Вадим Иванович Кучеренко
Наследник волхва
– Ты поезжай, Илья Семеныч, – ответила та. – Задержусь я. С братом надо потолковать по душам.
Это было сказано таким тоном, что отец Климент содрогнулся в душе. Он с тревогой взглянул на сестру, но промолчал. Уверенности ему придавало то, что разговор должен был, по всей видимости, состояться в храме. А это была его вотчина, в стенах которой отец Климент чувствовал себя неуязвимым и могучим, как библейский Самсон до того часа, когда коварная Далила обрезала ему волосы.
Открылась и закрылась дверь храма, пропуская полицейского. Отец Климент и бабка Матрена остались наедине. Впервые за много лет. Они отвыкли от этого и чувствовали некоторое смущение, которое сковывало их языки. Первой преодолела его бабка Матрена.
– Говорят, братец, что ты молишься денно и нощно, – произнесла она с тяжким придыханием, словно пытаясь поднять непосильную ношу. – Лба не жалеючи и стыд потерявши. Да не один, а в компании с молодыми девицами.
Отец Климент воззрился на нее, как праведник на стадо свиней, в которых вселились бесы – с ужасом и негодованием.
– И не стыдно тебе, сестра, клеветать на меня? – сурово спросил он. – Не было этого!
– Как не было? – голос старухи взвился до притолоки храма, вернувшись гулким эхом. – Да не далее как этой ночью было! Или забыл уже?
– Спал я этой ночью аки младенец, – с достоинством ответил отец Климент. – Тому свидетели Бог и все святые угодники.
Подкрепляя свои слова, он перекрестился. Бабка Матрена опешила.
– Или обманули меня? – спросила она, видя неуступчивость брата и уже начав сомневаться.
– Как Бог есть, обманули, – подтвердил отец Климент. – Воспользовались твоей доверчивостью, сестра, и посмеялись над тобой. – Он сокрушенно вздохнул. – И как только ты могла поверить в подобную ересь?
Бабка Матрена задумалась. Теперь она уже и сама не понимала, почему вдруг так слепо поверила словам своей жилички, которую и знала-то всего один день. Видимых причин не было, если не считать многолетней обиды на брата. Семена зла упали на удобренную почву и проросли. Старухе стало стыдно за себя.
– Прости, брат, коли так, – повинилась она. – Видно, верно говорят: мудрость не всегда приходит со старостью. Иногда старость приходит одна.
– Осознание греха и покаяние есть прямой путь к спасению, – почти торжественно произнес отец Климент. – Возрадовалось мое сердце за тебя, сестра.
– Ты не очень-то радуйся, – пробурчала старуха. – Гляньте, люди добрые – назвал сестру дурой и рад.
– Это когда же я тебя дурой назвал? – поразился отец Климент. – Опять напраслину на меня возводишь.
Они помолчали. Затем отец Климент неуверенно предложил:
– Может, пойдем ко мне, чайку выпьем?
Неожиданно для самой себя бабка Матрена услышала свой голос:
– Не откажусь.
Она тут же пожалела о сказанном. Но отступать было поздно. Не такой у бабки Матрены был характер, чтобы отказываться от своих слов. И она поплелась за братом, мысленно казня себя за уступчивость и одновременно испытывая радостное волнение, а почему – не могла и понять…
Глава 34. Совет деда Матвея
Выйдя из храма, капитан Трутнев остановился в раздумье, куда ему направиться – в полицейский участок или домой. Ответ на этот вопрос был гораздо глубиннее, чем мог бы показаться. В участке он должен был бы, следуя совету отца Климента и инструкции, написать заявление о пропаже сына и зарегистрировать его. Отправившись домой, он проявил бы собственную волю, нарушил профессиональную этику и признал, что сын ему дороже, чем все остальное на свете вместе взятое. Чаша весов колебалась недолго. Илья Семенович сел в «козлик» и поехал домой.
