Сергей Эрнестович Поляков
Феноменология психических репрезентаций
Глава 2.3
Понятия и структурирование окружающей реальности
2.3.1. Вербальное моделирование и конституирование реальности
Чувственные модели в состоянии репрезентировать только непосредственно данную нам реальность, между тем многие аспекты реальности в принципе недоступны восприятию. Нам, например, трудно или мы не можем вовсе смоделировать сенсорно человеческие отношения, строение Вселенной или элементарной частицы, структуру электромагнитных волн или гравитационного поля и т. п. Однако, используя понятия как «строительные элементы», человеческое сознание создает из них сложные вербальные модели недоступной восприятию реальности.
Выстраивая абстрактные вербальные репрезентации и обозначая их новыми абстрактными понятиями, человек иллюстрирует их метафорическими образами известных ему привычных и простых вещей. В результате появляется планетарная модель строения атома (Н. Бор) или отождествление электричества с течением заряженных частиц в трубе – проводнике. Многие созданные людьми конструкции такого рода уже не только не являются точными, условно говоря, изоморфными моделями реальности, но и моделями могут быть названы с большой натяжкой. Тем не менее они понятно и доступно для человеческого сознания репрезентируют недоступную ему никак иначе реальность. И более того, сделанные на их основе прогнозы возможных изменений реальности часто сбываются при экспериментальной проверке.
Множество специальных вербальных конструкций, обозначаемых понятиями, созданы сознанием не для моделирования сущностей физического мира, а для репрезентации элементов социальной[90] или даже вымышленной реальности.
Примерами таких конструкций являются вербальные конструкции, обозначаемые понятиями автор[91], разоружение, революция, буржуазия, восстание, государство, власть, свобода, и многие другие.
Вербальные психические конструкции моделируют сложные и даже гипотетические сущности окружающей реальности, ее недоступные непосредственному восприятию грани, отношения ее элементов, ее изменения, неясным образом связанные друг с другом, и т. п. Они репрезентируют нам, например, человеческие отношения и эмоции (любовь, тревогу, радость и т. д.), естественно-научные законы (энергия не исчезает, она переходит из одного вида в другой), социальные стандарты поведения (не желай другому того, чего не хочешь себе), религиозные заповеди, социальные теории и вероучения, убеждения и многое другое. Многие вербальные психические конструкции, обозначаемые особыми понятиями, такими, например, как время, пространство, судьба, закон, порядок, сознание и т. п., заведомо и специально создаются людьми для искусственного сегментирования и упрощения реальности. Специальные вербальные психические конструкции, обозначаемые особыми понятиями: метр, секунда, килограмм и т. д., позволяют даже сделать измеряемыми более сложные психические конструкции: расстояние, время, масса.
Репрезентациями объектов, созданных сознанием и отсутствующих в окружающей нас, чувственно воспринимаемой физической реальности, по крайней мере в том виде, в котором представляет их нам созданная сознанием модель, являются вербальные конструкции, обозначаемые такими, например, понятиями, как: экватор Земли, траектория движения, меридиан, параллель, высота, глубина, координаты, Север, Юг, Восток, ориентир, скорость, путь и т. д. Несмотря на то что ничего этого нет в окружающем нас мире (я не принимаю сейчас в расчет созданные человеком искусственные объекты, например, такие, как карты с нанесенным на них экватором или траекторией движения корабля), мы говорим о них как о несомненной реальности и уверены в их наличии. Экватор Земли[92], например, имеет в нашем сознании определенные характеристики: форму, длину, локализацию и др. Этот исходно психический объект многократно как бы «овеществлен» человеком в искусственных объектах, то есть искусственно воссоздан в виде материального объекта: в пластмассе, рисунках, металле и т. д., хотя от этого экватор Земли не перестает оставаться психической конструкцией, сформированной человеческим сознанием для решения своих практических задач.
