Раздался стук в дверь, и в трейлер вошла Карина. От быстрой ходьбы у нее растрепались волосы, и она прерывисто дышала. Иннокентий Павлович впервые видел ее такой взволнованной, но скрыл свое удивление. Он посмотрел на Карину с немым вопросом в глазах, ожидая, когда она сама расскажет, что произошло.
– У меня две плохие новости, – сказала она. – Даже не знаю, с какой начать.
Иннокентий Павлович поморщился.
– Ужасно не люблю театральных эффектов, – сказал он. – Начинайте с любой.
– Хорошо, – сказала Карина. И положила на стол конверт с деньгами, который ей вчера дал сам Иннокентий Павлович. – Глава поселковой администрации отказалась взять деньги. И сказала, что в письме в прокуратуру упомянет еще и о том, что ей пытались дать взятку. Я уже думала, что она схватит меня за руку и вызовет полицию. Но, к счастью, обошлось. Наверное, мне просто повезло – в Куличках всего один полицейский, он же участковый, и в это время он был занят.
– Отказалась? – задумчиво и несколько удивленно произнес Иннокентий Павлович. – Ну, ничего, она еще об этом пожалеет. Позови ко мне Леонида!
– А это и есть моя вторая плохая новость, – вздохнув, сказала Карина. – Я вам уже говорила, что местный участковый был занят. Так вот, он был занят тем, что производил задержание… или арест, я точно не знаю, как в полиции это называется… нашего Леонида.
– Что за чушь ты несешь! – с досадой воскликнул Иннокентий Павлович. – Как он мог арестовать главу службы собственной безопасности моей компании? Да кто он такой, этот местный участковый, что он о себе возомнил?! – Взглянув на Карину, он недоверчиво спросил: – А ты уверена, что это правда?
– Я видела это своими глазами, – сказала она. – И слышала собственными ушами, так как стояла неподалеку. Я шла к Леониду, собираясь после встречи с главой поселковой администрации рассказать ему, что произошло. Но не успела. Так что достоверней и быть не может.
– А ты случайно не знаешь, за что Леонида арестовали? – уже другим тоном спросил Иннокентий Павлович.
– Кажется, его обвиняют в том, что он поджег школу. Или организовал это. Извините, я точно не расслышала, – виновато сказала Карина.
– И куда Леонида повели? – раздраженно поинтересовался Иннокентий Павлович. – Это ты хотя бы смогла увидеть?
– Участковый посадил Леонида в свой автомобиль, и они куда-то поехали. Вероятнее всего, в районный центр.
– И давно? – отрывисто спросил Иннокентий Павлович.
– Минут пять-десять назад, – ответила Карина. – Я сразу же пошла к вам.
– Мы еще успеем его перехватить, – задумчиво, будто разговаривая сам с собой, произнес Иннокентий Павлович. – Но сначала я кое-кому позвоню…
Он махнул рукой на Карину, как сделал бы это, отгоняя назойливую муху.
– А ты иди! Или у тебя дел нет?
Глаза Карины гневно вспыхнули, но она сдержалась и, ничего не сказав, вышла. А Иннокентий Павлович, оставшись один, взял спутниковый телефон и набрал номер генерала Башкина. Тот ответил не сразу, будто раздумывал, стоит ли брать трубку. И у него был очень раздраженный голос, когда он сказал:
– Слушаю тебя, Иннокентий Павлович! Только говори быстро, я очень занят.
Генерал Башкин впервые разговаривал с ним в подобном тоне, но Иннокентий Павлович был сильно взволнован, поэтому не обратил на это внимания.
– Скажи, Александр Павлович, что происходит? Посреди бела дня твои подчиненные хватают моих сотрудников, причем самых доверенных и чуть ли не у меня на глазах. Это что за полицейский беспредел?
– Не кидайся словами, – почти грубо потребовал генерал Башкин. – В нашей стране нет полицейского беспредела. А тот, кто утверждает обратное, является врагом государства и власти. Можешь считать мои слова официальным предупреждением.
– Что с тобой, Александр Павлович? – искренне изумился Иннокентий Павлович. – Это я-то враг государства и власти? И как у тебя язык повернулся! Да наше государство и наша власть дали мне все, что у меня есть. Как я могу быть им врагом?