Мысли его были тревожными. В Куличках сына он не нашел, оставалось искать его за пределами поселка. А это – почти девственные леса на сотни километров вокруг, кишащие дикими лесными зверями. И оказавшись там, Сема подвергал свою жизнь смертельному риску, потому что становился всего лишь звеном пищевой цепочки, где одни живые существа служат для питания других. Причем едва ли не самым низшим звеном. Ему не будут угрожать разве только ежи, белки и зайцы, а все остальные звери попытаются его съесть, и осуждать их за это было бы глупо. А есть еще ядовитые ягоды и грибы, которые могут прельстить голодного ребенка. Подумав об этом, Илья Семенович содрогнулся.
– Ах, ты, Сема, Сема, – прошептал он, кусая губы, чтобы не заплакать. – Где же ты?
Ситуацию усугубляло то, что Илья Семенович в бегстве сына винил себя. Эта мысль была последней каплей, переполнившей чашу его отчаяния. Если бы он мог, то отсек бы себе руку, взявшую ремень. Он дал себе слово, что когда – Илья Семенович даже в мыслях страшился употреблять слово «если», чтобы не накликать беду, – Сема найдется, то впредь он даже на словах не будет угрожать ему поркой. Его самого в детстве не пороли, какие бы шалости он не совершал. И ничего, вырос достойным человеком. А библейское требование наказывать сына своего розгой, дабы спасти душу его от преисподней, могло бы привести к противному результату. Он мог бы только ожесточиться и натворить всяких плохих дел в отместку…
Не известно, до чего додумался бы капитан Трутнев, мысленно каясь, если бы его путь занял больше времени. Однако вскоре он уже подъезжал к своему дому, где увидел деда Матвея, одиноко сидевшего возле ворот на лавке, что дало мыслям участкового совершенно другое направление. Илья Семенович был не в том настроении, чтобы в это утро, в дополнение ко всем своим бедах, еще и выслушивать жалобы старика на Семины проказы. Волчий вой, которым Сема изводил деда Матвея, сейчас казался Илье Семеновичу забавной детской шуткой, над которой можно только посмеяться. Он дорого дал бы за то, чтобы в эту самую минуту услышать завывание волка, доносящееся из-за забора их дома. Поэтому, выйдя из машины, Илья Семенович непривычно сурово спросил:
– Зачем явился, дед Матвей? – После чего с досадой добавил: – И что тебе не спится!
Деду Матвею было уже далеко за восемьдесят, он был даже не сед, а сив от возраста, и сгорблен, словно коромысло. Ходил он, опираясь на сучковатую палку. Память деда Матвея ослабела настолько, что вечером он забывал то, что случилось утром. Однако ума он не утратил. А потому сразу понял, что Илья Семенович ему не рад, и даже более того. Однако это не смутило старика, давно уже привыкшего к тому, что его частые визиты в дом участкового или в полицейский участок вызывают только раздражение.
– Ты погоди гнать-то меня, – прошамкал он беззубым ртом. – Авось пригожусь, еще спасибо за совет скажешь.
– Это ты о чем, дед Матвей? – удивился Илья Семенович. – Или белены объелся с утра пораньше?
– А ты послушай вначале, – обиделся дед Матвей. – А то у самого глазища такие, будто мухоморов наелся. На людей, словно цепной пес, кидаешься. Эх, снять бы с тебя портки да выпороть, Илья Семенович, чтобы научить уму-разуму, да не тот я уже стал, не справлюсь с тобой. А ты и рад, оглоед!
Дед Матвей мог бы еще так долго брюзжать, Илья Семенович хорошо это знал, а потому примиряюще произнес:
– Ладно, дед, говори, с чем пожаловал, а кого и как учить уму-разуму, решим после.
Не сразу, но дед Матвей все-таки остыл и перестал ворчать.
– Слыхал я, что у тебя сын пропал, – сказал он и покачал головой, словно осуждая участкового.
– И от кого же ты это слыхал, дед? – удивился Илья Семенович. – Вроде бы объявления я не давал, и по радио не объявляли. Неужели ворона на хвосте принесла?
