Вадим Иванович Кучеренко
Человэльф
– Но там гибнут люди, святой отец, – возразил ему честный Алдрик.
– И ради этого ты, Алдрик, ворвался в каюту капитана и помешал нашей благочестивой беседе? – вкрадчивым тоном спросил отец Игнасио.
– Вино и кости вы называете благочестивой беседой, святой отец? – удивленно спросил Алдрик. – Клянусь всеми святыми, сколько их ни есть на белом свете…
Но он не договорил. Махнул в сердцах рукой и вышел из каюты.
Филиппус Ван дер Витт бросил кости на стол…
Через некоторое время в дверь каюты опять постучали и, уже не дожидаясь разрешения, вновь вошел Алдрик.
– Капитан, – настойчиво сказал он. – Тонущий корабль уже почти ушел под воду. Люди забрались на мачты, они призывают нас на помощь и проклинают за то, что мы не пытаемся их спасти.
Филиппус Ван дер Витт поднял на него глаза, в которых уже не было ничего человеческого.
– Оставь меня в покое, Алдрик, – глухо произнес он голосом, который шел, казалось, из преисподней. – Разве ты не видишь, что я не могу прекратить игру?
– Но разве не наш святой долг помочь этим людям? – возразил Алдрик. Он с ужасом смотрел на капитана, которого едва узнавал. Но с еще большим страхом – на отца Игнасио, глаза которого сверкали в полумраке каюты раскаленными углями.
– Твой долг выполнять мои приказы, – буркнул Филиппус Ван дер Витт. – Я приказываю – курс не менять, шлюпок на воду не спускать. Пусть они идут на дно, если не могли выбрать другого времени тонуть!
– Это ваш приказ, капитан? – не веря тому, что услышал, переспросил Алдрик.
– Да, Алдрик, – подтвердил капитан. – И если ты еще раз войдешь в мою каюту, то я пристрелю тебя.
С этими словами он положил на стол, рядом с алмазными костями, свой мушкетон.
Алдрик вышел. Но уже через минуту вошел снова, даже не постучав. За дверью, которую он не закрыл на этот раз, раздавались возмущенные голоса моряков. Они не входили в каюту только потому, что были приучены к строгой дисциплине.
– Это снова ты, Алдрик, – ничего не выражающим голосом произнес Филиппус Ван дер Витт.
– Капитан, – перебил его верный помощник, – команда выражает свой протест. Она требует…
– Требует? – зловеще рассмеялся Филиппус Ван дер Витт. – Тогда передай им мой ответ, Алдрик.
С этими словами он взял со стола мушкетон и выстрелил Алдрику в лицо. Помощник капитана упал, окрасив пол каюты кровью. Гул на палубе стих. Матросы оцепенели от ужаса.
– – Продолжим, святой отец? – спросил Филиппус Ван дер Витт. – Ваши сундуки уже почти пусты.
– Да, сын мой, – ответил мнимый священник. Его глаза сверкали, как два факела. – Конец уже близок.
С этой минуты удача отвернулась от Филиппуса Ван дер Витта. Раз за разом метал он алмазные кости на стол, и каждый раз проигрывал отцу Игнасио. Вскоре тот отыграл все свои сокровища, но капитан уже не мог остановиться. Он поставил на кон сначала все свои деньги, затем драгоценности, а в завершение всего – свой барк. Но проиграл и его.
– У меня ничего нет, святой отец, – сказал он, вытирая ледяной пот со лба. – Только моя жизнь. Но зачем она вам…
– Ты прав, твоя жизнь мне ни к чему, ей грош цена, – согласился мнимый священник. – Но я предлагаю вернуться к нашей первоначальной ставке.
И на удивленный взгляд капитана он пояснил:
– Ты поставишь свою душу!
– Согласен! – ответил, не раздумывая, Филиппус Ван дер Витт.
И они бросили кости. Отец Игнасио выиграл.
– Моя душа ваша, святой отец, – произнес Филиппус Ван дер Витт и потянулся за мушкетоном.
Но перед Филиппусом Ван дер Виттом сидел уже не отец Игнасио, а тот, кем он был в действительности – сам Сатанатос, который наслаждался своей местью и собирался продлить мучения жертвы.
