Степан Станиславович Сказин
Моя тюрчанка
Сердце мое екнуло при мысли о запланированном нами двойном самоубийстве. Дыхание чуть не остановилось; жадно, как рыба, я схватил губами воздух. Казалось: мир вот-вот, вместе с нами, рассыплется в труху.
Ширин точно угадала мое состояние. Она положила свою маленькую ладошку мне на грудь и с нежностью заглянула в мои глаза. Удивительно – но мне сразу стало легче. Если ты не евнух, магия женской ласки оказывает на тебя неодолимое действие.
– Приготовлю ужин, – сказала моя любимая. И, поцеловав меня, бодренько потопала на кухню.
Моя милая состряпала чудесный салат из политых майонезом долек помидора, огурца и из репчатого лука. К зеленому чаю подала шоколадные конфеты и мармелад. Сидя с чашкой ароматного напитка, Ширин рассказывала мне смешные случаи из своего детства.
Оказывается: утро твоей жизни может быть прекрасным даже несмотря на суровых и фанатично религиозных родителей; и несмотря, так же, на то, что ты не покидаешь пределы удаленного от городов аула, где – как и триста лет назад – царят жесткие патриархальные нравы. Моя маленькая звездочка бегала играть с другими девочками, да и с мальчиками, под сень плодовых деревьев, на главную аллею аула. Сколько было возни, смеха, а иногда обид и слез. Основными игрушками служили щепки и листья. Но какой восторг охватывал детвору, когда отец дарил пухленькому карапузу Азиму заводного динозавра, привезенного из города; или когда Нургуль выходила с новой куклой, которой можно было расчесывать волосы или заплетать косички.
Зимой малолетнюю Ширин неохотно выпускали на улицу. Так что покидаться с приятельницами снежками или слепить из снега медведя или барса удавалось лишь изредка. Дома было с дюжину книжек. Папа с мамой подсовывали дочке детский пересказ исламских преданий, но саму Ширин больше притягивала книжка о животных, полная цветных картинок; да еще увесистый томик волшебных сказок народов мира.
Любимая и меня попросила поделиться воспоминаниями о детстве. Я поскреб в затылке, точно это должно было разворошить мою окаменелую память. Вообще-то, мне было не особо по душе возвращаться мыслями в «золотые годы». Но моей милой я не мог отказать.
Ни в заводных стегозаврах и трицератопсах, ни в обязательных для мальчика машинках я не знал недостатка: мои родители – люди зажиточные – охотно баловали меня новыми игрушками. Я рос тихим молчаливым ребенком – что, пожалуй, устраивало папу и маму. Пока, закрывшись в комнате, я играл со своими плюшевыми тиграми и пластмассовыми самолетиками, родители могли спокойно заниматься своими взрослыми делами.
Проблемы начались, когда меня отдали в детский сад. Воспитательница говорила моим маме и папе: «Сынок у вас хороший. Послушный и собранный, как девочка». Но для сверстников, ходивших со мною в одну группу детсада, моя кротость олененка означала трусость зайчишки. Толкнуть или пнуть мальчика, который «чуть ли не девочкой родился», было для моих одногруппников делом чести.
Не тогда ли был нажат спусковой крючок моей психической болезни?.. Я стал плохо спать по ночам. Просыпался от кошмаров и плакал. Маме с трудом удавалось меня успокоить, чтобы я снова заснул…
Разговор, начатый на кухне за ужином, мы продолжили в постели, в спальне со шторами на окнах и погашенным светом. Мы плодотворно провели день: читали Махабхарату, сразились в шахматы, посмотрели три фильма и не один раз занялись любовью. По всему телу разливалась приятная усталость. Глаза слипались. Все же я, мобилизовав оставшиеся силы, приподнялся над моей девочкой и принялся щупать и целовать груди милой, недвусмысленно сигнализируя о своих намерениях.
Мы занялись любовью в четвертый раз за сутки.
Глубокой ночью я вдруг проснулся. Сердце мое дико стучало, со лба стекал пот, а руки и ноги дрожали. Я чувствовал себя как в каменном мешке, как на дне пересохшего колодца. Где не надо даже распрямлять полностью руки, чтобы упереться ладонями в противоположные стенки. Запрокинь голову – и не увидишь ничего, кроме куска ночного неба цвета чернил.
