Степан Станиславович Сказин
Моя тюрчанка
– Я закончила иск, – пояснила моя девочка.
Дело оставалось за малым: через формы на сайтах отправить жалобу в прокуратуру, а иск – в суд. Через пару минут мы были «в шоколаде»: тексты, над которыми так долго корпела Ширин, «улетели» по назначению, а нам оба сайта выдали входящие номера наших обращений.
Вот и все. Ничего больше мы не можем предпринять, чтобы заставить государство заняться нашими проблемами. Захотят ли прокурор и секретарь суда пошевельнуться, вникнуть в нашу писанину?.. Вопрос риторический.
Мы с Ширин немного посидели в молчании, прислушиваясь к тому, как гудит не выключенный пока что ноутбук. Я заглянул милой в лицо – осунувшееся и, как будто, посеревшее. Я не увидел на нем ни напряжения, ни злости – одну только беспредельную усталость. Взгляд широко распахнутых агатовых глаз моей девочки был, скорее… удивленный. Она точно спрашивала: мы написали в прокуратуру и суд – а что теперь?.. Но я – разве я знал, что ответить любимой?..
– Еще кофе?.. – только чтобы молчание не затягивалось, спросил я.
– Давай, – пожала плечами Ширин.
Я прошел на кухню – и наполнил водой пузатый стеклянный электрочайник. Эти две чашки кофе я готовил с особыми любовью и вниманием. Так, наверное, алхимики колдовали над эликсиром вечной молодости. Побольше белого, как снег, сахару, побольше коричневого кофейного порошка; да на треть чашки – жирного молока. И как секретный ингредиент – частичка моей души. Я не самый идеальный мужчина – и это еще мягко сказано. Я не могу прописать мою девочку в «своей» же квартире. Не в силах оградить мою милую от аферистов – вроде Бахрома; от опасного любопытства полиции или от косых взглядов пропитанных национализмом обывателей. Я вообще ни на что не способен – тряпка и рохля. Но уж ароматным бодрящим кофе я мою любимую напою.
Я принес чашки в спальню, где сидела у ноутбука Ширин. Моя милая благодарно кивнула. Она пила теперь не так, как за составлением письма в прокуратуру или иска в суд – а маленькими-маленькими неторопливыми глоточками, время от времени отставляя от себя чашку. Моя девочка больше не напоминала ни тигрицу, ни львицу. На нежном личике моей тюрчанки были растерянность и усталость: красивые брови – чуть приподняты, а губы-лепестки слегка приоткрыты. Пока Ширин горела огнем, как лютая Сохмет, я не смел к моей милой подступиться, сказать лишнее слово. Но сейчас моя милая снова стала беззащитной, хрупкой и слабой. Так что я не удержался – и бережно прижал ее к себе.
Ширин спрятала лицо у меня на груди. Я уловил сначала учащенное дыхание возлюбленной, а потом и всхлипывания. Львица – сильная и гордая – превратилась обратно в котенка, которого я хотел спрятать от всего враждебного мира. Моя девочка плакала. И от ее горючих слез намокала моя рубашка. А я гладил и целовал струящиеся темным потоком волнистые волосы милой и нежно шептал:
– Ты ничего не бойся. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.
– На самом деле ни прокуратура, ни суд за нас не заступятся?.. – пролепетала Ширин. – Государство работает только на влиятельных и богатых?.. К больному парню и нерусской девушке полномочные бюрократы отнесутся, как к пыли?..
И рыдания еще сильнее душили мою девочку.
– Не думай об этом. Не надо, – ласково сказал я. – Какое нам дело до государства?.. Мы сами хозяева своей судьбы.
Сейчас я верил в то, что говорил. О, мы не мышь в ловушке, которая захлопнулась, и не муха – пойманная на липкую бумагу. Тем и отличается человек, что в любой ситуации он способен сделать выбор и даже смерть принять с достоинством. В оставшиеся до середины февраля недели мы все силы отдадим поиску работы для Ширин. Возможно, случится маленькое чудо: как счастливый лотерейный билет, моей девочке выпадет рабочее место с официальным оформлением.
