикала.
– Никогда еще мне не предлагали деньги так откровенно, да еще заранее, – произнесла она весело. – А ты не мал, чтобы этим заниматься?
– Берите, – повторил мальчик, не поняв значения ее слов. – И простите меня. Я больше так не буду.
Наконец Ирина узнала его.
– А, волчонок, – сказала она. – Что, совесть замучила?
Сема опустил голову, но по-прежнему не опускал руки, ожидая, когда женщина возьмет купюру.
Марина подошла к ним и, ласково погладив мальчика по голове, сказала Ирине:
– Забери деньги. Для него это очень важно.
Ирине показалось, что она узнала ее. И она резко произнесла:
– А тебе что за дело, Карина? Не суй свой нос куда ни попадя, а то оттяпают ненароком.
– Я не Карина, – мягко произнесла Марина. – Ты перепутала меня с сестрой.
Ирина раздраженно буркнула:
– Да вас сам черт не разберет! Это ты, Марина? – Для верности она потрогала женщину за плечо. – Ну, да, это ты. А это что за мальчик с тобой? Твой сын? Вроде у тебя не было детей. Или ты скрывала? Все вы там, в Усадьбе волхва, полны тайн. А твой муж знает об этом?
– Перестань, – с укоризной произнесла Марина. – Это мой ученик. Я провожаю его домой.
– А, ученик, – слегка разочарованно протянула Ирина. – Так это ты научила его пугать людей, а потом брать с них деньги? Признавайся!
– Ты пьяна, – сказала Марина. – Это единственное, что тебя может извинить. Когда ты протрезвеешь, тебе будет стыдно.
– А тебе не стыдно? – презрительно скривила губы Ирина. – Привела к сумасшедшей бабке, а та уже на следующий день выгнала меня, да еще натравила своих бешеных гусей. Посмотри, как они меня искусали!
И она показала Марине сине-багровые пятна на своих руках и ногах, которые уже начали приобретать все оттенки радуги.
– Не может этого быть! – недоверчиво воскликнула Марина. – Матрена Степановна на такое не способна.
– Еще как способна, – фыркнула Ирина. – Эта старая мегера готова была раскроить мне череп топором.
– Но что между вами произошло? – спросила изумленная Марина. – Не могла же она ни с того, ни с сего…
– Этого я тебе не скажу, – заявила Ирина. – Я не из тех людей, которые говорят всякие гадости у человека за спиной. Если хочешь узнать, спроси у нее сама.
– Хорошо, – согласилась Марина. – Ты права. А деньги все-таки возьми.
Ирина усмехнулась и выхватила у мальчика из руки купюру.
– От денег никогда не отказываюсь!
– Сема, пойдем, – сказала Марина. – Ты молодец! Я тобой горжусь.
И они ушли, не попрощавшись с Ириной. А та долго еще смотрела им вслед, кривя губы и что-то злобно шепча, словно проклиная.
Чем ближе они подходили к дому, тем быстрее шел мальчик. А когда они вошли в калитку, он выпустил руку Марины и бросился в дом. Но не успел добежать. На крыльцо вышла Полина и радостно вскрикнула, увидев его. На ее крик вышел Илья Семенович. Полина подхватила сына на руки, Илья Семенович обнял ее и Сему, и они все втроем заплакали, но уже не от горя, а от радости. Потом они начали говорить, все трое сразу. Каждый рассказывал о своем, и было так шумно, что едва ли кто-то из них слышал даже себя.
Это был апофеоз счастья. Семья воссоединилась, и каждый старался опередить остальных признанием в любви. У самой Марины навернулись слезы на глаза при виде этой картины. Чтобы не мешать, она потихоньку, никем не замеченная, вышла обратно на улицу, затворив за собой калитку. И быстро пошла к храму, где у нее была назначена встреча с мужем.
Марина думала, что она пришла первой. Она решила зайти в храм и поставить свечу в благодарность за спасение Семы. Но, войдя, она увидела Олега. Он стоял перед иконой Божьей матери и его губы слегка шевелились, словно он произносил слова молитвы.
Марина подошла и встала рядом с мужем, ненароком коснувшись его локтем. Олег поднял голову и, увидев, что это она, улыбнулся.
– Хотела бы я знать, о чем ты почти вслух думал, – сказала она.
– О тебе, – ответил он.
– И что же ты думал обо мне? – спросила она, ожидая, что он отделается шуткой или комплиментом, который был явно неуместен в храме, но от этого был бы ей не менее приятен.
Однако Олег, почти шепотом, но так, чтобы она услышала, произнес совсем другое, отчего у нее затрепетало сердце.
Прикажешь уйти – уйду.
Скажешь «умри» – умру.
Забвенью предам мечты,
Если захочешь ты.
В храме святых образа
Имеют твои глаза.
Поклоны земные бью.
