Вадим Иванович Кучеренко
Человэльф
Глава 36
Дверь в комнату главного смотрителя, где эту ночь провел сержант Дерек, была не заперта. Когда Катриона приоткрыла ее, то услышала жалобное бомотание, изредка прерываемое тихими всхлипами. Гном спал, и ему снилось, как его распекает адмирал Сибатор за допущенные нарушения по службе.
Нарушений было много, и в сновидениях они совершались одно за другим, едва ли не злонамеренно. Но самым вопиющим из них оказалось то, что сержант Дерек не отдал воинскую честь адмиралу, пройдя рядом с ним чрезвычайно развязной походкой. Дерек был в увольнении, он это точно знал, но все равно это не давало ему права проявлять по отношению к адмиралу подобное неуважение. Он понимал это даже во сне. А потому он испуганно бормотал «слушаюсь, адмирал», «никак нет, адмирал», «виноват», пытаясь если не оправдаться, то хотя бы выказать свое искреннее раскаяние. Но признание вины не могло спасти его от гнева адмирала и справедливого возмездия. Адмирал Сибатор уже достал из нагрудного кармана своего мундира, словно он всегда носил ее там как раз для такого случая, веревку с петлей на конце и велел Дереку по собственной воле просунуть в нее голову. И сержант безропотно подчинился приказу. Он начал медленно просовывать голову в петлю. Это стоило ему неимоверных усилий и невероятных душевных и физических страданий. На лбу его выступила испарина, сморщенное личико было жалким, из-под закрытых век текли слезы.
Когда Катриона тронула его за плечо, гном мгновенно открыл глаза, в которых все еще плескался страх, темный и жуткий, как безлунная ночь на кладбище. Но как только он увидел перед собой эльфийку и понял, что адмирал Сибатор лишь привиделся ему в кошмарном сне, страх ушел, и ночь сменила светлая, словно солнечное утро, радость.
Но почти сразу же глаза сержанта подернулись мутной пленкой раздражения.
– Что тебе? – буркнул он, зевая. – Только прилег на минуточку!
– У меня к тебе срочное дело, сержант, – сказала Катриона, стараясь улыбаться как можно приветливее.
– У всех ко мне срочные дела, – недовольство сержанта росло как снежный ком, сорвавшийся с вершины Эвереста. – А о моих делах кто будет думать? Уж точно не эльфы! Вам бы лишь петь да танцевать при луне, а нам, гномам, достаются только тяжкий труд и служба. И где справедливость?
– Как раз об этом я и хотела с тобой поговорить, сержант Дерек, – подхватила Катриона. – О справедливости.
– А что вы, эльфы, о ней знаете? – раздражение гнома уже переросло в настоящую снежную лавину. – Вам бы только…
– Я помню, – с досадой произнесла девушка. – Песни и танцы. Но мне сейчас не до твоих обид на эльфов, сержант. Ты взял под стражу главного смотрителя маяка…
– Арестовал, – согласился сержант Дерек. – И что с того?
– Его надо выпустить, – обворожительно улыбнулась Катриона.
– Это еще почему? – подозрительно уставился на нее гном. Он даже сел на кровати, свесив короткие ножки, которые болтались, не доставая до пола. Скотти была права, сапоги сержант и не подумал снять. И они были сейчас намного чище, чем тогда, когда он ложился. Зато простыня была несравненно грязнее.
– Потому что маяк должен указывать путь проходящим кораблям, – попыталась объяснить Катриона как можно проще, чтобы дошло даже до недоразвитого мозга сержанта. – А ты арестовал всех смотрителей. И маяк в эту ночь не горел. Ты представляешь, что могло случиться?
– А ты представляешь, что уже случилось? – рявкнул сержант Дерек, довольно точно копируя интонации адмирала Сибатора.
– Думаю, что да.
– А я думаю, что нет, – передразнил ее сержант. – Слушай внимательно, и не говори потом, что не слышала! Фрегаты из эскадры адмирала Сибатора погибли, судьба самого адмирала неизвестна, предатели все еще живы и не понесли заслуженного наказания. Да только за это адмирал Сибатор спустит с меня шкуру, когда вернется. Самое меньшее – сорвет с меня лычки сержанта и отправит драить гальюн на фрегате…
– А если он утонул? – спросила Катриона.