А если нет?..
Что ж – у нас есть и план «б». Мы не дадим монстру-государству над нами поизмываться. Миграционная полиция не посадит мою милую на поезд под звериные вопли пикетирующих у вокзала ультраправых отморозков: «Чемодан – ишак – кишлак». Не депортирует в Западный Туркестан, в лапы заплывшего жиром ишана с влажными крохотными глазками.
Не бывать такому!.. Мы просто примем по пачке волшебных пилюлек – и унесемся туда, где нас не достанут никакие обидчики. Мы сбросим тела, как старую одежду – а наши души рассеются в мировом пространстве.
За сегодняшний день мы с Ширин намучились, как за десять лет каторги. Ссора с рекрутершей в гипермаркете, бесплодный поход в полицию за защитой своих попранных прав, написание писем в суд и прокуратуру… Казалось: из нас выдавлены литры жизненных соков, как прессом из апельсинов.
Да и в течение месяцев, прошедших с нашего первого поцелуя – разве было хоть капельку лучше?.. Мы ничего не хотели – ни кругленького счета в банке, ни дачу, ни авто, ни еще одной квартиры. А только любить друг друга. Сладкой парочкой «добрых дикарей» быть счастливыми в своем райском шалаше. Но жестокая Вселенная не позволила нам и этой малости. Колючий ветер действительности врывался в наше окно, заставляя болезненно ежиться. Ширин вынуждена искать работу – и натыкаться на гнусные объявления вроде «принимаем только славян», «работа для русских», «официально не оформляем» и т.д. А часики тикают, отмеряя быстро утекающее время законного пребывания моей девочки в Расее.
Чего удивляться, что мы устали?.. Что нам невмоготу стало жить на вулкане, который неминуемо изрыгнет раскаленную красную лаву?.. Не проще ли выпить по горсти таблеток, улечься в обнимку под теплым одеялом и закрыть глаза – навсегда?.. И пусть, прежде чем у нас перестанет прощупываться пульс, в нашем воображении проплывут соблазнительные красочные картины той беззаботной жизни, которой у нас не было.
Горячо шепча моей милой на ушко, что «мы сами хозяева своей судьбы» – я имел в виду, что уж смерть мы выберем сами. Только этим я и мог утешить любимую девушку. Я точно забыл, что еще сегодня думал о том, как отговорю мою милую от самоубийства. Просто я не мог нашарить в шкатулке своего мозга ни одного аргумента в пользу того, что жизнь – «самое лучшее, самое верное» даже для угнетенного бедняка. Нет!.. «Жизнь любой ценой» – кредо не человека, а, скорее, дождевого червя, который даже разрубленный лопатой извивается обеими своими половинками
За окном стояла черная глубокая ночь с оранжевыми огнями фонарей и медленно парящими пушинками снега. Мы сидели в спальне перед ноутбуком и двумя недопитыми чашками кофе. Мы были до предела утомлены и одновременно взвинчены. Казалось: наши нервы оголены, как провода, с которых сорвали изоляцию. Ширин уже не плакала – только всхлипывала. Но не убирала лица с моей груди.
– Пойдем спать? – предложил я. А сам подумал: может быть, после того, как мы хотя бы несколько часов проведем в царстве Морфея – мир не покажется нам таким уж мрачным?..
– Пойдем, – тихо согласилась моя девочка.
Мы разделись, выключили свет и легли. Под одеяло забираться не стали: было жарко – то ли от натопленной батареи, то ли от еще горевшего в нас внутреннего огня. Спасительный сон не приходил – видимо, мы перепили кофе. Да и переживания сегодняшнего дня прокручивались в голове, как надоедливая песня. Но сил не было и подвигать мизинцем левой ноги. Мне казалось: так мы и пролежим картонными куклами почти до рассвета, пока не забудемся легкой дремотой. Но моя Ширин решила по-другому.