Нет в окружающей нас материальной реальности и такого, например, объекта, как прошлое. Прошлое – это сложная психическая конструкция, создаваемая каждым человеком как на основе собственных воспоминаний, так и на основе глобальной психической конструкции, выстроенной людьми и существующей в объективной психической реальности. Она включает в себя в том числе образы объектов, существовавших раньше, а также объектов, которые в соответствии с моделируемой ею картиной реальности существовали в прошлом, но доступны нам и сейчас. Например, музейные экспонаты: возок Наполеона и трон турецкого султана, шапка Владимира Мономаха и квартира Пушкина и т. д. и т. п. Важнейшим для нас элементом всех этих объектов является не столько их физическая составляющая, то есть их чувственные образы, сколько связанные с ними психические конструкции, формирующие для нас их личную историю. Шапка Владимира Мономаха без своей истории просто старый головной убор, украшенный драгоценными камнями, а квартира Пушкина – лишь квартира с чужими старыми вещами и не более того.
Рассматривая возникновение и развитие психических репрезентаций, можно заметить, что они изначально являются чувственными и в максимально возможной для человека степени соотносимыми с физической «реальностью в себе». Это касается уровня сенсорных моделей и уровня конкретных и общих абстрактных понятий (понятий «базового уровня»). Затем наши модели как бы «отрываются» от непосредственно воспринимаемой реальности, превращаясь во все более абстрактные и отвлеченные модели, но сохраняя еще тем не менее тесную связь с чувственными моделями воспринимаемой реальности. Наконец, они становятся совершенно отвлеченными, репрезентируя, точнее, конституируя, то, что и физической реальностью-то можно назвать лишь с натяжкой или нельзя назвать вовсе, так как она представлена вербальными конструкциями, созданными человеческой психикой, не имеющей к этой реальности прямого доступа.
Эти вербальные репрезентации иллюстрируются и объясняются метафорическими чувственными образами гораздо более простых, но совершенно иных объектов. Для этого, как правило, выбираются объекты искусственные, а потому хорошо понятные людям, так как сами были созданы людьми. Например, психика в психологии рассматривается в рамках компьютерной метафоры. Элементарные частицы объясняются на основе такой метафоры, как мельчайшие заряженные шарики. Дж. Лакофф [2004, с. 397–398] замечает, например, что даже любовь понимается метафорически в терминах физических сил (в этой области есть притяжение, электричество, магнетизм и т. д.) и в терминах здоровья (она может выздоравливать, угасать, умирать, доживать последние дни и т. д.).
На основе выстроенных людьми вербальных конструкций – гипотез и теорий, условно репрезентирующих, а точнее, уже конструирующих недоступную восприятию реальность (например, строение элементарной частицы или черной дыры), – человек строит прогнозы и сверяет их с ее изменениями, возникающими в ответ на его действия. В результате он принимает или отвергает созданные им же конструкции. В своих вербальных моделях человек «препарирует», «расчленяет» и упрощает, а самое главное – видоизменяет и конституирует чувственно воспринятую им реальность и в итоге создает новую глобальную психическую репрезентацию якобы окружающей его физический реальности, отличающуюся от его исходных сенсорных моделей. Тем не менее это позволяет ему лучше понять окружающий мир и в конечном счете достаточно эффективно действовать в нем.
Р. Л. Солсо (1996) замечает:
Построенные учеными понятия и модели – суть метафоры, отражающие «реальную» природу Вселенной и являющиеся исключительно человеческими творениями. Они есть продукт мысли, который может отражать реальность [с. 44].
Он подчеркивает, что в современной науке:
…не прекращаются попытки представить наблюдаемое в природе в виде когнитивных построений, которые были бы одновременно и точными репрезентациями природы, и совместимы со здравым смыслом наблюдателя [с. 45].
Но если наши понятия и вербальные модели – лишь метафоры, то они по определению не могут быть точными репрезентациями природы. Именно потому, что они – метафоры.
