Вадим Иванович Кучеренко
Наследник волхва
Глава 31. Обряд зачатия
Путь от дома бабки Матрены до оврага был не близок. Идти было скучно. Вскоре Ирине вспомнилось одно стихотворение, подходящее к случаю и под ее настроение. И, чтобы развлечь себя, а заодно нарушить гнетущую ее ночную тишину, она начала вслух декламировать:
Звезды в небе танцуют фламенко.
Я – под звездами на Земле…
Когда-то Ирина ненадолго заинтересовалась танцем фламенко и даже взяла несколько уроков. И теперь она шла и представляла себя танцующей фламенко звездной ночью. Она была полуобнажена, как истинные исполнительницы этого древнего испанского танца в прошлом. Из одежды на ней была только длинная красная юбка, разлетающаяся веером при каждом движении бедер. А еще несколько ниток коралловых бус на шее, черепаховый гребень в волосах, в руках кастаньеты. Она то стремительно кружилась, то замирала, высоко подняв красиво изогнутые руки и вертя одними кистями, то отбивала ритм каблуками туфель, подкованными стальными пластинками, и щелкала в такт кастаньетами. Танцуя, она была тореадором, вступившим в схватку с быком на арене, ставкой в которой была жизнь одного из них и смерть другого…
Видение так увлекло Ирину, что она не заметила, как дошла до оврага и перекинутый через него мостик. На мостике темнела чья-то тень. Это был Михайло, терпеливо ее дожидавшийся.
Увидев его, Ирина, еще не вышедшая из образа, радостно и громко воскликнула по-испански:
– Hola!
Но Михайло не ответил, а сделал предупреждающий жест, призывающий ее к молчанию. Он был серьезен и отчужденно строг. Это был не тот Михайло, с которым она рассталась этим утром. И Ирина невольно притихла.
– Выслушай меня и сделай все так, как я скажу, – произнес Михайло. – Сейчас с тобой моими устами говорит жрец языческого бога Перуна.
Словно в доказательство своих слов Михайло показал ей большой овальный диск из чистого золота, свисавший с его шеи на массивной золотой цепи. На диске был отчеканен старинный меч с украшенной драгоценными камнями рукояткой, который пересекали шесть искрящихся лучей.
– Поэтому будь послушна, если хочешь, чтобы Перун даровал тебе то, что ты желаешь, – сказал Михайло. – Если согласна беспрекословно выполнять требования жреца Перуна, то кивни.
Ирина кивнула. Ей было и смешно, и жутковато одновременно. Но она решила пройти испытание до конца, чтобы потом не жалеть из-за того, что струсила и отказалась, возможно, от самого захватывающего приключения в своей жизни.
– Иди за мной, – велел Михайло. – Не отставай, но и не приближайся.
Он повернулся и пошел по тропинке, ведущей через поле к лесу. Ирина шла следом. Немного не доходя до Усадьбы волхва, Михайло свернул в сторону. Ирина последовала за ним. Когда они углубились в лес, она поняла, что они идут тем же путем, что и утром, только в обратном направлении. Однако на этот раз им не встретился дом бабки Ядвиги. Видимо, Михайло знал другую дорогу к Зачатьевскому озеру, более короткую, потому что вскоре деревья неожиданно расступились, и они оказались на берегу небольшого лесного озера. Михайло подвел ее к большому валуну, который одним краем вдавался в озеро.
– Сейчас я ненадолго покину тебя, а когда вернусь, то ничему не удивляйся, – сказал он. – И, главное, ничего не бойся. Чтобы тебе не почудилось, но это по-прежнему буду я, жрец Перуна.
Он ушел, а Ирина присела на валун, чтобы дать отдых ногам. Она очень много ходила сегодня, и те натружено ныли, требуя покоя. Ирина разулась и опустила ноги до щиколоток в воду. Было приятно. Вода в озере казалась черной. В ее глади ничего не отражалось, кроме луны. Лунная дорожка бежала к берегу, маня шагнуть на нее и дойти до луны. Но ее надежность была обманом, как и само отражение.
