Вадим Иванович Кучеренко
Человэльф
Глава 3
– Глубокочтимый эльф Фергюс! – прошипел эльбст, с нескрываемым подозрением глядя на него. – Ты так настаивал на обсуждении проблемы маяка на острове Эйлин Мор, что твоя медлительность сейчас просто поражает. Или за это время у тебя появились другие, более важные дела, которые требуют всего твоего времени и внимания?
– Нет, повелитель Роналд, – сухо ответил Фергюс. – Прошу меня извинить. Но на меня произвела сильное впечатление твоя речь. Твои слова слишком убедительно подтверждают мои опасения, связанные с островом Эйлин Мор. И проблема не только в одном этом острове. Ты абсолютно прав! Люди теснят нас, духов, повсюду. Мы теряем свои исконные территории. Мы теряем планету. Мы теряем нашу жизнь. И не замечаем этого, предпочитая уступать, уступать и уступать…
Эльф умел даже свое поражение обратить в победу. Он был прирожденный дипломат. Эльбст Роналд не мог бы с ним тягаться, играя словами. Но он мог его уничтожить своим огненным дыханием, или того хуже – мог настоять на его изгнании из членов Совета ХIII. Поэтому Фергюс был осторожен. И предварительно взвешивал каждое произнесенное им слово. Его речь была не так эмоциональна, как выступление эльбста, но намного более убедительна.
– Остров Эйлин Мор – это не просто исконная вотчина эльфов, нет. Это -символ. Символ той борьбы за выживание, которую вынуждены вести вот уже несколько тысячелетий духи природы. Да, мы не живем, а выживаем, с тех самых пор, как началось нашествие людей. Люди, не задумываясь о последствиях, безжалостно эксплуатируют землю, ставя под угрозу само свое существование на этой планете. Что им с того? Они – вечные скитальцы по необозримой Вселенной. Земля – не первая и не последняя планета на этом их бесконечном пути. Они уничтожат и ее, как до этого многие другие планеты, где появились на мгновение, исчерпали их ресурсы и продолжили свой путь в никуда. Но совсем другое дело мы, духи природы. Земля – наш родной дом, наш единственный шанс на жизнь. Мы не можем покинуть ее и вслед за людьми уйти в просторы космоса, в надежде обрести новый дом. Нет, мы погибнем вместе с нашей планетой. Погибнет она – погибнут и духи природы, населяющие ее…
– Эльф Фергюс! – грубо прервал его глава Совета ХIII. – К чему все эти слова? Все мы прекрасно знаем теоретические основы мироздания. Но сейчас мы собрались здесь, чтобы обсудить практический вопрос. И не глобальный, космического масштаба, а связанный с крохотным островком…
– Который является исторической родиной эльфов и который, по несчастливой случайности, люди избрали для своих сиюминутных целей, – подхватил Фергюс. – Маяк, который они воздвигли на острове Эйлин Мор – это не просто маяк, как может показаться недальновидным. Это предупреждение о будущей катастрофе, которая неминуемо грозит всем духам природы. Никто из нас не застрахован от подобной ситуации. И даже ты, глубокочтимый эльбст Роналд, однажды можешь лишиться своего родного горного озера Зеелисберг…
Роналд очень не любил, когда ему напоминали, из какой глухой провинции он родом. Он мгновенно разъярился и с яростью прошипел:
– Если такой немыслимой ценой я буду вынужден заплатить за благоденствие мира духов, то поверь, эльф Фергюс, я заплачу ее. И не буду жалобно хныкать, как престарелая юда, не в обиду высокочтимой Бильяне будь это сказано!
Фергюс с наигранным сочувствием взглянул на юду Бильяну. Всем было известно, что уже много лет ей чаще приходилось разрывать молодых мужчин на куски и выцарапывать им глаза, чем предаваться с ними плотской любви, настолько ее обезобразили прожитые столетия. Напомнив ей об этом, эльбст только увеличил число своих недоброжелателей. А эльф приобрел союзника на будущее. Но сам Роналд даже не понял этого, пылая злобой.