– Не так быстро, Филиппус Ван дер Витт, – прогремел голос, заглушивший гул моря, словно раскат небесного грома. – Я ждал долго этой минуты, но тебе придется ждать еще дольше своего смертного часа. Твои преступления в эту ночь превысили даже мою меру. Ты обрек себя до скончания века скитаться по морям и быть свидетелем того, как гибнут суда, слышать стоны и проклятия моряков. Где бы ни тонуло судно – ты будешь там. И проклянут тебя люди во веки веков, считая не свидетелем, а виновником своих бедствий!
– И ты не оставишь мне ни малейшей надежды? – содрогнувшись, вымолвил Филиппус Ван дер Витт.
– Ты прав, – усмехнулся Сатанатос. – Это было бы немилосердно. Если однажды твой корабль потерпит крушение, и кто-нибудь из капитанов проходящего мимо судна откажется помочь тебе – это будет час твоего искупления. А он займет твое место.
– Это не надежда, а еще большее проклятие, – поник головой Филиппус Ван дер Витт. – А что будет с моей командой? Они тоже обречены?
– Они не виновны, – ответил Сатанатос. – Поэтому они могут на шлюпках покинуть твой проклятый корабль. Но тот из них, кто доберется до берега, позавидует мертвым, если выскажет хоть слово сожаления о твоей участи.
– А Алдрик? Мой бедный Алдрик! Ведь ты можешь…
– Алдрик уже в раю, – ответил Сатанатос с нескрываемым сожалением. – И я бессилен что-либо изменить.
Он протянул свою костлявую руку, коснулся безымянным пальцем, на котором сияло кольцо с алым, как свежепролитая кровь, драгоценным камнем, лба Филиппуса Ван дер Витта, поставив на нем свое несмываемое клеймо, и произнес:
– А ты – да будь проклят во веки веков!
Так начались вечные скитания Филиппуса Ван дер Витта, которого люди прозвали капитаном-призраком проклятого корабля «Летучий Голландец»…
Глава 9
Грир замолчал, налил себе очередную добрую порцию виски в стакан, плеснул в горло. Он был доволен эффектом, который его рассказ произвел на слушательниц. Глаза Катрионы восторженно сияли, Арлайн загрустила.
– Вечное проклятие – это ужасно, – тихо произнесла она. – Как я его понимаю… Бедный Филиппус!
– Сам виноват, – возразила Катриона. – Так увлечься игрой, что проиграть собственную душу… Ну, знаете ли, это слишком!
– А я так думаю, что его вины здесь нет, – заявил Грир. – Если бы Сатанатос его не искушал, ничего бы не случилось.
– А собственная воля? – не согласилась Катриона. – А разум? А чувство долга? Если предположить, что все это просто слова, и стоит только духу зла щелкнуть пальцами – и ты начнешь плясать под его дудку, что тогда нам остается? Идти в монахини, чтобы молиться и проливать слезы раскаяния?
– Но ведь люди пляшут под волынки эльфов, стоит нам только заиграть, – усмехнулся Грир.
– Но эльфы не предают их за это вечному проклятию, – заявила Катриона. – Немного помучают – и все.
Грир рассмеялся.
– Возможно, Сатанатос думает так же. Разница только в деталях. В его распоряжении вечность, в отличие от нас, простых духов природы. И для него «немного» растягивается на чуть больший промежуток времени.
– Уж не хочешь ли ты, Грир, сказать, что мы, эльфы, ничем не отличаемся от Сатанатоса для людей? – с гневом воззрилась на него Катриона. – Да как у тебя только язык повернулся!
– Катриона! – Арлайн укоряюще покачала головой. – Как тебе не совестно так говорить.
– А ему? – возразила девушка.
– Грир совсем не то имел в виду, я уверена, – сказала Арлайн. – И, кроме того, он выпил столько виски, пока рассказывал, что его можно простить.
Бутылка на столе и в самом деле была почти пустой. Но Грир обиделся.
– И вовсе я не пьян, – упрямо заявил он. – И, кстати, так думаю не только я. Филиппус Ван дер Витт придерживается того же мнения. Он во всем винит Сатанатоса.