– Жена твоя, Полина, так воет со вчерашнего вечера, что слышно на всю округу, – ответил старик, посмотрев на него с укоризной. – Весь поселок уже знает, какая беда в вашем доме приключилась. А то, что ты от людей ее скрываешь, так это не от большого ума. Всем миром легче сына найти, чем одному. Я всегда думал, что умный ты мужик, Илья Семенович, а теперь сдается мне, что я ошибался. Или гордыня тебя обуяла. А это даже хуже. Если человек глуп, то какой с него спрос? А за гордыню ему отвечать придется. Не на этом свете, так на том. Так и знай, Илья Семенович. И не обижайся на мои слова. Стар я уже слишком, чтобы лукавить.
Илья Семенович сокрушенно покрутил головой.
– И что это за поселок такой? – пожаловался он неизвестно кому. – На одном краю чихнут, на другом здравствовать желают. Ничего не скроешь! А тебе-то, дед Матвей, что за беда, если Сема пропал? Только радоваться должен. – Голос Ильи Семеновича предательски дрогнул. – Изводил он тебя почем зря. Сколько раз ты на него жаловался.
– И опять же дурак, – невозмутимо произнес старик. – То, что мальчишка проказничал, это одно. А то, что он пропал и его надо искать, это совсем другое. Места-то у нас глухие, дикие. А что, если он в лес подался? Что с дитяти неразумного взять. Ты об этом подумал, пень стоеросовый?
Слова деда Матвея совпадали с мыслями, которые тревожили самого Илью Семеновича, и он почувствовал себя виноватым уже перед стариком.
– Еще как думал, – признался он, не обидевшись. – Да только людей в Куличках не хватит, чтобы все окрестные леса обойти. Это все равно что иголку в стогу сена искать. А пока из района спасателей дождешься, так столько времени пройдет, что и смысла нет.
– Вот и я то же самое думаю, иначе бы уже все Кулички обежал, народ скликая, – сказал дед Матвей. Он оглянулся вокруг, словно опасаясь, что его могут подслушать, и таинственным шепотом произнес: – К жрецу за помощью идти надобно.
– К кому, ты сказал? – переспросил Илья Семенович, подумав, что ослышался.
– К жрецу Велеса, – спокойно повторил старик. – К тому самому, что живет в Усадьбе волхва. Только он может помочь отыскать мальчишку.
– И как же это? – недоверчиво спросил Илья Семенович. – Обратится к своему языческому богу и замолвит за меня словечко? Так я уже был в храме сегодня. И поставил свечку перед ликом Николая Чудотворца. Спасибо бабке Матрене, надоумила. Теперь, чую, придется мне еще и тебя благодарить. Да только толку-то что? Ни языческий бог, ни православные святые угодники за меня искать Сему не будут. Так что спасибо тебе, дед Матвей, за совет, но…
– А ты не егози, милок, – прервал его старик. – Предки наши были не глупее тебя. А в подобных ситуациях всегда обращались к Велесу. Мне еще мой дед об этом рассказывал, а ему – его дед, и так из поколения в поколение. Велес – он владычествует над всем животным миром. Ему все дикие звери покорны. По приказу Велеса они сделают все, что он пожелает. Скажет отыскать пропавшего в лесу человека – и сыщут его, выведут под белы рученьки из чащи, волоска на голове не тронут.
– Ох, и мастер ты заливать, дед Матвей, – усмехнулся Илья Семенович. – Под белы рученьки… Это дикие-то звери?
– Они самые, – кивнул старик. – Прадед мой только потому и жив остался, что его отец пошел к жрецу Велеса, когда он заблудился. Жрец обратился к своему богу, а тот велел всем лесным зверям найти заблудшего. И дня не прошло, как вернулся прадед домой. Сказал, что из леса вывел его медведь. Он, мол, встретил косолапого в лесу и уже с жизнью начал прощаться, а тот поманил его лапой за собой и привел к тропинке, ведущей из леса. Можешь верить или не верить, это как тебе заблагорассудится. За что купил, за то и продаю. А только дед мой слыл самым честным человеком в Куличках. Не стал бы он мне врать.