Но сержант Дерек был подобен истовому ревнителю веры, который не способен даже на миг усомниться в существовании своего божества, какие бы доводы ему ни приводились. Он непререкаемым тоном сказал:
– Ну, адмирал все равно найдет, как меня наказать, будь уверена, крошка. Даже с того света.
«Крошка» была на полголовы выше гнома, но она не стала спорить ни с этим утверждением, ни с загробным всемогуществом млита. У Катрионы была цель, к которой она, как истинная эльфийка, стремилась, не выбирая средств.
– Я уверена в том, что адмирал Сибатор погиб славной смертью воина, – произнесла она почти торжественно, и сержант Дерек едва справился с искушением вскочить с кровати и вытянуться по стойке «смирно», как полагается в прощальном карауле. – Но зато премьер-министр Лахлан жив. И если он по доброте душевной даже не спустит с тебя шкурку, сержант, то неприятностей может доставить массу. Тебя уволят со службы, посадят в подземную темницу, запретят прогулки и свидания, накажут плетьми…
Чем больше возможных будущих наказаний перечисляла Катриона, тем сильнее съеживался гном. Вскоре девушка нависла над ним, как дамоклов меч, а он походил на крошечный мяч, который этот меч мог проткнуть в любую минуту, выпустив из него, словно воздух, душу.
Тем не менее, сержант Дерек, как закаленный в боях воин, не сдался.
– Приказ! – пискнул он. – Мне нужен приказ, чтобы я выпустил главного смотрителя маяка из-под стражи.
– Но ведь тебе не нужен был приказ, чтобы посадить его? – возмутилась Катриона. – Что за непоследовательность! Давай поступим так: я никому не скажу о твоем самоуправстве, а ты…
Но сержант Дерек не привык сдаваться на милость победителя.
– Нет! – заявил он, вставая с кровати. Его глаза пришлись на уровне груди девушки, но в них не отразилось ничего. Катриона не привыкла к подобным равнодушным взглядам мужчин. И она поняла, что проиграла в схватке с тупым служебным рвением сержанта. – Мне нужен приказ премьер-министра Лахлана. А еще лучше – Совета тринадцати. И письменный приказ, а не на словах! Вы, эльфийки, слишком горазды врать. Ищи-свищи тебя потом в чистом поле вместе с твоим дружком человеком!
– Так, значит, только письменный? А если…, – попыталась достичь компромисса Катриона.
– Нет!
– Но ведь…
– Нет!
– Однако…
– Еще одно слово, и я не стану дожидаться никакого приказа, а сам прикажу повесить главного смотрителя маяка, как и собирался вчера. Если бы на этом проклятом острове было хоть одно дерево!
Катриона видела, что сержант Дерек искренне огорчен тем, что скудная растительность острова Эйлин Мор не позволяла ему осуществить его намерения в отношении главного смотрителя. А то, что гном считал благим делом повесить человека, в этом Катриона не сомневалась. Это желание легко и просто можно было прочесть в глазах сержанта, даже не прибегая к телепатии. Низкорослые гномы всегда ненавидели людей, в том числе из-за разницы в их росте, но эта ненависть возросла многократно, когда люди научились добывать из земли полезные ископаемые – уголь, нефть, газ, а особенно золото и драгоценные камни. Алмазы, рубины, сапфиры, изумруды, гранаты, горный хрусталь, опалы и тому подобные минералы гномы ценили превыше всего на свете. Им нравилось, просиживая долгими зимними вечерами в своих сокровищницах, любоваться на то, как камни переливаются всеми цветами, отражая огонь факелов. Это была почти единственная доступная им радость от обладания несметными богатствами, которые они скопили за многие тысячелетия. И гномы искренне считали, что люди, добывая минералы, запускают руку в их карман. Простить такое было нельзя. И даже сержант Дерек, не имеющий никаких средств к существованию, из-за чего он и был вынужден тянуть лямку солдата, все-таки сохранял, где-то на подсознательном уровне, недоброжелательное отношение гномов к людям. В конце концов, рассуждал сам гном, однажды он тоже может разбогатеть. А люди обязательно попытаются лишить его честно заработанного куска хлеба с маслом, посыпанным вместо сахара золотой пылью и крупинками самородков. Почему и как это произойдет, сержант Дерек даже не задумывался.