– Откуда тебе это знать?
– Он сам мне это сказал.
– Ты разговаривал с капитаном-призраком? – недоверчиво посмотрела на него Катриона. – Или это опять в тебе заговорило виски?
– Да, мы встречались, – небрежно сказал Грир. – И почему тебя это удивляет, Катриона? Многие моряки видели «Летучий Голландец». Правда, для большинства это было последнее, что они видели в своей жизни. Но были и такие, которых Филиппус Ван дер Витт просил передать послание своему банкиру в Антверпене. И тем удавалось спастись.
– Но как это возможно? – удивилась Катриона. – Ведь прошло уже несколько столетий, и все его современники давно стали прахом.
– Бедняга Филиппус! – насмешливо произнес Грир. – Он совершенно потерял ощущение времени, став призраком. И он надеется упросить своего банкира все его деньги, нажитые на игре в кости, отдать церкви на помин грешной души Филиппуса Ван дер Витта. Он думает, что это облегчит его участь.
– А если он прав? – голос Арлайн был едва слышен. – Если кто-то будет искренне молиться за него… Быть может, Творец услышит и простит капитана. Жаль, что я не умею! А то обязательно молилась бы за несчастного Филиппуса каждую ночь, начиная с этой.
– Мама, что ты такое говоришь, – недовольно заметила Катриона. – И как ты могла поверить? Ведь это все очередная выдумка Грира. Правда, Грир?
– А вот и нет, – упрямо помотал головой тот. – Клянусь лоном Великой Эльфийки! Это случилось где-то полвека тому назад, когда я проходил в районе Внешних Гебрид на своем пакетботе. Невдалеке от острова Эйлин Мор мы увидели барк, идущий встречным курсом. Его не было еще мгновение назад, и вдруг – он словно соткался из солнечных лучей. Шел под полными парусами, а ведь ветра не было. И на палубе барка мы не увидели никого из команды. Только на капитанском мостике одиноко стоял какой-то человек, одетый по забавной моде голландских моряков семнадцатого века. На нем были длинные штаны из тафты и бархатная куртка с большими плоскими серебряными пуговицами, грубые черные башмаки с золотыми пряжками, на голове – изящная фетровая треуголка с большим красным пером. А завершала этот нелепый наряд толстая, с мою руку, золотая цепь на шее. Барк поравнялся с нами и вдруг замер. И это несмотря на то, что все его паруса были туго надуты. Кто-то крикнул: «Летучий Голландец!» И в мгновение ока все три моих рарога спрятались в трюме, обезумев от страха. Рароги неустрашимые моряки, даже когда на море штормит так, что пакетбот, того и гляди, пойдет на дно. Но призраков они боятся не меньше, чем люди. Это как-то связано с их суевериями, я точно не знаю, да и не хочу знать. В общем, вся моя команда сидит в трюме, один я стою на палубе, гордо подбоченившись. Что мне какой-то призрак, когда я – эльф!
– Ты настоящий эльф, Грир, – одобрительно заметила Катрион. – Я бы тоже не испугалась! А что было дальше? Только не вздумай врать!
– Человек на капитанском мостике вежливо мне поклонился и попросил разрешения зайти на палубу моего пакетбота, – бросив на девушку сердитый взгляд, продолжал Грир. – Я, разумеется, разрешил. Он перебросил доску с борта на борт и прошел по ней, не покачнувшись, хотя корабли плясали на волнах джигу. Подошел ко мне и, еще раз поклонившись, протянул свернутый в трубочку и перевязанный черной шелковой лентой пергамент.
– Прошу вас передать это письмо моему банкиру, который проживает в Антверпене, – сказал он глухим, вызывающим невольную дрожь, голосом. – Я щедро заплачу вам за это. Но если вы откажетесь…
– Не продолжайте, капитан, чтобы не пожалеть после о своих словах, – перебил я его. – Я не боюсь ни ваших, ни чьих либо угроз. Когда мне угрожают, я принимаю бой и смеюсь в лицо смерти. Но я окажу вам эту услугу. И вовсе не потому, что боюсь вашей мести. А потому, что это мой долг моряка – помогать другому моряку, попавшему в беду. Ведь вы, насколько я понимаю, тот самый легендарный капитан-призрак?