Верю. Надеюсь. Люблю.
У Марины увлажнились глаза. Но это были слезы счастья, и она не стыдилась их и не скрывала.
– Необычная молитва, – сказала она, сияя омытыми слезами глазами. – Если ты уже закончил молиться, то пойдем домой.
Они ушли из храма, взявшись за руки. Не заметили, как дошли до дома, не обменявшись ни одним словом по пути. Счастье настолько переполняло их, что слова им были не нужны. Весь этот день они то и дело прикасались друг к другу, будто случайно. Но с каждым разом прикосновения становились все откровеннее и чувственней. Даже Тимофей заметил это и куда-то скрылся, оставив их наедине. Они едва дождались вечерних сумерек, когда не казалось уже неприличным пойти в свою комнату и лечь в супружескую кровать. В спальне они разделись и легли. И долго целовали и ласкали друг друга, одновременно страстно и нежно, как будто то, что происходило, случилось между ними впервые. Только далеко за полночь они утомились любовью и откинулись на подушки, чтобы забыться сном, который был им необходим, но до этой минуты казался таким ненужным.
Однако они не успели заснуть. Внезапно в стекле окна отразились блики далекого пожара, залившие комнату призрачным полупрозрачным светом. Закутавшись в одеяла, они подошли к окну и увидели, что зарево пылает над Куличками. Казалось, что над поселком в неурочное время встает солнце.
– Что это может гореть? – с тревогой спросила Марина.
– Будем надеяться, что какой-нибудь заброшенный сарай, в котором играли мальчишки и случайно подожгли, забыв затушить костер, – сказал Олег нарочито беззаботным тоном, чтобы успокоить жену. Но на душе у него было нехорошо, словно ее томило неприятное предчувствие какой-то беды.
– Тебе не кажется, что мы должны быть там? – спросила Марина.
Однако Олег отговорил ее, сказав, что это бессмысленно, поскольку из Усадьбы волхва они доберутся до места пожара слишком поздно, когда огонь уже пожрет все. И они снова легли спать, решив, что утром сходят в Кулички и узнают, что произошло ночью и не нужна ли погорельцам помощь.
Несмотря на усталость и недавнее ощущение счастья, спали они беспокойно, и сны их были смятенными и жутковатыми.
Олег и Марина проснулись на рассвете. Но когда они пошли завтракать, то на кухне встретили Тимофея, который то ли встал раньше их, то ли вообще не ложился спать в эту ночь. Вопреки обыкновению, старик не пил чай из своего самовара и выглядел невеселым. Олег сразу заметил это и спросил:
– Какие новости?
– Плохие, – буркнул Тимофей. – Даже и не знаю, с какой начать.
– Тогда, быть может, сначала позавтракаем? – предложила Марина. – Чтобы не испортить аппетит.
– Мудрая мысль, – согласился Тимофей. – Исправить все равно уже ничего нельзя. Новости могут и подождать.
– Ну, уж нет! – возразил Олег. – Мне кусок в горло не полезет, пока я не узнаю.
– Кстати, Тимофей, у нас тоже есть что тебе рассказать, – сказала Марина. – Этой ночью в Куличках был большой пожар. После завтрака мы с Олегом пойдем в поселок и узнаем, что горело, и чем мы можем помочь.
Тимофей грустно посмотрел на нее.
– Это и есть одна из моих плохих новостей.
Но, сказав это, он не стал продолжать.
– Что за манера тянуть кота за хвост, – возмутился Олег и потребовал: – Выкладывай, что случилось!
– Этой ночью сгорела школа, которую вы строили.
Некоторое время все молчали, словно обдумывая услышанное. Потом Олег спросил:
– Ты уверен?
Тимофей кивнул и в подтверждение своих слов добавил:
– Мне сообщил это Гавран.
– Дотла? – спросил Олег, словно еще на что-то надеясь.
Тимофей снова кивнул. И опять воцарилась тягостная тишина, нарушаемая только стуком тарелок и чашек, которые Марина продолжала машинально расставлять на столе.
– Даже боюсь уже и спрашивать, – произнес Олег, нарушая молчание. – А какая вторая плохая новость?
– Убили внука Гаврана, – грустно произнес старик. – И это намного хуже. Школу можно отстроить заново. Внука уже не вернешь.
– Кто убил? – воскликнула Марина. – За что?
– Ни за что, просто так, – ответил Тимофей. – Один из тех чужаков, которые на днях объявились в Куличках. Самый главный. Говорят, что он развлекался, стреляя из пистолета по птицам.
– Но это ужасно, – сказала Марина. – Кстати, я вспомнила – мне рассказала об этом случае Карина, когда мы встретились с ней вчера в Куличках. По ее словам, наш участковый, Илья Семенович, попробовал призвать стрелка к ответу, но тот позвонил своему знакомому полицейскому генералу. И теперь Илье Семеновичу грозит увольнение. – Марина сочувственно вздохнула. – Только я не знала, что речь идет о внуке нашего Гаврана. Он очень переживает?