– Хорошо, я достану тебе этот приказ, сержант, – поняв, что спорить и убеждать бесполезно, устало сказала Катриона.
– Письменный приказ, – погрозил ей грязным пальцем сержант Дерек.
– Хорошо, письменный приказ, – повторила она. – Но ты должен мне гарантировать, что до моего возвращения на остров с Бори… с главным смотрителем маяка ничего не случится.
– До заката, – пообещал сержант. – А затем наша сделка будет расторгнута. Я не могу сидеть на этом проклятом острове всю оставшуюся жизнь. Здесь даже пожрать нечего! Вчера мои ребята опустошили все кладовые. И что им прикажешь делать сегодня? Пухнуть с голоду?
– Скотти накормит их, я распоряжусь, – пообещала Катриона. – Вечером я вернусь и привезу письменный приказ. Тебя это устраивает?
– До заката. Письменный приказ, – повторил сержант Дерек, словно вбивая гвозди слов в свой мозг, чтобы не забыть. – Или сделка расторгнута. Пусть на острове нет деревьев – я удавлю их обоих гарротой. Ты знаешь, крошка, что такое гаррота?
– Наверное, что-нибудь ужасное, – обреченно вздохнула Катриона.
– Необыкновенно ужасное! – радостно подтвердил сержант Дерек. – И, главное, все очень просто. Петлю с палкой накидывают на шею преступнику, а затем начинают палку закручивать. Его шейные позвонки хрустят и дробятся, как стекло под ударами камня! Правда, адмирал Сибатор предпочитал каталонскую гарроту. В ней вместо веревки металлический обруч, который приводится в движение винтом с рычагом сзади. А сам винт снабжён остриём, которое при повороте постепенно ввинчивается в шею осуждённого и дробит ему шейные позвонки. Однако, при всем моем уважении к адмиралу, мне лично каталонская гаррота кажется слишком гуманной. Жертва умирает намного быстрее…
Слушать дальше Катриона уже не могла. Она почувствовала, как тошнота подступает к ее горлу, и, зажав рот рукой, выбежала из комнаты.
Вслед ей раздавался довольный смех сержанта Дерека.
Глава 37
По милостивому разрешению сержанта Дерека, который самовольно взял на себя роль диктатора острова Эйлин Мор, Катриону на катере доставили на остров Льюис. Отсюда на вертолете она добралась до аэропорта. Короткий перелет – и она была в Париже. Здесь, на одной из тихих улочек, в небольшом уютном особнячке расположилось посольство государства Эльфландия, полномочным представителем которого она числилась. На взгляд Катрионы, слишком далеко от острова Эйлин Мор, но так захотела Алва, а премьер-министр Лахлан никогда не спорил с женой. Своей должностью он во многом был обязан ей, и не забывал об этом. Катриона не вдавалась в подробности, но однажды она услышала невзначай, что в свое время Алва была очень дружна с эльбстом Роналдом, после чего и последовал небывалый карьерный взлет ее мужа. Она не стала никого расспрашивать, даже саму Алва, а постаралась поскорее забыть об этой, по ее мнению, гнусной сплетне. Однако факт оставался фактом – Лахлан трепетал перед своей женой, и все это знали.
Когда Катриона добралась до Парижа, было еще очень рано. Уже не утро, но премьер-министр никогда не появлялся в своей резиденции раньше полудня. Алва любила разнообразные ночные развлечения, которые предлагал этот город, а Лахлан всегда ее сопровождал, когда она брала его с собой. Поутру после таких изматывающих бессонных ночей приходилось подолгу отсыпаться. Чтобы не было кривотолков, все остальные дни он тоже по утрам работал дома. Вернее, в номере одной из самых шикарных в Париже гостиниц, где они жили с Алвой. Алве нравилось жить в гостиницах, где ей не надо было заботиться о домашнем уюте.
Но в гостиницу Катриона идти не хотела. Там она обязательно встретила бы скучающую Алву и потеряла бы слишком много времени, пытаясь объяснить, почему не может составить ей компанию на эту ночь, обходя злачные места Парижа. Сказать правду было невозможно, а врать… Катрионе казалось, что если она начнет врать, как часто делала это прежде, то это бросит мрачную тень на ее отношения с Борисом. А они были слишком светлые, эти новые для нее отношения. Солнечные, сказала бы она, если бы так не страшилась солнца.
