Сергей Эрнестович Поляков
Феноменология психических репрезентаций
Вернемся к тому факту, что многие суждения представляют собой описания чувственных репрезентаций, то есть вербальные модели моделей. Данное обстоятельство мы уже рассматривали (см. разд. 2.4.3). Суждение и умозаключение – это очень часто пропозиции или простые вербальные конструкции, состоящие из двух-трех пропозиций, которые сами возникли на базе моделей-репрезентаций тех или иных чувственно смоделированных субъектом сущностей окружающего его мира. Поэтому формируются многие суждения и умозаключения не на основе абстрактных логических законов, а на базе чувственных моделей, репрезентирующих реальность. Даже в тех случаях, когда и суждения, и умозаключения представляют собой конструкции из абстрактных понятий, они формируются мышлением не на основе формально-логических законов, а по механизму обобщения, индукции, аналогии.
Оппоненты могут сказать, что механизмы обобщения, индукции, аналогии и т. п. не что иное, как логические механизмы. И тем не менее логического в них – одно название, так же как в суждениях и умозаключениях. И ничего более.
Мы уже говорили о том, что логические конструкции, представленные силлогизмом, бесполезны для познания мира. Так, для логиков, например:
…логическое следствие из данных посылок (или умозаключение. – Авт.) есть высказывание, которое не может быть ложным, когда эти посылки истинны [А. Д. Гетманова, 2007, с. 139].
Проблема только в том, что в реальной жизни этих истинных посылок в большинстве случаев нет. Они есть лишь в учебниках логики, поэтому логическое следствие ничего не дает для познания, и Б. Рассел (2007) не прав, когда пишет:
Между философами идет старый спор по поводу того, может ли дедукция (читай «логика». – Авт.) привести к новому знанию. Мы можем видеть, что в определенных случаях дедукция дает-таки новое знание. Мы уже знаем, что два и два всегда дает четыре, и мы знаем, что Браун и Джонс – это два и Робинсон и Смит – это два, а Браун, Джонс, Робинсон и Смит – это четыре. Это новое знание, не содержащееся в посылках, потому что общее суждение «два и два есть четыре» не говорит нам, что есть такие люди, как Браун, Джон, Робинсон и Смит, и конкретные посылки не говорят нам, что их было четверо, в то время как выводимое конкретное суждение говорит нам об этой вещи [с. 75–76].
Автор, однако, не учитывает слова Дж. С. Милля (см. разд. 2.5.1) о том, что большая посылка аристотелевского силлогизма – это уже обобщающий вывод, включающий в себя наше будущее умозаключение по определению. Посылка «два и два дают четыре» – это универсальная вербальная модель любого множества любых объектов, в том числе и вышеперечисленных, соответственно, ничего нового из умозаключения Б. Рассела мы не узнали.
В реальной жизни мы делаем умозаключения не на основе двух логических посылок, а на основе многих неопределенных, вероятных и истинных в разной степени посылок, моделирующих окружающий нас мир. В лучшем случае мы обычно можем выстроить гипотетический силлогизм[116]. Сами логики хорошо понимают это. Так, М. С. Строгович (2004) пишет:
…психологически наше мышление вовсе не протекает обязательно в формах силлогизма… Обычно наши рассуждения по различным вопросам начинаются с конкретного факта… Наше рассуждение может и не иметь форму силлогизма и часто ее не имеет, но если мы хотим проверить правильность наших рассуждений, хотим проверить, является ли вывод логически обоснованным, мы нашему рассуждению придаем силлогистическую форму [с. 265–266].
Данная цитата лишний раз показывает, что человек не мыслит силлогизмами.
Логика разделяет умозаключения на дедуктивные и индуктивные[117]. Вывод из общих положений для частного случая – это дедуктивное умозаключение – от общего к частному. Вывод общего положения из отдельных частных случаев – это индуктивное умозаключение – от частного к общему [М. С. Строгович, 2004, с. 208]. Особым видом индуктивного умозаключения является аналогия[118].
