Степан Станиславович Сказин
Моя тюрчанка
В «Бригантине», конечно, засуетились, как в курятнике. Кто отправлял кандидата в «Сочную клубничку»?.. А имя и фамилия у этого кандидата имеются?.. Скоро, разумеется, все выяснилось. Юлию Владимировну вызвали на ковер к высокому и строгому начальству, которое устроило ей разнос и головомойку: чего ты, Юленька, направила в такую солидную фирму, как «Сочная клубничка», к такому уважаемому человеку, как Савелий Саныч, истеричную азиатку-малолетку, прихватившую с собой забияку-муженька?.. Похоже, выговор Юлии Владимировне сделали жесткий, как шкура крокодила. Возможно, «бедную Юлю» еще и наказали червонцем – лишили премии или оштрафовали. И конечно, Юлия Владимировна стала притчей во языцех среди коллег. Потому что не у каждого менеджера агентства, даже за многолетнюю практику, случалось такое, что согласованное этим менеджером собеседование оборачивалось мордобоем.
Так что Юлия Владимировна была до чертиков зла на нас с Ширин. И сейчас, в разговоре с моей милой, вдоволь поплевалась желчью, как кобра ядом. Но хуже и шипения, и плевков, было то, что мою девочку внесли в базу «неадекватных» соискателей. Не приходилось сомневаться: это – не пустая угроза. Сто процентов, что в век интернета и прочих глобальных технологий кадровые агентства ведут такую базу «неугодных». По идее, туда добавляют фамилии тех, кто на собеседовании дышал перегаром, хамил или матерился. А по факту – список пополняют люди, которые на интервью просто очень-очень не понравились потенциальному работодателю.
Ширин пришлась Савелию Санычу не по нутру из-за того, что не захотела раздеться. И еще потому, что у нее нашелся защитник, который вмазал директору в свиное рыло. Казалось бы: какая уважающая себя девушка согласилась бы обнажиться перед пускающим слюни похотливым кобелем?.. И какой нормальный парень не врезал бы этому слюнявому кобелю за свою любимую?.. Но Юлии Владимировне, как и руководству «Бригантины», глубоко фиолетово на вопросы морали и чести. И в принципе неинтересно вникать в ситуацию. Кто больше платит – тот и прав. Кадровому агентству проще, по жалобе «оскорбленного» подлеца, бросить имя моей девочки в черный список, чем выслушать наши объяснения по поводу произошедшего. Кто вообще берет в расчет, что там думают и говорят бедняки?.. На место моей красавицы придут десять – или двадцать – девушек-мигранток. Две или три из них переступят через собственную скромность и попозируют перед Савелием Санычем нагишом. Так что у господина директора даже будет выбор.
И все останутся довольны. Савелий Саныч получит новую секретутку – и насытит свою страсть к восточной экзотике. А «Бригантина» погреет ручки денежками, которые «Сочная клубничка» перечислит за найм секретарши. Возможно, приободрится и тот рыжий клерк, которого я отлупил, оторвав от тарелки с вареной рыбой и гречневой кашей. У него появится шанс – пока директор не видит – облапать свежеиспеченной секретарше грудь и ягодицы.
У разбитого корыта остались только я и моя милая. Но, в отличие от сварливой старушки из сказки Пушкина, моя звездочка не хотела быть ни дворянкой, ни тем паче владычицей морской. И золотую рыбку мы не ловили ни неводом, ни на удочку. Все, о чем мы мечтаем: чтобы Ширин трудоустроилась на самую скромную должность, зарабатывала бы какую-никакую копеечку и не волновалась бы, что виза «сгорит».
Я сгорбился на своем стуле – опустошенный, разбитый, усталый и как бы постаревший на энное количество лет. Острой занозой в моем сердце застряло чувство вины перед Ширин. Если б я не распустил руки с Савелием Санычем, ничего бы и не было!.. Ишь ты, выискался самурай!.. На две минуты почувствовал себя героем – и закрыл перед милой двери не одного кадрового агентства. Кто знает, сколько агентств имеет доступ к тому черному списку, о котором говорила Юлия Владимировна?.. Два?.. Три?.. Дюжина?.. Или все агентства мегаполиса?..
