Сергей Эрнестович Поляков
Феноменология психических репрезентаций
Глава 1.8
Модель-репрезентация и качества образа восприятия
1.8.1. Предметность
Предметность восприятия
заключается в разделении одного феноменального поля на отдельные предметы, которые обладают устойчивостью и четкими границами [Большая психологическая энциклопедия, 2007, с. 347].
А. Н. Гусев (2007) полагает, что предметность:
…заключается в том, что мы воспринимаем не набор сенсорных качеств, а предмет, представленный вне нас, обладающий этими качествами и поэтому реально существующий [с. 26].
…характеризуя предметный характер восприятия, исследователи отмечают прежде всего следующее. 1. Объективированность или вынесенность объекта восприятия вовне… 2. Предметный образ сопровождается переживанием чувства реальности своего существования… 3. Чувственный предметный образ всегда выступает как осмысленный, отнесенный к определенному понятию, то есть имеющий значение. 4. Предметный образ обладает константностью, то есть его чувственная представленность субъекту относительно постоянна при изменении условий его восприятия. 5. Перцептивный образ предмета характеризуется полимодальностью, отражая единство его сенсорных качеств разной модальности. Это характеристика его чувственной целостности [с. 280].
Если первые две из приведенных характеристик не вызывают особых возражений, то с третьей, четвертой и пятой не все так однозначно. Всегда ли чувственный образ «отнесен к определенному понятию»? Думаю, нет. Очевидно, например, что образ знакомого объекта, например соски, не отнесен у младенца к определенному понятию, хотя и осмыслен на доступном ему сенсорном уровне. Как быть с образами восприятия предметов, непонятных для воспринимающего, которые очевидно существуют для него, но которые не имеют ясного значения в силу условий восприятия? Причем образ восприятия в этом случае осмыслен, так как человек отдает себе отчет в его наличии, но не может его четко категоризовать – «отнести к определенному понятию». Например, что-то промелькнуло в боковом поле зрения и скрылось. Мне справедливо возразят, что что-то – это тоже категория, поэтому говорить здесь можно лишь о незавершенной категоризации. Однако в случае восприятия у маленьких детей категоризации действительно нет вовсе.
Более серьезные возражения вызывает четвертая характеристика – «константность чувственной представленности предметного образа», так как именно чувственная представленность образа предмета чрезвычайно разнообразна и непостоянна, будучи зависимой от условий восприятия предмета. Многие авторы, в частности Р. Л. Грегори (1970), неоднократно указывали на это. Относительно постоянно же и константно (насколько это вообще может быть в психике) нечто иное – актуализируемая в сознании многообразными чувственными впечатлениями модель-репрезентация предмета.
Пятая характеристика перцептивного образа – полимодальность – также вызывает возражения, так как она не является характеристикой образа восприятия вовсе. Образ восприятия, как уже говорилось выше, всегда мономодален. Полимодальна же целостная сенсорная модель-репрезентация объекта.
А. Н. Гусев (2007) пишет[60]:
При изучении психического восприятия очень важно проводить различие между миром физическим и миром предметным, а понять это принципиальное различие нам мешает непосредственно чувственное переживание тождества предмета и его образа [А. Д. Логвиненко, 1987]. Логика наивного реализма подспудно приводит нас к не различению реального физического предмета и его образа, но не раз уже упомянутый нами ранее вопрос К. Коффки: «Почему мы воспринимаем предметы такими, какими мы их воспринимаем?» – заставляет задуматься о нетождественности этих понятий. С одной стороны, многие качества окружающих нас предметов (мира физического) недоступны чувственному восприятию, например фон электромагнитного излучения от компьютера. Но, с другой стороны, и самому детальному физико-химическому анализу недоступна специфика чувственного переживания улыбки Джоконды на картине Леонардо да Винчи, привлекательность любимого человека или кажущаяся нам недоброжелательность человека, доставившего нам ранее много неприятностей [с. 280–281].