Ирина засмотрелась на озеро. И не видела, как из зарослей вышла странная фигура. Это был человек в накинутой на голову и плечи шкуре дикого быка. Издали его можно было принять за живого тура, против которого, по верованиям древних славян, были бессильны даже самые крупные хищные звери, и потому он считался культовым животным языческого бога Перуна. При каждом шаге широко расставленные мощные рога тура угрожающе покачивались. В одной руке человек-бык держал горящий факел, освещавший ему дорогу, в другой – древний сосуд, покрытый причудливым орнаментом.
Подойдя к большой куче валежника, сложенного неподалеку от кромки воды, человек-бык поднес к нему факел. Пламя, мгновенно охватившее сухие ветки, сделало сумерки еще гуще.
Вспыхнувший костер привлек внимание Ирины. Она обернулась и вскрикнула от неожиданности при виде дикого быка, словно вставшего на задние ноги. Но тот сделал ей знак, и она узнала в нем Михайло. Это он одел на себя шкуру, чтобы преобразиться в жреца Перуна. Однако Ирина не посмела улыбнуться или обратиться к нему. И дело было не в том, что она приняла предложенные ей правила игры и играла свою роль. То, что происходило, уже начало брать над женщиной свою магическую власть.
Жрец Перуна протянул ей сосуд.
– Сделай три глотка, – приказал он. – Не больше и не меньше.
Она выполнила его волю. С каждым глотком в нее словно вливались безмятежность и умиротворение. После третьего глотка изменился даже цвет ее глаз, ставших непроницаемо темными. И в этом мраке трепетали блики костра.
– Встань на колени, – сказал жрец Перуна, забирая у нее сосуд. – И повторяй слово в слово то, что я буду говорить.
Ирина безропотно опустилась на траву, влажную от вечерней росы, но она даже не почувствовала этого. Молодая женщина выглядела и двигалась как сомнамбула. Жрец простер свои руки над пламенем костра, словно заклиная его, и глухо произнес:
– Как огонь горит, как вода течет, как птицы летят, как звери по лесам рыщут, так ты, владыка наш Перун, дороги открываешь, замки отпираешь, преграды с пути убираешь.
Голос женщины был не слышен, покрываемый звучными выкриками жреца. Но ее губы шевелились, и жрец знал, что она повторяет за ним.
– Ты, громовержец, повелевающий громом и молнией, чародейство ведающий, посылающий на землю дождь или засуху, воинов призревающий, жизнь дающий, услышь молитву мою тебе!
Жрец смолк, словно желая услышать, как женщина дрожащим голосом произносит «молитву мою тебе». А затем, качнув рогами, возопил:
– Горе мне, горе!
И женщина, дрожа уже всем телом, а не только голосом, повторила: «Горе мне!»
А жрец продолжал:
– Кому я уподоблена? Бесплодной смоковнице. Даже птицы небесные и звери земные приносят плод свой, я же одна, грешная, лишена потомства.
При этих словах слезы потоком хлынули из глаз женщины, стекая на ее майку. Под влажной тканью проступили очертания груди, высоко поднимающейся при каждом вздохе.
– Могущественный Перун, призри ныне на меня. Прекрати печаль сердца моего, отверзи мою утробу, и меня, неплодную, соделай плодоносною. И буду я и потомки мои во веки веков благословлять и прославлять имя твое и твое милосердие.
«Милосердие», – эхом произнесла женщина.
– Ты венец делу всему и жизням земным, Перун, бог наш! Пусть наполнится сердце мое радостью от сотворенного тобою, ибо молитва моя с сердцем чистым и помыслами светлыми. Благослови, Перун, пусть будет так!
При последних словах голос жреца прозвучал особенно торжественно. После чего, протянув руку к женщине и наставив на нее указательный палец, он властно приказал:
– Сними одежду!
И она торопливо сбросила майку и юбку, а затем, немного поколебавшись, трусики. Зябко поежилась, переминаясь с ноги на ногу. Ей не было стыдно своей наготы, наоборот, она досадовала, что сумерки скрадывают ее от глаз жреца. Ирина знала, что у нее красивые ноги, хорошо развитые худощавые бедра, налитые груди, плоский живот молодой нерожавшей женщины. И она любила демонстрировать свои достоинства, часто загорая на городском пляже в купальнике, состоящем лишь из одной крошечной треугольной полоски ткани с узкой соединительной полоской на бёдрах, и ловя на себе восхищенные взгляды мужчин.