Дед Матвей замолчал, глядя на своего собеседника сердитыми глазами. Он был обижен на то, что ему не поверили. А Илья Семенович не знал, что и думать. После того, как он помолился за спасение сына Николаю Чудотворцу, ему уже не казалось абсурдным обратиться за помощью и к Велесу. Тем более, что однажды они с женой уже просили этого языческого бога даровать им ребенка. После того, как много лет ставили свечи в храме, молясь о том же самом. И то ли совпало, то ли еще что, но Полина почти сразу же понесла. Так почему бы не попробовать и сейчас? Права была бабка Матрена – хуже не будет. Хотя она и имела в виду не совсем то, о чем сейчас говорил дед Матвей. Но так ли уж это важно, если в конечном итоге Сема вернется домой живым и невредимым?
И Илья Семенович решился. Православный праведник или языческий жрец – участковому было все равно, к кому обращаться, лишь бы они помогли в его беде. А там будет видно.
– Так, значит, дед Матвей, советуешь мне идти на поклон к жрецу Велеса в Усадьбу волхва? – спросил он задумчиво.
Дед Матвей кивнул, подтверждая. От долгого разговора он сильно устал, и теперь едва сидел на лавке, опираясь обеими руками на свою палку. Ему было трудно даже говорить, но все же он произнес едва слышно:
– Сходи, Илья Семенович. Мой тебе добрый совет.
– Спасибо, что подсказал, дед Матвей, – уже искренне сказал участковый.
Однако старик уже задремал и не слышал его. Он так и сидел, покачиваясь, будто от ветра, из стороны в сторону, когда Илья Семенович отъезжал от дома на своем полицейском автомобиле. Капитану Трутневу спящий старик казался пережившим себя памятником давно минувшим временам, когда люди верили языческим богам и в душе сами были язычниками, при этом продолжая ходить в православные храмы и молиться христианскому богу. Илья Семенович не осуждал их. По сути, он и сам был такой. Только намного реже, чем его предки, заходил в храм и уже почти забыл, когда молился в последний раз, если не считать нынешнее утро.
Глава 35. Участковый обращается к Велесу
Они сидели на кухне, пили чай из серебряного самовара, и Тимофей рассказывал Олегу о восстании волхвов в Суздале в 1024 году от Рождества Христова, уверяя, что был его очевидцем. Олег не верил, но слушал с интересом. Будучи студентом, он, готовясь к экзамену, читал об этом событии в «Повести временных лет», но Тимофей приводил такие подробности, которых в летописи не было. Говоря о волхвах, которые убивали местных вождей-старейшин из-за того, что те не давали «пролиться дождю», старик называл их по именам. А заодно сообщал, где и когда они родились, как волхвовали и каким чудесным образом появились в суздальской земле, когда там началась засуха, вызвавшая неурожай и великий голод среди простого народа. Олег не верил этим сведениям, но молчал. Однако когда речь зашла о князе Ярославе Владимировиче, он не выдержал и возмутился.
– Ври да не завирайся, Тимофей, – сказал он в сердцах. – Князь прибыл в Суздаль с войском, чтобы подавить народное восстание. А ты говоришь о каких-то варягах.
– А я утверждаю, что князю Ярославу нужны были деньги для уплаты варягам, которых он набирал в свою дружину, чтобы вести междоусобные войны с другими князьями, – упорствовал старик. – И он явился в Суздаль за данью, когда там вспыхнуло восстание. Простое совпадение. Если бы не это, то волхвы победили бы. А там, глядишь, и по всей земле русской поднялся бы народ, отстаивая древнюю языческую веру и свою свободу.
– Тебя послушать, так князь Ярослав Владимирович был врагом собственного народа, – горячился Олег. – А ведь это при нем на Руси выросла численность населения, а Киев стал богатейшим городом. Как результат – стали развиваться культура и образование, был составлен первый известный нам свод законов русского права, который вошел в историю под названием «Русская правда». Тебе мало этого, чтобы признать князя патриотом?
Тимофей хмыкнул, давая понять, что он придерживается другого мнения.
– Тогда добавлю, что еще он наладил дружеские и торговые отношения со Швецией, Византией, Священной Римской империей и другими странами Европы, – продолжал приводить факты Олег. – Именно во время его правления удалось победоносно завершить русско-печенежские войны и вернуть в состав Киевской Руси захваченные Польским государством Червенские города. И как тебе это, упрямый старик?