Р. Л. Солсо (1996) продолжает:
Концептуальная наука – это удобная метафора, изобретенная человеком для того, чтобы легче понимать реальность [с. 48].
…Поскольку мы воспринимаем реальность через такие ограниченные (часто искажающие) каналы, мы вынуждены заключить, что «все, что нам известно, на самом деле неверно» [с. 58].
…утверждение, что концептуальная наука является метафорической, нисколько не уменьшает ее полезность [с. 45–46].
Я бы дополнил: не только концептуальная наука, но и все наше понимание реальности – не более чем совокупность метафор, созданных человечеством. Р. Л. Солсо [1996, с. 45] приводит в качестве примера периодическую систему элементов и замечает, что интерпретация Д. И. Менделеева была не единственной из возможных и, вероятно, даже не лучшей. И она, возможно, не соответствует естественному расположению элементов, но предложенный Д. И. Менделеевым вариант помог понять часть физического мира и был совместим с «реальной» природой.
В связи с этим следует вспомнить слова Б. Рассела (2001):
Интеллект можно сравнить с ножом для разделки куриного мяса, но он имеет ту особенность, что воображает, будто цыпленок всегда был разделен на те куски, на которые разрезал его нож [с. 918].
О том же говорит Дж. Лакофф [2004, с. 401–402], критикуя объективистскую философию. Он говорит, что в ее понимании задачей концептов (понятий) является лишь соответствие объективной материальной реальности, а концептуальная система может лишь хорошо или плохо выполнять задачу «разрезании природы» по «стыкам, суставам». Она может выбирать различные «стыки» для того, чтобы «разрезать» природу вдоль них на большие или маленькие куски. Однако концептуальные системы не могут создавать новые соединения, поскольку, согласно объективистским предпосылкам, все соединения даны заранее, объективно, раз и навсегда.
Концептуальные системы – это мясники, а реальность – туша, приготовленная для разделки. …При таком взгляде, однако, за пределами рассмотрения оказываются практически все… концепты, которые не находятся объективно в природе, но являются продуктом человеческой способности воображения: когнитивные модели, включающие метафору и метонимию, радиальные категории и неуниверсальные социально обусловленные концепты [с. 402].
Следовательно, не стоит быть очень уж уверенными в том, что наши понятия, обозначающие созданные нами же вербальные конструкции, действительно репрезентируют нам элементы реальности, окружающей нас, а не являются лишь нашими психическими конструкциями, конституирующими (выстраивающими) именно так существующий вокруг нас мир.
Р. Л. Солсо (1996) пишет:
Когнитивные науки так же, как и естественные, нуждаются в схемах, которые были бы интеллектуально совместимы и научно достоверны одновременно. …Концептуальная наука… задает исследователю некую схему, в рамках которой можно испытывать конкретные гипотезы и которая позволяет ему предсказывать события на основе этой модели [с. 45–46].
Дело, однако, в том, что любое наше знание всегда только и является схемами такого рода и никаких иных «объективных» и более «достоверных» знаний, чем эти наши «схемы», нет и не может быть.
Действительно ли не прав, как до сих пор продолжают считать большинство исследователей, епископ Д. Беркли – один из самых глубоких умов человечества, полагавший ложным утверждение, что объекты могут существовать невоспринимаемыми?
Учитывая то, что именно человеческое сознание конституирует физическую реальность, превращает невидимую, неслышимую, нечувствуемую физическую «реальность в себе» в совокупность привычных для нас объектов, следует заключить, что Д. Беркли все же был в определенном смысле прав. Без человеческого восприятия нет известных нам физических объектов, а есть что-то другое – то, что И. Кант называл «вещь в себе», взаимодействуя с чем сознание создает в себе и для себя объекты, репрезентируемые им вовне. Без сознания есть лишь невидимая и безмолвная, изменяющаяся и непонятно что собой представляющая физическая «реальность в себе» и ее столь же непонятные нам элементы. И именно наше сознание «лепит», конституирует, создает на основе своего опыта взаимодействия с этим неясным «нечто» привычный нам окружающий предметный мир. Иное сознание будет «лепить» на основе своего опыта какой-то другой окружающий мир.