«Вам с Ширин осталось жить три дня!.. – как бы пульсировала в моем плавящемся мозгу жуткая мысль. – Три дня!.. Три дня!.. А потом вы наглотаетесь таблеток и умрете».
Меня охватила запредельная паника. Из горла вырвался сдавленный хрип. Я хотел разбудить свою милую, обнять ей ноги и униженно просить ее отменить наше самоубийство. Пожалуйста, Ширин!.. В моей квартире ты будешь, как в крепости, как монахиня в келье. Здесь до тебя не дотянутся кривые длинные когти миграционной полиции. Да и в супермаркет можно ходить спокойно: вряд ли в трех сотнях шагов от дома, в жилом квартале спального района, напорешься на жандармский патруль. А там, глядишь, поднакопим деньжат и купим у каких-нибудь жуликов фальшивую визу или разрешение на временное проживание. Наверное, многие мигранты так делают… Или, еще лучше, говорящая голова президента в телеящике объявит миграционную амнистию, как это было лет двенадцать назад.
Я прислушался к мерному дыханию милой. Она спокойно спала, слегка посапывая, будто ребенок; одеяло было натянуто под самый ее подбородок. Усилием воли я загнал свой позорный страх куда-то в уголок своего сердца. Положил руку на Ширин и не заметил, как снова заснул.
21.Цикады
Открыв глаза, я увидел: к кровати придвинута тумбочка, на которой красуются две чашки кофе, распространяющие приятный бодрящий запах, и тарелка с бутербродами. Ширин – обнаженная, с длинными распущенными волосами – сидела на краю постели и улыбалась.
– Доброе утро, любимый!.. – ласково сказала моя девочка. – Я принесла нам завтрак.
Кофе был восхитительный, как и бутерброды с жареным беконом. Я хорошенько подкрепился и окончательно проснулся. А глядя на свою милую – такую стройную, гибкую, как бамбук, изящную – я вспомнил и о других, кроме питания, потребностях. Губами, на которых еще оставался аромат кофе, я полез целовать груди Ширин. Языком щекотал ее разом затвердевшие соски. Моя девочка застонала.
Мы повалились не кровать. Целовались – долго и жарко. Темная кровь быстрее бежала по нашим жилам и артериям; стучала в висках… После соития мы, тяжело дыша, распластались на постели. Так мы лежали минут пять.
Моя красавица повернула ко мне голову:
– Ну что, солнце?.. Я готова одеться и ехать в зоопарк.
– Ага… – отозвался я, припоминая, что действительно обещал милой прогулку по зоопарку.
Наши сборы в поездку превратились в веселую игру. Я не отдавал мой девочке бюстгальтер. А она бегала вокруг меня, заливаясь волшебным родниковым смехом. Время от времени я ловил Ширин, притягивал к себе и целовал в лоб, в переносицу, в губы.
Наконец, мы были готовы. Моя любимая пинцетом выщипала из бровей несколько топорщившихся волосков. Заплела косы. Уже одетые в брюки, футболки и свитера, мы выпили еще по чашке кофе. У нас была денежная заначка, хранившаяся под матрасом. Мы вскрыли ее, чтобы ехать в зоопарк при хрустящих червонцах. Накинув куртки и сунув ноги в ботинки, мы покинули квартиру.
Пока летели в электропоезде по городской подземке – Ширин радостно чирикала, как маленькая птичка. Моя милая обожала животных – и теперь была в предвкушении встречи с четвероногими и с крылатыми «божьими созданиями». Из-за грохота вагона я слышал мою девочку через слово, но все равно кивал и улыбался. Мне было достаточно того, что у Ширин приподнятое настроение. Оттого я и сам не грустил. Я заметил, что кое-кто из пассажиров подозрительно, а то и по-волчьи, косится на нас. А две толстые, как бочки, кумушки с кольцами на каждом пальце – вообще в упор беззастенчиво разглядывали нас, точно мы были чучела в музее.