– А еще при этом князе на Руси начали в великом множестве строить христианские храмы и безжалостно искоренять язычество, – сказал Тимофей, тоже начиная сердиться. – Всеми доступными средствами, включая массовые казни волхвов. Были, кстати, среди невинно убиенных и твои предки. Вот бы они тебя сейчас услышали!
– Это запрещенный прием, Тимофей, – запротестовал Олег. – Не надо низводить историю до личных счетов. Христианство на Руси было исторически неизбежно. Потому князя Ярослава и прозвали Мудрым, что он…
Но ему не дали закончить. Прилетел Гавран и стукнул клювом в раму, прося его впустить. Олег встал и распахнул окно. Ворон сел на подоконник и несколько раз хрипло каркнул, чем привел Тимофея в смятение.
– Гавран говорит, что у ворот стоит местный участковый и стучит так, будто хочет проломить их, – сказал старик, от волнения забыв, что Олег уже сам понимает вороний язык. – Как ты думаешь, что ему надо?
– Не знаю, – пожал плечами Олег. Он был рад прекратить спор, в котором все равно не было бы победителя. Подобные разговоры с Тимофеем они вели очень часто, но еще ни разу Олегу не удалось убедить старика в своей правоте, основанной на постулатах современной исторической науки. Тимофей ссылался на свои знания, полученные, по его словам, на основании личного жизненного опыта, и был непробиваем, как рыцарь в латах для стрел, выпущенных из самодельного лука.
– Может, да ну его? – предложил Тимофей. – От греха подальше. Постучит да уйдет.
– Нехорошо так с людьми, – покачал головой Олег. – И вообще, может быть, он по важному делу. А мы не будем знать.
– Так пойди и узнай, – недовольно буркнул Тимофей. – Или мне прикажешь?
– Упаси Господь, – сказал Олег. И поскорее вышел из кухни, пока въедливый старик не успел потребовать объяснения, какой смысл он вложил в эту фразу.
Распахнув калитку, Олег увидел полицейского, который уже почти потерял надежду на то, что ему удастся встретиться с хозяином Усадьбы волхва и собирался уезжать.
– Добрый день, Илья Семенович, – сказал Олег. – Какими судьбами?
– Вы бы хоть звонок в дом провели, – не сдержался капитан Трутнев. – А то до вас ни достучаться, ни докричаться. Все кулаки отбил. А если будет нужно вручить повестку или официальное извещение?
– Я подумаю над этим, – пообещал Олег. – Но, думаю, вы пришли не только для того, чтобы сказать мне это?
У капитана Трутнева, как у большинства рыжеватых людей, была тонкая белая кожа, и она легко краснела, когда он волновался или испытывал смущение. Сейчас он был красен, как вареный рак, и чувствовал себя точно так же. Илья Семенович не знал, с чего начать разговор. Слишком необычной была просьба, с которой он хотел обратиться к хозяину Усадьбы волхва. Он переминался с ноги на ногу, вздыхал и имел непривычно жалкий вид. Олег все еще стоял в проеме калитки и ждал, когда полицейский объяснит причину своего прихода. Но, видя, что тот крайне смущен, пришел ему на помощь.
– Может быть, пройдем в дом? – предложил он. – Выпьем чая. Или, быть может, вы еще не завтракали? Не стесняйтесь, Илья Семенович, у нас без церемоний.
– Нет, – отрицательно покачал головой полицейский. – Я не голоден. – И неожиданно для самого себя признался: – У меня кусок в горло не лезет.
– А что так? – участливо спросил Олег. – У вас что-то случилось?
– У меня сын пропал, – сказал Илья Семенович дрогнувшим голосом. И невольная слеза покатилась из его покрасневших глаз по небритой со вчерашнего дня щеке.
Это было так неожиданно, что в первую минуту Олег даже растерялся. Видеть, как плачет полицейский, ему еще не приходилось. Он шагнул из калитки за ограду и, сочувственно положив руку на плечо капитана Трутнева, спросил:
– Чем я могу вам помочь, Илья Семенович? Ведь вы же за этим сюда пришли – за помощью?