О том же говорит Х. Патнэм (H. Putnam, 1981):
«Объекты» не существуют независимо от концептуальных схем. Мы «разрезаем» мир на объекты, когда вводим ту или иную схему описания. Поскольку объекты и знаки одинаково являются внутренними для данной схемы описания, оказывается возможно сказать, что чему соответствует, и далее: «Даже наше описание наших собственных ощущений, столь дорогое как исходный пункт знания для поколений эпистемологов, находится (так же как и сами наши ощущения) под сильнейшим влиянием множества концептуальных выборов. Сами “входные” данные, на которых основывается наше знание, отягощены концептуально» [с. 49–50].
Но мы не только «разрезаем» физический мир на объекты, мы вообще созидаем свою новую специфически человеческую репрезентацию физического мира, принимаемую нами, однако, за объективный физический мир.
Б. Уорф (1999) также говорит о том, что:
Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так и не иначе в основном потому, что мы – участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка [с. 97–98].
Ребенок, приходящий в этот мир, интериоризирует из объективной психической реальности присущую данному обществу глобальную символическую репрезентацию мира, в которой имеющаяся концептуальная система окружающих его людей именно так, а не иначе конституирует реальность и «расчленяет» еще не дифференцированную чувственную детскую модель-репрезентацию реальности строго определенным образом: на определенные объекты, их действия, свойства, отношения и т. д. и т. п. И иного понимания мира у ребенка уже не может быть. «Расчленение» его чувственной модели-репрезентации мира предопределено усваиваемой им концептуальной системой многих тысяч предшествующих поколений его предков. Ребенок наследует ее негенетически.
Подчеркивая роль нашего сознания не только в моделировании, но и в конституировании[93] окружающей реальности, важно не дойти до абсурда и крайнего релятивизма. Необходимо принять тот факт, что даже наши вербальные модели и конструкции не могут слишком уж «отрываться» от «реальности в себе». Они должны все же с ней жестко соотноситься. В противном случае наши представления о мире потеряли бы адекватность и выстраиваемые нами на их основе предсказания перестали бы сбываться. Тем не менее необходимо отдавать себе отчет в том, что наши репрезентации, во-первых, лишь соотносятся каким-то неясным образом с «реальностью в себе», а не «отражают» ее, как принято считать. Во-вторых, они – лишь один из множества возможных и, вероятно, даже отнюдь не единственный способ ее репрезентирования сознанию.
Сама интериоризация понятий ребенком сегментирует чувственно моделируемую им реальность, и это сегментирование во многом определяет ее дальнейшее понимание. Б. М. Величковский [2006а, с. 204] приводит, например, следующий показательный факт: в немецком языке слово «смерть» мужского, а в русском – женского рода, поэтому неподготовленный русский зритель может неправильно понять замысел автора немецкой картины XIX в., изображающей безобразного старика, подкрадывающегося к юной девушке.
С появлением понятий сознанию становится доступным множество сложных отношений и связей. Э. Кассирер (2002) пишет:
Абстрактная химическая «формула», обозначающая определенное вещество, не содержит в себе ничего, что нам известно из непосредственного наблюдения и чувственного восприятия данного вещества; зато она включает отдельное физическое тело в чрезвычайно многообразный и утонченно структурированный комплекс отношений, вообще неведомый восприятию как таковому [с. 43].