Ночной прохладный ветерок пробежал по ее груди и бедрам, словно ласково погладил. Она почувствовала возбуждение.
Когда женщина осталась совершенно голой, жрец перевел указующий перст на озеро.
– Войди в его благодатные воды и омой свое бесплодное лоно. А потом произнеси: «Перун, владыка мой! Лоно мое благослови да посыльников в него пошли».
Войдя в озеро, женщина несколько раз опустилась в воду, омывая низ живота. А когда она вышла, дрожа всем телом то ли от холода, то ли от нервного возбуждения, жрец снова протянул ей сосуд, из которого она раньше сделала несколько глотков.
– На этот раз пей до дна, – велел он. – Тебе станет теплее.
Женщина начала пить крупными звучными глотками и вскоре перестала дрожать. Напиток и в самом деле согрел ее. На нее снова снизошло умиротворение.
После недавней экзальтации, отнявшей у нее все силы, душевные и физические, Ирина почувствовала апатию. Не сдержавшись, она широко зевнула и смущенно прикрыла рот рукой.
– Теперь ты можешь одеться, – произнес, отворачиваясь, жрец Перуна. – Обряд закончен.
Он скинул с себя шкуру быка и снял медальон с шеи. И сделал это с видимым облегчением.
– И это все? – несколько разочарованно спросила Ирина. Она ожидала большего и не торопилась одеваться. – Теперь я забеременею? Как Дева Мария, от святого духа?
– Это вряд ли, – серьезно ответил Михайло. – Чтобы зачать ребенка, тебе будет нужен мужчина. – Сказав это, он смутился и торопливо добавил: – Я хотел сказать, муж.
– Так в чем же дело?
Глаза Ирины заволокло томной поволокой. Она подошла к Михайло со спины, прижалась к нему всем телом, обвила руками. Прошептала на ухо:
– Будь моим мужем на эту ночь! Доведи дело до конца…
Михайло попробовал отпрянуть, но ее руки крепко держали его. И они не бездействовали, а ласкали тело мужчины, пробуждая в нем страсть. Ирина хорошо знала, как возбудить мужское естество. Сама она дрожала от вожделения, и вскоре эта дрожь передалась Михайло. Он повернулся к ней и, словно дикий зверь, набросился на нее. Поднял на руки и, почти бросив на землю, упал на нее сверху. Затем торопливо сорвал с себя одежду. Когда они слились воедино, она застонала, но не от боли, а сладострастно и чувственно. Они были похожи на двух змей, в экстазе извивавшихся на земле. Это был необузданный, безудержный, дикий танец любви, самый древний на планете, зародившийся задолго до появления человека…
Глава 32. Потрясение бабки Матрены
Ночь пролетела мгновенно, словно ее и не было. Рассвет застал их лежавшими в объятиях друг друга, уже обессиленных, но еще не удовлетворенных. Михайло лежал неподвижно, глядя в начинающее бледнеть небо над своей головой, а Ирина, обвив мужчину руками и ногами, приникла к его груди, словно пытаясь услышать биение сердца.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
– Ни о чем, – ответил он не сразу.
– Обманываешь, – не поверила Ирина. – Если бы ты ни о чем не думал, твое сердце было бы спокойно. А оно часто и сильно бьется.
Он промолчал. Но она продолжала настойчиво допытываться:
– Ты жалеешь о том, что произошло?
– Нет, – подумав, ответил он. – В конце концов, не могу же я вечно…
Михайло не договорил, но Ирина не стала его расспрашивать. Она чувствовала, что он думает не о ней в эту минуту, но что все-таки ему было хорошо с ней минувшей ночью. И пока ее это устраивало.
Они снова надолго замолчали. А потом она заговорила о том, о чем думала сама, и что не давало ей покоя.
– Послушай, а это правда, что говорят о твоей матери?
Михайло не ожидал такого вопроса и даже вздрогнул. Резко спросил:
– И что же о ней говорят?