Юлия Владимировна отключилась, не попрощавшись. Моя девочка положила телефон на стол и опустила голову. Губы моей милой были плотно сжаты, ресницы трепетали, плечи по-прежнему тряслись. Я даже не решался прямо взглянуть на Ширин – настолько меня изгрызла мысль, что я виноват перед любимой. Я посматривал на свою девочку украдкой, как вор, или как ребенок-сладкоежка на банку абрикосового варенья, которую бабушка ставит на верхнюю полку на кухне.
Я хотел бы подарить моей красавице луну. Вырвать из груди сердце и бросить к ногам возлюбленной. О, я готов был умереть за мою Ширин!.. Но моя жертвенность мотылька, опаляющего тонкие белые крылышки в огне свечи, была так же бессмысленна, как самоубийство выбросившегося на берег кита. Моей милой не нужны ни сорванная с неба луна, ни яблоко из райского сада. А работа, работа, работа – и продление визы. Но именно в этом я не мог моей девочке помочь. Хуже того: я только навредил.
Я думал, что Ширин сейчас расплачется. Это, возможно, было бы даже к лучшему: моя красавица хоть немного облегчила бы слезами боль, которую причинил моей милой разговор с Юлией Владимировной. Я бы, повинуясь порыву, прижал бы свою нежную тюрчанку к груди… Когда мы друг у друга в объятиях, обступающие нас со всех сторон проблемы не кажутся такими страшными.
Но Ширин не плакала. Ее лицо было, как у восковой куклы, если не считать трепещущих ресниц и чуть подергивающегося левого века. Потихоньку, боковым зрением, я наблюдал за как бы окаменевшей возлюбленной – и заноза все глубже вонзалась мне в сердце.
Моя милая не издавала и вздоха. На кухне воцарилась рвущая мне нервы тишина, которую нарушало только мерное тиканье часов. Мне чудилось: оно похоже на звук тихо капающей воды. Есть такая старинная китайская пытка – «Тысяча капель». Когда тебя крепко связывают, чтобы ты не мог ни дернуться, ни повернуть головы; а сверху тебе на макушку медленно, по капле в минуту, стекает обыкновенная вода. Сначала ты держишься бодрячком. Какой тебе вред от того, что волосы чуток намокнут?.. Но после тридцатой, пятидесятой или сотой капли тебе захочется волком выть или царапать стены, пока ногти не сломаются; ты будешь вопить и морщить лицо, постепенно сходя с ума.
Сейчас я как будто переживал эту китайскую пытку. Или вот есть люди, для которых невыносим шелест пенопласта. Так я был сейчас в положении такого человека – изловленного садистами и засунутого в комнату, где потолок, стены и пол сплошь обиты пенопластом. И по комнате снуют безобразные крысы, с удовольствием скребущиеся о пенопласт. Бедный, испуганный узник хоронится на единственной табуретке, поставленной в самой середине комнаты. И не знает, от чего больше приходить в ужас: от треклятых тварей с лысыми хвостами или от режущего слух шороха, раздающегося из-под крысиных коготков.
Молчание нарушила моя девочка, с удивительной рассудительностью сказавшая:
– Выпьем еще по чашке кофе и займемся делом. Поищем по интернету кадровое агентство взамен «Бригантины». Эта лисица Юлия может говорить что угодно, но я не верю, что передо мной закрыли двери все агентства. Должны быть агентства, которые не в курсе «черного списка», которым Владимировна меня пугала… По крайней мере, – приглушив голос, добавила моя милая, – на это остается надеяться.
Вроде бы, это я должен был утешать Ширин. Но выходило так, что не я любимую, а любимая меня приободрила. Как утопающий за соломинку, я ухватился за план моей девочки: искать в интернете кадровые агентства. А не слишком оптимистическую фразу «По крайней мере, на это остается надеяться» – я точно не услышал.