– Я предупредил, а ты думай, – сухо сказал генерал Башкин. – А особенно хорошо подумай, когда в следующий раз соберешься выложить запись нашего частного разговора в интернет. Имей в виду, что неприятности будут не только у меня, но и у тебя. Даже не сомневайся.
– Ты это о чем? – недоуменно спросил Иннокентий Павлович. – Я тебя не понимаю! Какой разговор, какой интернет? Не говори загадками. У меня и без того голова кругом идет.
– Если это сделал не ты, значит, рядом с тобой есть крыса, – уже мягче произнес генерал Башкин. – Поищи ее в своем окружении. А пока не найдешь, не звони мне. И, кстати, забудь, что я обещал тебе насчет этого капитана из Куличков. Не хватало еще мне потерять должность из-за твоего участкового. Разбирайся с ним сам.
Услышав гудки отбоя, Иннокентий Павлович в бешенстве запустил телефоном в стену. Из странного и путаного, полного недомолвок разговора с генералом он понял только одно – тот отказывается прийти к нему на помощь, когда он в ней так нуждается. Иннокентий Павлович не мог поверить, что генерал Башкин, обладающий почти неограниченной властью в своем ведомстве, испугался какого-то капитана полиции. Это было за гранью его понимания. Такое могло произойти только в Куличках. Будь они прокляты!
Подумав так, Иннокентий Павлович в ярости схватил и разорвал в мелкие клочки карту, лежавшую на его столе. После этого ему стало немного легче, он даже смог вздохнуть полной грудью. Но он все еще был вне себя от злости. Иннокентий Павлович не любил проигрывать. А сейчас его легко обыграл какой-то участковый, которого он и за человека-то не считал. Эта мысль бесила его. Неожиданно он вспомнил последние слова генерала Башкина.
– Сам так сам, – криво усмехнулся Иннокентий Павлович. Привычным движением он проверил, на месте ли, в наплечной кобуре, его пистолет. И быстро вышел из трейлера. Его личный джип стоял поблизости. Водитель, коротко стриженный плечистый крепыш, сидел внутри. Иннокентий Павлович подошел к машине и жестом приказал ему выйти. Протянул руку и отрывисто произнес:
– Ключ от машины!
Растерявшийся водитель молча передал ему ключ зажигания с брелоком в виде ручной гранаты. Вид качающейся на цепочке игрушки разозлил Иннокентия Павловича. Он сорвал брелок и отбросил его далеко в сторону. А затем забрался в джип и включил двигатель. Водитель пытался что-то сказать, но он отмахнулся от него. И нажал на педаль газа так, что машина дико взревела и почти прыгнула вперед, едва не сбив несколько человек, оказавшихся поблизости. Уже через мгновение она скрылась из глаз в густой пелене поднятой ею пыли.
Джип пронесся по поселку, как разъяренный черный дракон, изрыгая дым и исторгая рев. Иннокентий Павлович бросился в погоню за автомобилем участкового, в котором тот увозил Леонида в районный центр. Иннокентий Павлович не сомневался, что настигнет его. У участкового была фора примерно в полчаса, но для джипа это были пустяки, учитывая скорость, которую он мог развить.
Сидя за рулем и не отрывая глаз от дороги, стремительно летевшей ему навстречу, Иннокентий Павлович предвкушал, как он нагонит машину участкового, прижмет ее к обочине и заставит остановиться. Затем он направит пистолет на полицейского, и горе тому, если он не воспримет это всерьез! Ему придется отдать арестанта или…
Но дальше этого воображение Иннокентия Павловича не шло. Он не думал, что будет, если участковый откажется выдать ему Леонида. Яркая картина превращалась в черный квадрат, в котором скрывалось будущее. Такая же черная пелена обволакивала мозг Иннокентия Павловича. Он почти обезумел от ярости. И сам не понимал этого.
Минуты шли за минутами, а полицейский автомобиль не показывался впереди. И Иннокентий Павлович, не отдавая себе в этом отчета, все сильнее давил на педаль газа, выжимая из машины все, на что она была способна, а желая большего. Джип, казалось, уже почти летел, не касаясь колесами дороги. И на одном из крутых поворотов его занесло передним колесом на обочину. Твердое покрытие сменил гравий. Джип потерял устойчивость и свернул с трассы, по инерции продолжая движение. Обочина была неширокой, сразу за ней начинался небольшой обрыв, отделяющий шоссе от леса. Джип ухнул в эту яму и перевернулся. Дальше он уже катился кувырком, скрежеща металлом и воя двигателем, продолжающим работать на полных оборотах…
Чихнув, будто от поднятой им пыли, «козлик» замер возле здания райотдела полиции. Капитан Трутнев вышел, открыл заднюю дверцу и выпустил узника. Вид у Леонида был жалкий – два часа тряски по ухабистой дороге в раскаленной от солнца металлической коробке, да еще и в наручниках, лишили его недавнего лоска и самодовольства. Выбираясь из машины, он пошатнулся. Капитан Трутнев поддержал его за локоть.