– Что она ведьма, – сказала Ирина. – И может превращаться в молодую красивую женщину, как только пожелает этого.
– И кто так говорит? – помолчав, спросил он.
– Все, – просто ответила она. – С кем я только ни разговаривала в Куличках.
– И Олег с Мариной тоже? – взволнованно спросил Михайло.
– Они нет, – неохотно ответила Ирина. – А Марина так вообще запретила мне говорить на эту тему. Сказала, что все это чушь, и может тебя обидеть.
– Она права, – сказал Михайло. – Это несусветная чушь. Моя мать не ведьма. А молодой и красивой я видел ее только в своем детстве, очень давно. Это все, что я могу тебе сказать. И давай больше не будем говорить об этом. Если ты не хочешь меня обидеть и поссориться со мной.
– Не хочу, – приникая к его груди, прошептала Ирина. – Я только хочу вечно быть молодой и красивой…
Но последние слова она произнесла так тихо, что Михайло их не расслышал.
– Тебе пора возвращаться, – сказал он. – Солнце взошло.
Что-то в его голосе не позволило Ирине возражать. Она неохотно поднялась, не спеша начала одеваться, давая Михайло возможность полюбоваться на ее тело. Но он смотрел в другую сторону. Туда, где над кромкой леса медленно всходило большое яркое солнце. Оно уже слепило глаза, но Михайло не отводил своего взгляда, словно у него было орлиное зрение. Сходство с этой птицей ему придавало и то, что он не имел привычки оглядываться через плечо даже в том случае, если позади него находился хищный зверь. Михайло был настолько уверен в себе, что не боялся нападения. Но Ирина не знала этого. Она удивилась.
– Как ты можешь смотреть на солнце? – спросила она, надевая трусики. – Мне оно выжигает глаза. Научи меня!
Но если она хотела привлечь к себе внимание, пока еще была голой, ей это не удалось. Михайло так и не посмотрел на нее, пока она не надела юбку и майку. И ничего не ответил на ее пожелание, словно не услышал его.
– Я провожу тебя до оврага, – сказал он.
– А почему не до дома? – капризно спросила она. – Не хочешь, чтобы нас видели вместе?
Однако он снова промолчал. И они пошли. Михайло шел быстро, Ирина едва успевала за ним. Выглядело это так, будто это она провожает Михайло, а он спешит уйти от нее, чтобы остаться одному. Когда Ирина пыталась его о чем-то спрашивать, Михайло отвечал коротко и односложно. Вскоре Ирине это надоело, и она тоже умолкла. Так, в полном молчании, они и дошли до оврага. Михайло остановился перед мостиком.
– Дальше я не пойду, – сказал он.
– А поцеловать на прощанье? – с насмешливой улыбкой произнесла Ирина. Она пыталась показать, что ей безразлична его холодность, но это было не так. В действительности она была обижена и сильно злилась. А когда Михайло не ответил и не сделал даже попытки поцеловать ее, она не выдержала и спросила: – Когда мы снова увидимся?
Михайло посмотрел на нее долгим изучающим взглядом. Потом спросил с некоторым удивлением:
– Разве ты не замужем?
– Я? – изобразила изумление Ирина. – Нет.
– Тогда зачем тебе ребенок? – во взгляде Михайло появилось недоумение. – Я тебя не понимаю. К чему все это?
– Женщина должна быть загадкой для мужчины, – с улыбкой произнесла Ирина. – Иначе ему будет скучно с ней. Считай, что это моя тайна. А если хочешь разгадать ее, то тебе придется встретиться со мной вновь.
– Я подумаю об этом, – серьезно сказал Михайло.
И, не произнеся больше ни слова, он развернулся и пошел прочь, оставив Ирину в одиночестве и почти в ярости. Показав его удаляющейся спине средний палец, что считалось в городе неприличным и даже оскорбительным жестом, она направилась в противоположную сторону, к дому бабки Матрены, надеясь, что та еще спит и не заметит, что Ирины не было всю ночь.