Обнаженная, она села мне на бедра. Поймав руку моей милой, я почувствовал: у любимой подскочил пульс. У меня и у самого ответно забарабанило-заколотилось сердце. Я повалил Ширин и осыпал огненными поцелуями ее напрягшуюся грудь с затвердевшими сосками. Зарылся носом в растрепавшиеся густые волосы моей девочки. А затем – прильнул губами к губам своей милой, как шмель к цветку.
Ширин отдавалась мне с какой-то самозабвенной сумасшедшей страстью. Откликалась на мои ласки томными вздохами. Я ощущал волны дрожи, прокатывающиеся по нежному телу моей девочки. Милая вилась в моих объятиях змеей.
Время от времени я чуть сдерживал с напор. Но тогда моя девочка жадно приникала ко мне. И будто приглашала: «Не бойся, не бойся – продолжай. Я не хрустальная – не разобьюсь. Не было еще случая, чтобы цветок сломался под весом пчелы». Вдохновленный, я бросался в новую атаку. А моя милая, закрыв глаза и царапая ногтями мне спину, с жаром восклицала:
– Господи!.. Ребенка!.. Я хочу от тебя ребенка!..
Наша взаимная страсть была точно бушующий пожар. Мы наслаждались друг другом с таким же пылом, что и в свою первую памятную ночь. Но теперь мы были менее неуклюжими. Не знаю, откуда – после богатого на неприятности длинного дня – у нас нашелся порох для любовного сражения.
Мы предавались сладостным утехам долго, очень долго. Казалось: вся Вселенная замерла на время наших «взрослых игр»; луна и планеты остановили свой вечный бег по орбитам. Наконец мы распластались на постели. Нас укутала в свое покрывало усталость. Но не та болезненная, мертвящая душу усталость – которая валуном придавливала нас, когда мы сидели за письмом в прокуратуру или за иском в суд. А другая – воздушная, легкая, приятно расслабляющая тело; напоминающая погружение в теплую ванну.
Мы лежали, взявшись за руки, в темноте и слушали тишину. Только прогудела за окном машина, засмеялся и что-то крикнул запоздалый гуляка, пискнул кот и захлебнулась лаем псина. Молчание для нас не было тягостным: после жаркой любовной битвы, в которой мы оба оказались победителями, не требовались слова.
Потом Ширин что-то спросила. Вроде бы, она пыталась припомнить понравившийся ей стих из «Шахнаме». Но строчку гениального Фирдоуси не удалось нашарить и в моем котле памяти. Мы решили, что утром заглянем в книгу.
– А как здорово было бы завести котенка, – без всякой связи с предыдущими своими словами мечтательно сказала любимая. – Представь, как бы он бегал вразвалочку по комнате. Точил бы коготки о кровать и о ножку стула. А мы бы привязали нитку к бумажке – и дразнили бы котенка. Он охотился бы за бумажкой, как за мышью.
– Ты сама мой котенок, – улыбнулся я невидимой во мраке улыбкой.
Так мы болтали о пустяках, пока веки у нас не налились свинцом. Моя милая плотнее прижалась ко мне и, тихонько зевнув, уснула. Скоро и я тоже, как в мягкую перину, провалился в блаженный сон.
15.Лох не мамонт
На кухне висел на стене календарь с изображением забавного медвежонка. Я с тоской смотрел на столбцы цифр, каждый раз не нарочно уцепляясь глазом за роковую дату: четырнадцатое февраля. Тринадцатого числа Ширин еще будет легальной мигранткой, кое-как защищенной хромым расейским законом. Но с четырнадцатого – превратится в «преступницу», нарушительницу государственной границы, в человека даже не второго, а третьего сорта, парию, унтерменша. В бедную серну, на которую откроют охоту натасканные безжалостные псы из миграционной полиции.
Я давился горьким колючим смешком, а из глаз выдавливались соленые слезы. Как?!. Мою девочку объявят вне закона?!. Только потому, что она хочет остаться со мной – с парнем, которого любит?..