Не зря еще царь Соломон говорил, что двоим всегда проще, чем одному. Двое если и упадут – поднимут друг друга. Мне представилось, что мы с моей звездочкой карабкаемся по склону заснеженной, местами обледенелой, горки. Наверху – награда: спокойная, более или менее сытая жизнь без проблем с миграционной полицией. Наши руки и ноги скользят по присыпанному снегом льду – то один из нас, то мы оба съезжаем на несколько метров вниз. Но не сдаемся: сплетя пальцы – подтягиваем друг друга; на четвереньках – как животные – штурмуем неровный склон.
Моя милая взяла чашки, чтобы сделать кофе. Достала из холодильника пакет молока. Поставила кипятиться воду в электрическом чайнике. Потом зачерпнула маленькой ложкой коричневый кофейный порошок и медленно, с сосредоточенным видом, пересыпала в чашку; не забыла и про сахар. У Ширин были свои представления о том, какой должна быть идеальная чашка кофе. Комбинируя порошок, горячую воду и молоко, моя девочка старалась добиться особого цвета напитка.
Нельзя переборщить с молоком – тогда кофе получится слишком светлым, бежевым. Порошка тоже не годится добавлять лишку – иначе в чашках будет не кофе, а какое-то мутное почти черное варево. Надо поймать баланс кипятка, порошка и молока – чтобы добиться нежного, и одновременно насыщенного, темно-кремового цвета. И конечно, чтобы вся эта красота не пропала зря, надо утопить в кофе сахар – два кубика на чашку. Если сахар не положить – будет отвратительно горько. А если положить много – сладость будет приторная.
С легкой улыбкой я наблюдал за моей девочкой. И мне казалось: если моя милая так усердно возится с чашками, чайником и молоком – значит не все у нас так плохо. Мы пьем, едим – а потому способны продолжать бороться за жизнь. Мы настолько долго играем в кости со злой кривой старухой-судьбой, что нам не может, наконец, не выпасть две шестерки – счастливое число. Ведь выпутываются как-то, я верил, труженики-мигранты из проблем похлеще, чем наши. Хорошо уже, что моей тюрчанке не приходится волноваться о жилье – в то время, как другим «не гражданам» стоит больших трат времени и сил подыскать себе койко-место в пропыленной, полной запаха пота комнате, где уже ютятся полтора десятка таких же бедолаг; и за это удовольствие – за тараканов, вылезающих из-под плинтуса, за разбросанные по полу чужие носки и портки – ты еще и платишь аренду.
Кофе удался: цвет напитка был именно тот, какого и добивалась Ширин. Никуда не торопясь, мы делали из согревавших руки чашек глоток за глоточком. Мы молчали. Но на лице моей девочки уже не было печати страдания. Моя милая выглядела сейчас, как амазонка перед сражением – решительной, непроницаемо-серьезной, немножко суровой. Такой Ширин была, когда мы ехали в гипермаркет. Конечно, видеть любимую «амазонкой» было для меня тысячекратно легче, чем плачущей и заламывающей руки. «А на самом деле мне хотелось бы, чтобы ты сияла нежной улыбкой. Беззаботно порхала бы, как легкокрылая стрекоза», – подумал я.
Кофе был допит. Моя девочка отставила чашку – и тихим, но твердым, голосом сказала:
– Пойдем.
Мое сердце застучало сильнее и громче.
Мы переместились в спальню, устроились с ноутбуком на кровати и подключились к интернету. Телефоны тоже были у нас под рукой. В унисон вдохнув и выдохнув, я и моя милая «нырнули» в засасывающий омут виртуального пространства. Или лучше сказать: мы погружались в «онлайн» в поисках сайта подходящего кадрового агентства, как археологи все глубже вгрызаются кирками и лопатами в толщу каменистой земли, надеясь получить в качестве приза сакский короткий меч акинак, череп неандертальца или шейный позвонок бронтозавра.
Мы вбивали в поисковой строке наш запрос в разных формулировках: «кадровое агентство для мигрантов», «кадровое агентство для иностранцев», «помощь мигрантам в трудоустройстве». Но интернет, как будто, «не понимал» нас – выдавая негодные ответы. Это выглядело так, как если бы ты закинул сети в море – но, вместо вожделенной рыбы с серебрящейся на солнце чешуей, вытянул бы на берег только пучок ядовито-зеленых водорослей, несколько мятых консервных банок и потерянную кем-то ласту.