– Эльфы не просят невозможного, – мягко произнес Фергюс. – Только убрать маяк с острова Эйлин Мор на любой другой. Внешние Гебриды велики. Одних только обитаемых островов в архипелаге пятнадцать, а необитаемых, подобно Эйлин Мору, более пятидесяти.
– Эльфы не просят, они просто убивают смотрителей маяков, которых туда посылает правительство Эльфландии, – прошипел эльбст.
– Этому нет доказательств, – отпарировал эльф. – А, следовательно, это клевета.
– Is fecit, qui prodest. Сделал тот, кому выгодно, не так ли, глубокочтимый эльф Фергюс? – злобно дохнул пламенем эльбст. – Или тебе мало того, что Совет тринадцати, идя навстречу твоим пожеланиям, выкупил этот никому не нужный каменистый клочок земли у людей и преподнес его эльфам в подарок?
– А вместе с ним – и марионеточное государство Эльфландия. Подарок с обременением – это не подарок, а нечто…, – начал было Фергюс.
Но эльбст снова не дал ему договорить.
– Совет тринадцати поставил эльфам одно единственное условие – чтобы маяк продолжал работать. Мы заключили контракт с людьми, в котором этот пункт обязателен для исполнения. Маяк необходим им. И, помнится, когда мы заключали этот контракт, ты не был против, Фергюс.
– Я, как и ты, повелитель Роналд, способен на великие жертвы, – с неуловимой иронией ответил эльф. – И готов пожертвовать даже родиной. Но мой народ… Он не хочет принимать этого условия. Он оскорблен. Он требует…
– Требует? – грозно прошипел эльбст. Длинный язык пламени вырвался из его пасти. – Народ эльфов до такой степени забылся? Никто никогда и ничего не может требовать от Совета тринадцати! Est modus in rebus. Всему есть мера. Quos ego! Я вас!
Фергюс и сам уже понял, что увлекся. И склонил голову.
– Прошу простить, повелитель Роналд. Sed semel insanivimus omnes. Однажды мы все бываем безумны. Ты прав. Народ эльфов покорно просит тебя и всех собравшихся в этом зале духов пойти навстречу его желанию. И способствовать тому, чтобы маяк на острове Эйлин Мор погас навеки, перестав осквернять лоно Великой Эльфийки.
Фергюс благоразумно перевел их разговор с эльбстом, который стал слишком опасен и непредсказуем, на суд делегатов конгресса. Среди них у эльфа было много союзников, которые могли поддержать его. Он знал это, потому что потратил на их приобретение много времени, усилий и средств.
И они действительно поддержали бы эльфа – во всем другом, но только не в его противостоянии с грозным главой Совета ХIII. Фергюс не учел этого и проиграл. Он понял это сразу, ощутив телепатическую волну, которая нахлынула на него из зала – и отхлынула, унося с собой надежду на благополучный исход этого спора.
– Твое право воззвать к делегатам конгресса никто не оспаривает, – уже намного спокойнее произнес эльбст. Он тоже все понял. – Но будь благоразумнее впредь, Фергюс, и не испытывай терпения высокочтимых делегатов, отнимая у них время на пустые разговоры. Ты настаиваешь на голосовании?
– Я снимаю свой вопрос с повестки дня, повелитель Роналд, – уступил Фергюс. Он предпочел проиграть битву, но не войну. Если бы делегаты сейчас проголосовали против его предложения, а так бы и случилось, к этому вопросу Совет ХIII не стал бы возвращаться уже никогда. Маяк остался бы на острове Эйлин Мор навеки. Но не будет резолюции – и сохранится надежда на будущее. – Я признаю, что заблуждался. Еще не время!
Фергюс почувствовал на себе чей-то взгляд и невольно обернулся. У дверей концеренц-зала стояла Катриона и сочувственно смотрела на него. По спине эльфа пробежала нервная дрожь. Катриона инстинктивно понимала его лучше, чем любой другой в этом зале. Она догадывалась, каких усилий стоило ему пойти на попятный, сказать самому себе «cave» – остерегайся! И дело было не только в том, что она тоже была, пусть и наполовину, эльфийка. А в том, что она была дочерью…
Подумав об этом, Фергюс смертельно побледнел. Он даже покачнулся и, боясь упасть, с трудом добрел до своего места. Тяжело опустился в кресло.