В ожидании полудня Катриона решила пройти по тем местам Парижа, где она никогда не бывала с Алвой, да и не могла быть, учитывая вкусы жены премьер-министра. Начала она с моста Аршевеше. По перилам моста, по всей его длине, были развешаны дверные замки и разноцветные ленточки, которые оставили здесь влюбленные, приезжающие в Париж из всех уголков мира. Катриона дала себе слово, что однажды здесь появится их с Борисом замочек в форме сердечка, ключик от которого они бросят в воды Сены, чтобы их союз навеки остался нерушимым.
Затем Катриона совсем было решилась пройти в Сакре-кер на Монмартре, где в базилике Святого Сердца стояла статуя Святого Петра. Она слышала, что если произнести мысленно свое заветное желание и погладить ногу у статуи, то мечта непременно исполнится. Но в последнее мгновение она все-таки передумала, посмеявшись над дикими суевериями людей, которые, в общем-то, еще так недалеко ушли от своих пещерных предков, взывающих к каменным, грубо обтесанным идолам. Эльфы не просили у Великой Эльфийки ничего, они бескорыстно поклонялись ей. Вместо базилики Катриона свернула к Стене Любви, стоявшей там же, на Монмартре.
Она увидела выщербленную от времени сорокаметровую кирпичную стену, расписанную любовными признаниями, как ей говорили, на 311 языках мира. Эльфийка специально пересчитала их, и убедилась, что это было правдой. Среди них она обнаружила даже признание, высеченное шрифтом Брайля для слепых, а еще фразу «Я тебя люблю» на языке знаков. Она хотела написать ту же самую фразу на языке эльфов, но потом подумала, что лучше подождать того дня, когда они придут сюда с Борисом. И, может быть, даже выпустят в небо белых голубей – эта возможность выпадает лишь раз в год, в День святого Валентина, который люди отмечают как всемирный праздник влюбленных. Но если они окажутся у Стены Любви в любой другой день, пообещала сама себе Катриона, то все равно запустят голубей. Она не собиралась слепо подчиняться человеческим суевериям.
Стоя у Стены Любви, она услышала красивую легенду о том, как некий человек, композитор, с трудно произносимым именем Фредерик Барон, имел необычную привычку – коллекционировать слова «Я тебя люблю» на разных языках. У него даже был блокнот, куда он просил иностранцев, которых встречал, записывать эту фразу на их родном языке. Десять лет он посвятил этому. А затем записи из блокнота композитора были увековечены на Стене Любви.
Катриона ни на минуту не поверила в правдоподобность этой легенды, которую нескольким внимательно слушавшим ее туристам с черной глянцевой кожей и выпяченными красными губами рассказывала маленькая шустрая старушка, чем-то похожая на Скотти. По ее разумению, не мог человек целых десять лет своей очень короткой жизни посвятить такому занятию. Это было бессмысленной тратой времени. Когда же он, в таком случае, писал музыку? Вероятно, подумала Катриона, старушка просто пыталась подзаработать на доверчивых туристах, которые сочли бы себя ограбленными, если бы их не напичкали подобными историями. По возвращении домой туристы будут рассказывать их своим восхищенно и завистливо ахаюшим друзьям и знакомым, и это в какой-то мере компенсирует им траты на путешествие. Катриона понимающе улыбнулась старушке, та улыбнулась ей в ответ из-под своей старомодной широкополой шляпы, напоминавшей цветочную клумбу, и они, словно став соучастниками какого-то тайного заговора, разошлись в разные стороны.
Катриона перешла по Малому мосту через Сену. Всего в Париже приблизительно сорок мостов, но это был самый короткий и в то же время, быть может, самый старинный мост в Париже. Его построили еще в эпоху Юлия Цезаря. Катрионе в архитектуре и искусстве нравилось все древнее, или, как называли этот стиль люди, ретро. Возможно, потому что сама она была не так уж молода, с точки зрения тех же самых людей.