– Вы правы, перед вами несчастный Филиппус Ван дер Витт, проклятый самим Сатанатосом, – ответил мой собеседник…
– И тогда он рассказал мне свою историю, которую сегодня я поведал тебе, прекрасная Катриона, и твоей обворожительной матушке.
Грир сделал размашистый, как ему казалось, галантный жест рукой и едва не смахнул бутылку виски с камня.
Эльфийки улыбнулись, польщенные. Но в их глазах стыло недоверие, которое они пытались скрыть, чтобы не обидеть гостя.
– И вы расстались, разумеется, друзьями? – все-таки не утерпела Катриона поддразнить расхваставшегося капитана. – Распив перед этим бутылку старого доброго рома из запасов Филиппуса Ван дер Витта.
– А вот и не угадала, – ответил Грир. – Рассказав мне свою историю, капитан-призрак по той же доске вернулся на свой корабль, поднялся на капитанский мостик, взялся за штурвал – и его барк исчез, как и появился. Просто растаял в воздухе.
– Представляю, какое облегчение испытала твоя трусливая команда, избежав смертельной опасности.
– Настоящая опасность их поджидала впереди, – возразил Грир. – Не успели мы отойти на морскую милю от острова, как нас настигли два фрегата. На мой бедный мирный пакетбот наставили добрую сотню пушек, приказали спустить паруса и всей команде выстроиться на палубе. Приказы отдавал какой-то верзила млит в форме морского офицера, в которой он выглядел, словно пугало на огороде. В ответ на высказанное мною возмущение он грубо заявил, что при малейшем неподчинении пустит мою посудину на дно. Мол, на это у него есть разрешение, выданное самим главой Совета тринадцати.
– Нам только что сообщили, что видели в этих водах «Летучего Голландца», – сказал он, свирепо глядя на меня. – Уж не ты ли это, эльф?
– Это ошибка, адмирал, – ответил я как можно спокойнее, и даже польстив ему, повысив в звании. – Неужели я похож на капитана-призрака? А мой крошка-пакетбот, несмотря на свое гордое имя «Летучий Эльф» – на корабль, внушающий ужас всему морскому миру?
– Нет, не похожи, – был вынужден признать он очевидный факт. – Ни ты, ни твоя скорлупка.
Но он не был бы млитом, если бы удержался от оскорбления.
– На мой взгляд, твоя команда смахивает на перетрусивших ундин, которые впервые вышли в море и испытали легкую качку. Что с ними такое? Они тоже видели «Летучего Голландца»?
– Да, адмирал. И уже были готовы к худшему, но тот прошел стороной. Возможно, его вспугнуло приближение ваших кораблей.
– Как давно это было, и в каком направлении он скрылся? – спросил млит, но уже не таким презрительным тоном.
Я не собирался заводить с млитом дружбу, но и ссориться с ним мне было ни к чему, поэтому сказал, смешав правду с ложью:
– Около часа тому назад. Он ушел в сторону острова Льюис. Возможно, сегодня кому-то повезет меньше, чем нам. Поспешите, адмирал, вы еще можете помешать злодеянию.
– Он бегает от меня, как мышь от кошки, – самодовольно заявил млит. Он отсалютовал мне и отдал приказ лечь на курс к острову Льюис.
Грир усмехнулся.
– Надеюсь, однажды этот безмозглый млит все-таки встретится с «Летучим Голландцем». И будет настолько безумен, что ввяжется с ним в бой… Катриона, ты снова мне не веришь?
– Это похоже на правду, – сказала Катрион. – Я говорю об эпизоде с фрегатами. Одно время они действительно несли боевое дежурство у западного побережья Шотландии и в водах архипелага Внешние Гебриды. Приказ отдал сам эльбст Роналд по просьбе премьер-министра Эльфландии.
– И чем он мотивировал свою просьбу? – вкрадчиво спросил Грир.
– Ты знаешь, наверное, что ежегодно в море гибнут от трехсот пятидесяти до четырехсот судов. Это данные из официальной статистики аварийности мирового торгового флота, которую ведут люди.
– Разумеется, – важно кивнул Грир, несмотря на то, что впервые слышал об этом. – Мне ли не знать!