Дедуктивные умозаключения позволяют выводить из истинных посылок истинные заключения. Однако, как многократно указывали разные авторы, дедуктивный силлогизм формальной логики бесполезен для познания, так как выводит умозаключение из известных посылок. Данный факт признают даже логики. А. А. Ивин (1999), например, пишет, что именно поэтому не дедукция, а индукция позволяет нам узнавать новое:
Почти все общие положения, включая и научные законы, являются результатами индуктивного обобщения. В этом смысле индукция – основа нашего знания [с. 244].
Однако, как замечает сам автор [1999, с. 242], в индуктивном умозаключении связь посылок и заключения опирается не на законы логики, а на некоторые фактические или психологические основания и может содержать информацию, отсутствующую в них. Достоверность посылок не означает достоверности индуктивного умозаключения. Индуктивные умозаключения обычно дают нам не достоверные, а лишь правдоподобные заключения [А. Д. Гетманова, 2007, с. 175].
Более того, из следующей цитаты:
Вывод с помощью индукции имеет вероятностный характер. Он будет более надежным, если а) число предметов, о которых говорится в посылках, будет большим; б) эти предметы будут более разнообразны; в) они будут характерными, типичными представителями того класса предметов, о котором говорится в заключении; г) субъект заключения будет возможно меньшим, а предикат возможно большим по объему; д) признак, переносимый на совокупность предметов, о которых идет речь в заключении, будет более существенным для них [Новейший философский словарь, 1998, с. 266], —
вообще непонятно, а при чем здесь логика? Точнее, понятно, что логика здесь только при том, что проблемы индукции обсуждаются в рамках предмета «Логика», да и сама индукция только по той же причине «логическая». Именно логика, а не психология первая начала изучать особенности построения языковых, а следовательно, и вербальных конструкций. Но, как я уже говорил, это обстоятельство не может считаться основанием для отнесения как индуктивных умозаключений, так и умозаключений вообще к «логическим» операциям, «логическим» процессам, «логическим» механизмам и т. д.
Итак, то, что построение вербальных конструкций осуществляется нашим мышлением не в соответствии с логическими законами, мы уже обсудили. Перейдем теперь к другому важнейшему вопросу: является ли построение вербальных конструкций абстрактным оперированием логическими символами, как до сих пор повсеместно тоже принято считать?
Дж. Лакофф (2004) пишет:
С объективистской точки зрения во Вселенной существует объективно-истинная рациональность, которая выходит за пределы любого существа и любого опыта. Согласно этому взгляду, мы мыслим правильно, когда наши мысли находятся в согласии с этой трансцендентальной рациональностью. Математика обычно рассматривается как трансцендентально-истинная – истинная относительно чистых математических сущностей в некотором абстрактном «платонистском» мире [с. 477].
Само существование математической истины иногда приводится как свидетельство существования единственной трансцендентальной рациональности, к которой мы можем получить доступ [с. 483].
Иными словами, Вселенная и все ее сущности подчиняются законам трансцендентальной (непостижимой для нас), а следовательно, высшей рациональности[119]. Человеческое сознание может лишь более или менее правильно «отражать» объективные сущности и рациональность вселенского устройства. Мышление тоже лишь в большей или меньшей степени «отражает» изменения Вселенной, и чем в большей степени оно им соответствует, тем «правильнее» оно и наоборот. Трансцендентальная рациональность логична в своей основе, следовательно, «правильное» мышление должно подчиняться законам логики. Так как слова языка и понятия в соответствии с доминирующими сегодня представлениями – это абстрактные символы, не связанные с чувственными моделями окружающего мира, составляющие «независимый лингвистический модуль», «отдельный когнитивный компонент» (Н. Хомский, 1972, 2004, 2004а, 2005, 2005а; Fodor, J. A., 1983 и др.), то и наше вербальное мышление – это лишь «оперирование абстрактными символами» в соответствии с логическими законами.