Илья Семенович кивнул. Он чувствовал, что если попытается сказать хоть слово, то может разрыдаться. Он сам не ожидал от себя, что способен на такое сильное проявление чувств. И уж тем более, что проявит их перед совершенно чужим человеком. Но было что-то в хозяине Усадьбы волхва такое, из-за чего ему хотелось доверять и даже пожаловаться на свое горе, в надежде, что тот не останется равнодушным.
Прошло несколько минут, прежде чем Илья Семенович смог говорить.
– Да, мне нужна ваша помощь, – сказал он. – Мне говорили, что вы можете…
Но он не договорил, внезапно подумав, что его слова прозвучат более чем странно. И хозяин Усадьбы волхва просто рассмеется ему в лицо, услышав его просьбу. А то и сочтет сумасшедшим.
Подождав и поняв, что полицейский больше ничего не скажет, Олег спросил:
– Я могу – что? – И подбодрил его: – Ну же, Илья Семенович, раз начали, так заканчивайте! А то мне уже и самому интересно.
И Илья Семенович решился.
– Ведь вы же жрец Велеса? – спросил он. Но в его тоне было больше утверждения, чем вопроса, а надежды еще больше. – Меня не обманули?
– В общем-то нет, – не сразу ответил Олег. – Вам сказали правду. Но что с того?
– Вы можете обратиться к своему языческому богу, чтобы он помог найти моего сына?
Этот вопрос смутил Олега. Он ожидал чего угодно, вплоть до просьбы дать денег на организацию поисков мальчика, но только не этого. Впервые к нему обращались за помощью как к жрецу Велеса. И в такой ситуации, когда он не мог отказать. Олег видел, что горе отца неподдельно и велико. И не мог сказать ему, что его просьба бессмысленна, и языческий бог не поможет ему найти сына. Это было все равно как бросить камнем в человека, который, умирая от голода, попросил у тебя кусок хлеба. На такое Олег был не способен. И он, превозмогая себя, сказал:
– Да, я могу. – Но тут же добавил: – Но я не могу гарантировать, что это даст положительный результат.
Фраза получилась слишком официальной и холодной, как кусок льда, Олег и сам это почувствовал. И мысленно обругал себя. Но Илья Семенович, неожиданно для него, обрадовался, словно своими словами хозяин Усадьбы волхва снял с его души тяжкий камень и вместо него вложил надежду.
– Спасибо вам, – сказал он, вытирая слезы. Смущенно произнес: – Вот, расчувствовался, как… Со мной такое впервые. Сам не ожидал от себя.
– Ничего, Илья Семенович, – сказал Олег. – Я вас хорошо понимаю. Я не знаю, что было бы со мной, если бы мой ребенок пропал. Думаю, я переживал бы точно так же… Кстати, вы принесли фотографию сына?
Капитан Трутнев торопливо достал из внутреннего кармана кителя и протянул ему снимок, на котором был запечатлен черноволосый мальчик лет семи-восьми, с заостренными чертами лица и диковатым выражением глаз. Он ничем не походил на Илью Семеновича, который был рыж и широкоскул. Олег мимоходом отметил это, но не стал ничего говорить отцу.
– Это Сема, – произнес Илья Семенович, и в его голосе просквозила нежность. – Мой сынок. Здесь ему семь лет.
– Все будет хорошо, Илья Семенович, – сказал Олег. – Идите домой. А я сделаю все, что от меня зависит, чтобы помочь вам.
Этой фразой он ничем себя не обязывал, но капитан Трутнев был не в том состоянии, чтобы понять это. Он схватил руку хозяина Усадьбы волхва и сжал ее. Олегу на мгновение показалось, что Илья Семенович хочет поцеловать его руку, как православному священнику, и едва не вырвал ее. Но, к счастью для него, этого не случилось. Капитан Трутнев развернулся и пошел обратно к мостику через овраг, где он оставил свой автомобиль. Даже со спины, по его опущенным плечам и понурой походке, было видно, что он если и не убит горем, то на грани этого.