Но ее надежды не оправдались. Когда Ирина прошла через калитку во двор, бабка Матрена сидела на крыльце дома и как будто поджидала ее. Она отчаянно зевала, часто клюя носом. Было похоже на то, что она провела здесь всю ночь. Увидев Ирину, она в первое мгновение даже потеряла дар речи, настолько старуху изумил ее внешний вид.
– Это ты где всю ночь шлялась, девка, да еще в таком непотребном виде? – возопила бабка Матрена, когда способность говорить вернулась к ней. – Просто стыд и срам!
– Молилась, – дерзко ответила Ирина. У нее было плохое настроение после неопределенного расставания с Михайло, и она не стала подбирать выражений и притворяться паинькой. – Кстати, передаю вам благословение отца Климента. Еще он просил сказать, что кровь не водица, и вам стоит помнить об этом.
Бабка Матрена была так поражена этими словами, что только и смогла произнести:
– Не бреши, охальница!
– Вот тебе крест! – Ирина размашисто перекрестилась. – Клянусь святой троицей!
И старуха, обычно наотрез отрицающая христианскую веру со всеми ее догмами и символами, поверила.
– С ума сошел братец на старости лет, – горько пожаловалась она неизвестно кому. – Уже девок начал приваживать. Хорошо, что наши родители не дожили до этого дня. То-то стыда бы им было!
Но Ирине было скучно слушать ее причитания. И она направилась мимо старухи в дом.
– Ты куда? – спросила бабка Матрена.
– Спать, – ответила Ирина. – А то мочи нет, так глаза слипаются.
– Погоди, – сурово потребовала старуха. – Или думаешь, зачем я тебя, на крыльце сидючи, всю ночь поджидала?
– Откуда мне знать – равнодушно сказала Ирина. – Может быть, у вас бессонница.
Бабка Матрена гневно посмотрела на нее, но сдержалась.
– Участковый на ночь глядя заявился, – сказала она. – Начал стучать в дверь, разбудил меня и давай расспрашивать о тебе.
– И зачем это я ему понадобилась? – поинтересовалась Ирина, зевая.
– У него сын пропал, – скорбным тоном сообщила бабка Матрена. – Вот Илья Семенович и интересовался, не знаешь ли ты, где он может быть. Говорит, что ты видела Сему днем, и вроде бы даже сидела с ним на одном дереве. В общем, нес всякую хренотень, так был расстроен мужик. Я толком ничего не поняла. О чем это он толковал?
– Так, было дело, – флегматично заметила Ирина. – Но где его сын, я не знаю. Пусть спросит у бабки Ядвиги, если ему это интересно.
– А при чем здесь бабка Ядвига? – удивилась старуха. – Ты говори да не заговаривайся, деваха!
На этот раз Ирина промолчала. О бабке Ядвиге она думала все время, поэтому ее имя сейчас случайно выскочило у нее. Это было все равно что послать участкового туда, куда Макар телят не гонял или на кудыкину гору, то есть по несуществующему адресу. Но она не стала ничего объяснять бабке Матрене, которая все равно бы не поняла ее или поняла неправильно.
– Не при чем, – сонно произнесла Ирина. – Спокойной ночи, Матрена Степановна!
– Илья Семенович просил, когда ты вернешься, сообщить ему, – сказала ей в спину бабка Матрена. – Сходила бы к нему, переживает ведь человек.
Но Ирина только махнула рукой и скрылась в доме, ничего не ответив.
Бабка Матрена сердито посмотрела ей вслед, но в дом за ней не вошла. Вместо этого старуха поднялась и со всей быстротой, на какую только была способна, пошла со двора, от волнения даже забыв закрыть за собой калитку. Своим сердобольным женским сердцем она понимала, что должен чувствовать человек, у которого пропал ребенок. И спешила к нему, чтобы рассказать новости, которые его едва ли утешат, но, быть может, помогут в дальнейших поисках.
По пути она думала об отце Клименте и его ночных молитвах в компании с молодыми женщинами. Откровение Ирины настолько потрясло старуху, что она решила после визита к участковому наведаться в храм и как следует отчитать младшего брата за его недостойное православного священника поведение. Эта встреча была бы первой за много лет, и шла вразрез с ее принципами, из-за которых она и поссорилась с братом, но по-другому бабка Матрена сейчас поступить не могла. Когда речь зашла о спасении брата, а не о наставлении его на путь истинный, как до этого, она забыла обо всех своих принципах и даже о собственном самолюбии. Тем более, что он сам напомнил ей, что в их жилах течет одна кровь.