О, я знал, чем объяснялось наглое любопытство толпы!.. Заполнявшие вагон обыватели глазам свои поверить не могли: блондинистый русский парень стоит в обнимку с девушкой-тюрчанкой, у которой смуглая кожа и густые волосы цвета воронова крыла. Как же!.. «Воспитанные» другом семьи телевизором или не менее зомбирующими интернет-СМИ, среднестатистические расеяне смотрят на славян и тюрков чуть ли не как на два разных биологических вида. Тюрки, а заодно и таджики, должны грести снег, таскать кирпичи и ремонтировать канализацию; овечьим хвостом трепетать перед полицией. А русские?.. Они, точь-в-точь как мягкотелые византийцы, по праву рождения протирают штаны за непыльной работенкой в офисе, попутно играясь на служебном компьютере в «Ферму» или «Танчики». Не грешно великороссу и вовсе не работать: был бы кругленький счет в банке, чтобы капали проценты, или вторая квартира, которую можно сдать на койко-места тем же тюркам и таджикам, «гастарбайтерам».
Но чтобы у русского голубоглазого парня был роман с басурманкой?!.. Это… это невозможно, неслыханно!.. Этого не должно быть – потому что этого не должно быть никогда!.. Единственное объяснение «противоестественной» связи, какое может выдать обывательский ум: хитрая азиатская лиса – стреляющая глазами ведьма – для того раздвигает ножки перед лопухом-Ванькой, чтобы отжать у дурака квартиру.
Взгляды людского скопища в гремящем вагоне так и облизывали нас с Ширин коровьими языками. В пору было съежиться, сморщиться, как шагреневая кожа, под метеоритным дождем этих недружественных взглядов. Но я держал спину прямой, за талию обнимал мою милую и смотрел дерзко, с вызовом.
Я как бы отвечал любопытствующим националистическим шутам: да, ваши крохотные свинячьи глазки вас не подвели. Я – с волосами желтее пшеницы, с голубыми глазами, расейский гражданин, славянин, русский – отдал свое сердце прекрасной тюрчанке.
Да. Да. Да. Я люблю свою восточную красавицу. Я сплю в ней. Когда в постели мы предаемся супружеским утехам, старенькая кровать так и скрипит под нами. И в моих глазах один локон моей возлюбленной стоит дороже ваших жалких никчемных жизней.
Таращась на нас, вы приписываете моей голубке корыстные цели. Мол, для чего еще «азиатка», «приезжая», «не гражданка» будет лежать под одним одеялом с расейским парнем, если не ради жилплощади или денег?.. Вы воображаете, что моя милая за крышу над головой расплачивается со мной своим телом. Но такие гнусные предположения выдают вас с головой. Вы проститутки: у вас мышление проституток. Вам невдомек, что спать вместе можно по любви, и что мои деньги – это деньги моей девочки.
Когда вы сами решаете спариться, вы составляете брачный контракт на сто страниц. В котором обговариваете – обсасываете, как малиновый леденец – каждую мелочь предстоящей супружеской жизни. Вплоть до того, сколько раз на дню жена обязуется назвать муженька «котиком», «сусликом», «дорогим», «сладким». И имеет ли муж право на половой акт, если у жены месячные – или должен удовлетвориться минетом.
Брачный контракт распечатывается в трех экземплярах. На каждой страничке супруги расписываются: мол, ознакомлен – не возражаю. Нотариус заверяет документ печатью. «Счастливые супруги» получают по экземпляру. Третий экземпляр нотариус запирает в своем огнеупорном сейфе. При заключении сделки непременно присутствует психиатр, гарантирующий вменяемость «сторон». Потому что ваш брак – это именно коммерческая сделка. Вы покупаете друг друга, как крестьянин корову. И, по обычаю истинных бизнесменов, изо всех сил стараетесь при купле-продаже объегорить один другого…
…Зоопарк сразу показался нам пустынным. Пройдя за ворота, над которыми красовался герб с выпуклым изображением манула, мы попали на широкую аллею, слева обсаженную деревьями (которые сейчас были без единого листочка и напоминали богомольных старух, тянущих в серое небо кривые руки-ветви), а справа – прижатую зеленоватым прудом. На пруду должны были бы быть пеликаны и розовые фламинго. Но сейчас над мутной водой и на маленьком островке хлопали крыльями и гоготали только утки – такие же, как в нашем любимом лесопарке. На аллее не было ни души. Только маячил далеко впереди, за застилающей взгляд пеленой медленно падающего снега, охранник, который в своем огромном комбинезоне казался каким-то разбухшим. Обогнув пруд, мы с любимой двинулись дальше.