Подумав об этом, и вдруг припомнив юный возраст Бориса, Катриона опечалилась. Но грустила она недолго, только до La Maison du Chocolat, где подавали самый вкусный, по ее мнению, шоколад в Париже. Именно здесь, в один из редких вечеров, которые Катриона проводила не дома или в библиотеке, она случайно познакомилась с Алвой. Той пришла в голову прихоть отведать сладкого перед тем, как пуститься в привычный ночной вояж по злачным местам столицы Франции. Эльфийки, признав друг друга среди людей, разговорились. Катриона рассказала Алве много интересного о шоколаде, а Алва ей – о ночной жизни Парижа. После этого они еще несколько раз, уже по предварительному сговору, встречались в этом же кафе и подружились, насколько это было возможно для таких разных натур. Затем Алва рекомендовала новую подругу своему мужу, и судьба Катрионы переменилась. Из вечной затворницы она превратилась в полномочного представителя посольства Эльфландии.
За чашкой горячего шоколада Катриона вспомнила о Bateaux Mouches. Романтический ужин вдвоем с Борисом на теплоходе, курсирующем по Сене, с прекрасным видом на вечерние набережные Парижа, показался ей замечательной идеей. Обдумывая ее, а, вернее, мечтая, Катриона не заметила, как наступил полдень. Пришлось от грез возвращаться в реальность.
Резиденция премьер-министра встретила Катриону прохладой вестибюля и гулким эхом, заметавшимся под высокими сводами старинного особнячка, когда она вошла с улицы. У подножия широкой лестницы, которая вела на второй этаж, где располагался кабинет премьер-министра, стоял Грайогэйр. Поздоровавшись с ним, Катриона хотела пройти мимо, но гном остановил ее.
– Постой, – сказал он. – Ты к кому?
– Это я, Грайогэйр, – удивилась Катриона. – Ты меня не узнал?
– Это не ответ на мой вопрос, – сухо произнес он.
– К премьер-министру. Теперь можно пройти?
– Премьер-министра нет, – не шелохнулся Грайогэйр, по-прежнему загораживая ей дорогу. – Я не знаю, когда он вернется.
Катриона с досадой прикусила губу. Она уже жалела, что не пошла сразу в гостиницу, а прогуляла несколько часов по городу.
– Хорошо, тогда я подожду повелителя Лахлана в его приемной, – сказала она. – Если ты не возражаешь.
Но Грайогэйр оставался таким же непреклонным.
– Буквально час назад поступило распоряжение эльбста Роналда. Всем сотрудникам посольства Эльфландия приказано заменить пропуска, – сказал он. – Зайди в канцелярию, заполни анкету.
– Бред какой-то, – разозлилась Катриона.
– Ты называешь бредом распоряжение главы Совета тринадцати? – суровым тоном спросил Грайогэйр.
– Конечно, нет, – Катриона поняла, что слишком далеко зашла в своем нетерпении. – Но чем оно вызвано, я могу узнать?
– На самом деле нет, но тебе я скажу по старой дружбе, – в голосе, которым Грайогэйр это произнес, не было и намека на дружелюбие. – На острове Эйлин Мор случилось чрезвычайное происшествие. Мы подозреваем, что это измена.
Катриона обратило внимание на это «мы», но промолчала. Она уже начинала понимать, что происходит.
– Как раз об этом я и хотела поговорить с премьер-министром, – сказала она, хватаясь за соломинку. – Если и была измена, то в ней обвиняют не тех, кто виновен. Главный смотритель маяка…
– Не тебе и не мне судить, кто виновен, – прервал ее Грайогэйр. – В этом будет разбираться Совет тринадцати. Его внеочередное заседание назначено на завтра.
Катриона побледнела. Само по себе вмешательство Совета ХIII ее не пугало, она надеялась доказать невиновность Бориса, если суд будет беспристрастным. Но у Бориса не было «завтра». Сегодня вечером ретивый сержант Дерек, не дождавшись письменного приказа об освобождении, казнит его. А Совет ХIII спишет гибель эскадры и смерть адмирала Сибатора на человека, не пытаясь докопаться до истины. Истина в этом деле никому не нужна. Адмирал Сибатор ни у кого не вызывал симпатии. Многие духи, даже из числа членов Совета ХIII, будут рады его смерти. А человек – всего лишь щепка, которую даже не замечают, когда рубят лес. Катриона не была уверена, подходит ли эта человеческое изречение к данному случаю, но сама она понимала, что имела в виду. Борис был обречен.
– Нет, так не пойдет, – вслух произнесла она. – Я с этим не согласна!
Грайогэйр с недоумением взглянул на нее.
– С чем ты не согласна? – спросил он. – С тем, что дело будет разбирать Совет тринадцати?