Да, «логика наивного реализма подспудно приводит нас к не различению реального физического предмета и его образа», но не столь уж она и наивна. Еще более наивна логика, располагающая между нашим образом восприятия объекта и частью «реальности в себе», которую наше сознание конституирует как воспринимаемый им объект, еще некий промежуточный физический объект, якобы нами и воспринимаемый. Между предметным миром нашего сознания и недифференцированной беспредметной «реальностью в себе» нет никакого дополнительного физического «предметного мира», как принято считать в психологии в соответствии со «здравым смыслом», утверждающим, что «раз восприятие отражает, то оно, естественно, отражает предмет».
А. Н. Гусев (2007) продолжает:
…деятельностный подход в психологии восприятия исходит из предметности самого воспринимаемого мира, то есть объективности составляющих его объектов и их отношений, мира, противостоящего субъекту в акте восприятия и нетождественного ему. Образ восприятия строится в соответствии со свойствами окружающего нас предметного мира, но этот образ является также результатом активного взаимодействия субъекта с миром, взаимодействия, опосредованного предметной деятельностью [с. 281].
В соответствии с этим традиционным и доминирующим сегодня в психологии подходом образ восприятия рассматривается как репрезентация этого самого окружающего «предметного мира». Мне представляется, что все как раз наоборот. Именно наше сознание строит сенсорные гештальты – образы восприятия, которые и конституируют для нас строго определенным образом недоступный нам никак иначе «мир в себе». Эти наши образы восприятия являются лишь знаками, символами «мира в себе» и одновременно – физическими, чувственно явленными нам предметами окружающего нас мира, а не чем-то, выстроенным в соответствии со свойствами предметов окружающего мира, так как никакого «предметного мира» без человеческого сознания нет. Именно наше сознание в своих репрезентациях конституирует, выстраивает для нас недоступную нам никак иначе окружающую объективную реальность в виде «предметного мира» и выделяет в нем предметы, их свойства, действия, отношения и т. д.
Кстати, еще А. Н. Леонтьев (1981) высказывал идею об амодальности окружающего нас реального физического мира. Из сказанного мною отнюдь не следует, что наше сознание может конституировать реальность в каком угодно направлении и ключе. Эти направления и особенности конституирования задаются самой окружающей объективной «реальностью в себе», но зависят от сознания. Вопрос о том, что играет большую роль в процессе формирования наших образов восприятия: внешний мир или сознание, неразрешим, а потому носит неконструктивный характер.
Еще раз вернемся к предметности восприятия. Предмет создается в сознании формируемым в процессе восприятия (по-видимому, достаточно быстро) относительно стабильным психическим феноменом – чувственной моделью-репрезентацией. При повторном восприятии того же или сходного элемента «реальности в себе» сходные чувственные впечатления немедленно актуализируют в сознании уже возникшую ранее модель-репрезентацию предмета, которая участвует вместе с ними в формировании того, что мы называем «образом восприятия предмета». Именно модель-репрезентация ответственна за «предметность» восприятия, так как конституирует тождественный самому себе предмет в сознании, несмотря на различия возникающих всякий раз в процессе его восприятия новых чувственных перцептивных впечатлений.
Итак, можно заключить, что 3, 4 и 5-й признаки, рассматриваемые А. Н. Гусевым [2007, с. 280] в рамках понятия предметность образа восприятия, обусловлены как раз моделью-репрезентацией объекта восприятия.
1.8.2. Константность
Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) пишут:
…может показаться удивительным, что мы вообще способны видеть реальные параметры объекта. …Нам удается достигнуть константности восприятия. Так, слон выглядит большим даже на расстоянии; почтовая открытка выглядит прямоугольной, несмотря на то что ее образ на сетчатке прямоуголен только в том случае, когда она находится у нас прямо перед глазами; ворона выглядит черной даже при ярком солнечном свете. Во всех этих случаях нам удается преодолеть все искажения ближнего стимула (или того, что авторы называют «сетчаточной проекцией». – Авт.) и мы адекватно реагируем на внешний мир. Как же мы умудряемся это делать? [С. 286.]