Эльбст Роналд, не скрывая своего торжества, громко прошипел:
– Ну-ну, эльф Фергюс, не надо так волноваться! Признать свою ошибку – это не значит унизить свое достоинство. Наоборот, ты значительно вырос в наших глазах. Vox audita latet, littera scripta manet. Сказанное слово исчезает, написанная буква остается.
Это значило, что отныне эльбст будет с еще большей осторожностью и подозрением относиться к нему, подумал Фергюс. Но сейчас это было ему почему-то безразлично. Воспоминания, вызванные одним только взглядом Катрионы, нахлынули на него гигантской волной, наподобие тех, что захлестывают острова в океане. И они в одно мгновение разрушили преграду, которую он воздвигал в своем сознании все эти годы, чтобы не утонуть в пучине отчаяния. Именно такими глазами смотрела на него когда-то Арлайн в их последнюю ночь…
Фергюс и Арлайн были знакомы с детства. Оба росли в древних и сросшихся корнями уважения эльфийских родах. Детская дружба нередко перерастает в юношескую влюбленность. Это был тот самый случай. Фергюс и Арлайн были не только красивы, а, следовательно, привлекательны друг для друга физически, но и близки духовно. А потому всем казалось, что их будущее предопределено, особенно когда Фергюс играл на волынке, а Арлайн тихо пела под эту музыку древние эльфийские песни.
– Весь день твой услаждают слух
И музыка и пение.
Но ты меня, мой милый друг,
Отвергла тем не менее.
Одну надежду я таю,
Что, как жестока ты ни будь,
Любовь несчастную мою
Вознаградишь когда-нибудь!
Пусть ты глуха к моим мольбам,
Мучительница милая,
Твоим зеленым рукавам
Послушен до могилы я.
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь безропотно отдам.
Зеленые, словно весною трава,
Зеленые рукава!
Арлайн пела, Фергюс наигрывал мелодию, и сама природа затихала, роняя с небес на землю слезы печали и надежды.
Но печаль была недолгой. Как только заканчивалась песня, она растворялась в волнующем кровь и воображение танце. Многие эльфы прекрасные танцоры, но Фергюс и Арлайн превосходили всех. Они танцевали под луной, а в безлунные ночи – в отблесках костра, и если шел дождь, то под дождем, подставляя разгоряченные лица его живительной влаге. Они часто встречали восход солнца на вершине холма острова Эйлин Мор, с которой можно было увидеть, казалось им, весь мир. Тот самый мир, в котором им предстояло прожить долгую счастливую жизнь, полную радостных дней и не менее радостных ночей.
Так прошло много лет. Они выросли, детские грезы приобрели зримые очертания, неопределенные желания воплотились в осознанные мысли. Подошло время для семьи и детей. Но незадолго до того, как они должны были соединить две свои жизни в одну, на остров Эйлин Мор пришли люди. Они приступили к строительству маяка.
Само по себе это событие имело мало влияния на планы, которые вынашивали семейства Фергюса и Арлайн в отношении их будущего. Фергюс тогда еще не был политическим деятелем и признанным вождем своего народа. Он был молодым любящим эльфом, который мечтал о свадьбе с Арлайн. И Арлайн тоже мечтала об этом – до того дня, когда она встретила Джека, который работал простым плотником на маяке и был человеком.