Грайогэйр явно провоцировал ее. Катриона поняла это, и избежала ловушки.
– Совет тринадцати не может вынести объективного решения, не выслушав того, кого обвиняют, – сказала она.
– Когда он понадобится, его доставят, – ответил Грайогэйр. – А теперь извини, у меня много дел.
Он хотел уйти, но Катриона схватила его за руку и удержала.
– Сержант Дерек грозится повесить… или что-то еще более ужасное… Бориса сегодня вечером, – сказала она, сбиваясь и глотая слова от волнения. – Мне нужен письменный приказ! Прикажи ему отложить казнь!
– Кто я такой, чтобы приказывать сержанту Дереку? – удивленно посмотрел на нее Грайогэйр. – Ему может приказать только адмирал Сибатор.
– Но адмирал Сибатор погиб! – в отчаянии закричала Катриона.
– Откуда тебе это известно? – заинтересованно спросил Грайогэйр. – Или ты тоже принимала участие… во всем этом? Тогда мне придется тебя задержать до выяснения обстоятельств. Этого требует мой служебный долг.
– Я ничего не знаю, – смешалась Катриона. – Я только догадываюсь… Мне сказал это сам сержант Дерек!
– Вот как? – хмыкнул Грайогэйр. – Я спрошу его об этом.
– Спроси. А теперь я должна идти.
– Куда?
– Меня ждет Алва, – солгала девушка. – Мы договаривались с ней о встрече.
Имя Алвы произвело именно то действие, на которое и рассчитывала Катриона. Грайогэйр не рискнул ее задержать, помня вздорный характер жены премьер-министра. Кроме того, он не понаслышке знал о ее дружбе с эльбстом Роналдом.
– Иди, – разрешил он. – Но будь готова по первому приказу предстать перед Советом тринадцати.
О встрече девушки с премьер-министром уже не было и речи. Катриона отметила это про себя, но промолчала. Рискни она сейчас снова потребовать или даже заикнуться о письменном приказе для сержанта Дерека, и Грайогэйр уже не отпустит ее от себя, а то и посадит в подземную темницу, одну из тех, которые у Совета ХIII имелись по всему миру. Одна из таких, Катриона узнала это от Алвы совершенно случайно, находилась в этом самом здании, в подвале резиденции премьер-министра. А, может быть, и под подвалом. Но в любом случае так глубоко, что ни один крик или стон заключенных, которых подвергали там жестоким пыткам, не могли расслышать наверху. Грайогэйру было намного проще сопроводить Катриону туда сейчас, в ожидании особых распоряжений, чем потом разыскивать ее по всему городу.
– Я буду готова, – покорно произнесла Катриона. И, стараясь не убыстрять шаги, чтобы Грайогэйр ничего не заподозрил, она прошла вестибюль и вышла из здания. Внутри было прохладно, на улице светило солнце. Но вдруг ее начал трясти долго сдерживаемый, неимоверным усилием воли, озноб. Катриона понимала, что была на волоске от беды. А, главное, ее арест означал бы неминуемую смерть Бориса.
– Кроме меня, он никому не нужен, – произнесла она вслух, словно пробуя эту фразу на вкус. Фраза была очень горькой.
Катриона неловко споткнулась о камень на тротуаре и, пытаясь удержаться на ногах, подняла голову. И успела заметить, как дрогнула портьера на окне кабинета премьер-министра. Ей показалось, что она даже увидела мельком лицо Лахлана. Тот испуганно отпрянул в глубину комнаты, заметив, что она смотрит на него.
– Он все это время был здесь, – констатировала Катриона. Последняя ее надежда умерла. Лахлан, которому она долгое время была настоящим другом и верным помощником, предал ее в самую тяжелую для нее минуту.
– А почему тебя это удивляет, дурочка? – произнесла она. – Ведь мы же эльфы, а не люди!
Она произнесла это вслух, чтобы кто-нибудь ненароком не прочитал ее мысли. Когда она шла по вестибюлю, у нее появилось ощущение, что Грайогэйр пытается проникнуть в ее мозг. Произнесенные слова никто из духов расслышать не мог.
– И это лишь одно из ваших слабых мест, – жестко усмехнулась Катриона. – Но есть и другие. И будь я проклята, как сказал бы сержант Дерек, если я не использую их все до одного, чтобы спасти Бориса от вашего правосудия. Он человек, и вам неподсуден, чтобы вы не думали по этому поводу!