Я вспомнил, как не в столь уж далеком детстве был в зоопарке с мамой. Тогда зоопарковые дорожки так и кишели пестрой толпой. Смешные карапузы семенили на маленьких цыплячьих ножках рядом с родителями, держа в руках оранжевые, синие, красные надувные шарики. Под навесом летнего кафе люди сидели за пластмассовыми столиками и лакомились салатом «Цезарь», шашлыком или жирными пончиками, запивая трапезу квасом, лимонадом, золотого цвета пивом с белой шапкой пены. Ажиотаж царил у своеобразного тира, где усатый мужчина мячиком вышибал расположенных в три ряда (верхний, средний и нижний) пушистых дракончиков. Видимо, если собьешь всех дракончиков – получишь приз.
Целое сборище зрителей собрал бурый мишка – не страшный, а комичный – который деловито, вразвалочку прохаживался по своему вольеру. Несмотря на развешенные всюду таблички: «Животных не кормить» – несознательные посетители зоопарка кидали медведю кто – половинку банана, кто – кубик сахара, кто – вынутую из хот-дога сосиску. Медведь ухал, поднимаясь во весь рост. И, взмахивая передними лапами, пытался поймать угощение.
Стук каблуков и хлопанье шлепанцев по асфальту; широкополые, берегущие от солнца, шляпы на головах; разноцветные футболки. По-праздничному одетый народ наводнял зоопарк. Но тогда был июнь или июль – сияло чистое, без единого облачка, жаркое бирюзовое небо.
А мы с Ширин пришли в зоопарк зимой. По календарю – середина февраля, но нет и намеков на приближение весны. Гамма цветов пейзажа вмещалась между грязно-белым и мутно-серым. Кафешки, сувенирные лавки, ларьки с прохладительными напитками были закрыты. (Да и какой тебе лимонад со льдом, какое пиво, когда заволакивающие небо тучи сыплют снег?). Не работали и многие павильоны: «Фауна Индонезии», «Страна пауков», «Африканские антилопы», «Тропические бабочки».
Но зато на огромной территории зоопарка мы были совсем одни. Будто впавший, как тот бурый мишка, в спячку зоопарк принадлежал сегодня только нам двоим. Да и не сказать, что нам не на что было посмотреть.
Надолго мы задержались у вольера снежного барса. Серая, с кольцеобразными пятнами «кошечка» килограмм под сорок, с круглыми ушами и длинным пушистым хвостом, с любопытством глядела на нас сквозь прозрачное стекло. Наверное, недоумевала: а что, двуногие приходят смотреть на меня и зимой?..
Соседний вольер занимал дальневосточный леопард. Но эта зверюга оказалась то ли ленивой, то ли гордой. Она даже не повернула к нам головы, так и оставшись лежать на камне. Мы увидели только желтую, в черных пятнах, спину леопарда. Зато на пуму и каракала нагляделись вдоволь. Изящная пума изгибалась, точно позируя. А каракал – навострив треугольные, с кисточками, уши – «зевнул», распахнув пасть и показав острые клыки. Ширин весело рассмеялась и помахала пустынному хищнику ручкой.
Особенно нас впечатлили овцебыки, отделенные от нас только невысокой оградой. Могучие, с горбом, кривыми рогами, длинной коричневой шерстью и раздвоенными копытами «переселенцы» из холодных арктических областей. На широкой заснеженной площадке топталось аж небольшое стадо этих диковинных животных. Одни овцебыки жевали какое-то сено, уткнувшись в кормушки. Другие просто стояли, время от времени встряхивая головами и фыркая. Еще два оцебыка носились вдоль ограды: один мускусный бык гонял второго. Трудно было поверить, что столь массивные, центнера по четыре, животные способны на такую прыть; возможно, «бегуны» были что-то не поделившими самцами. Ширин умилилась чистому, как снежинка, теленку – который пугливо озирался и все жался к маме. Шерсть у теленочка была не такая густая, как у взрослых, а на месте будущих рогов были два бугорка.