Дж. Лакофф (2004) категорически возражает против такого подхода:
Значимое мышление не представляет собой просто оперирование абстрактными символами, незначимыми сами по себе и приобретающими значение только в силу своей соотнесенности с вещами в мире. Мышление не является абстрактным и не-материализованным явлением, в котором проявляется некая трансцендентальная рациональность. Поэтому разум не является просто «зеркалом природы», а понятия – «внутренними репрезентациями внешней реальности» [с. 480].
Автор [с. 13] указывает, что полученные в последние годы данные принципиально меняют подход не только к категориям, но и к человеческому мышлению в целом. Он говорит о существовании понятий, которые не основываются непосредственно на опыте, используют метафоры, метонимию и ментальные образы. Все это выходит за пределы «буквального отражения», или репрезентации внешней реальности. Поэтому вербальное мышление есть нечто большее, чем простое оперирование абстрактными символами. Дж. Лакофф полагает, что необходимо подвергнуть критическому пересмотру классический подход к категоризации, а тем самым подвергнуть критическому анализу и сомнению взгляд на мышление как на дематериализованное оперирование символами и, соответственно, на наиболее популярную версию метафоры разума как компьютера. По его [с. 3] мнению, человеческая категоризация – продукт человеческого опыта и воображения, двигательной активности и культуры, метафоры, метонимии и ментальной образности. Человеческое мышление решающим образом зависит от этих факторов и, следовательно, не может быть охарактеризовано только в терминах оперирования абстрактными символами.
Дж. Лакофф [2004, с. 482–483] полагает, что мышление использует два вида символических структур: концепты базового уровня и кинестетические образные схемы. Концепты базового уровня отражают структуру перцептуально-моторного опыта и человеческую способность формировать ментальные образы. Кинестетические образные схемы доконцептуально конструируют человеческий опыт функционирования в пространстве. На этом двойном базисе строятся посредством образных механизмов (особенно метафоры и метонимии) значимые символические структуры.
Дж. Лакофф (2004) спрашивает:
Является ли мышление всего лишь механическим оперированием абстрактными символами, незначимыми сами по себе, но получающими свое значение через конвенциональные соответствия с вещами во внешнем мире – и ничем более? …Действительно ли понятия являются «внутренними представлениями внешней реальности»? Является ли мышление «зеркалом природы»? Действительно ли правильное мышление просто отражает логику внешнего мира? [С. 209–210.]
И сам же отвечает:
…нашим ответом на все эти вопросы будет нет… [с. 210].
Действительно, в логике и в психологии, уступившей логике ведущую роль в изучении понятийного мышления, принято считать, что вербальные конструкции, в частности суждения и умозаключения, – результат рационального логического мышления. И создаются эти конструкции по законам логики, которая присуща окружающему миру, отражающему этот мир мышлению, а значит, и языку, его грамматике и синтаксису, то есть вербальные конструкции рациональны и их построение мышлением подчиняется формальным логическим законам. Другими словами, мышление в соответствии с логическими законами и правилами оперирует абстрактными вербальными символами, означающими что-то только в силу их соотнесенности с объектами окружающего мира. Как я пытался показать в предыдущих главах, все это не так. Вербальное мышление не подчиняется абстрактным законам логики, понятия – не абстрактные символы, обладающие значениями лишь в силу их соотнесенности с объектами окружающей реальности. Да и сам «логический закон» – это всего лишь:
…схема логической связи суждений, общезначимость которой вытекает из одной только интерпретации входящих в нее логических элементов и, по существу, не связана с фактической истинностью «наполняющих» ее высказываний [Современный философский словарь, 2004, с. 235].
Логические законы вовсе не имеют отношения к процессам возникновения в нашем сознании мыслей, в том числе вербальных конструкций. И даже перестраивая уже сознательно эти спонтанно возникшие конструкции и формулируя свои суждения и предложения, мы обычно не используем никаких логических законов.
Вербальные конструкции выстраиваются нашим мышлением не по законам логики, а в первую очередь по механизмам замещения чувственных репрезентаций реальности символическими ее моделями. При этом мышление использует аналогию, обобщение, абстрагирование, замену одних моделей другими и т. д.