Джек был отчаянно рыж, как осеннее солнце, весел, как певчий дрозд, и дерзок, словно в него при рождении вселилась ватага бесенят. Он был высоким, на голову возвышаясь над другими людьми, которые в росте превосходили эльфов. Он был неустрашимым. И когда он однажды ночью, скучая и мучаясь бессонницей, пришел на берег моря и встретил Арлайн, то не испугался, хотя и знал, что на острове нет женщин. Он заговорил с ней. А замолчав, обнял и поцеловал. И Арлайн не только не воспротивилась этому и не разгневалась, но даже ответила на его поцелуй. Ей было приятно. Почти так же, как с Фергюсом… Но по-другому. Такого чувства она еще никогда не испытывала, и даже не догадывалась, что оно возможно. Ее как будто омыла теплая ласковая волна, с головы до ног, приподняла над землей и приблизила к луне, которая снисходительно наблюдала за ними с небес. А небо стало вдруг таким прозрачным, что были видны мириады звезд, которые раньше скрывала бесконечность пространства…
Арлайн была влюблена в Фергюса с детства, а Джека она полюбила, будучи уже взрослой женщиной-эльфийкой. И эта новая и нежданно вспыхнувшая любовь затмила былую, привычную, влюбленность, как нашедшая на солнце луна. Арлайн забыла обо всем, что связывало ее с Фергюсом. Презрев их прошлое и будущее, она начала жить настоящим, которое казалось ей прекрасным и вечным.
Фергюс узнал о ее измене от других эльфов. Сама Арлайн избегала встреч с ним. Он тоже не захотел преследовать ее своей любовью. Но перестал улыбаться, взгляд его померк, под глазами легли тени от бессонных ночей. Он как будто в один день состарился на сто лет.
Они жили рядом, на одной планете, но как будто в иных измерениях.
Арлайн вернулась к Фергюсу всего на одну ночь, перед тем как покинуть остров. Маяк был построен, и Джек возвращался домой. Арлайн решила уйти с ним. Но перед этим она пожелала проститься с былым возлюбленным, который должен был стать ее судьбой, а стал вечным угрызением совести.
Фергюс незрячими глазами смотрел на закат окровавленного солнца, когда к нему неслышными шагами подошла Арлайн. Она расслышала, как он шепчет:
– За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?
Это были слова той песни, которую она когда-то напевала под звуки его волынки. Арлайн не смогла сдержать слез.
Фергюс услышал ее печальный вздох и обернулся. В его глазах она прочитала немой вопрос, но вместо ответа приникла к его губам в долгом прощальном поцелуе. Ее била дрожь, но не от холода. Она словно умоляла согреть ее. И Фергюс не смог противостоять. Он обнял ее и почувствовал, какой она вдруг стала мягкой и нежной, словно облако. И тогда он вошел в нее и слился с нею, и они стали единым целым. И это длилось целую вечность, прекрасную и мучительную для обоих.
Арлайн ушла незадолго до рассвета.
После той ночи они уже никогда не виделись. Фергюс окунулся с головой в политику, и со временем занял подобающее ему место в Совете ХIII. А Арлайн… Она бесследно затерялась в мире людей, словно крохотная песчинка на берегу океана. Быть может, Фергюс, воспользовавшись своей неограниченной властью, и мог бы найти ее. Но он не искал, запретив себе даже думать о ней…
Глава 4
Борис умер. И почувствовал необыкновенное спокойствие, поистине неземную умиротворенность. Его перестали терзать тревоги и печали, неотделимые от человеческого существования, и даже страх смерти впервые и навсегда покинул его. Каким-то неведомым образом он знал – то, что его ожидает, прекрасно, как всякое начало. Он словно снова стал ребенком, но только это было в другом мире. В том, где он должен был встретиться с мамой, папой и бабушкой, по которым он отчаянно скучал, а иногда, по ночам, даже плакал, уткнувшись лицом в подушку…
Возможно, продлись этот сон, Борис и в самом деле умер бы, не проснувшись. Но внезапно чуткую предрассветную тишину, будто рев сигнальной сирены, которую издают маяки в туман, нарушил звонок мобильного телефона. Борис вздрогнул и открыл глаза. Ощущение покоя еще какое-то мгновение не оставляло его. Но снова грубо рявкнул телефон, и оно исчезло, словно перепуганный призрак.
Сумерки короткой летней ночи за окном посветлели, предвещая скорый рассвет. Побледнели разноцветные огни, окрашивающие телевизионную башню на сопке Орлиное гнездо в зеленые, красные и фиолетовые цвета. Было душно, несмотря на приоткрытое окно. Где-то в отдалении робко прошелестели шины по асфальту. Могло показаться, что автомобиль крадучись, словно неверный муж, возвращался домой переулками после весело проведенной ночи, удовлетворенный, но виноватый.