Мы посмотрели еще на волка, на горных козлов, архаров, полярную сову. И успели порядком продрогнуть на студеном воздухе, когда подошли к павильону с вывеской «Террариум». Нам на радость, павильон оказался открыт.
В павильоне царило тепло, что очень чувствовалось после уличного мороза. Я испугался даже: как бы нам не пропотеть в наших куртках и шарфах и не заболеть. Чуть распахнув одежду, мы двинулись по павильону, то и дело останавливаясь, чтобы посмотреть на заключенных в стеклянные коробки пресмыкающихся.
Вот на древесном обрубке застыла игуана. Ее соседом был такой же неподвижный хамелеон, похожий на маленького динозавра. Дальше нам в поле зрения попадали рептилии посерьезнее: на берегу маленького искусственного прудика застыл грозный длинный коричневатый гребнистый крокодил. На следующей «витрине» мы увидели какую-то бесформенную черно-серую груду; пояснительная табличка гласила: «Ромбический питон». Удавы, кобры, аллигаторы, кайманы, желтобрюхий полоз…
– Бр-р-р!.. – всплеснула руками моя девочка. – Не перевариваю рептилий!.. Как хорошо, что все эти змеи и ящеры – за стеклом.
В конце павильона нас ждал сюрприз: за стеклянной стеной было обустроено нечто вроде кусочка природного ландшафта – небольшой водоем, песок вперемежку с камушками, пара булыжников и какие-то кустики. И по этому уголку природы медленно ползали, переваливаясь с лапы на лапу, исполинские слоновые черепахи.
– Ах, какая красота!.. – воскликнула моя милая, прижимая руки к груди.
Только что Ширин говорила, что «не переваривает рептилий». Но гигантские черепахи ее определенно восхитили.
Они были с длинными сухими шеями; с узором в виде сетки на темных панцирях. Одни черепахи жевали наваленную стогом траву, другие без видимой цели перемещались по песку и камням; а третьи, казалось, изучали нас своими бусинками-глазами.
– Это прекрасно, прекрасно!.. – повторяла моя девочка.
– Тебе так понравились эти здоровенные черепахи?.. – улыбнулся я.
Ширин перевела на меня свой жаркий взгляд и, взяв мою руку, сказала:
– Ты только представь, любимый. Небольшой остров, который пересекает мерно журчащий, как бы наигрывающий мелодию, ручеек с кристально-чистой питьевой водой. На деревьях наливаются соком душистые съедобные плоды. Наш с тобою шалаш стоит на берегу ручья. Когда одолеет жажда, мы пьем, зачерпнув пригоршней прохладную водицу из ручья. А голод утоляем сочными плодами, которые срываем с деревьев… По ту сторону ручья – цветущий луг, а на лугу – черепахи. Мы приставлены заботиться об этих черепахах: мы – черепашьи пастухи. Отличная профессия – правда?.. В самый раз для семейной пары. Следим, все ли черепахи с аппетитом щиплют травку. Не захромала ли какая-нибудь из наших подопечных. И дважды в день мы обязательно обходим кладки черепашьих яиц. Наше дело – не допустить, чтобы яйца достались в пищу грызунам, змеям или птицам…
Немного подумав, моя милая добавила:
– И, может быть, с нами будет жить еще лохматенький теленок-овцебычок. Если, конечно, арктическая зверушка в силах приспособиться к слишком мягкому климату острова черепах.
С нежностью я смотрел на мою девочку. Милая точно яркой гуашью нарисовала живую картинку: над прозрачным ручьем (видны отполированные водой гладкие камни, устилающие дно) торчит треугольный шалаш; неподалеку устроил лежбище косматый теленок, который то и дело встряхивается, отгоняя докучливых насекомых; а на просторном пастбище – не хуже коров пасутся гигантские черепахи, потихоньку «стригущие» ртами влажную зеленую траву. Я подумал: у Ширин богатая фантазия, а возможно даже поэтический талант. Моя красавица могла бы сочинять стихи, новеллы и детские сказки.