Итак, константность[61] восприятия заключается в том, что воспринимаемый объект (это касается лишь объектов, известных наблюдателю) остается для наблюдателя как бы неизменным, несмотря на постоянное и значительное изменение перцептивных образов, репрезентирующих данный объект. Еще Р. Декарт в работе «Диоптрика» (1637 г.) впервые обратил внимание на константность восприятия, отмечая, что:
…оценка формы явно исходит из нашего знания или мнения о расположении частей предмета и не согласуется с изображением в глазу… [цит. по: Большой психологический словарь, 2004, с. 235].
Экспериментальное изучение константности восприятия началось в XIX в. в Лейпцигской лаборатории В. Вундта. С тех пор константности восприятия было посвящено множество исследований. Предпринимались попытки самого разного ее объяснения. Тем не менее Дж. Хохберг [2003, с. 315–316], описывая основные теории, объясняющие константность восприятия, подчеркивает, что пока нет удовлетворительной теории объяснения этого явления.
Я уже высказывал выше предположение, что в процессе восприятия знакомого объекта в сознании наблюдателя, кроме возникающих мгновенных перцептивных образов, актуализируется и модель-репрезентация воспринимаемого предмета, которая может не совпадать с образами его восприятия. Эту в определенном смысле неновую идею высказывали в разных вариантах многие исследователи.
Дж. Гибсон (1988), например, пишет:
Когда много лет назад я ввел различение таких разновидностей внутреннего опыта, как видимое поле и видимый мир, я продолжал развивать идею, выдвинутую Коффкой… Я утверждал, что видимое поле состоит из мозаики цветов, чем-то похожее на картину, тогда как видимый мир состоит из знакомых объектов и поверхностей, которые располагаются друг за другом. Видимое поле имеет границу, близкую по форме к овалу. В нем около 180° по горизонтали и около 140° по вертикали. Его границы нечетки, однако, если присмотреться, их можно легко заметить.
Зрительный мир не имеет таких границ; он безграничен, подобно поверхности сферы, простирающейся вокруг нас. Видимое поле четко в центре и размыто по периферии, то есть ближе к границам оно становится неопределенным, а у зрительного мира нет такого центра определенности – он четок везде. При повороте головы овальные границы видимого мира перемещаются, при наклоне – вращаются, но зрительный мир при этом остается совсем неподвижным и всегда – вертикальным. Мозаика зрительного поля искажается при движении. Так, например, когда наблюдатель движется в направлении какой-либо точки, видимое поле начинает растекаться от этой точки, а феноменальные поверхности мира всегда остаются жесткими. Видимое поле – это особый род внутреннего опыта, который возникает в ответ на фиксированную выборку из объемлющего строя, то есть при фиксации головы и глаз. В чистом виде видимое поле возникает только тогда, когда открыт и фиксирован только один глаз. Видимый мир – это разновидность внутреннего опыта, возникающая, естественно, благодаря целостному объемлющему строю при условии, что смотрят вокруг обоими глазами, каждый из которых занимает свою (несколько отличающуюся от другого) точку наблюдения… Видимый мир – это такая разновидность внутреннего опыта, которая ничему не соответствует – ни картине, ни кинофильму, ни даже «панорамному» кинофильму. Видимый мир не является проекцией экологического мира. Как это может быть? Видимый мир есть результат извлечения инвариантной информации из объемлющего оптического строя посредством исследовательской деятельности зрительной системы, а осознание наблюдателем своего собственного тела во внешнем мире является составной частью внутреннего опыта [с. 294–295].
При всем авторском своеобразии понимания «видимого мира» Дж. Гибсоном трудно не узнать в нем модель-репрезентацию окружающего мира. В норме видимое поле (перцептивный образ реальности) и видимый мир (модель-репрезентация реальности) жестко координированы и взаимно дополняют друг друга. Я полагаю, что именно неразрывная связь модели-репрезентации воспринимаемого объекта с его перцептивным образом и обеспечивает то, что называется константностью восприятия объекта.
Основываясь на идеях Дж. Гибсона, А. Д. Логвиненко (1981) в своих экспериментах предлагал испытуемым сравнивать два квадрата – тестовый и эталонный. При этом им давались инструкции оценить видимую, проекционную и реальную форму прямоугольника. В первом случае коэффициент константности оказался максимально приближен к единице. Во втором был минимальным. В третьем – средним (0,7–0,8). На основе полученных результатов А. Д. Логвиненко высказал предположение, что:
…в сознании могут быть презентированы как образы видимого мира, которые обладают константностью, так и образы видимого поля (или зрительного пространства), которые аконстантны [с. 186].