Обычно мелодичный, в этот ранний час звонок ввинчивался в мозг как ржавый шуруп, требуя и настаивая. Мобильник, среди прочего хлама, лежал на прикроватной тумбочке, куда Борис имел обыкновение класть его на ночь. Усилием воли Борис преодолел искушение запустить трубкой в стену, чтобы тот заткнулся. Вместо этого он провел пальцем по мерцающему зеленовато-мертвенным светом табло, с содроганием чувствуя, какое оно шероховатое и скользкое на ощупь, словно змеиная кожа. Он всегда считал, что при других обстоятельствах мог бы прожить без мобильного телефона, как и без руки, или ноги, или одного глаза, будь он инвалидом с рождения. Но если ты родился с конечностями и двумя глазами, то не стоит даже пытаться изображать из себя калеку, уж очень это утомительно. Разумеется, это была метафора, подразумевающая реалии современной жизни большого города.
– Господин Смирнов?
Вопрос был задан очень приятным голосом. Но его интонация не понравилась Борису. Казалось, возможность будить людей на рассвете телефонными звонками, задавая им бессмысленные вопросы, приносила этой женщине рефлекторное, как улыбка младенца, удовольствие. Борис был раздражен внезапным пробуждением, зол на весь мир и поэтому несправедлив.
– Он самый, – облизнув пересохшие губы, ответил он. – Но это не повод будить меня ни свет ни заря.
– Так вы спали? – в голосе прозвучало легкое удивление.
– А почему вас это изумляет? – буркнул он. – Знаете ли, совесть у меня чиста…
– В ночь на Ивана Купалу? – перебили его.
– А почему бы и нет? – хмыкнул Борис.
«Может быть, я все еще сплю, и это тоже сон?» – вдруг пришла ему в голову мысль, которая многое объясняла.
– Потому что в эту самую короткую ночь в году дозволено все, – ответила ему странная собеседница. – Вот только в лес лучше не ходить. Слепая змея медянка прозревает и потому становится очень опасной для людей…
– Спасибо, что предупредили, – ответил Борис. – Поберегусь.
– Поберегитесь, – с невидимой мимолетной усмешкой сказала женщина. – Если сумеете. Помимо змеи медянки есть еще ведьмы, оборотни, упыри, лешие, водяные, русалки…
Разговор становился все более занятным. И в любое другое время Борис охотно продолжил бы его. Но сейчас он испытывал только желание снова лечь в постель и заснуть.
– Вы для этого мне и позвонили? – нетерпеливо спросил он. – В таком случае…
– Чтобы напугать вас? – не дала ему договорить женщина. В ее голосе просквозили возмущенные нотки. – Да как только вы могли подумать такое! Я полномочный представитель посольства суверенного государства Эльфландия. А звоню вам, потому что нам рекомендовала вас Международная ассоциация маячных служб. И поверьте, мы не занимаемся тем, в чем вы меня заподозрили.
Борис знал об этой авторитетной и могущественной в мире маяков ассоциации. Остатки сна мгновенно исчезли, и даже цепной пес в голове, обозленный внезапным пробуждением, уже не так яростно вгрызался в мозг.
– I am sorry, – неизвестно почему перешел на английский язык Борис.
– А почему не mes excuses? Ведь штаб-квартира ассоциации находится в Париже, да и посольство Эльфландии тоже, – ехидно заметила женщина. – А можно еще perdóneme или entschuldigen. Я говорю на всех этих человеческих языках. И еще на многих других.
Борис не нашелся, что сказать, и, растерявшись, задал очень глупый вопрос, сам это понимая:
– А почему меня?
– Потому что мы читали вашу статью в одном из номеров журнала «Записки по гидрографии». У вас еще есть вопросы, на которые вы хотели бы получить ответы, или я могу вернуться к своему?
– Спрашивайте, – сказал Борис. Но все-таки не удержался и спросил сам: – А вы действительно читали мою статью?