«Вот только никогда этого не будет, – издевательски заметил мерзкий голос внутри меня. – Ты, надеюсь, не забыл, что жить вам осталось три денечка?.. А там – вы сами наложите на себя руки. Вы ненамного долговечнее бабочек. Хе-хе».
Кровь точно заледенела в моих жилах. Резко напавший страх ужалил, как шершень. Вот мы ходим по зоопарку, беззаботно любуемся четвероногими и пернатыми. А через три дня… через три дня нам умирать. Почему?.. Почему?.. Почему?.. Мы ведь так молоды!.. Неужели не осталось никаких способов побороться с проклятыми обстоятельствами, засасывающими нас в могилу?.. Я невольно застонал. Ноги подкашивались.
– Милый, ты что?.. Все в порядке? – поддерживая меня обеими руками, спросила напуганная Ширин.
Я выпрямился, постарался улыбнуться и сказал:
– Все в порядке, солнце. Все в порядке.
Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза: моя девочка – с тревогой, а я – с чем-то вроде удивления. Я спрашивал себя: вот моя звездочка так по-детски веселится, любуется на теленка из стада овцебыков, придумала целое стихотворение в прозе про черепаший остров… неужели милая не боится смерти, которую сама же «призвала» на четырнадцатое февраля?..
Глядя на мою девочку, я не в силах был до конца поверить, что милая всерьез планирует умереть. Нет!.. Мне казалось: в последний момент Ширин передумает. Она ведь такая красивая, такая хрупкая – точно не полностью распустившийся цветок. Конечно, она должна жить. Хоть в статусе нелегалки – но жить, жить!.. Расцвести, даря мне счастье каждым своим лепестком. А там – мы что-нибудь придумаем. Как мне уже приходило в голову: купим у мошенников фальшивую визу по сходной цене.
Я решил: обо всем этом мы поговорим потом – утром четырнадцатого февраля. А пока что не буду жечь свой мозг невеселыми мыслями, ни отравлять ядом праздничное настроение Ширин.
После зоопарка мы завернули в бистро. Взяли себе пончиков и пирожков с картошкой; да чаю с лимоном, чтобы согреться. Пока мы за обе щеки уплетали слегка гниловатую выпечку и пили чай – моя красавица не переставала весело щебетать. Милая охотно делилась впечатлениями от увиденного в зоопарке. Я смотрел на нее, кивал и улыбался. Я уже знал: больше всего ей понравились жмущийся к матери детеныш овцебыков и – неожиданно – слоновые черепахи.
Я подумал: как все-таки красива фантазия Ширин насчет жизни в шалаше над извилистым ручьем. О, я действительно хотел бы, чтобы мы так жили!.. Подкрепляться созревшими под щедрым солнцем плодами, пить всегда свежую воду из ручья, присматривать за стадом черепах на лугу да расчесывать гребешком косматого теленочка – как это понятно и просто!.. А разве не понятность и простоту в земных делах и ищет человек?..
Путь олигарх девяноста шести лет рассекает воды Средиземного моря на личной яхте, в обществе жгучих моделей в бикини и без, а какой-нибудь шарлатан от искусства срубает целое состояние на мазне типа «Черный квадрат» или «Синий овал». Что нам до этих погрязших в извращениях не самых блестящих представителях рода «хомо»?.. Нам, вон, надо пойти взглянуть, как там кладки яиц наших приятельниц-черепах; пугнуть палками громко гомонящих чаек, для которых черепашьи яйца – желанная добыча.
Нам дышалось бы легко и свободно, как в первобытном раю Адаму и Еве, прощенным богом за съедение запретного плода с дерева познания добра и зла.
Но, видимо, бог все-таки гневается на человечество. Как иначе объяснить, что люди обросли многими слоями шелухи, ороговевшей до твердости панциря?..
Одежда, более или менее соответствующая моде. Документ, удостоверяющий личность, в кармане. Как жирный плюс – ключи от крутой «тачки», на которой ты гоняешь на работу. Фоточки с дорогих курортов, вывешенные в социальных сетях и собирающие тучу лайков. Что это все, если не оболочка, под которой не разглядеть самого человека?..