В какой все-таки варварской стране мы живем!.. Полисмены здесь не ловят прикрытых денежным щитом местных Аль Капоне, терпят ультраправых отморозков. Не защелкивают наручники на запястьях у аферистов средней и выше весовой категории – типа Бахрома. Скамью подсудимых не полируют задами проворовавшиеся губернаторы. Но тюркская девочка с хрупкими плечами – конечно, угроза для территориальной целостности неласковой матушки-Расеи. Любой полицейский сочтет за долг перед родиной проверить документы Ширин. Когда сгорит виз, у моей милой останется три дорожки. Или прятаться, как лиса. Или быть депортированной в Западный Туркестан. Или умереть. Воистину: придуманная дрянным божком-садистом лотерея, в которой невозможно выиграть. О, пусть другой – добрый – боженька позаботится о том, чтобы моя любимая все же нашла официальную работу!..
Календарь постоянно лез мне в глаза – потому что я подолгу торчал на кухне. Гонял кофе со сливками да, то и дело отвлекаясь, листал прихваченную из спальни книгу персидских сказок. Я в одиночку коротал время на кухне, чтобы не мешать Ширин, которая с самого утра садилась за ноутбук и прочесывала сайты с объявлениями о работе. Хотя народ и говорит издавна, что в делах «одна голова – хорошо, а две – лучше» – я ничем не мог помочь моей девочке. Пока милая перелопачивает интернет-вакансии, я бы без толку стоял бы у любимой над душой, точь-в-точь плохо справляющийся со своими обязанностями ангел-хранитель. Через стенку я иногда слышал мелодичный голос моей девочки – Ширин звонила по вакансиям.
Время от времени моя милая делала перерывы – и приходила ко мне на кухню. Я, как заправский официант, подавал бутерброды с сыром или чесночной колбасой и ароматный кофе. Моя девочка ничего не рассказывала о том, как продвигаются поиски работы. А я и не лез с расспросами, прекрасно понимая, что моя звездочка и сама сказала бы, если бы удалось записаться на собеседование.
Иногда за кофе моя девочка вздыхала и опускала голову. Я понимал: дела не ладятся – мою милую не пригласили еще ни на одно интервью. Любимая больше не казалась мне ни тигрицей, ни львицей. Трудно было поверить, что это Ширин – дав фонтаном прорваться справедливому гневу – швырнула скомканную анкету в наглую шакалью физиономию Анфисы Васильевны. Теперь – молчаливая, с потухшим взглядом и подрагивающими плечами – моя девочка была похожа на пятнистого олененка-сосунка, потерявшего и маму-олениху, и все стадо. Олененок совсем один на крохотной лужайке, со всех сторон стиснутой темным лесом, в котором рыщет полным-полно голодных хищников. Бедняга даже не решается подать голос – позвать сородичей-оленей. А только навостряет уши да тревожно зыркает глазами.
Мне хотелось обращаться с моей милой бережно, как с дорогой фарфоровой статуэткой. Сдувать с моей тюрчанки пылинки. Казалось: расцвела, раскрыла бутон роза женственности Ширин. Моя ненаглядная была такой чувствительной, ранимой и нежной, что я осторожно прижал бы любимую к своей груди и никогда, никогда не отпустил бы.
Ночью, когда мы голыми ложились в постель, моя девочка немного делилась со мной новостями насчет поисков работы. Всегда эти вести были примерно одни и те же: моя милая просмотрела сто вакансий, в восьмидесяти двух из которых жирным шрифтом значилось – «строго славянам», «только для граждан Расеи», «требования: расейское гражданство, славянская внешность, православное вероисповедание». Восемнадцать оставшихся вакансий Ширин прозвонила. В десяти случаях мою любимую прямо в лоб спрашивали: «Вы русская?.. Славянка?» – и, услышав тихое: «Нет» – бросали трубку. Еще в восьми коротких разговорах моей милой очень мутно отвечали на вопрос о рабочих обязанностях – юлили, как лисицы; либо сразу признавались: у нас, малышка, ты будешь заниматься агрессивными продажами. Тогда уж трубку клала Ширин. Моя девочка ясно понимала, что при своих застенчивости и робости не сможет «впаривать» товар – ходить по вагонам электропоезда в метро и с настырностью агитатора от демократической партии убеждать пассажиров купить сковородку с тефлоновым покрытием или супер-резку для овощей.