– Действительно, – сухо произнесла его собеседница. – Поправьте меня, если я ошибусь. «Тысячи лет маяки верой и правдой служили людям. Они спасли великое множество судов и жизней. А затем человечество предало их и обрекло на забвение и вымирание…». Все верно?
– До единого слова, – ошеломленно выдохнул Борис. – Вот уж не думал…
– Это заметно, – с едва уловимой иронией сказала женщина. – Но пора уже начинать думать. Мы говорим с вами битый час, а толку никакого… Кстати, я правильно высказала свою мысль по-русски?
– Даже слишком. Так как, вы сказали, вас зовут?
Женщина вздохнула, но все же ответила:
– Катриона. По-русски Катерина. Послушайте, господин Смирнов…
– Борис, – сказал он. – Зовите меня Борис.
– Хорошо, Борис, – не стала спорить она. – У вас есть другие желания, которые я должна исполнить, прежде чем вы позволите мне приступить к теме нашего разговора?
– В таком случае, если это вас не затруднит, конечно, не могли бы мы пообщаться с вами по скайпу?
– Зачем?
– Катриона, я хочу взглянуть на женщину, которая без запинки цитирует мою статью. И это при том, что журнал, в котором эта статья будет опубликована, выйдет только через шесть месяцев, – ответил Борис. – Интуиция мне подсказывает, что эта женщина либо лгунья, либо… Она из будущего.
– Поверьте, мое предложение намного интереснее вашего, – после недолгой паузы ответила невидимая ему Катриона. – Вы не хотели бы некоторое время поработать главным смотрителем маяка Эйлин Мор? Разумеется, за щедрое вознаграждение.
– А почему не Александрийского маяка? – разочарованно хмыкнул Борис.
– Хотя бы потому, что более тысячи лет назад маяк на острове Фарос был разрушен землетрясением, – явно недоумевая, ответила Катриона. – И вам не мешало бы это знать.
– Я это знаю, – раздраженно буркнул Борис. – Как и то, что маяк на острове Эйлин Мор не нуждается в смотрителе. Он полностью автоматизирован. Тому уже с полвека.
– Вы ошибаетесь. Так было, пока остров Эйлин Мор, как часть территории Шотландии, находился под юрисдикцией Великобритании. Но сейчас он является собственностью Эльфландии.
– И давно?
– С того самого дня, когда английское правительство продало остров за такую баснословную цену, что ему стыдно даже заикаться об этом. А поэтому оно охотно согласилось на главное условие этой сделки – сохранить ее в тайне. В противном случае им придется заплатить неустойку, во много раз превышающую ту сумму, которая была получена за остров. И можете мне поверить, выплатить ее не сможет ни одна страна мира.
– Эльфландия? – повторил Борис, словно пытаясь вспомнить. – Никогда не слышал о такой стране.
–. Это маленькое государство. Если быть предельно точным, в настоящее время его территория ограничивается одним этим островом. Но не судите по размерам. От Эльфландии порой зависят судьбы всего мира!
Катриона произнесла это с такой нескрываемой гордостью, что Борис не стал больше ничего уточнять, опасаясь оскорбить ее дух патриотизма. Да и предложенная ему наживка была слишком заманчива, чтобы пугаться крючка, на который она была нанизана. «В сущности, что я теряю, если скажу да? – подумал он. – Обо мне и плакать-то некому, случись что…».
Маяки интересовали Бориса, сколько он себя помнил. Уже в старших классах школы, задумываясь о своем будущем, он начал искать учебное заведение, где готовили бы смотрителей маяков. Но не нашел. Зато он узнал, что к этой работе никогда и нигде в мире не подготавливали специально. Смотритель маяка – это было скорее призвание и образ жизни, чем профессия. Поэтому, получив школьный аттестат и вскоре призванный на военную службу, он отслужил двенадцать месяцев на одном из кораблей Тихоокеанского флота, что было совсем не трудно, учитывая, что он родился и вырос во Владивостоке, а этот город всегда славился своими морскими традициями. А затем поступил в гидрометеорологический колледж. Его приняли вне конкурса, как сироту. Через три года ему выдали диплом, в котором было записано: «Квалификация: техник-метеоролог». Профессия, которую он получил, называлась гидрометнаблюдатель. Но это ни на шаг не приблизило его к осуществлению своей мечты. Он работал на гидрометеорологической станции в одном из поселков на юге Приморского края, а бредил маяками. Он знал о них все, что только было возможно.