Глава 33. За помощью к Николаю Угоднику
Капитан Трутнев не спал всю ночь. Он исходил и изъездил на своем автомобиле поселок вдоль и поперек, заглянул в самые потаенные его закоулки, обшарил все заброшенные постройки, сеновалы и сараи. Даже заехал к бабке Матрене, где жила приезжая молодая женщина, над которой подшутил мальчик. Утопающий хватается за соломинку, и Илья Семенович сам не знал, что хочет узнать от нее. Но ему надо было что-то делать, чтобы оправдать себя в глазах жены, и он привычно выполнял свою профессиональную работу, выдвигая различные розыскные версии и сразу же проверяя их. После каждой неудачи он становился все более мрачным и унылым.
Домой капитан Трутнев вернулся лишь под утро и словно в воду опущенный, и на все расспросы жены отвечал только угрюмым молчанием. Полина устроила истерику, наглоталась валерьянки и ушла, хлопнув дверью, в спальню, где легла на кровать, отвернулась к стене и начала глухо рыдать, подвывая, словно раненая волчица. Не в силах слушать эти стенания, Илья Семенович вышел на двор и сел у ворот на скамейку, чтобы в тишине и относительном покое обдумать план дальнейших действий, которые могли бы навести его на след сбежавшего сына. Здесь его и нашла бабка Матрена.
Илья Семенович поднял на нее глаза, в которых застыл немой вопрос. На одно мгновение он поверил в чудо. Но старуха ничем его не обрадовала.
– Пришла жиличка-то моя, – сообщила бабка Матрена. И это была единственная хорошая новость от нее. – Ничего она не знает. И сынка твоего, Илья Семеныч, в глаза не видала.
Капитан Трутнев машинально кивнул, словно вычеркивая из своего списка одну из версий.
– Так и не объявился? – спросила бабка Матрена, заранее зная ответ, но не зная, чем можно утешить безутешного отца, кроме как поплакать вместе с ним, присев рядом на скамейку. Но тот не плакал, а молча смотрел на нее впавшими, обведенными черными кругами глазами, и от этого ситуация становилась безвыходной. Сердце бабки Матрены разрывалось от горя, будто пропал не чужой, а ее собственный сын. Она все-таки присела на скамейку, погладила плечо мужчины и жалостливым голосом сказала: – Ты бы поплакал, Илья Семеныч, не держал горе в себе. Я, когда мой-то сынок умер при родах, так вообще жить не хотела. Только слезами и спаслась…
Плечо Ильи Семеновича под ее рукой вздрогнуло, и старуха осеклась, сообразив, что наговорила лишнего. Виня себя в глупости, она почти сердито сказала:
– Надо бы свечку в храме поставить перед иконой Святителя Николая Чудотворца. Авось, и поможет сынка отыскать.
Это было так неожиданно слышать именно от нее, что Илья Семенович, хорошо знавший, как и все жители поселка, о сложных взаимоотношениях старухи с братом на почве религии, даже очнулся от своих тяжких дум. И впервые заговорил.
– Думаете, Матрена Степановна?
– Хуже не будет, – хмуро ответила старуха. – А там кто знает…
– Так я, наверное, прямо сейчас и поеду, – после недолгого молчания неуверенно произнес Илья Семенович, словно ожидая, что его будут отговаривать а, возможно, даже надеясь на это.
Но бабка Матрена не стала возражать, как сделала бы это в любое другое время. Вместо этого она сказала:
– И я с тобой. – А в ответ на удивленный взгляд полицейского буркнула: – Дело у меня есть к отцу Клименту.
Капитан Трутнев был не в том состоянии, чтобы допытываться, что это за дело, ради которого бабка Матрена собиралась забыть о многолетней вражде с братом. Усадив бабку Матрену в автомобиль, он, не жалея своего ветхого «козлика», на полной скорости помчался к храму. Никто из них даже не подумал, открыты ли его двери в столь ранний час.