– Так вот, за последние сто лет в том самом районе, о котором ты говорил, суда стали гибнуть намного чаще. И большинство из них по неизвестной причине. Одни пропадают бесследно, от других потом находят только обломки, а третьи остаются абсолютно невредимыми, но их экипажи куда-то сгинули, как будто всех людей смыло в море гигантской волной. Люди в панике. Моряки боятся выходить в море. Они винят во всем «Летучий Голландец» и нас, духов. Якобы это мы уничтожаем их суда, тешим свою кровожадную натуру. Бред полный, но что взять с людей! А когда люди в панике, они становятся опасны, как чумные крысы. И тогда премьер-министр Эльфландии предложил эльбсту Роналду взять под контроль нашего флота Внешние Гебриды. Совет тринадцати направил два военных корабля на круглосуточное дежурство в этот район.
– Ничего глупее нельзя было придумать, – буркнул Грир. – Объявлять войну капитану-призраку вместо того, чтобы воспользоваться случаем и предъявить ультиматум людям…
Внезапно он смолк, сообразив, что наговорил лишнего.
– А впрочем, это не моего ума дело, – заявил он. И уставился на опустевшую бутылку с шотландским виски. Этот взгляд был настолько красноречив, что Арлайн уже привстала, чтобы принести еще одну. Но неожиданно зазвонил мобильный телефон Катрионы.
– Да, я слушаю, – сказала она в трубку. – Конечно, повелитель Лахлан. Я скоро буду.
Катриона улыбнулась в ответ на вопросительный взгляд Арлайн.
– Ничего сверхъестественного, мама, обычный рабочий вопрос. Ты же знаешь, премьер-министр не может принять даже самого пустякового решения, не посоветовавшись со мной.
– Или не хочет, – улыбнулась Арлайн. – Он славный эльф. Я помню его.
– Помнишь? – с удивлением воззрился на нее Грир. – Он тоже твой… друг?
– Мы когда-то были знакомы, – сухо ответила Арлайн. – Это было давно.
– Сдается мне, ты знакома со всеми эльфами мира, кроме меня. Но почему мы с тобой ни разу не встречались, даже на острове Эйлин Мор, в дни равноденствия? Я бы запомнил тебя, ручаюсь!
– Я…, – Арлайн смешалась, не зная, что сказать, но все-таки договорила. – Я давно уже не бывала на острове Эйлин Мор. Даже в дни равноденствия.
– Как же я сразу не сообразил! – вдруг закричал Грир. Виски ударило ему в голову, и он уже не отдавал отчета в своих словах. – Катриона, твоя мать – та самая отщепенка Арлайн? Ведь правда, это она?
– Грир! – закричала Катриона. – Да заткнись же ты! Мама, не слушай его!
– Ты прав, Грир, это я, – спокойно сказала Арлайн. – Та самая, что спуталась с человеком и сбежала с ним.
– А это все-таки действительно Фергюс, – заявил Грир, указывая на портрет на стене. – Я был прав. А вы мне врали. И ты Арлайн, и ты, Катриона. Зачем?
Но эльфийки подавленно молчали, не смея поднять на него глаз.
– Из-за вашего бесстыдного вранья я тоже опозорен, – заявил Грир. – Мало того, что я говорил с отщепенкой, но я еще пил ее виски, будь он проклят!
Он смолк, побледнев, а затем с ужасом, запинаясь, произнес:
– А еще я едва не полюбил ее дочь!
И внезапно, словно утренний туман на реке под лучами восходящего солнца, он начал таять, и через мгновение совсем исчез.
– Какой дурак! – воскликнула Катриона. – А еще эльф!
– Именно потому, что эльф, – заметила Алрайн. – Никто другой не принял бы это так близко к сердцу. Только у нас, эльфов, отщепенец обречен на вечное проклятие и одиночество. Как капитан Филиппус Ван дер Витт. Теперь ты понимаешь, Катриона, почему я пыталась скрыть от тебя свой позор? Я боялась, что он ляжет ужасным клеймом на твою судьбу. Я скрывала эту тайну, сколько могла. Но теперь ты знаешь все. И вправе покарать меня за эту ложь.