– Я не знаю, как другие мигранты находят работу, – грустно лепетала моя милая, плотнее прижимаясь ко мне под одеялом. – Вроде бы у меня, как у всех, две руки, две ноги, голова. И трудиться я не боюсь. Что тогда со мною не так?..
Я только вздыхал и крепче обнимал Ширин. Что я мог ей сказать?.. Что это не с ней что-то «не так», а с потенциальными работодателями, которые перебирают соискателей, как зерно, отсеивая «нерусских».
По-быстрому мы занимались любовью. Моя девочка льнула ко мне и горячо стонала. Но в ней уже не было того бурлящего моря страсти, как в ту памятную ночь, когда – извиваясь в моих объятиях – моя милая восклицала, что хочет от меня ребенка. Видимо, ежедневные поиски работы иссушали энергию Ширин.
Если моя девочка не засыпала сразу после любовной «схватки», то просила меня рассказать какую-нибудь чудесную историю. Тут-то и пригождались персидские сказки, которые я читал на кухне. Полеты на деревянном коне или волшебном ковре, поединки борющегося за правду богатыря с рогатыми чудищами-дивами, загадки, задаваемые прекрасной царевной-пери мудрому не по годам юноше – все эти переливчатые, как самоцветный камень, образы помогали расслабиться, капали бальзамом на сердце, переносили в мир красивых иллюзий. Я даже недоумевал: зачем человечеству марихуана и алкоголь, если от прошлых поколений нам остались завораживающие сказки?..
Ширин пыталась искать работу от «прямых» работодателей. Избегала обращаться в кадровые агентства, так как помнила сугубо отрицательный опыт контакта с «Мансуровым и партнерами». Но «прямые» работодатели были сплошь гнусные расисты. «Вы славянка?» – был их первый вопрос. Твоя готовность трудиться, ответственность, исполнительность, пунктуальность волновали бизнесменов и кадровиков во вторую и третью очередь. Моя милая иногда плакала, когда в постели рассказывала мне об этом.
Что оставалось делать?.. Искать агентства, специализирующиеся на поиске работы для мигрантов. Тут надо было быть настороженной, как услышавшая рев тигра газель – чтобы не заглотить, вместе с крючком, наживку таких же мошенников, как Бахром. Моя девочка два дня потратила на изучение тех трех дюжин «мигрантских» агентств, которые функционировали в столице. В идеале, надо было выбрать агентство, которое стрижет деньги не с соискателя, а только с потенциального работодателя. Это было бы справедливо, насколько вообще есть справедливость в «рыночном обществе». Деньги – оружие предпринимателей и фирм. А у нанимающегося в работники есть только пара не боящихся труда рук.
Но большинство агентств требовало платы за свои посреднические услуги. Возможно, не все из этих агентств были мошеннические. Но, если воспользоваться народным выражением, обжегшись на молоке, мы дули на воду. Ширин говорила таким компаниям: «Извините. До свидания» – имея в виду: «Прощайте». Наконец нашлось одно кадровое агентство – «Бригантина». Оно тоже брало с соискателей некоторую мзду. Но, как обещало, строго после того, как клиент получит от найденного через агентство работодателя свою первую зарплату. На безрыбье – и рак рыба. С условиями «Бригантины» еще можно было согласиться.
Девушка из колл-центра кадрового агентства переключила Ширин на менеджера. Менеджер с молодым женским голосом назвалась Юлией Владимировной и сказала, что будет персональным куратором моей милой. Подробно расспросив мою девочку об опыте работы и о пожеланиях к новому месту трудоустройства, Юлия Владимировна пригласила:
– Приезжайте завтра к одиннадцати часам. Думаю, я уже смогу предложить вам пару-тройку вакансий.
Остаток дня после разговора с Юлией Владимировной мы порхали бабочками, то ли – как будто –
бегали по раскаленным углям. Словом: не могли и минуты посидеть спокойно. В наших сердцах, ставших похожими на чаши с бурлящим колдовским зельем, надежда боролась со страхом разочароваться.