Однако им повезло. В это утро отец Климент встал ни свет, ни заря, быстренько переделал все домашние дела и, чтобы не впасть в грех праздности, пошел в храм пополнить имеющийся там запас свечей теми, которые он собственноручно отлил накануне. За этим богоугодным занятием его и застали капитан Трутнев и бабка Матрена, войдя в храм.
Сказать, что отец Климент был удивлен, увидев их, значило бы не сказать ничего. Даже когда во время обряда венчания нового хозяина Усадьбы волхва, год тому назад, он увидел, как в храм осторожно, словно мышка, прокралась его родная сестра, он был не так потрясен, как сейчас. В тот день у бабки Матрены был для этого законный повод, оспорить важность которого не рискнул бы даже ее самый злейший враг – она души не чаяла в венчавшейся Марине, любила ее, как родную дочь. На этот раз оправдать появление сестры-атеистки в храме было нечем. Как отец Климент ни ломал голову, но на ум ему не приходило ничего.
Он настороженно смотрел на бабку Матрену, она – на него. А капитан Трутнев переводил свой взгляд с батюшки на старуху – и поражался тому, как они схожи между собой, несмотря на разницу в возрасте и, выражаясь современным языком, гендерные различия. Не надо было быть физиономистом, чтобы понять, что эти двое – брат и сестра.
– Доброе утро, отец Климент, – первым нарушил настороженное молчание капитан Трутнев. – Простите, что мы так рано.
– Кто рано встает, тому Бог подает, – сказал отец Климент. – Помолиться зашли или дело какое?
Капитан Трутнев посмотрел на свою спутницу, словно прося у нее помощи, но бабка Матрена, войдя в храм, словно воды в рот набрала. Голос у нее был зычный и, возможно, она просто опасалась, что его раскаты нарушат благостную тишину храма, выставив ее в непотребном виде. И она потеряет моральное право выговаривать брату за его недостойное поведение.
– Говорите как есть, – заметив его замешательство, призвал отец Климент. – Не пристало лукавить в святом месте.
– Сын у меня пропал, – с трудом выговорил Илья Семенович. Дальше, после признания, было легче. – Вчера из дома ушел и до сих пор не вернулся. Вот, Матрена Степановна говорит, что надо свечку поставить Николаю Чудотворцу. Чтобы, значит, Сема поскорее нашелся.
– Благое дело, – кивнул отец Климент, с одобрением, но и с некоторым удивлением взглянув на сестру. – Еще можно святому Георгию Победоносцу и преподобным Ксенофонту и супруге его Марии молебен заказать. И они доступ ко Господу имеют, за пропащих могут слово замолвить.
– Да одного хватит, – не выдержав, вмешалась бабка Матрена. Ей показалось, что ее отодвигают на второй план, тем самым умаляя и ее значимость, и ценность данного ею совета. – Показывай, где здесь икона Николая Чудотворца. И где свечу взять?
Отец Климент не стал спорить. Выбрав свечу и подав ее Илье Семеновичу, он пошел вглубь храма, сделав знак следовать за ним. Подойдя к иконе нужного святого, отец Климент остановился. Жестом показал, что надо зажечь свечу и поставить ее перед иконой.
– Молитву, с которой следует обращаться к святому угоднику, знаете? – спросил он, когда Илья Семенович выполнил его указание.
Бабка Матрена промолчала, а Илья Семенович сокрушенно признался:
– Нет, батюшка.
– Тогда повторяйте за мной, – велел отец Климент.
– И мне что ли надо? – растерянно спросила бабка Матрена. У нее был такой вид, будто она попала в собственную западню.
– Не обязательно, – успокоил ее брат, понимая, что нельзя требовать слишком многого от человека и зная неуступчивый характер своей сестры. И уточнил: – Как имя пропавшего мальчика?
– Сема, – торопливо ответил Илья Семенович. И тут же поправился: – Семен. Если полностью, то Семен Ильич Трутнев. Восемь лет ему.