– Не говори глупостей, мама, – сказала Катриона. – Что изменилось? Я по-прежнему твоя дочь. И если надо, скажу об этом во всеуслышание. И даже знаю, когда. В ближайшую ночь равноденствия на острове Эйлин Мор. Пусть меня слышат все!
– Нет, – покачала головой Арлайн.
– Да, – отрезала Катрион. – И так будет, ты знаешь свою дочь. А теперь извини, мама, мне некогда продолжать этот бессмысленный спор. Меня ждет премьер-министр. А когда я вернусь, мы все обсудим.
– Когда ты вернешься, – машинально повторила Арлайн.
– Я вернусь, мама, и очень скоро. Обещаю!
Катриона сердито стукнула кулачком по ладони.
– Я не успеваю вызвать такси! И все из-за этого дурака Грира! Попадись он мне только… Самовлюбленный осел!
И она, быстро выйдя из дома, словно растворилась в вечернем сумраке.
Глава 10
Катриона покинула мать с улыбкой на губах, но с тяжелым сердцем. Если бы не требование премьер-министра срочно прибыть в посольство Эльфландии, она ни за что не ушла бы из дома, в котором подавленная горем Арлайн будет потерянно бродить из угла в угол, не находя себе места и роняя крупные капли слез. Сердце девушки ныло от недоброго предчувствия. Она дала себе слово, что сегодня же обязательно вернется и проговорит с мамой до рассвета, утешая ее если не доводами разума, то одним своим присутствием.
Но когда она увидела премьер-министра Лахлана, то поняла, что ее личные интересы должны будут уступить государственным.
Премьер-министр Лахлан выдвинулся во многом благодаря тому, что был незаметен и исполнителен, пока служил простым чиновником в административном аппарате Совета ХIII. Он и внешне соответствовал своей незаметной должности – ниже среднего роста, с коротко подстриженными редкими волосами, крошечным острым носиком на узком лице, чем-то похожем на мышиную мордочку. Когда он задумывался о чем-нибудь, то часто нос его начинал шевелиться, и могло показаться, что он принюхивается, как мышь, почуявшая ароматный запах сыра. Эльбст Роналд назначил его на высокий пост, когда решался вопрос о создании суверенного государства Эдьфландия, необходимого для подписания договора с Великобританией при покупке острова Эйлин Мор. Правительство объединенного королевства не могло иметь дела с частным лицом, продавая часть своей территории, пусть даже крошечную. Оправданием для сделки в данном случае могли быть только государственные интересы, а, следовательно, диалог должны были вести государства. Так появилась Эльфландия, а с ней – должность премьер-министра, которую, к великой досаде эльбста, мог занимать только эльф.
Премьер-министр Лахлан представлял все правительство Эльфландии в одном лице. Играть роль человека во взаимоотношениях с людьми было ему не трудно, так мало походил он на истинного эльфа.
Неожиданно для всех скромный, не хватающий звезд с неба Лахлан оказался истинным патриотом Эльфландии. Насколько мог, он всегда и везде отстаивал ее интересы, если, разумеется, они не шли вразрез с интересами главы Совета ХIII. К сожалению, это бывало частенько. И Лахлан искренне переживал, когда ему приходилось раздваиваться. Однако, учитывая все эти обстоятельства, следовало признать, что никто другой за столь короткое время не смог бы сделать больше для прославления исторической родины народа эльфов, чем он, карманный премьер-министр марионеточного государства. Но большинство эльфов, и прежде всего Фергюс, который возглавлял оппозицию новоявленному правительству, не хотели этого признавать и даже не замечали его усилий. И Лахлан, затаив обиду, нес свой крест всеобщего презрения, в глубине души надеясь, что однажды тайное станет явным, и справедливость восторжествует. Справедливость в понимании Лахлана заключалась в том, что эльфы признают его своим национальным героем, а эльбст Роналд введет его в Совет ХIII вместо Фергюса.
Катрионе нравился премьер-министр Лахлан – не как мужчина, а как начальник. Он был нетребователен, вежлив и всегда восхищался ее ушками и умением улаживать конфликтные ситуации. Вот и сейчас, едва завидев девушку, он, несмотря на свою явную озабоченность, восхищенно воскликнул:
– Катриона, ты просто чудо как хороша сегодня! А сколько вкуса в этой шляпке!