Роль вербального моделирования становится определяющей для репрезентации реальности, недоступной для сенсорного моделирования. Здесь наше сознание создает множество новых абстрактных и отвлеченных сущностей, само наличие многих из которых в физической реальности весьма сомнительно, но которые тем не менее помогают нам хоть как-то понять реальность и адаптироваться к ней. Даже несмотря на свою гипотетичность, многие из них выступают для большинства людей как очевидные и истинные. Не в последнюю очередь из-за непонимания этой гипотетичности еще от Платона идет доминирующее до сих пор в психологии и философии положение, что не только истинно человеческим и высшим, но и наиболее достоверным является вербальное мышление – «идеи», а не чувственное познание окружающей реальности.
Действительно, вербальные конструкции и модели – это иной срез бытия, иная по сравнению с сенсорным моделированием, во многом превосходящая его плоскость репрезентирования сознанию окружающей реальности. Однако сенсорные модели неизмеримо богаче и гораздо «ближе» к «реальности в себе», чем те знаки языка, которыми мы пытаемся их замещать. Понятия конституируют бесконечный океан не повторяющейся никогда сенсорной информации в ограниченные и узнаваемые блоки. Недаром Э. Кассирер (2002) напоминает:
Всякое отдельное языковое содержание – одновременно проявление и сокрытие истины бытия; оно всегда одновременно и просто обозначает, и лишь намекает [с. 54–55].
…каждое слово, скорее, ограничивает предмет, который оно должно обозначать, и в этом ограничении искажает его. Через фиксацию в слове обозначаемый им предмет изымается из непрерывного потока становления, где он пребывает, то есть он понимается не в соответствии с его целым, а отражается лишь в соответствии с односторонним его определением [с. 53–54].
Слово или, точнее, понятие, конструируя элементы реальности, тем самым ограничивает и искажает саму реальность. Для того чтобы достичь «более глубокого понимания сущности вещи», необходимо вводить дополнительно все новые и новые понятия, которые по-иному конституируют чувственно репрезентируемую вещь.
Н. А. Бердяев (1994) пишет:
В объекте нельзя схватить неповторимо индивидуального, можно схватить лишь общее, и потому всегда остается отчужденность. …Отчужденность от субъекта и оказывается наиболее соответствующей его (объекта. – Авт.) познавательной структуре. Познание (вербальное. – Авт.) есть отчуждение [с. 248].
И это так, потому что понятие, конституирующее объект, нивелирует все «неповторимо индивидуальное». В результате интериоризации из объективной психической реальности понятия, обозначающего конкретный объект, даже собственное индивидуальное и субъективное восприятие каждого человека трансформируется. Для того чтобы не просто увидеть определенный объект, но и глубоко понять, что же он видит, человеку обычно необходимо интериоризировать значение этого своего субъективного образа из объективной психической реальности. Что он может сделать только в виде соответствующего понятия и объясняющей его вербальной конструкции. Но интериоризация понятия, обозначающего объект, ведет к «отчуждению» воспринимаемого объекта от субъекта, а субъект в результате не может обнаружить в объекте ничего, кроме «общего».
Н. А. Бердяев (1994) продолжает:
Думают, что познавать – значит объективировать, то есть делать чуждым, но подлинно познавать – значит делать близким, то есть субъективировать, относить к существованию, раскрывающемуся в субъекте как в существующем [с. 249].
И все же не имеет смысла так противопоставлять объективную и субъективную составляющие познания, потому что человеческое познание немыслимо без интериоризации содержания объективной психической реальности, созданного предшествующими поколениями, и говорить о возможности какого-то особого «субъективного» познания – это просто строить иллюзии. Даже собственные новые вербальные конструкции любого исследователя, моделирующие новые грани реальности и свое существование в ней, в том числе и собственную экзистенцию, возможны только на основе понятий и конструкций объективной психической реальности.
Можно сказать, что с момента появления вербальных конструкций психика начинает не просто более углубленно и понятно репрезентировать человеку окружающую реальность, но и формировать для него новую человеческую «редакцию» версии окружающей реальности. Создаваемые сознанием психические объекты[94] все больше и больше отрываются от реальности физической, начиная в конечном счете репрезентировать то, чему нет даже отдаленных аналогов в реальности физической.