– Ты за это ответишь, капитан, – слабым голосом пригрозил ему Леонид, отдергивая руку. – Пытки в нашей стране запрещены законом.
– Поджоги школ тоже, – флегматично ответил капитан Трутнев. – Привыкай, подполковник, к суровым будням. То ли еще будет.
Леонид бросил на него ненавидящий взгляд, но промолчал.
Передавая задержанного дежурному, капитан Трутнев сказал:
– Оформи его, как полагается, и не забудь про отпечатки пальцев. Потом проводи его в камеру. Только в одиночку, а то у него большие способности по части соблазнения слабых духом.
После этого он направился к майору Ивлеву. Пробыв в кабинете начальника райотдела минут десять, участковый прошел к экспертам. Здесь он задержался на полчаса. Потом побывал еще в нескольких кабинетах, где пообщался с другими полицейскими. Затем настал черед Леонида. Когда капитан Трутнев вошел в камеру, тот был вне себя от злости. В потоке угроз, которые он обрушил на голову участкового, не хватало только казней египетских. А в довершение, чувствуя, что уже выдыхается, и видя, что капитан Трутнев остается по-прежнему невозмутимо-спокойным, Леонид сказал:
– Я уже сегодня выйду отсюда, а ты займешь мое место в этой камере.
– А вот в этом ты ошибаешься, – неожиданно улыбнулся капитан Трутнев. – Я не продажный полицейский, и, случись что, мне выделят камеру комфортней. С окнами на юг и кроватью. Сам понимаешь, профессиональная солидарность. Ты тоже мог бы на нее рассчитывать, если бы не продался со всеми потрохами своему хозяину. Только ему на тебя наплевать. Уже сколько времени прошло, а он про тебя и не вспомнил. Даже своему лучшему другу генералу Башкину не позвонил. Тебя это не настораживает? Ты же не дурак, если дослужился до подполковника. Должен понимать, что это означает. Тебя просто слили. Мавр сделал свое дело и стал никому не нужен.
– Ты лжешь, – ответил Леонид. Но его голосу не хватало былой уверенности. А глазам – наглости.
– А зачем? – пожал плечами капитан Трутнев. – Если бы твой хозяин попросил, и генерал Башкин замолвил за тебя словечко, то никакие доказательства твоей вины не помогли бы упечь тебя за решетку. И если бы твой хозяин этого хотел, то ты бы уже был на свободе. А ты все еще в камере и, поверь мне, до суда из нее не выйдешь. А после суда отправишься, куда Макар телят не гонял, можешь даже не сомневаться. С доказательной базой и свидетелями у меня все в полном порядке.
– Ты блефуешь, – снова сказал Леонид, но на этот раз еще более растерянно.
– Заладила сорока Якова одно про всякого, – усмехнулся капитан Трутнев. – Сам посуди – у меня есть признания Егора и Коляна, которых ты напоил водкой, дал им в руки канистры с бензином и послал поджечь школу. У меня есть даже эти канистры с твоими отпечатками пальцев. Дактилоскопическая экспертиза подтвердила это. Ты же сам бывший полицейский, должен понимать, что этого достаточно, чтобы осудить тебя и упечь за решетку. И хорошие характеристики с места работы тебе не помогут. Потому что их не будет. Уверен, что твой хозяин уже нашел тебе замену. Потому что он порядочная сволочь. И для него люди – просто грязь под ногтями.
– А вот это точно, – неожиданно произнес Леонид. Его глаза вспыхнули ненавистью, но на этот раз не по отношению к собеседнику. – В этом ты прав. Сволочь он. Паскуда. Мерзавец. Подлец.