А мегаполис – оболочка сразу для миллионов людей. Скорлупа, которую не пробьют слабыми клювиками рвущиеся наружу, к солнечному свету, цыплята. Да, мегаполис – это крепкая скорлупа, это тюрьма для нас. Но народцу, населяющему квартиры в многоэтажках, каждое утро набивающемуся в автобусы, чтобы доехать до работы или продирающемуся сквозь дорожные пробки на персональном авто, просто некогда малость притормозить и задуматься об утраченной свободе.
Жизнь среднего горожанина подчинена тысяче условностей, правил, табу. Он должен выполнять массу обязанностей, которые не принимал на себя добровольно, но которые на беднягу возложили, как на не имеющего права голоса тупого мула. Этот «мул» сортирует бумажки на «важные» и «архиважные» за столом в офисе, утыкается взглядом в компьютерный монитор, а в минуты передышки выливает себе в глотку по нескольку чашек капучино (радуясь тому, что напиток – за счет фирмы) и болтает с коллегами о всякой ерунде, вроде популярного сериала про зомби или футбола. А дома рокочущий телевизор с плоским экраном перетягивает внимание на себя, не давая несчастному клерку задаться вопросами: «А все ли в моей жизни правильно?..» – «Ради чего я гну спину на дядю?» – «А не достоин ли я чего-то лучшего – просто потому, что я человек?».
Не без изумления я подумал, что мы с Ширин – быть может, самые свободные люди во всей, похожей на чрево кита, столице. Психопат и без одной минуты нелегалка – мы парии, чандалы, не вписывающиеся в официальное общество. Потому-то уши у нас не заткнуты ватой, а глаза широко распахнуты. Мы всеми фибрами души чувствуем несправедливость подлунного мира, в котором обречены жить. И наши яркие, полудетские, пусть и несбыточные, мечты о богатом вкусными плодами и чистой водой острове черепах – это какое-никакое, хотя бы и пассивное, сопротивление дикому абсурду существования в мегаполисе…
Доев пирожки и пончики, допив чай, мы покинули бистро. После сорокаминутного путешествия в электропоезде по городской подземке, вышли на нашей станции, и скоро были дома. Только сейчас мы почувствовали, насколько устали. Но это была приятная усталость, какая и бывает после увеселительной прогулки.
– Включи компьютер и найди какой-нибудь документальный фильм про животных, – попросила Ширин. – А я пока организую нам закуску.
Я улыбнулся, поняв: моя девочка находится все еще под обаянием фауны планеты – не зря мы ходили в зоопарк.
Включив ноутбук, я с энтузиазмом принялся шарить по сайтам, в поисках фильмов вроде «Короли саванны», «Повелитель джунглей», «Тайная жизнь насекомых», «Чудовища морских глубин». Моя девочка принесла на двух больших тарелках бутерброды: с соленой селедкой; с сыром и кругляшкой помидора; с докторской колбасой и зеленым луком; с копченой колбасой и маслом. Жуя прекраснейшие – на зависть ресторанным – бутерброды, мы смотрели ленту о бродящих по желтой саванне животных: о свирепых львах с роскошными гривами, о скоростных длинноногих – в черную крапинку – гепардах, о зебрах и ориксах. Моя милая была переполнена восторгом, как дитя. И исполинские слоны со страшными бивнями, и крошечные термиты, снующие по гнилой колоде одинаково интересовали мою красавицу. Глаза Ширин жарко блестели.
– Ты посмотри, посмотри: какой хорошенький!.. – восклицала моя девочка, хватая меня за руку и показывая детеныша антилопы гну на экране, тщательно вылизываемого матерью. А я любовался на Ширин. На ее раскрасневшееся личико.
Бутерброды были съедены, а «документалка» досмотрена. Мы попили еще чаю с молоком. За окном давно было темно – только горели тусклым оранжевым светом уличные фонари. Самое время было ложиться спать.