Из этого можно сделать вывод, что константностью обладают не перцептивные образы, а образы воспоминания и представления, составляющие модель-репрезентацию воспринимаемого знакомого объекта.
Хорошо изучены константность величины, светлоты и формы объектов. Эксперименты А. Холуэя и Э. Боринга (А. Holway, Е. Boring, 1941) продемонстрировали, что константность восприятия величины объекта зависит от наличия у наблюдателя информации о признаках его удаленности, при исключении которой восприятие становится аконстантным и основывается на угловых размерах объекта.
Испытуемого помещали на пересечении двух перпендикулярных друг другу коридоров (рис. 26). В одном на расстоянии 3 м от него располагался освещенный диск-эталон. В другом на расстоянии от 3 до 36 м испытуемому предъявлялись последовательно тестовые диски разного размера. Чтобы величина сетчаточной проекции тестового диска оставалась постоянной (угол зрения равен 1 градусу), размер диска увеличивался по мере его удаления от испытуемого. Испытуемый должен был, оценив размер тестового диска, подобрать равный ему диск-эталон, изменяя его диаметр. Было проведено четыре опыта. В первом исследовалось только нормальное бинокулярное зрение. Во втором – нормальное монокулярное зрение. В третьем испытуемый смотрел на тестовый объект через «искусственный зрачок». В четвертом – через специальный темный коридор из темной материи, который исключал все признаки удаленности, создаваемые полом, стенами и потолком коридора.
Рис. 26. Схема экспериментальной проверки константности восприятия размера, выполненной Холуэем и Борингом
В первом и втором опытах отмечалась максимальная константность восприятия светового диска. В третьем ограничение восприятия признаков удаленности привело к снижению константности восприятия, а устранение признаков удаленности в четвертом – к исчезновению константности восприятия. Таким образом, результаты эксперимента показали, что константность восприятия величины объекта зависит от наличия или отсутствия информации об удаленности объекта или об окружающих объект других объектах восприятия.
Результаты экспериментов А. Холуэя и Э. Боринга продемонстрировали, как мне представляется, что в том случае, когда актуализирующаяся в сознании модель-репрезентация наблюдаемого объекта встроена в модель-репрезентацию окружающей реальности в целом (как в первом и втором опытах), наблюдается полная константность размеров воспринимаемого объекта. В том же случае, когда модель-репрезентация воспринимаемого объекта как бы вычленена из модели-репрезентации окружающей реальности (как в третьем и особенно в четвертом опытах), имеет место аконстантность восприятия размеров объекта. Следовательно, константность величины воспринимаемого объекта зависит и от модели-репрезентации воспринимаемого объекта, и от модели-репрезентации окружающей реальности в целом. Есть последняя, есть и константность восприятия включенных в нее элементов.
Необычность сенсорных впечатлений, возникающих порой при восприятии, может не позволить привычной модели-репрезентации актуализироваться в сознании наблюдателя. Это приводит к появлению странных образов восприятия. Так, например, при взгляде с небоскреба или самолета знакомые предметы (люди, машины, дома) кажутся необычно маленькими. В этой связи интерес представляет публикация С. Тернбалла [C. Turnball, 1961].
Будучи антропологом, С. Тернбалл в середине прошлого века изучал пигмеев племени бамбути в густых лесах Конго. В путешествии его сопровождал 22-летний пигмей Кенж. Однажды путешественники вышли из леса и перед ними открылась панорама с холма. Кенж никогда не имел дело с видами на большое расстояние, и его поразил вид дальних заснеженных горных вершин. Увидев на равнине пасущееся в нескольких милях от них стадо буйволов, Кенж спросил Тернбалла, что это за насекомые, и рассмеялся в ответ на утверждение, что это буйволы. Затем, когда они подъехали на машине ближе и Кенж действительно увидел буйволов, он испугался, решив, что это колдовство. Увидев с берега озера плавающее в трех милях судно, Кенж решил, что это бревно, но после напоминания Тернбалла про буйволов поверил, что это судно.