Нет – само собой: мировая паутина щедро высыпала нам ссылки на сайты кадровых агентств. Но со всеми этими агентствами что-то было не так. У одних прямо на заглавной странице сайта крупными, чуть ли не кричащими, буквами значилось: «Мигрантам: тюркам, кавказцам, таджикам, уральцам, сибирякам – услуги не оказываем!.. Строго для расеян, славян». (Вот так издевался над нами интернет – подкидывая нам нечто прямо противоположное тому, что мы искали. Эти позорные агентства могли бы написать на дверях своих офисов: «Собакам и унтерменшам вход запрещен»). Другие агентства были нам известны с прошлых поисков, закончившихся тем, что мы остановили выбор на «Бригантине». Эти мастодонты рынка кадров всем были хороши, кроме одного: платить такому агентству нужно было наперед, как только заполнишь анкету. К тому же, агентство не обещает тебе стопроцентной гарантии трудоустройства. (А ведь если нет стопроцентной гарантии – значит, гарантии нет вообще). Месяц – пока ты, безработный и отдавший последние копейки агентству, перебиваешься на черном хлебе и заварной корейской лапше – тебя промурыжат, а потом, разводя руками, скажут: «Извините, но брать вас на работу никто не хочет. Мы очень старались вам помочь. Но не можем же мы насильно толкать вас в объятия работодателя. Се ля ви. Если появятся новые вакансии – мы вам позвоним». Вот так. И денежки агентство – ну конечно!.. – не вернет.
Но мы получили горький урок от ловкого жулика Бахрома Мансурова: пока услугу, за которой ты пришел, тебе не оказали – рано выворачивать кошелек. Еще можно со скрипом согласиться на выплату агентству вознаграждения с первой зарплаты – но и это весьма сомнительная сделка.
Мы с Ширин прочесывали интернет, как вооруженный металлоискателем старатель пятачок за пяточком обшаривает местность, надеясь наткнуться на золото. Нет, интернет не был морем, а скорее болотом с черной стоячей водой, в которую приходилось окунаться, мирясь с тем, что с макушки до ступней вымажешься грязью и тиной. Мы пытались найти сайты кадровых агентств – а мировая паутина подсовывала нам порно-баннеры в половину экрана и ссылки на видео с японскими лесбиянками. Либо назойливую, как пчела, рекламу всего на свете: от супер-прокладок, впитывающих «на тридцать процентов больше» крови, чем обыкновенные, до горящих путевок в круизы по Нилу или по Средиземному морю. Энергосберегающие лампочки, надувные кровати с подогревом, шашлычницы на батарейках, крем «алоэ» для втирания в кожу – все это было только в верхних строчках перечня товаров, которые интернет «предлагал» нам купить.
Я подумал с горькой ухмылкой: знали бы рекламщики, столь усердно втюхивающие пользователям сети свой продукт, что такие бедняки, как мы с милой – не клюнем ни на какие маркетинговые хитрости. Даже если у нас заблестели бы глаза при виде фото мультиварки или паровой швабры – мы все равно не нашли бы денег на покупку агрегата. Самые крутые продажники пасуют перед пустым или, тем паче, дырявым карманом. Я и моя девочка частично свободны от общества потребления, полноправные члены которого должны покупать и жрать, покупать и жрать. Заглатывать товар – и через минуту разевать пасть на следующий. Они – эти жрачи – подобны страдающим от ожирения носорогам, которые не перестают «подстригать» ртами траву на лужайке, отмечая свои перемещения кучками экскрементов.
Ширин и я – не такие. Не как эти люди-носороги – пресловутый «средний класс», клерки и невысокого полета бизнесмены, главные покупатели на рынке. Мы не приверженцы культа безостановочного пожирания – т.е., мы и впрямь в каком-то смысле свободны. Только вкус у нашей свободы – как у касторки. Эта свобода похожа на свободу бомжа, на которого не давят бетонные стены квартиры. Что тут сказать?.. В обществе, где важнейшей целью провозглашено набивание брюха – человек с хорошими манерами обречен остаться голодным. Стая толстых рыгающих обжор, готовых съесть даже друг друга, не даст «интеллигенту» протиснуться, хотя бы бочком, к уставленному яствами столу.