Леонид с видимым удовольствием произносил ругательные слова, адресуя их Иннокентию Павловичу, который, как он думал, предал его, не шевельнув даже пальцем, чтобы попытаться спасти. И это после всех тех грязных дел, которые он для него совершил, измарав свои руки по локоть в крови и нечистотах. Так зачем его покрывать и жертвовать собой?
– Капитан, мне надо подумать, – сказал Леонид, отведя душу вспышкой гнева. – Дай время. Может быть, и расскажу.
– Под протокол? – спросил капитан Трутнев, внутренне ликуя от того, что его убеждения возымели свое действие.
– Под протокол, – подтвердил Леонид. – Мне терять нечего. А эту гниду надо бы наказать. – И он лицемерно добавил: – Чтоб другим неповадно было.
– А вот это вряд ли, – рассудительно заметил капитан Трутнев. – Имя им легион. И плевать им на то, что на одного станет меньше в их рядах. Это как в сказке про Змея Горыныча, у которого вместо одной срубленной головы вырастают две.
– Тогда зачем тебе это надо, капитан? – спросил Леонид, бросив на него подозрительный взгляд. – Личные счеты сводишь?
– А чтобы не чувствовать себя трусом и подлецом, – ответил капитан Трутнев. – С чистой совестью и спится спокойнее. А как у тебя со сном?
Они посмотрели друг другу в глаза. И Леонид опустил голову. Но не оттого, что ему стало стыдно. Его ослепил солнечный луч, неожиданно проникший в камеру через зарешеченное окно. И он так и не ответил.
Иннокентий Павлович выбрался из перевернувшегося джипа живым и невредимым. Несколько ссадин и ушибов по всему телу и на голове были не в счет, учитывая, что автомобиль превратился в груду покореженного металла. Джип был крепкий, словно сейф, и, кроме того, сработали подушки безопасности. Но Иннокентий Павлович воспринял как чудо то, что остался жив. И он долго не мог понять, чем заслужил такую милость, пока не вспомнил о десяти тысячах рублях, потраченных им на свечи в церкви в Куличках.
«Бог все видит», – подумал Иннокентий Павлович и мысленно пообещал пожертвовать отцу Клименту на храм сто тысяч рублей. Денег было не жалко – его жизнь стоила намного дороже. А щедрый дар был своеобразной гарантией, что и в будущем он может рассчитывать на провидение.
Прихрамывая, он вышел на трассу. Огляделся. Но шоссе в обе стороны было пустым до самого горизонта, и ждать случайной машины, которая могла бы подвезти его обратно до Куличков, казалось бессмысленным. Иннокентий Павлович медленно побрел по обочине, часто спотыкаясь, а иногда даже падая. Его дорогой костюм превратился в лохмотья, лицо и руки почернели от грязи. Иннокентий Павлович с усмешкой подумал, что похож на черта из русских народных сказок, идущего из преисподней, где он подбрасывал лопатой уголь в огонь, на котором в котлах жарили грешников. Только куда он идет? Неужели на поиски новых грешников? Эта мысль была неприятна Иннокентию Павловичу, но другая так и не пришла ему в голову.
То, что он оказался на волосок от смерти, охладило его пыл. Теперь он равнодушно думал о том, что капитан Трутнев ущемил его самолюбие, арестовав начальника службы собственной безопасности его компании. Немного беспокоило возможное признание Леонида, что поджог школы был организован по его приказу. Но не пугало. Его слово против слова Леонида – да любой мало-мальски опытный адвокат разобьет в пух и прах подобное голословное обвинение. А Иннокентий Павлович мог нанять лучших адвокатов в стране.
«Не настолько же он глуп, чтобы начать откровенничать, – думал Иннокентий Павлович. – Он ведь знает, что я легко могу откупиться, а в крайнем случае уехать за границу и там отсидеться в каком-нибудь тихом райском уголке, пока не улягутся страсти и все забудется. После этого я смогу, ничего не опасаясь, вернуться на родину. А вот самому Леониду придется плохо, если всплывут его прошлые делишки. И я могу это устроить. По совокупности всех совершенных им уголовно наказуемых деяний ему грозит пожизненный срок, и то лишь потому, что смертная казнь в стране отменена».
Это была здравая мысль, и когда она пришла ему в голову, Иннокентий Павлович на какое-то время успокоился. Но потом он внезапно подумал: «А если нет? Если Леонид все-таки предаст меня?» И Иннокентий Павлович понял, что эти сомнения будут терзать его, пока он не решит вопрос кардинально. И он принял единственно правильное, с его точки зрения, решение, после чего мысли о возможном предательстве Леонида перестали его тревожить.