Наблюдения С. Тернбалла демонстрируют, что константность восприятия размера сильно удаленных предметов у пигмеев бамбути не формируется в силу особенностей их среды обитания. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что человек приобретает константность восприятия определенных объектов не с момента рождения, а постепенно, в процессе развития соответствующих моделей-репрезентаций окружающего мира.
Константность светлоты объекта заключается в том, что светлота (или белизна) объекта субъективно остается постоянной даже при изменении освещенности объекта. Г. Уоллах (H. Wollach, 1948; 1963) продемонстрировал в своих опытах, что зависимость константности восприятия светлоты предмета обусловлена константностью отношения его освещенности и освещенностей находящихся рядом с ним поверхностей.
В одном своем эксперименте Г. Уоллах проецировал на экран в темной комнате светлый диск, расположенный в кольце света (рис. 27). Освещенность диска и кольца не менялась и они выступали в качестве контроля. Рядом проецировался второй аналогичный диск и тоже в кольце света. Интенсивность света в кольце можно было менять. Автор обнаружил, что при изменении интенсивности освещения этого второго кольца цвет (светлота) второго диска в этом кольце света изменялся в широких пределах от белого до черного. Иными словами, субъективная светлота второго диска зависела от интенсивности света в окружающем его кольце. Ярче кольцо – темнее внутренний диск, и наоборот. Результаты эксперимента демонстрируют зависимость светлоты поверхности предмета от интенсивности освещения окружающего фона.
В другом эксперименте Г. Уоллах подвешивал темно-серый квадрат в темной комнате и освещал его так, чтобы испытуемый не видел светлое пятно на стене комнаты позади квадрата. При уменьшении освещенности цвет квадрата менялся от белого до темно-серого. Но если квадрат предъявлялся на фоне освещаемого одновременно с ним белого картона, то изменения освещенности квадрата почти не сказывались на его цвете. Он всегда выглядел темно-серым на белом фоне. Следовательно, именно восприятие отношения освещенности предмета и фона делает восприятие светлоты предмета константным при изменении его освещенности.
Рис. 27. Эксперимент Уоллаха
Опыты Г. Уоллаха еще раз, но уже не на примере константности величины, а на примере константности светлоты подтверждают тот факт, что константность восприятия объекта обусловлена наличием в сознании наблюдателя модели-репрезентации воспринимаемой реальности в целом, которая включает в себя в качестве своего элемента модель-репрезентацию воспринимаемого объекта. При этом изменения последнего анализируются сознанием в структуре общих изменений реальности.
Обсуждая константность цвета, Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. [2007, с. 214–215] приводят пример с рубашкой из черного бархата, которая выглядит черной и в тени, и на солнце, несмотря на то что под прямыми солнечными лучами она отражает в тысячи раз больше света. Стоит, однако, начать разглядывать ее через глазок в черном непрозрачном экране, отверстие в котором ограничивает видимую область, в результате чего наблюдатель видит только свет, отраженный от самого предмета, независимо от его окружения, как освещенная рубашка может стать даже белой, поскольку свет, достигающий глаза через отверстие, имеет большую интенсивность, чем отраженный от самого экрана.
Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. (2007) сообщают, что:
…если смотреть на зрелый помидор через трубку, скрывающую и окружение, и общий вид самого объекта, он может оказаться любого цвета – синего, зеленого или розового – в зависимости от длин волн отраженного от него света. Поэтому константность цвета, как и константность яркости, зависит от неоднородности фона (Maloney & Wandell, 1986; Land, 1977) [с. 214–215].
Следовательно, модель-репрезентация объекта, встроенная в более общую модель-репрезентацию окружающего мира, влияет даже на наше восприятие цвета данного объекта. Поэтому в случае отсутствия модели-репрезентации окружающего мира, формирующего фон, резко возрастает вариабельность цвета воспринимаемого объекта – фигуры.