Катриона невольно улыбнулась. Все-таки она была настоящей эльфийкой, и никакие неприятности ей не могли помешать радоваться тому, что ею восхищаются. Тем не менее, она согнала улыбку с лица и строго заметила:
– Повелитель Лахлан, я спешила сюда как сокол-сапсан вовсе не для того, чтобы выслушивать от тебя комплименты. Когда ты позвонил, мне показалось, что произошло нечто чрезвычайное. У тебя был такой встревоженный голос. Я не ошиблась?
– Катриона, ты понимаешь меня даже лучше, чем моя собственная жена, – сокрушенно покачал головой Лахлан.
– Надеюсь, Алва не ревнует тебя к государственным делам, – отрезала девушка. Они были подругами с женой премьер-министра, и она могла позволить себе такую вольность.
– Пока еще нет, – улыбнулся Лахлан. – Но если положение дел не изменится, то начнет. Это неизбежно. Проблемы нарастают, как снежный ком, и я все реже бываю дома. Мне кажется, я больше времени провожу с тобой, чем с женой. И однажды Алва это заметит.
– Повелитель Лахлан! – возмущенно воскликнула Катриона. – Лучше молчи! Как говорят люди, не буди лиха, пока оно спит тихо.
Но Лахлан не замолчал. Казалось, он говорил только для того, чтобы отвлечься от терзающих его забот.
– К сожалению, мы не люди. Иначе я принял бы мормонскую веру и стал многоженцем. Алва вела бы мой дом, а ты – мою канцелярию. И я был бы самым счастливым эльфом на свете!
– А куда бы ты дел еще десяток жен, которые полагаются каждому уважающему себя мормону? – спросила Катриона, рассмеявшись.
Но Лахлан уже стал серьезным. Возможно, он заметил волнение Катрионы, когда она вошла в его кабинет, и болтал глупости еще и для того, чтобы успокоить ее. Ему был нужен совет, а дать его могла только трезвомыслящая Катриона. Во всех иных случаях ею руководили эмоции, а они были плохими советчиками.
– Итак, Катриона, шутки в сторону, – сказал премьер-министр. – Поговорим о злополучном маяке на острове Эйлин Мор.
– А что случилось за то время, что мы не виделись? – удивленно спросила Катриона. – Мне казалось, что проблема решена. Новый главный смотритель маяка в эту самую минуту уже должен быть на острове и знакомиться со своими подчиненными и должностными обязанностями.
– Он пропал, – коротко сказал премьер-министр.
– Где? Когда? – вырвалось у Катрионы почти невольно.
– Мы контролировали каждый его шаг на всем пути до острова Барра. Вернее, до того момента, когда он сел в самолет, который должен был доставить его на этот остров. А затем он вдруг перестал выходить на связь. Я лично проверил – самолет благополучно долетел до аэродрома. Вот и все, что мне известно.
Премьер-министр сочувственно посмотрел на девушку.
– И отыскать его затерявшийся на острове Барра след придется тебе, Катриона. Ты единственная, кому я могу поручить это дело, не опасаясь, что оно немедленно станет достоянием гласности. Любой слух о происшествии будет использован оппозицией как оружие против меня, а в конечном счете – против нашей Эльфландии.
– Каким образом? – искренне изумилась Катриона.
Премьер-министр грустно вздохнул, как он часто делал, когда говорил о Эльфландии.
– Маяк Эйлин Мор – поистине наша ахиллесова пята, как выражаются люди, и ты должна это понимать, Катриона. В отличие от меня, ты не помнишь этих событий, потому что была тогда еще младенцем. Но когда люди заселили остров, эльфы восстали. Они заявили, что честь Великой Эльфийки поругана, и она будет жестоко отомщена. Первые жертвы не заставили себя ждать. Разумеется, ты слышала о трех смотрителях маяка, пропавших на острове в начале прошлого века при самых таинственных обстоятельствах. Однако это привело к обратному, чем ожидалось, – во всяком случае, я так думаю, – результату. Не к бегству, а к массовому нашествию людей на остров. Нам, духам природы, трудно понять человеческую логику. Они не испугались, они заинтересовались, отнеся гибель смотрителей в разряд сверхъестественных явлений. Сюда же, кстати, они относят и нас, духов природы, если это тебе интересно. Поэтому мы и вынуждены скрывать от них свое существование – в том числе еще и затем, чтобы не стать жертвой их любопытства.