Он устал, его мучила жажда, все тело болело от ушибов, по виску грязной струйкой текла кровь из ссадины на голове. А вскоре Иннокентий Павлович натер кровавые мозоли, и это было так больно, что он не мог думать уже ни о чем другом.
До Куличков он добрел только к вечеру. Не обращая внимания на удивленные взгляды, Иннокентий Павлович дошел до своего трейлера, открыл дверцу и вошел, не чувствуя уже ничего, даже радости от возвращения в свой маленький мирок, где он был в безопасности. Сил уже почти не было, но он не сразу упал на кровать. Сначала Иннокентий Павлович открыл свой сейф, из которого достал заветную записную книжку небольшого формата. В ней его собственной рукой были вписаны имена и номера телефонов, которые он не мог доверить электронной памяти гаджетов, зная, что любой компьютер и даже его личный телефон могут стать легкой добычей хакеров и спецслужб. Иннокентий Павлович перелистал страницы и нашел ту, которая была ему сейчас необходима. На ней было написано: «Услуги частного характера», а чуть ниже – «Зеро» и несколько цифр. Для непосвященного это слово означало только число 0 на рулетке, а цифры были головоломкой, решить которую мог далеко не каждый. Это был номер телефона, записанный не в порядке последовательности, а по особой схеме. Но для Иннокентия Павловича и слово, и цифры имели смысл и были понятны. Он набрал номер на спутниковом телефоне. Уже после второго гудка в трубке прозвучал сухой, словно безжизненный голос:
– Говорите.
– Вы меня узнали? – спросил Иннокентий Павлович.
– Да.
– Примите заказ на две персоны. Запишите?
В голосе впервые появились нотки, напоминающие человеческие, он недовольно произнес:
– Не задавайте лишних вопросов.
Иннокентий Павлович не стал обижаться.
– Поселок Кулички. Хозяин Усадьбы волхва. Олег Витальевич Засекин.
Он сделал паузу, давая время своему собеседнику запомнить. Но тот сразу же спросил:
– Кто вторая персона?
– Леонид Юрьевич Гулькин, – с небольшой запинкой произнес Иннокентий Павлович, словно все еще сомневаясь, правильно ли он поступает. – Начальник службы безопасности моей инвестиционной строительной компании. Но здесь есть некоторая сложность.
– В чем?
– В данное время он находится, судя по всему, в камере предварительного заключения районного отдела полиции. Это создаст вам проблемы? Я готов компенсировать.
Голос помолчал, потом буркнул:
– Двойная цена.
– Согласен, – сразу же ответил Иннокентий Павлович.
– Номер банковского счета вам известен. Мои условия по предоплате тоже.
– Деньги на ваш счет поступят завтра утром. В крайнем случае, к вечеру, если банк…
Но в трубке уже звучали гудки отбоя. Иннокентий Павлович раздраженно отбросил телефон, словно тот обжигал ему руки. Разговор стоил ему больших душевных усилий, все время приходилось сдерживаться, а он к этому не привык. Теперь он чувствовал себя полностью опустошенным. Но он еще смог положить записную книжку обратно в сейф и закрыть дверцу. После этого Иннокентий Павлович почти рухнул на кровать, сразу обессилев. Если бы ему сейчас надо было сделать всего два или три шага, чтобы дотянуться до кружки с водой, он предпочел бы мучиться от жажды.
Но Иннокентий Павлович недолго пробыл в одиночестве. Почти сразу в трейлер почти вбежала Эльвира. Увидев, в каком он состоянии, женщина заплакала от жалости.
– Иннокентий Павлович! – вскрикнула она с ужасом. И, всхлипывая, пролепетала: – Что с вами случилось?
– Воды, – потребовал он едва слышно. Во рту было сухо, язык распух, и каждое слово давалось с неимоверным трудом.
Эльвира напоила его. А потом утопила в своей нежности и заботе. Женщина кружила над ним, как птица над только что вылупившимся из яйца птенцом. Заботливая мать и самая преданная жена не могли бы проявлять свою любовь сильнее, чем она. Эльвира омыла его раны, помогла раздеться и укрыла мягким одеялом. А сама села рядом с кроватью на стул и смотрела на Иннокентия Павловича влюбленными глазами старой девы, которой достаточно быть рядом с объектом своей любви, ничего не требуя взамен.