«Бригантина» производила впечатление честного агентства. Оно, конечно, тоже наваривалось с соискателей, но строго в рамках буржуазного закона. Тогда все должно быть тип-топ. Моя Ширин, в самом деле, что ли, хуже других?.. Она прилежная, умная и ответственная девочка. Да что там говорить!.. Она для работодателя – золотой клад, если работодатель не идиот. Все, что требуется от нанимателя: не придирайся к тюркскому происхождению своей новой работницы; подай в миграционную полицию заявление на продление визы моей милой; вовремя плати скромную зарплату. Не такой уж и неподъемный список – не так ли?..
Если у нас что-то не срастется с работодателями, к которым Юлия Владимировна направит нас завтра – значит нам точно повезет послезавтра. Не можем же мы постоянно обламываться – спотыкаться, как деревенский дурачок, об одно и то же бревно. «Бригантине» тоже выгодно поскорее пристроить мою девочку – и получить свои вожделенные деньжата. Невозможно вообразить, чтобы в безбрежном океане мегаполиса, где рыбьими косяками снуют миллионы кое-как обустроивших свою жизнь людей, не нашлось бы вакансии для моей милой.
Я решил: в первый рабочий день Ширин я куплю цветы и любимый нами торт «Змеиное молоко». Когда порядком уставшая, моя девочка придет домой – увидит: на кухне погашено электричество и горят декоративные свечи, в банке с водой – алые гвоздики, а в тарелках – вкусняшка. Сюрприз от любящего мужа.
В ночь перед поездкой в «Бригантину» мы долго не смыкали глаз. Глядя в темноту, любимая вслух гадала, какие работу предложит агентство.
– Может – официанткой?.. Как ты думаешь?.. – полушутя и полусерьезно спрашивала меня моя милая. – Я не уроню поднос с кушаньем?.. Не вылью ли ненароком горячий суп на лысину клиента?.. Я чувствую себя неуклюжей, как корова.
– Ну какая ты корова?.. – ласково отозвался я. – Ты, скорее, большеглазая телочка.
Ширин боялась, что – если устроится гардеробщицей – будет не слишком проворно выдавать людям куртки. И что в апреле опять останется без работы, потому что в теплое время года ни куртки, ни шубы никто не носит и в гардероб не сдает.
– Или вот буду я техничкой, – продолжала рассуждать моя девочка. – Вытру пол, а тут кто-нибудь зашедший с улицы продефилирует в грязных ботинках. И снова по линолеуму растечется коричневая жижа. Тогда, значит, тряпку в зубы и вперед – снова наводить блеск.
Я только крепче обнимал свою пери и тихонько смеялся. На самом деле, никакая работа не пугала Ширин. Моя милая готова была стать гардеробщицей, техничкой, кассиршей в супермаркете, продавщицей горячих пирожков. Лишь бы продлили визу и платили копеечку. Наши с моей девочкой желания были предельно скромны. Как у воробышков, клюющих букашек и соринки. Так что я не понимал, почему старуха-судьба обрушивает удары своей клюки именно на нас, а не на подобных Бахрому наглецов с загребущими лапами. Должно быть, дряхлая ведьма не только горбатая и колченогая, но и слепая.
– Я все жду, – изменившимся, как бы надтреснутым, голосом сказала Ширин, – когда нам ответят суд и прокуратура?.. Да и толстый капитан Арсений Петрович должен позвонить. Он ведь обещал проверить Бахрома.
– Не думай об этом, – откликнулся я. – Все будет в свое время. Сейчас самое важное – твое трудоустройство.
– Да… – еле слышно согласилась моя милая. – Если я начну работать и продлю визу – я, пожалуй, буду готова выкинуть из головы, что сделали нам Бахром и Анфиса Васильевна. Всем негодяям не отомстишь – не в нашей Вселенной. Я – честно сказать – не верю, что полиция, прокуратура и суд нас защитят. Они, чего доброго, дорисуют Бахрому крылышки и нимб, а нас объявят во всем виноватыми бесами-скандалистами. Когда я так настаивала, чтобы мы обратились во все эти высокие инстанции – я, наверное, надеялась на чудо.