Из так называемых семи чудес света Александрийский, он же Фаросский, маяк был для него самым главным. А Сострата, сын Дексифана из Книда, который построил и посвятил Фаросский маяк «Богам-спасителям ради мореходов», он считал величайшим из людей древности.
Все деньги, которые Борис зарабатывал, он тратил не на развлечения, девушек и одежду, как большинство его сверстников, а на то, чтобы увидеть своими глазами маяки, о которых он читал в книгах, ощутить на ощупь влажную шероховатость их каменных стен. Первую свою туристическую поездку за рубеж Борис совершил в испанский город Ла-Корунья, где находился древнейший из ныне действующих маяков, построенный ещё во времена римского императора Траяна во II веке нашей эры. Затем он посетил самый высокий в мире 106-метровый маяк, установленный в японском городе Иокогама. И побывал в единственной в мире Вознесенской церкви-маяке, сооруженной в 1862 году на Секирной горе Большого Соловецкого острова. И это было пока все. Но он мечтал подняться на американскую статую Свободы, которая с 1886 по 1902 год использовалась как маяк, и знал, что однажды это свершится.
Он бережно хранил нидерландскую банкноту в 250 гульденов с изображением маяка Вестерлихтторен. А еще сам составил карту мира, на которой крошечными красными флажками отмечал места, где были установлены работающие маяки.
Но с каждым годом флажков на его карте становилось все меньше. Развивались и подменяли маяки спутниковые навигационные системы GPS и ГЛОНАСС. Строения, подтачиваемые водой и ветрами, ветшали, их закрывали, чтобы не тратиться на ремонт. Маяки безвозвратно уходили в прошлое. Туда, где уже навсегда скрылись Колосс Родосский, висячие сады Семирамиды, храм Артемиды Эфесской, мавзолей в Галикарнасе, некогда служивший усыпальницей царя Карии Мавсола, статуя Зевса Олимпийского из священной рощи Альтиса…
Вымирала и профессия смотрителя маяка. В истории человечества это случилось не впервые. В Древнем Риме были в почете органисты водяного органа, который работал на том же принципе, что и обычный духовой орган, только вместо воздуха в нем использовалась вода. Даже император Нерон играл на таком, услаждая свой слух. В средневековой Европе было известно ремесло шпагоглотателя, выступавшего на рынках и ярмарках. В России давно исчезли ямщики, правившие лошадьми с каретами, предназначенными для перевозки пассажиров. В двадцатом веке от Рождества Христова пришел черед смотрителей маяков.
Изобретение шведского ученого Густава Далена, за которое он получил одну из первых Нобелевских премий по физике, – солнечный клапан, позволивший маякам автоматически включаться ночью и выключаться при солнечной погоде, – постепенно свело работу смотрителей только к экстренному ремонту. Последний из них покинул маяк еще в девяностые годы давно минувшего двадцатого века, когда Борис только появился на свет. Оставшиеся, наиболее важные для морского судоходства, маяки были полностью автоматизированы.
И вдруг, почти четверть века спустя, ему, Борису Смирнову, предложили работу смотрителя маяка. И не какого-то заурядного, а маяка на острове Эйлин Мор, который вот уже более ста лет возбуждал любопытство всего человечества, во всяком случае, той его части, что увлекалась паранормальными явлениями, необъяснимыми тайнами и неразрешимыми загадками. И это было тем более удачно, что всего месяц тому назад он уволился с прежнего места работы, решив перебраться во Владивосток, где тоже была гидрометеорологическая станция. Решимость подогревалась мыслью, что если он не найдет работу по специальности, указанной в дипломе, то в большом портовом городе всегда есть другие способы заработать себе на жизнь. Он арендовал на месяц самую дешевую из тех, что предлагали агентства, однокомнатную квартиру, которая, тем не менее, лишила его почти всех накоплений «на черный день». И теперь Борис, за это время так и не устроившийся никуда, не знал, где добыть денег, чтобы продлить срок аренды, которая заканчивалась через три дня.