Итак, если образы восприятия объекта искусственно «оторваны» от его модели-репрезентации либо они возникают как бы изолированно, без привычного для объекта окружения, и в сознании не актуализируется при его восприятии модель-репрезентация реальности более высокого уровня (когда квадрат предъявляется в пустоте, диск – в коридоре из темной материи, машины и дома наблюдаются с самолета, помидор – через трубку, черная рубашка – через глазок и т. д.), то восприятие объектов становится аконстантным. Если же в процессе восприятия в сознании актуализируется модель-репрезентация воспринимаемого объекта в структуре модели-репрезентации более высокого порядка, то восприятие величины, светлоты и цвета объекта константно.
Константность восприятия формы объектов изучена меньше. Обсуждая ее, М. Вартофский (1988) замечает, что:
…мы «видим» эллипс, пусть даже и «зная», что это наклонная окружность [с. 168].
Что стоит за этим противопоставлением: «видим» одно, хотя «знаем» другое? В этой диссоциации опять обнаруживается роль моделей-репрезентаций, обеспечивающих константность восприятия окружающих нас объектов и явлений. Предмет воспринимается нами с самых разных позиций, в самых разных проекциях, самым необычным образом, но при этом в нашем сознании присутствует константная и постоянная во всех случаях его модель-репрезентация в форме устойчивой психической конструкции, состоящей из бесконечного множества его образов воспоминания и представления. Модель-репрезентация может включать в том числе множество образов «эллипсов», репрезентировавших нам в прошлом подобные «наклонные окружности».
М. Вартофский (1988) напоминает, что:
…согласно классической точке зрения постоянство формы сохраняется благодаря некоему перцептивному суждению, «интерпретирующему» или «корректирующему» эллиптичность внешнего проявления. …Гельмгольц называл это… бессознательным умозаключением, или суждением [с. 168].
Он (1988) пишет:
…в опытах Таулесса преподающие перспективу учителя отбирали формы, наиболее близкие к так называемой форме-стимулу; в опытах Лейбовица и его соавторов обезьяны и умственно дефективные индивиды отбирали формы, наиболее близкие к «подлинной форме» [с. 176].
Другими словами, первые в процессе восприятия больше ориентировались на перцептивный образ, тогда как вторые – на модель-репрезентацию. Таким образом, можно предположить, что чем больше «умственное развитие» и тренировка, тем лучше распознаются особенности собственно перцептивного образа объекта, а чем они меньше, тем большую роль в восприятии реальности играет ее имеющаяся модель-репрезентация.
Ссылаясь на свою старую статью, М. Вартофский (1988) пишет:
«Мы видим так, как рисуем» – говорится в той статье. Этим подразумевается, что мы стали «видеть» наклонные круги как эллипсы только после того, как стали изображать их в виде эллипсов, приняв изображение перспективы в качестве канона репрезентации. В действительности же мы продолжаем видеть наклонные круги, как наклонные круги, кроме случаев, когда нас просят изобразить их; вот тогда-то мы и репрезентируем их в виде эллипсов, с тем чтобы они выглядели как эллипсы, нарисованные таковыми, в соответствии с канонами перспективы (или с теорией геометрической оптики как теории проекции на сетчатке глаза отраженных лучей света) [с. 219].
По-видимому, действительно, «мы продолжаем видеть наклонные круги именно как наклонные круги», а не как эллипсы, потому что при их восприятии в нашем сознании возникает модель-репрезентация круга, который наклонен. Впрочем, достаточно сложно определить, что же в действительности мы видим и чем визуально отличается наклоненный круг от эллипса. Тем не менее ребенок, не обученный тому, как следует рисовать наклонный круг, изображает не эллипс, а именно круг. Вероятно, у взрослого человека и у ребенка, обученного рисовать, образ эллипса включается в модель-репрезентацию наклоненного круга.
М. Вартофский (1988) тоже приходит в итоге фактически к признанию наличия модели-репрезентации:
Согласно последней (традиционной точке зрения. – Авт.) (то есть теории перцептивного постоянства) визуальная система принимает переменные, а воспринимает постоянные. Иными словами, ею конструируется (путем «бессознательных умозаключений» или иной ментальной переработки) соответствующая действительности картина, или карта внешнего мира, которая налагается затем на видоизменения в информации, приносимой потоком световых лучей [с. 226].