Моя девочка немного помолчала, сверля глазами мрак. А потом сказала:
– От всей души говорю: если на сей раз дело с работой и визой выгорит, я забуду про Бахрома и Анфису. И всю боль, которую эти пройдохи нам причинили, тоже забуду. Заживем спокойной и радостной жизнью, как Адам и Ева в райском шалаше. Нам не нужно много червонцев для счастья. Но если я не получу работу, а срок моей визы закончится, да еще тяжким грузом будут лежать на душе обиды, за которые мы не смогли отплатить – тогда… тогда мы знаем, что делать. Волшебные пилюльки – у нас под рукой. Их достаточно, чтобы мы заснули и не проснулись.
По спине у меня запрыгали мурашки. Хорошо, что в темноте милая не видела мучительной гримасы, перечеркнувшей мне лицо. Так запросто, лежа голой со мной в постели, моя девочка говорила о замышляемом нами суициде. Будто речь шла о производстве сахару или о прогнозе погоды на ближайшие выходные. О, моя безумная красавица так и не отказалась от нашего дикого плана!.. Она все время держала его в голове. Это я – переменчивый, как ветер – то считал совместное самоубийство единственным достойным исходом, то, с заячьей трусостью, не смел даже думать о суициде.
– Нам не придется убивать себя, – сказал я хрипловато. – «Бригантина» найдет тебе подходящую работу.
– Да. Конечно, дорогой, – ответила Ширин. – Я тоже надеюсь на это всем сердцем.
В эту ночь моя девочка не плакала и не просила меня рассказать сказку. Вообще, после телефонного разговора с Юлией Владимировной из «Бригантины» моя милая сделалась совсем спокойной. Должно быть, решила: река нашей жизни повернула, наконец, в нужное нам русло. Кадровое агентство подберет для моей звездочки работу с официальной регистрацией – и с того дня все у нас будет хорошо.
А может, любимая рассуждала чуток по-другому. Она могла вспомнить афоризм: «пан или пропал». Или работа и продление визы – или глотаю горсть таблеток и навечно закрываю глаза. Я весь трясся, но с глухой тоской признавался себе: я последую за Ширин, даже если моя девочка решит умереть. Как бы ни сгибал меня страх смерти – а жизнь без милой будет еще непереносимее.
Мы проснулись по будильнику. Любимая первая вскочила с кровати и потормошила меня, еще пытающегося досматривать расплывчатые обрывки сновидений. Моя девочка была бодрая и почти веселая. Она порхала, как маленькая птичка. Похоже, милая все же без оглядки верила, что сегодня мы одержим победу в шахматной партии с коварными небесами. В самом деле: не можем мы терпеть поражение за поражением. Как говорят англичане: можно проиграть все битвы, но не последнюю. Путь Бахром надул нас, как пару воздушных шариков, а капитан «бегемот» подтерся нашей жалобой. Благодаря «Бригантине» мы – наконец – возьмем верх над старухой-судьбой. У Ширин будут работа и продленная виза. Я подумал: за это стоит сражаться – а наградой будет улыбка на лице у любимой.
Моя девочка расчесала волосы и заплела косы. Потом мы позавтракали восхитительной яичницей с колечками лука, которую пожарила моя милая. Запили ароматным молочным кофе приятного светло-коричневого цвета. Посмотрели на время: пора было одеваться и ехать в «Бригантину». Я, естественно, собирался сопровождать мою звездочку для моральной поддержки. Когда Ширин торжественно объявят: «Вы приняты на работу» – порадуемся вместе. «Или ты будешь утешать свою тюрчанку, если у вас опять ничего не получится», – точно мелкий бесенок нашептал мне с левого плеча. Я встряхнулся, точно и впрямь прогоняя дьяволенка. Сегодня день решающей схватки за наше с любимой благополучие. Я не имею права заранее впадать в пессимизм.
Прежде, чем выйти из квартиры, уже обутая в сапожки на Ширин набрала Юлию Владимировну.
– Приезжайте, – подтвердила Юлия Владимировна свое приглашение. – У меня для вас две вакансии.