Кивнув, отец Климент начал шепотом подсказывать, а Илья Семенович вслух повторял:
– Николай Чудотворец, Божий Угодник! Ниспошли с небес чудо спасения. Попроси у Господа всевидящего, чтоб он указал пропащему правильный путь, и позволь ангелу-хранителю его обратно вернуть. Попутчиков нечестивых отстрани, жизнь и здоровье Семену сохрани. Верую я во Христа великодушного, молюсь в смирении. Да будет воля твоя. Аминь.
Когда голоса стихли, в храме стало пронзительно тихо. Даже свеча перед иконой со строгим ликом старца горела бесшумно. На этот раз первым нарушил молчание отец Климент.
– Еще было бы хорошо прийти на вечернюю службу и подать записку с именем пропавшего, – сказал он. – Прочитаю ее при подготовке к святому причастию. Если чисты помыслы ваши, то, быть может, Господь приоткроет тайну его исчезновения.
– Куда уж чище, – недовольно пробурчала бабка Матрена. – Подумал бы, прежде чем сказать.
Но отец Климент словно не услышал этих слов. И даже не взглянул в сторону сестры, как будто ее здесь и не было. Он обращался исключительно к Илье Семеновичу, зная, что только так сможет сохранить свое достоинство не вступив в перепалку с сестрой.
– Хорошо, батюшка, – кивнул капитан Трутнев. – Если я сам не смогу, то придет жена моя, Полина. Богу ведь это все равно?
– Может подать и она, – согласился отец Климент. Заметив, что Илья Семенович смущенно переминается с ноги на ногу, словно желая что-то сказать, но не решаясь, он благожелательно спросил: – Что еще не ясно?
– Подскажите, батюшка, как мне быть в этой ситуации, – тяжко вздохнув, произнес капитан Трутнев. – Если бы пропал не мой сын… – Он запнулся, но все же продолжил: – То по инструкции я должен был бы принять заявление от родственников и зарегистрировать его, а затем передать начальнику райотдела полиции. В подобных случаях тот требует информацию о последнем местонахождении пропавшего, его образе жизни, связях, обстоятельствах исчезновения, особые приметы. Ну, и его фотографию. Однако, боюсь, в моем случае все может быть по-другому. И я сделаю только хуже для Семы.
– Чего вы опасаетесь? – спросил отец Климент. – Говорите прямо, Илья Семенович. А иначе как я смогу дать совет?
– Во-первых, начальник райотдела не примет моего заявления, – снова вздохнул капитан Трутнев. – Предложит подождать два-три дня, а вдруг Сема найдется, или я сам его за это время найду. Во-вторых, Сему могут внести в специальное досье учета всех людей, пропавших без вести. Его ведут в Главном информационно-аналитическом центре МВД. А оттуда до постановки на учет в инспекции по делам несовершеннолетних один шаг. После этого случись что – и речь пойдет о лишении родительских прав. Вот что меня тревожит. Полина мне этого не простит.
– А вы не сгущаете, Илья Семенович? – усомнился отец Климент.
– Я знаю, о чем говорю, – возразил полицейский. – Не первый год работаю в этой системе. Не то, чтобы я ее критиковал, вы не подумайте, батюшка, но посудите сами…
– Не мне судить, – сурово отрезал отец Климент. – Скажу только – всякая власть от Бога, а через грех сомнения дьявол проникает в душу человека. И потому грех этот сильнее прочих огорчает Господа. Отсюда мой совет вам, Илья Семенович: отбросьте сомнения, делайте, что должны, и будь что будет. А жена поймет и простит.
– Зато я сам себя не прощу, – хмуро произнес капитан Трутнев. – Но за совет спасибо, батюшка. И за свечу, и за молитву. И за доброе слово.
– Благословляю, – сказал отец Климент и размашисто перекрестил полицейского. После этого настоятель по привычке подал ему руку для поцелуя, но тут же отдернул ее. И перевел взгляд на бабку Матрену. Но на этот раз даже рука его не поднялась для благословения, таким негодующим взглядом одарила его сестра.
– Пойду я, батюшка, – сказал капитан Трутнев. – Молитва дело хорошее, но говорят же, что Бог помогает тем, кто помогает себе сам. – Он обратился к старухе: – Матрена Степановна, вы со мной?