А потому, соглашаясь на предложение Катрионы, он ничего не терял, а только приобретал. Так он думал в эту минуту.
– Вот и хорошо, – вдруг услышал он. – Мы знали, что вы не откажетесь.
– Но я еще ничего не ответил, – запротестовал было Борис.
– А то, что подумали, не в счет? – возмутилась Катриона. – Или вы думаете одно, а говорите другое? Тоже мне, Галилео Галилей нашелся!
И Борис мог бы поклясться, что она закончила свою гневную тираду насмешливой улыбкой. Но это поразило его не настолько, чтобы сменить тему разговора и начать задавать глупые вопросы о чтении мыслей на расстоянии и прочей антинаучной чепухе. То, что ему предлагалось обсудить, действительно было намного важнее всего остального в мире.
– Так да или нет? – спросила Катриона. Она явно начинала терять терпение. Поэтому он торопливо воскликнул, на этот раз почему-то по-французски:
– Oui, madam!
– Между прочим, mademoiselle, – поправила его Катриона. – Но к нашему разговору это не имеет никакого отношения. Итак, если вы согласны, то слушайте меня внимательно…
– А это надолго? – перебил ее Борис. – Ваши инструкции?
– А вы куда-то торопитесь? – удивилась Катриона. – В четыре часа утра?
– Зябко, – поежился Борис. – Рубашку накинуть можно?
В июле солнце и влажность совместными усилиями превращают Владивосток в раскаленную печку, и он спал голым. Однако на исходе даже июльской ночи можно озябнуть, если долго стоишь напротив приоткрытого окна обнаженным. Пытаясь согреться, Борис переминался с ноги на ногу, словно долговязый журавль на болоте, выслеживающий лягушек. Но это мало согревало.
– Рубашку можно, – милостиво разрешила Катриона. – И даже штаны, если хотите.
Борис мысленно ахнул. Ему пришла в голову нелепая мысль, что женщина, умеющая предугадывать будущее и читать мысли, была способна видеть своего собеседника, даже если тот находится за тысячи километров. И все это время она созерцала его, Бориса, во всей его первозданной тощей наготе, не скрытой никакими ухищрениями цивилизации! Подумав об этом, Борис невольно бросил взгляд вниз, куда-то между пупком и коленями, но не увидел ничего утешительного для себя. В свою защиту он мог бы сказать, что очень замерз, но сам понимал, что это оправдание не вызовет у его собеседницы ничего, кроме презрительной усмешки.
– Не преувеличивайте моих возможностей, – внезапно услышал он. – Я не настолько всевидяща!
Он не стал натягивать трусы и рубашку, а попросту быстренько завернулся в одеяло.
– Слушаю, – выдохнул он в трубку, которая все это время, брошенная на кровать, ехидно подмигивала ему зеленоватым мерцающим экраном. – И прошу меня извинить, что заставил ждать.
– Ничего, я не скучала, – ответила Катриона невинным голосом. Казалось, она искренне наслаждается смущением Бориса.
Но Борис не дал ей времени на это.
– И когда я смогу приступить к работе, которую вы мне предложили? – спросил он самым официальным тоном, на который был способен.
– Чем раньше, тем лучше, – последовал ответ. – Вообще-то, следующий после ночи на Ивана Купалу день считается лучшим днем в году для этого. Собственно говоря, именно поэтому я и позвонила вам этой ночью. Если вы отправитесь в путь немедленно, то успеете на утренний рейс на Москву. Оттуда – самолет на Лондон. Из Лондона – в Эдинбург. Там перейдете на местные авиалинии и доберетесь до Барра, одного из островов архипелага Внешних Гебрид. Оттуда на морском пароме до острова Льюис рукой подать. А на острове Льюис вас будет ждать катер. Небольшая прогулка по морю – и вы на острове Эйлин Мор. Учитывая разницу во времени, к ночи вы уже сможете приступить к исполнению обязанностей главного смотрителя маяка.