– Иначе говоря, подопытными кроликами, – содрогнулась Катриона. Она живо представила себя в роли лабораторного зверька, распластанного на операционном столе в ожидании, когда скальпель исследователя вонзится в его трепещущее тело. Отвратительная и ужасная картина. Богатое воображение было ее собственной ахиллесовой пятой с самого рождения.
По-видимому, ужас отразился в ее глазах, потому что премьер-министр сочувственно ей кивнул.
– В конце концов, чтобы избежать кровопролитной войны с людьми, которые начали бы преследовать и уничтожать всех духов природы, и не только эльфов, Совет тринадцати решил выкупить остров Эйлин Мор, – продолжал он. – Сделка состоялась. Но с условием, что маяк не прекратит светить. Людям нет дела до наших проблем, их беспокоит безопасность морского судоходства. Так возникло суверенное государство Эльфландия, маяк перешел на работу в автоматическом режиме, люди покинули остров Эйлин Мор. И, казалось бы, на этом все должно было закончиться. Но компромисс устроил не всех. Нашлись эльфы, которые заявили, что это соломоново решение, и оно не спасает младенца. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, я знаю это предание людей о жившем некогда древнееврейском царе Соломоне, который повелел разрубить младенца надвое. Он хотел, чтобы каждой из двух претендующих на материнство женщин досталось по равной части.
– Верно. Но тогда настоящая мать отказалась от своей доли. К сожалению, мы не можем так поступить и выполнить требование оппозиционно настроенных эльфов о сносе маяка Эйлин Мор. Ведь тогда условия договора с правительством Великобритании будут нарушены, и де-юре остров снова отойдет людям. А те опять построят на нем маяк. Такой вот заколдованный круг.
– Неужели оппозиция этого не понимает?
– Оппозиция, которую, как всем известно, возглавляет эльф Фергюс, готова смириться с компромиссным решением. Но есть еще так называемое Сопротивление. И те, кто его представляют, просто не хотят ничего понимать. Они фанатики, а потому слепы и глухи к голосу разума. Они убивают людей, топят их корабли, вносят смуту в умы и сердца всех остальных эльфов. А главное – угрожают погасить маяк, разрушить который они не могут из-за наложенного на него Советом тринадцати заклятия. Поэтому мы вынуждены держать на маяке смотрителя, чтобы этого не случилось. Причем из числа людей, потому что Сопротивлению претит даже мысль о том, чтобы вступить с человеком в сговор. С любым из духов они смогли бы договориться или привлечь его на свою сторону.
– Но разве Сопротивление нельзя купить? Ведь всему есть своя цена, даже фанатизму. Или, в крайнем случае, уничтожить его.
– Ты зришь в самый корень, Катриона, – одобрительно заметил премьер-министр. – Но как применить силу к тем, кого никто никогда не видел? Как их подкупить? Они неуловимы, невидимы, неосязаемы, а потому неуязвимы. Видишь ли, нам до сих пор не известно, кто они. Если бы мы только знали! Поверь, эльбст Роналд и Совет тринадцати сумели бы привести их в повиновение.
– Но ведь как-то они дают знать о своих требованиях?
– Они сносятся с нами через Фергюса. Но он утверждает, что тоже их не видел. Якобы у них происходит телепатический обмен мыслями, причем всегда неожиданно для него самого и очень недолго, поэтому источник даже нельзя отследить.
– Но если здесь замешан повелитель Фергюс…, – нерешительно сказала Катриона. – Быть может, цена вопроса – власть? Ведь он политик.
– Долгое время я тоже так думал. И я был готов пожертвовать постом премьер-министра Эльфландии в интересах дела. Но Сопротивление отказалось. Они требуют принести в жертву маяк, а на меньшее не согласны. Ими руководит слепая безрассудная ненависть, и ничего нельзя изменить.