Но Иннокентий Павлович не чувствовал к Эльвире благодарности, а ее заботы о себе воспринимал как должное. Так он мог бы относиться к жене, прожив с ней долгие годы, которые постепенно, но неумолимо убили любовь и страсть, оставив только привычку. Но именно поэтому ему сейчас было хорошо. Ничего не отдавая, он щедро черпал могучей дланью. Это было именно то, что ему всегда требовалось, чтобы чувствовать себя счастливым.
Если бы в эту минуту в трейлере появилась Ирина, у нее был бы законный повод для ревности и страха за свое будущее. Но Ирина крепко спала в отведенном ей трейлере и в своих снах видела что угодно, но только не Иннокентия Павловича, о котором она даже ни разу не вспомнила за минувший день…
Когда Иннокентий Павлович проснулся, у него болело все тело, от головы до ног, но мысли были ясными и четкими. Он хорошо помнил, что случилось накануне. И потому он не удивился, когда, открыв глаза, встретился с сияющим взглядом Эльвиры. Казалось, она не смыкала глаз всю ночь, бдительно охраняя его сон и покой. И теперь выглядела счастливой.
– Доброе утро, Иннокентий Павлович, – произнесла она с радостной улыбкой. – Как вам почивалось? Так говорила моя бабушка во времена моего детства.
– А знаете, хорошо, – ответил он, тоже улыбнувшись в ответ. – Давно уже так крепко не спал. Признайтесь, вы что-то подмешали мне в чай?
– Только свою любовь и преданность, – шутливо сказала Эльвира и вдруг густо покраснела от смущения, поняв, что проговорилась.
Но Иннокентий Павлович не воспринял ее слова всерьез.
– Отличное снотворное, – рассмеялся он. – Теперь буду принимать его на ночь всегда.
Эльвира поспешила сменить тему.
– А теперь я накормлю вас завтраком, – сказала она тоном, не предполагающим возражений. – Вы какие яйца любите, всмятку или вкрутую?
– Вкрутую, – улыбнулся Иннокентий Павлович. С утра у него было хорошее настроение. И он щедро делился им с окружающими. – Как все крутые пацаны.
На этот раз Эльвира рассмеялась.
– Какая же я глупая, – сказала она. – Могла бы и сама это понять… А тосты какой прожарки предпочитаете? Средней или прожаренные до хруста?
– До хруста, – ответил он. – По той же причине.
И они рассмеялись уже вместе.
Скоро в трейлере вкусно пахло. Иннокентий Павлович остался в постели, только приподнялся. Эльвира заботливо подложила ему под спину подушку. Завтрак она принесла на подносе. Иннокентий Павлович ел с аппетитом. В последние дни он готовил себе еду сам, а дома это делала прислуга. И сейчас пища казалась ему вкуснее, чем обычно. Он сказал об этом.
– Это потому, что она приготовлена вашими руками, Эльвира, – сделал он комплимент.
И женщина не смогла скрыть счастливой улыбки.
– А почему вы не едите? – спросил Иннокентий Павлович. – Присоединяйтесь. Вы столько наготовили, что здесь на двоих хватит.
– Обычно я не завтракаю, – смущенно ответила Эльвира. – С вашего позволения, выпью только чашечку кофе.
– Фигуру бережете? – подмигнул ей Иннокентий Павлович. – Вам ли беспокоиться об этом! У вас она как у молоденькой девочки.
– Вы мне льстите, – хихикнула Эльвира. – Но все равно приятно.
Она налила себе кофе в фарфоровую чашечку и пила его маленькими глоточками, словно боясь обжечься.
– Пока я ем, вы рассказывайте, – сказал Иннокентий Павлович, с хрустом разжевывая тосты, щедро намазанные маслом. – Что произошло вчера за время моего отсутствия? Мост через овраг построили?
– Да, закончили уже поздно вечером, когда вы спали, – ответила Эльвира. – Сегодня с утра должны были начать прокладывать дорогу до леса для тяжелой техники. А потом будут прорубать просеку до Зачатьевского озера. Все идет по плану, и даже с опережением графика.