Она говорила уже не сама с собой, а с Советом ХIII. В эту минуту слабая и беззащитная эльфийка бросала вызов самой могущественной организации в мире, и даже не испытывала страха.
Страх пришел позже. Минуту спустя. Но Катриона уже приняла решение и не собиралась от него отступать, чем бы ей это ни грозило. Все-таки она была эльфийка, и ей, как и большинству эльфов, была свойственна гордость, слишком часто и легко переходящая в гордыню.
Премьер-министр Лахлан действительно находился в своем кабинете, когда Катриона пыталась пройти к нему. Но он заранее отдал распоряжение, и Грайогэйр прекрасно с ним справился. Когда Катриона, выйдя из резиденции, смешалась с потоком людей и скрылась из глаз, Лахлан вызвал начальника охраны посольства.
Услышав, что его ждет премьер-министр, Грайогэйр поморщился, но все-таки подчинился. Еще не пришло время, чтобы открыто выражать свой протест. Обещания эльбста Роналда, которому он постоянно докладывал обо всем, что происходило в правительстве Эльфландии, были туманны и неопределенны. Тем не менее, они звучали все чаще, и это вселяло надежду на будущее.
– Адмирал Сибатор мертв? – спросил Лахлан, едва увидев его. – Я расслышал краем уха ваш с Катрионой разговор.
Это значило, что премьер-министр подслушивал, и даже не сумел скрыть этот прискорбный факт.
– Так говорит Катриона, – пожал плечами Грайогэйр. – Ссылается на сержанта Дерека. Тот абсолютно лишен фантазии, так что, думаю, ему можно верить.
– Но это открывает для нас новые перспективы, – сказал Лахлан. – Ты понимаешь?
Грайогэйр кивнул. Со смертью млита открывалась вакансия в Совете ХIII. При формальном подходе Лахлан не мог претендовать на нее, ведь он был эльф. А в Совете ХIII уже был представитель народа эльфов – Фергюс. Однако Лахлан мог рассчитывать на свою жену, поэтому в нем зародилась надежда.
Грайогэйр мог рассчитывать только на себя. Но он был млит, пусть даже незаконорожденный. Сам он хранил эту тайну, поэтому его все считали гномом. Однако эльбст Роналд, в отличие от премьер-министра, знал правду. На это и надеялся Грайогэйр. Но Лахлану знать это было не обязательно. Поэтому Грайогэйр подыграл ему.
– Я понимаю, повелитель Лахлан, – сказал он. – И приветствую твое намерение.
– Если я стану членом Совета тринадцати, я буду рекомендовать тебя на должность премьер-министра Эльфландии, – произнес Лахлан.
Он лгал. Грайогэйр не мог быть премьер-министром Эльфландии по той же самой причине, по которой сам Лахлан не имел почти ни одного шанса войти в Совет ХIII. Возглавлять правительство Эльфландии мог только эльф. Но Грайогэйр сделал вид, что поверил ему.
– Благодарю тебя, повелитель Лахлан, – поклонился он. – Ты не пожалеешь об этом.
– Я уверен в этом, – снисходительно улыбнулся ему Лахлан. – Как и в твоей преданности, Грайогэйр.
Последняя фраза прозвучала почти вопросительно, как будто премьер-министр ждал подтверждения от Грайогэйра. Но тот предпочел промолчать, словно не понял этого. И Лахлану пришлось довольствоваться еще одним поклоном.
– А что будет с главным смотрителем маяка? – на всякий случай спросил Грайогэйр. Ответ он уже знал.
И премьер-министр подтвердил его мысли.
– Какое мне дело до человека? – равнодушно произнес Лахлан. – Пусть его судьбу решает Совет тринадцати. Но, мне кажется, для всех было бы лучше, если он исчезнет еще до суда.
– Я понял, повелитель Лахлан, – кивнул Грайогэйра. – Сержант Дерек, я уверен, прекрасно справится с этой задачей.
– Ничего не хочу знать об этом, – опустив голову над бумагами, лежавшими на письменном столе, торопливо произнес премьер-министр. – И даже слышать не желаю. Ко мне никого не пускать. У меня слишком много важных государственных дел, чтобы тратить время на пустяки.
Грайогэйр неслышно вышел из кабинета.