Мы разделись догола. Моя милая распустила косы. Сердце у меня застучало быстрее и громче, я привлек любимую к себе… Насыщенный весельем, подаривший море впечатлений день закончился жарким постельным сражением. Так и должно быть у парня и девушки, которые отдали друг другу сердца. Когда мы уже выключили свет и накрылись одеялом, милая доверчиво положила голову мне на грудь и прошептала:
– Мы сегодня чудесно провели время. Спасибо тебе, любимый.
Я нежно обнял мою девочку. Так мы и уснули.
Спал я, вроде бы, крепко. Лишь раз, насколько мне вспомнилось, я на несколько секунд просыпался. В комнате стояла кромешная тьма, которую, казалось, можно черпать руками. Холодный пот стекал у меня по лбу и вискам… В полубессознательном состоянии, задыхающийся, охваченный поистине животным страхом – я бросил в лицо мгле:
– Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не хочу!.. Я не хочу… умирать!..
Потревоженная Ширин заворочалась, но вроде бы так и не открыла глаз. Еще недолгие мгновения я лежал, глядя в темноту. А потом отключился – будто сам, расщепившись на атомы, растворился во мраке.
Меня не посетило ни одно сновидение, я точно исчез на несколько часов из мира. Очнулся я оттого, что меня тормошила моя красавица.
– Просыпайся, дорогой!.. – услышал я ее голосок, похожий на звон крохотного колокольчика. – Ну сколько можно давить подушку?.. Я давно приготовила завтрак.
Я с трудом разлепил веки. Голова немного болела, а в костях малость ломило. Я вспомнил свое ночное, похожее на кошмар, пробуждение – и мне стало грустно и не по себе. Я ведь и правда не хочу умирать. И чтобы умерла Ширин – тоже не хочу. А до запланированного нами суицида осталось три… два дня – считая сегодняшний?..
Но моя звездочка не выглядела готовящейся шагнуть навстречу небытию. Она сияла мне беззаботной улыбкой. Казалось: жизнерадостность бьет из моей девочки фонтаном.
– Ну поднимайся, поднимайся, соня!.. – милая потянула меня за руку. Сама Ширин была уже в майке, шортах и с причесанными волосами. Решив, видимо, что силком меня из постели не вытащишь, любимая обронила:
– Я на кухню. Догоняй!..
И легкокрылой бабочкой выпорхнула из спальни.
Я сел на постели и поскреб в затылке.
Я попытался утешить себя: травиться таблетками мы замышляем, по крайней мере, не сегодня. Сегодня-завтра, как задумала милая, мы будем наслаждаться жизнью. Что ж. Я не испорчу моей девочке праздник. А буду веселиться вместе с ней – хоть танцевать до упаду. Наступит четырнадцатое февраля – тогда-то я и попробую отговорить Ширин от суицида. По моим извилинам гуляла мыслишка: ближайшие два дня мы наполним такой радостью, столько удовольствий попробуем, что моя милая откажется умирать. Выберет жить – хотя бы ради той микроскопической толики вселенского счастья, какую могут отхватить такие бедняки и отверженные, как мы.
Успокоившись на этом, я встряхнулся, оделся, сунул ноги в шлепанцы и потопал на кухню.
Моя девочка как раз разливала по чашкам дразнящий своим ароматом кофе. На столе ждал шикарный завтрак, достойный английского короля: на одной большой тарелке – половинки вареных яиц, каждая с каплей майонеза; на другой – нарезка двух видов колбасы, бекон и румяные ломтики поджаренного хлеба. С аппетитом мы принялись за еду.
– Ты не забыл, что сегодня ведешь меня в палеонтологический музей?.. – улыбаясь, спросила Ширин.
– Да. Конечно, – ответно улыбнулся я, хотя вспомнил о музее только после вопроса милой.
Мигом, как саранча, расправившись с завтраком, мы вернулись в спальню, чтобы сменить домашнюю одежку на брюки и свитера.
Веселые, мы с поехали в музей. Ширин, склонившись прямо к моему уху – чтобы я расслышал ее и сквозь грохот электропоезда – говорила о динозаврах, которые сейчас, похоже, занимали все ее мысли. Музей заранее казался ей каким-то чудесным местом.