Невеселая мысль крутилась у меня в мозгу: все беды у нас с любимой – из-за наших открытости, простодушия и честности. Когда нас обидят, мы плачем или бросаемся в драку (как я соколом налетел на Савелия Саныча, а моя милая – еще раньше – метнула скомканный листок в рыбью физиономию Анфисы Васильевны). Мы легко верим людям – поверили аферисту Бахрому, даже после треклятой поездки на Лиственную улицу. Мы не умеем лгать, притворяться, идти по головам.
Если б не рамки и препоны, которые ставит нам совесть, и если бы не боязнь морально запачкаться – мы давно вписались бы в общество. Больше того, превратились бы в уважаемых людей. Моя девочка устроилась бы работать в тот же «Нострадамус». Со своим-то прилежанием, она быстро переняла бы у опытных коллег лучшие приемы оболванивания звонящих клиентов; не краснея, вдохновенно врала бы, какие опытные экстрасенсы, гадатели и белые маги работают на фирму. И при этом, ночью после рабочего дня спала бы сладко, как не повинный ни в каких гадостях ребенок. Старая Галина Игоревна скоро заметила бы усердие и впечатляющие результаты труда Ширин, у которой клиенты перли бы валом, как северные олени по тундре во время перекочевки. И стала бы доверять моей милой надзор за другими операторами колл-центра, обучение новичков. Новые непыльные обязанности приносили бы дополнительную звонкую монетку, перечисляемую моей девочке на карту.
Со временем «Нострадамус» расширился бы. Компания, зарабатывающая на человеческой глупости, приносит доход даже в самый жесточайший экономический кризис. Средневековые страхи и предрассудки, первобытная боязнь порчи и сглаза, детское желание узнать судьбу по заговоренным бобам, притянуть богатство и удачу – это плодородное, обильно унавоженное поле, с которого толковый предприниматель соберет сказочный урожай. Итак, процветающий «Нострадамус» расширился бы, открыл бы новый колл-центр. И, глядишь, Ширин стала бы там начальницей.
Я бы не отстал от моей девочки. Менеджер из меня – психически нездорового увальня – никакой, но я бы вспомнил, что я урожденный расеянин, коренной житель столицы, гражданин своей страны, владелец квартиры (пусть и ограниченный в праве распоряжаться квадратными метрами). Я поступил бы так, как и надлежит поступить отпрыску зажиточной семьи, который не способен или не желает работать, но имеет претензию называться приличным и успешным человеком. Я бы сдал комнату в аренду. И не беда, что ученая комиссия это запретила: не буду же я, когда в очередной раз приеду в психдиспансер за таблетками, любому встретившемуся человеку в белом халате рассказывать, что я теперь арендодатель. Впрочем, мне кажется, мой участковый психиатр с лошадиными зубами даже похвалил бы меня: «Ишь ты, смышленый малый. Не только ныть умеешь, но и понимаешь что-то в жизни».
А я бы взялся за ремесло арендодателя профессионально. Самое сложное – с корнем вырвать из сердца «сорняк» своей же совести (совесть – наверное, атавизм, унаследованный нами от первобытного хомо), а дальше все покатится, как сырный колобок по жирному маслу. Мы с Ширин перетащили бы все свои вещи в спальню, а маленькую комнату подготовили бы для съемщика.