Таким образом, можно даже с осторожным юмором сказать, что моя концепция моделей-репрезентаций не привносит ничего радикально нового и неприемлемого в «классическую теорию восприятия».
Из всего сказанного о константности восприятия формы объекта опять следует, что она целиком зависит от модели-репрезентации объекта и его окружения, а не от возникающих при его восприятии перцептивных впечатлений.
Дж. Хохберг (2003) полагает, что:
…человек в обычных условиях не замечает константности восприятия, так как достаточно редко предметами его восприятия являются лишь отдельные свойства предмета (форма, свет, величина и т. п.), а не весь предмет в целом. Кроме того, константность восприятия не слишком заметна еще и потому, что обычное восприятие даже отдельного свойства происходит в виде глобальной оценки, что не позволяет обнаружить постоянство или изменчивость количественных отношений, когда они дают разные результаты в различных условиях [с. 184].
Мне представляется, что константность восприятия вторична, производна. Константны не сами образы восприятия, а те психические конструкции, которые актуализируются в сознании в процессе восприятия, то есть модели-репрезентации воспринимаемой реальности, участвующие в процессе восприятия объекта. Константность величины, светлоты и формы объекта – это не что иное, как константность соотношения элементов модели-репрезентации воспринимаемого объекта, выступающего как фигура, и элементов моделей-репрезентаций окружающих его объектов, выступающих как фон. В случае исчезновения этих «фоновых» моделей-репрезентаций реальности, что мы видели в описанных выше экспериментах, константность восприятия исчезает. Это убедительно показал и А. Д. Логвиненко.
Проводя эксперименты с переворачивающими изображение очками, автор [2002а, с. 572–576] пришел к выводу, что их надевание приводит к разрыву естественных связей между образом восприятия знакомого объекта и привычной моделью-репрезентацией окружающего этот объект мира (как пишет А. Д. Логвиненко, используя терминологию Дж. Гибсона, между «видимым полем и видимым миром»), и в результате – к потере константности образа восприятия – «видимого поля». Следовательно, очки «отрывают» образы восприятия от привычных моделей-репрезентаций окружающего мира, что аналогично отсутствию последних. В результате у испытуемых исчезает константность восприятия.
Вариантом константности является стабильность окружающего мира, в частности то, что в процессе нашего движения не мир утекает куда-то от нас, а мы двигаемся в нем. Б. Рассел (2007) обращает внимание на наше привычное заблуждение:
Говоря о скоропреходящих чувственных данных, я думаю, очень важно устранить из инстинктов какую-либо склонность к убеждению, что реальность постоянна. Всегда существовал метафизический предрассудок, что если вещь действительно реальна, она должна сохраняться вечно или в течение достаточно приличного промежутка времени. По моему мнению, это совершенно ошибочно. Вещи, которые действительно реальны, сохраняются очень короткое время. Вновь я не отрицаю, что могут быть вещи, сохраняющиеся вечно или в течение тысячелетий; я только говорю, что они не входят в рамки нашего опыта и что реальные вещи, которые нам известны из опыта, сохраняются в течение очень короткого времени, в течение одной десятой секунды, половины секунды или около того [с. 210–211].
С этим можно только согласиться, так как наше убеждение в постоянстве реальности тоже коренится в наших относительно константных по субъективному ощущению моделях-репрезентациях окружающей реальности.
В случае заслонения одним объектом другого, знакомого нам, модель-репрезентация знакомого объекта позволяет нам легко достроить в своем воображении не представленные в образе восприятия детали, закрытые другим объектом. Модель-репрезентация обеспечивает константность нашего восприятия, с какой бы точки мы ни наблюдали объект, какие бы его части ни были закрыты, лишь бы нам удалось заметить его главные узнаваемые черты.
Некоторые современные исследования [см., например: В. В. Любимов, 2007] позволяют думать, что механизмы, обеспечивающие константность восприятия, как и механизмы, ответственные за возникновение иллюзий восприятия, очень сложны и многообразны, поэтому все они, естественно, не могут быть объяснены лишь с привлечением для этого моделей-репрезентаций. Вероятно, существуют и другие механизмы обеспечения константности восприятия и возникновения иллюзий восприятия.