Можно было бы выдохнуть спокойно: нас ждут – никаких подводных камней не ожидается. Но я нервничал, как будто что-то грызло меня изнутри. Я старался не показывать этого – дабы тревога не передалась и моей девочке. Но меня выдавали дрожащие пальцы, шумное дыхание и часто моргающие глаза. Наверное, я привык к нашим неудачам – и настороженно ждал, что «Бригантина» выкинет финт ушами не хуже «Мансурова и партнеров». Или, может, я боялся не столько самого провала, сколько последствий. А последствия будут те, что нам всерьез придется обсуждать вопрос суицида. До намеченной нами роковой даты осталось не так много времени.
В отличие от меня, Ширин была на удивление сдержанна. То было мужество рыцаря, опустившего забрало – готового вышибить соперника из седла или самому пасть с коня на пыльную каменистую землю. Насколько я мог «считывать» мысли и чувства моей девочки – милая готовилась с достоинством принять чашу, которую поднесут обстоятельства.
«Бригантина» занимала целый этаж в стеклянной высотке бизнес-центра – одиноко торчавшей, как поднятый палец великана. Проход к лифтам загорожен турникетами. Да затянутыми в пятнистую униформу охранниками, широкими, как шкафы; целых пять человек с дубинками и с электрошокерами на поясе. Нам пришлось звонить Юлии Владимировне, чтобы та выписала на нас пропуска.
В серебристо-сером вместительном лифте мы поднимались с почти десятком клерков: уверенных дам под слоями макияжа и в туфлях на шпильках, да женоподобных прилизанных кавалеров в узких брюках и бледно-розовых рубашках, и распространяющих резковатый запах мужских духов. Один клерк бережно, как ребенка, держал закрытый пластиковой крышкой картонный стакан на пол-литра, источающий кофейный аромат. Другой прижимал к себе покрытый жирными пятнами бумажный пакет с эмблемой известной сети ресторанов быстрого питания. Рыжая мадам в строгом черном деловом костюме оживленно общалась с кем-то по телефону о счетах в швейцарском банке. Рядом – не менее строго одетая девушка, с заколкой в виде бабочки в волосах, залипала в накрученный смартфон. Я аккуратно подглядел: на экране у барышни был вариант «тетриса».
В подобравшейся в лифте «честной компании» только мы с Ширин были гадкими утятами – в потертых, видавших виды, куртках; в дешевой обуви немодного бренда (и то, купленной по случаю скидок в магазине). У моей девочки на нежных губах – ни помады, ни блеска. На пальцах – нет накладных ногтей. Кое-кто из попутчиков подозрительно на нас косился, как меньшевик на анархо-синдикалистов.
Я и сам смотрел на стайку офисного планктона широко раскрытыми – то ли от изумления, то ли от ярости – глазами. Как будто передо мной были инопланетяне или гости из параллельных миров. Как смеют эти люди быть спокойными и даже веселыми?.. Сидя за рабочим компьютером, упиваться кофе либо капучино и метать в рот пончики с кремовой начинкой?.. Как не стыдно всем этим менеджерам, юристам, административным директорам протирать брюки на не бог весть какой трудной, но сказочно оплачиваемой работе в офисе, пока другие люди (да хотя бы и мы с Ширин) изо дня в день борются за жизнь и каждое утро встречают как последнее?.. Наверное, к парадному костюму клерка прилагаются затычки для ушей и шоры для глаз, чтобы не слышать вопли несчастных братьев по разуму, летящие из гнилых бараков и сырых подвалов; не видеть бардовые от мороза лица дворников, за жалкие копейки гребущих снег.
Я помотал головой и фыркнул, как конь. Лучше не углубляться в размышления о несправедливом устройстве общества – иначе тебя засосет, как в зыбучие пески. Надо порадоваться: «Бригантина» располагается во вполне приличном бизнес-центре – не то, что «Мансуров и партнеры», окапавшиеся на первом этаже панельного жилого дома. Вряд ли компания, арендующая площадь в офисной высотке – настоящем человеческом муравейнике – промышляет мелким жульничеством, как Бахром.