Я начал бы с того, что подал объявление: «Сдам комнату воспитанной порядочной девушке без вредных привычек и домашних животных». Девушке – потому что парня тяжелее будет заткнуть в случае какого-нибудь конфликта. Я обозначил бы цену в энное количество червонцев – на пару тысяч больше, чем в среднем по рынку. Ничего, что арендатора придется дольше ждать. Опытный рыбак тоже долго сидит на берегу, а потом вытаскивает из реки не какую-нибудь мелкую плотву, а огромного усатого сома. Найдется дурочка, которая клюнет и на нашу наживку. А может и не дурочка – а просто неудачница, которой некуда деться. Трудовые мигранты, как правило, не имеют денег снимать комнаты поодиночке. А ютятся по койко-местам – тридцать человек на квартиру. И все-таки, хорошо бы, чтобы наша съемщица оказалась тюрчанкой, сибирячкой, таджичкой, кавказкой. Желательно, плохо знающей русский язык. «Басурманская» девица будет тихоней, боящейся миграционной полиции, просрочки визы, потерять работу и, конечно, остаться без крыши над головой. «Не нравится – убирайся!..» – этой коронной фразой работодатель и квартирохозяин всегда способны осадить посмевшего хотя бы пикнуть «бунтаря». Так что наша нерусская съемщица будет очень покладистой. Я, кстати сказать, буду ходить гордый, как индюк, оттого, что пустил за свой порог иностранку. Мол, какой я либеральный демократ по сравнению с теми не-толерантными арендодателями, которые пишут в объявлениях: «Сдаем только расеянам – славянам».
Ширин будет зашибать монету в «Нострадамусе», съемщица – пропадать на какой-нибудь непрестижной работе, возвращаться только к ночи, на скорую руку перекусывать, принимать душ и грохаться спать. Я целый день буду предоставлен самому себе. Можно отрастить солидное обывательское брюшко, с чипсами и пивком зависая перед телеящиком. Или резаться на ноутбуке в видеоигры, примеряя на себя шапку супермена, уничтожающего полчища мутированных зеленых монстров.
К вечеру подтягивалась бы моя красавица, а следом – и наша безропотная съемщица. Мы с моей девочкой ужинали бы заказанным из кафе шашлыком, салатами «цезарь» и «оливье» и хрустящими французским булками. Запивали бы обильную трапезу морсом или ананасовым соком. А чего нам стесняться, если у нас водятся денежки?.. Моя милая отлично зарабатывает в «Нострадамусе», получая премии за рекордное число приведенных к колдунам и гадателям клиентов. Да еще и съемщица отдает нам половину своей зарплаты. Нам и в голову не пришло бы пригласить девушку к столу. Конечно, мы же отреклись от собственной совести!.. И нас не смущало бы, что на выделенной съемщице полке в холодильнике – только черный хлеб, пачка макарон и дешевые консервы «килька в томате». После сытного ужина мы садились бы у ноутбука и, включив звук на полную мощность, смотрели бы какую-нибудь мелодраму, сопровождая фильм язвительными комментариями и смехом. Нас не волновало бы, что мы шумим, мешаем уснуть съемщице, которой завтра с утра лететь на работу. Ничего – барышня не сахарная. И вообще – мы у себя дома.
Уж я бы давал съемщице на каждом шагу почувствовать, что она не у себя дома. После мучительной операции по удалению «опухоли»-совести – у меня бы это легко получалось. О, я бы ходил за съемщицей по пятам!.. Выключал бы за ней свет в коридоре: мол, нечего транжирить хозяйское электричество. Когда она стирала бы одежду в машинке, я бы с непроницаемым железным лицом напоминал, что воду тоже надо экономить: мы ведь платим за водоснабжение по счетчикам. И кстати: нельзя, нельзя загружать в машинку сразу много вещей. И порошок в машинку можно засыпать только дорогой, от проверенного производителя. А если, голубушка, ты испортишь технику – должна будешь заплатить за ремонт или приобрести нам новую стиралку. Когда бы съемщица – как-нибудь в выходной день – задумав устроить себе праздник, жарила бы овощи и куриные ножки, я бы подваливал на кухню и вонял бы, что, сковородка плюется кипящим маслом, и вся плита будет забрызгана; кому-то, мол, придется отмывать. Это притом, что мы с Ширин совсем не занимались бы уборкой. Мытье полов, полив цветка, поддержание порядка на кухне – все это мы постепенно, как бы ненароком, спихнули бы на худые плечи Золушки-съемщицы. Пока бедняжка чистит, скоблит и драит, мы гоняли бы кофе (от продвинутого бренда, а не такое «пойло», как сейчас) и смеялись бы, смеялись. Смеялись бы просто потому, что в биоценозе, называемом «постиндустриальная цивилизация» мы нашли свою экологическую нишу. Мегаполис – это джунгли из металла и бетона и из километров проводов. А чтобы выжить в джунглях, надо быть свирепым, как тигр, или вертлявым и подлым, как шакал.