– Это хорошо, – порадовался Иннокентий Павлович. – Да, пока не забыл – передайте Улугбеку, что старый мост через овраг надо разобрать и сжечь. Чтобы от него и следа не осталось. – И в ответ на немой вопрос в глазах Эльвиры он пояснил: – Только так мы сможем одолеть Кулички – вытравив из него весь прежний патриархальный дух.
– Как это мудро! – восхитилась Эльвира. – Я бы никогда до такого не додумалась. Вы просто гений, Иннокентий Павлович!
Мужчина самодовольно улыбнулся.
– Никогда не ел такие вкусные тосты, – сказал он. – Вы не могли бы поджарить мне еще парочку Эльвира? И давайте перейдем на ты. Ведь мы же не на планерке. Не так ли?
У Эльвиры захватило дух от восторга. Но ответить она не успела. Дверь трейлера распахнулась, и вошла Ирина. Увидев, что происходит, она язвительно произнесла:
– О, какая картина! Кажется, в благородных домах это называется завтрак в постель. Об этом мечтает каждый настоящий мужчина. Не так ли, милый?
Иннокентий Павлович нахмурился.
– Не говори глупостей, Ирина, – сказал он. – Эльвира сообщает мне информацию о ходе строительства. Как ты знаешь, вчера вечером я не смог присутствовать на планерке. Поэтому я попросил ее…
– Не надо подробностей, – усмехнулась Ирина. – Пусть это будет вашей маленькой тайной. Только скажи мне, дорогой, чем эта засушенная мымра лучше меня, что ты предпочел ее мне?
– Я, наверное, пойду, – торопливо сказала Эльвира, опуская голову, чтобы скрыть навернувшиеся от обиды слезы на глаза.
Но Иннокентий Павлович остановил ее.
– Останьтесь, Эльвира, – сказал он. – Я еще хочу обсудить с вами одно важное дело. – И обратился к Ирине: – А тебе должно быть стыдно за свои слова. Немедленно извинись!
– И не подумаю, – хмыкнула Ирина. – Это мне надо обижаться. Ты всю ночь провел с другой женщиной, а я даже слова не скажи? Ну, уж нет! Пусть еще скажет спасибо, что я не вцепилась ей в волосы.
– Я тебе уже говорил, Ирина, что ты стала очень нервной и мнительной в последнее время, – сказал Иннокентий Павлович. – Я могу только догадываться почему. И это единственная причина, которая тебя может извинить в моих глазах. Поэтому ты сегодня же уедешь из Куличков. А в городе сходишь к врачу. И сообщишь мне о результатах. – Его голос стал немного мягче. – И это не обсуждается, Ирина. Я беспокоюсь о твоем здоровье. И… о нашем будущем.
– Если бы ты беспокоился о нашем будущем, то послал бы за мной, чтобы эту ночь провела с тобой я, а не эта…, – Ирина не договорила, пренебрежительным жестом показав на Эльвиру. – Не буду говорить кто, чтобы не обидеть твои чувства. А в город я уеду с большой радостью. Здесь я себя чувствую никому не нужной. Ты совершенно охладел ко мне. От тебя только и слышишь – Кулички да Зачатьевское озеро, ни о чем другом не можешь и думать. Это какое-то наваждение! Что с тобой происходит? Скажи мне, дорогой!
Ирина подошла и присела на край кровати. Она попыталась обнять Иннокентия Павловича, но тот отвел ее руки.
– Ты меня никогда не понимала, – сказал он. – Я для тебя чужой человек, и мои мысли и чувства для тебя тайна за семью печатями. Ты эгоистка, Ирина. И даже более того – эгоцентристка. Ты убеждена, что весь мир должен крутиться вокруг тебя, как планеты вокруг солнца. Вот только в отличие от солнца ты не даришь тепла и света. Мне холодно с тобой и темно.
– Но не всегда же, – обольстительно улыбнулась Ирина. – Иногда тебе очень даже хорошо со мной.
– Вот поэтому…, – Иннокентий Павлович не закончил, вспомнив, что они не одни в трейлере. А разговор начал принимать уже слишком интимный характер. – Но давай поговорим об этом позже. После твоего визита к врачу. Хорошо?
– Как будто у меня есть выбор, – сказала Ирина. Она была сильно обижена и не скрывала этого. – Мое мнение для тебя ничего не значит. Я могу только соглашаться или…
Неожиданно она расплакалась и, закрыв лицо руками, выбежала из трейлера.