– Сказать, что на нем лица нет, было бы преувеличением, – ответил Тимофей. – Все-таки Гавран птица. Но он очень любил своего внука. И его смерть, да еще такая, потрясла Гаврана. Он собирается мстить.
– Перед тем, как мстить, вырой две могилы, и одну из них для себя, – сказал Олег. – В этом я согласен с Конфуцием. Месть не вернет Гаврану внука. И радость от нее будет горькой.
Заметив, что его слова не убедили старика, Олег привел другой аргумент:
– А если после того, как Гавран отомстит, ворон начнут отстреливать? Он подумал об этом? Нам едва удалось замять случай с охотником, которому ворона выклевала глаз. И то лишь потому, что Егор тоже мог попасть под суд – за то, что пришел к воротам нашего дома с оружием в руках и угрожал мне. Мы нашли компромисс – я заплатил ему за потерянный глаз, он отказался от мести. И вот снова…
– Ты предлагаешь Гаврану забыть и простить смерть внука? – с удивлением спросил Тимофей. – Тогда сам скажи ему об этом. Я не рискну.
– И скажу, – пообещал Олег. – Может быть, я испорчу отношения с Гавраном, но спасу много жизней. В том числе и других ворон. Если начнется война, жертвы будут с обеих сторон.
– Я согласна с Олегом, – сказала Марина. – Как мне ни жаль внука Гаврана. Как сказал поэт, «всегда возмездие безумно».
Тимофей тяжело вздохнул.
– Эх, вы, люди-человеки, – произнес он с ноткой осуждения в голосе. – Слишком много сомневаетесь, всего боитесь, дрожите за свою жизнь. Поэтому так и живете.
– Не вини нас, Тимофей, – мягко произнесла Марина. – Мы такие, какими нас создал Господь Бог. Но все-таки мы разные. И не все думают и поступают, как мы с Олегом. Отсюда и войны, и прочие беды. Но подумай сам: разве война – это хорошо? Вспомни Ратмира. Как война разлучила его с сестрой, лишила семьи. Я не хотела бы такой судьбы для себя и своих детей. А ты для нас?
– Что ты! – почти замахал на нее руками Тимофей. – Типун тебе на язык! Хуже войны я не знаю ничего. Но Гавран… Это другое.
– Вот так всегда, – грустно улыбнулся Олег. – Как только это касается нас лично, мы говорим – это другое. Как будто что-то изменилось, и нравственные или юридические нормы претерпели метаморфозу. А ведь все осталось прежним. Меняется только наше сознание и отношение к событиям. А разве это хорошо? Если пытаться менять мир каждый раз, когда это кажется выгодным для тебя, то что это будет за мир? Искаженный мир. Лично я не хотел бы жить в таком мире. И своим детям этого не пожелал бы.
Тимофей тяжко вздохнул.
– Вы меня совсем замучили своими умными разговорами, – пожаловался он. – Пусть Гавран сам решает, как ему поступить. Я не буду ни потворствовать ему, ни разубеждать. А тебе, жрец Горыня, надо будет принять участие в похоронах внука Гаврана. Гавран заслуживает того, чтобы жрец Велеса проявил к нему уважение.
– Когда? – спросил Олег, переглянувшись с Мариной и получив ее молчаливое согласие.
– Сегодня на закате. Кстати, ты не против, чтобы внука Гаврана похоронили на участке между Усадьбой волхва и лесом? Это родовое кладбище семейства Гаврана, если ты не знал.
– Конечно, я не против, – сказал Олег. – И я даже скажу несколько слов на поминках, если ты так хочешь.
– Только не то, что ты говорил мне, – попросил Тимофей. – Сейчас не время и не место для таких слов.
– Не считай меня бесчувственным идиотом, – обиделся Олег. – Я приверженец Конфуция, а не Сократа, которому истина была дороже друга. Никогда не понимал этого.
– Вот и молодец, – примирительно произнес Тимофей. – И кстати, не пора ли нам позавтракать? А то за разговорами все простынет на столе. Как говорится, война войной… А Марине надо хорошо питаться. И расстраиваться ей в ее положении совершенно ни к чему.
– Вот с этим я согласен, – сказал Олег.
– Только не надо так часто говорить о моем положении, Тимофей, – попросила Марина. – А то я чувствую себя каким-то неполноценным человеком. А это не так. Скорее, наоборот. Но тебе этого не понять.
– Куда уж мне, – сморщил свой носик Тимофей. – У меня даже паспорта нет.
– Тимофей! – жалобно воскликнула Марина. – Но ведь я уже извинилась!
– А я простил, – сказал старик. – Просто к слову пришлось…