…Я прижал пальцы к вискам, точно надеясь умерить гул, которым наполнилась моя голова. Фантазия на тему «что было бы, если б мы наплевали с высоты минарета на все моральные принципы и решили бы, что самое главное – быть крутыми, успешными и при деньгах» – вышла слишком яркой, и будто ослепила меня лучом прожектора. Мне захотелось заметаться, как и впрямь внезапно потерявший зрение человек.
Нет!.. Нет!.. Нет!..
Никогда мы с Ширин не станем такими, какими нарисовало нас мое воспалившееся воображение. Хорошо жить в покое и комфорте. Но плохо, когда здоровое стремление к бытовым удобствам перерождается в болезненную тягу к красивой жизни, к достойной фараонов роскоши, и когда деньги и то, что можно позволить себе за деньги, становятся для тебя главнейшей целью. Нет, нет!.. Нельзя из способных к естественному самоограничению людей превращаться в толстокожих аморальных свиней, которым все нипочем, лишь бы нажраться.
Моя милая ни за что не согласится делать червонцы на людских суевериях и страхах, на чьей-то средневековой убежденности в существовании призраков и домовых. Ведь когда мы только-только вышли из офиса «Нострадамуса» после длительной и какой-то сюрреалистической беседы с толстой Галиной Игоревной – моя девочка сразу сказала, что работать в этой морально нечистоплотной конторе не будет. Моя Ширин – не запятнанная грязью лжи душа, нежный ангел, который сам никого не обманет и который никогда не поймет, как идут на обман другие. Потому-то моя любимая и подступилась с осуждающими словами к курившим возле помойного контейнера хваленым сотрудницам «Нострадамуса» – к Сулеймановой и Натахе. У моей наивной гурии просто не укладывалось в голове, как эти две – приличные с виду – девицы могут ежедневно пудрить по телефону мозги десяткам людей (обращающихся в центр «колдунов» и «ясновидцев» от отчаяния и безнадеги) и при этом вполне наслаждаться жизнью.
А то, что мое разыгравшееся воображение подбросило мне насчет съемщицы-Золушки – вообще невозможно. Во-первых, нам с Ширин хорошо вдвоем. «Мой дом – моя крепость». Квартира – это наша пещера, в которой мы, как троглодиты от ледяного ветра и дождя, укрываемся от всех проблем и невзгод. Когда у нас в стенах повисает тишина – слышно, как тикают старомодные часы и как колотятся наши сердца. Нам с любимой не нужно присутствие постороннего третьего. Во-вторых, как бы жизнь ни прижимала нас к ногтю, нам пока рано превращаться в рантье и зарабатывать на хлеб с колбасой таким позорным способом, как «монетизация квадратных метров». В конце концов, я получаю инвалидскую пенсию, на которую мы не первый месяц кое-как перебиваемся. А моя милая вот-вот устроится на работу и тоже будет приносить в нашу общую копилку какую-никакую копеечку. Сдавать жилплощадь – это для дряхлых, высушенных, как таранька, бабушек и дедушек, которым не хватает на лекарства. Нам – молодежи со здоровыми руками и ногами – как-то стыдно пиявкой присасываться к кошельку квартиросъемщика.
И в-третьих – ни я, ни Ширин просто-напросто не годимся на роль арендодателей-квартирохозяев. Я нафантазировал себе, что буду навязчивой тенью следовать за съемщицей, выключать за Золушкой свет в коридоре, выносить девушке мозг по поводу жирных пятен на плите, расхода воды и т.п. Так и должен вести себя настоящий квартирный жук-хозяйчик. Но мы-то с моей любимой совсем не таковы!.. Мы слишком деликатные, чтобы изводить кого-то мелочными придирками. И сваливать уборку на съемщицу моя милая ни за что бы не стала. А сама бы выбивала пыль из ковров, протирала влажной тряпкой полы и отмывала бы плиту от жира. Нет, нет – из нас не выйдут брюзгливые алчные квартирохозяева!.. Если съемщица задержала бы плату за комнату, у нас и тогда бы не повернулся язык для решительного требования («гони наши деньги, коза!») или даже просто упрека.
Вполне вероятно совсем другое развитие событий. После всех наших мытарств любимая устроится то ли официанткой в кафе, то ли консьержкой в парадную элитного дома, то ли кассиршей в супермаркет. И на работе подружится с другой хорошей приезжей девушкой – тоже тюрчанкой, а может быть таджичкой, сибирячкой, калмычкой. Как-то приятельница обмолвится о своих проблемах с жильем: мол, снимаю угол в одной комнате с многодетной семьей – спать не могу от шума и гама, поднимаемых детишками, и от никогда не выветривающегося запаха стираных и нестираных пеленок; а теперь и оттуда выгоняют: соседи по подъезду пожаловались в полицию, что на лестничной клетке и в лифте часто сталкиваются с «подозрительными нерусскими». Тронутая бедой подруги, Ширин пригласит: «А пойдем-ка жить к нам».
Для этого моей милой даже не пришлось бы советоваться со мной. Она знает: я люблю ее, и одобрю какой угодно ее великодушный поступок. Если бы из-под расколовшейся земли явился сам великий и ужасный индийский бог смерти Ям, пророкотал бы, что жить мне осталось без года неделю и дал бы мне бланк, чтобы я записал свою последнюю волю, я бы поставил в пустом бланке подпись и отдал бы бланк моей девочке. Пусть Ширин сама напишет от моего имени все, что посчитает нужным – настолько я доверяю своей яркой звездочке.
Ни я, ни моя милая и не подумали бы брать с приятельницы Ширин деньги за проживание. С друзьями так не поступают!.. Мы бы складывали деньги в общую кучку, делили бы завтрак, обед и ужин на троих и жили бы почти коммунистической общиной – Томасу Мору и Роберту Оуэну на зависть. Спальню с широкой кроватью занимали бы я и моя девочка, а в маленькой комнате свила бы себе уютное гнездышко приятельница, которой мы помогли бы перевезти вещи с прежней квартиры.
Утро начиналось бы с кофе и бутербродов. Ширин и подружка птичками выпархивали бы на кухню под собственный веселый щебет. На щеках моей милой играл бы, наверное, алый румянец. Ночью она занималась со мной любовью. И потому теперь немножко стесняется приятельницы, которая могла слышать через стенку громкие стоны и вздохи моей красавицы. Две дружных восточных девочки, болтая о разных женских пустяках, резали бы хлеб, сыр и колбасу; а в электрическом чайнике тем временем кипятилась бы вода для кофе. Каким-то шестым чувством уловив, что бодрящий напиток уже налит в чашки, а двухэтажные «бутеры» разложены по тарелкам, на кухню подтягивался бы и я. За завтраком девушки продолжали бы свой разговор, не смущаясь особо из-за моего присутствия. Я бы смотрел на них и улыбался.
Потом Ширин и приятельница отправлялись бы на работу. Они забирали бы по контейнеру с обедом – золотистой жареной картошкой, салатиком из помидоров, огурцов и вареной куриной грудки. Я оставался бы ждать девушек. Коротал бы время за интересной книжкой, фильмом или, иногда, компьютерной игрой. Не забывал бы состряпать сытное кушанье – чтобы моим дамочкам было что положить в контейнер завтра.
Вечером возвращались бы девушки. Я радостно встречал бы их, как кот, выбегающий навстречу хозяину. Нежно обнимал бы и целовал мою Ширин, приветливо кивал ее приятельнице. Моя милая казалась бы мне распустившимся на ветке дерева прекрасным цветком, а подружка – зеленым листом, подчеркивающим красоту цветка. За ужином (жареные овощи, по сочной груше на каждого, плюс какие-нибудь простенькие сладости к травянистому зеленому чаю) девушки наперебой рассказывали бы, что было сегодня на работе. Я бы слушал, не пропуская ни слова, задавал бы вопросы.