Глава 2.6
Вербальные модели реальности
2.6.1. Сложные вербальные конструкции
Вербальные психические конструкции в отличие от чувственных моделей-репрезентаций моделируют не столько объекты, их действия и свойства, сколько ситуации реальности в их развитии, сложные взаимодействия объектов друг с другом и не воспринимаемые непосредственно причинные связи и закономерности реальности. Другими словами, сложные и меняющиеся аспекты реальности, которые либо плохо доступны, либо вовсе недоступны чувственному моделированию. Некоторые вербальные конструкции репрезентируют сознанию в обобщенном виде многие сходные грани реальности и даже модели их типовых изменений в виде неких правил и законов. Например, вербальная конструкция: всякое тело, подброшенное вверх, падает на землю, если оно тяжелее воздуха, обобщает динамику многих конкретных ситуаций реальности и помогает лучше понять и прогнозировать их, хотя сама не имеет прямого аналога в реальности, так как в реальности нет всякого тела. Она объясняет реальность, делает ее понятной и предсказуемой.
Вербальные конструкции могут репрезентировать недоступные восприятию, а следовательно, и чувственному моделированию аспекты реальности. В частности, то, например, что слоны – потомки мамонтов, или то, что Америка была открыта европейцами. И все же важнейшей их функцией является дескриптивная – простое описание доступных восприятию объектов, то есть замещение чувственных моделей реальности моделями вербальными, что позволяет осуществлять передачу информации в процессе коммуникации между людьми. Например, описательная, или дескриптивная, конструкция заменяет множество зрительных и слуховых образов, а также ощущений иной модальности, репрезентирующих соответствующее положение дел в окружающем мире. Такое вторичное, или повторное, психическое моделирование происходит путем замещения чувственных моделей-репрезентаций объектов или явлений, их свойств, отношений или действий обозначающими их «ярлычками» – соответствующими вербальными образами. Б. Рассел (2000) пишет:
Под «дескрипцией» (описанием) я понимаю фразу вида «то-то и то-то»… Мы будем говорить, что объект «известен по описанию», если знаем, что он есть «то-то и то-то»… что существует один объект… который обладает известными свойствами… что относительно этого объекта у нас нет знания подобного объекта посредством знакомства [с. 191–192].
Многие универсалии, как и многие партикулярности, известны нам лишь по описанию. …Главное значение знания по описанию заключается в том, что оно позволяет нам выйти за пределы нашего личного опыта. Несмотря на то что мы можем познавать истинные положения, состоящие лишь из терминов, полученных благодаря знакомству, мы можем все же познавать посредством описания и то, что мы никогда и не воспринимали. Принимая во внимание узкие границы нашего непосредственного опыта, мы должны сказать, что этот итог очень важен… [с. 196–197].
В результате дескрипции появляются вербальные психические конструкции, описывающие реальность, например моделирующие определенное положение дел, действия и (или) свойства объектов. Например: медведь слез с дерева, идет мокрый снег, Петр надел шапку и застегнул пальто и т. д. Так формируются дескриптивные вербальные модели реальности. В. Вундт (2007) пишет:
…предложение… шаг за шагом непосредственно следует созерцаемому процессу, следовательно, репродуцирует его в воспоминании совершенно так же, как оно протекало в восприятии. …Закономерное сцепление внешних явлений, представляющееся созерцанию и вызывающее ассоциацию, вынуждает представления связываться друг с другом равным образом закономерно [с. 124].
И далее В. Вундт указывает на важнейшую вещь, которую современная психология не усвоила, приняв из логики в качестве общепринятой другую точку зрения на сущность вербального мышления. В. Вундт (2007) совершенно верно замечает, что:
…наше мышление возникает из связи вещей в природе, которую человек видит вокруг себя, и самое это мышление является не чем иным, как субъективным воспроизведением закономерного хода вещей в природе [с. 124–125].
…даже самое отвлеченное, далекое от непосредственного созерцания мышление шаг за шагом развилось из созерцательного [с. 114].
Доминирующая же сегодня в логике, философии и психологии позиция заключается, как уже обсуждалось выше, в том, что вербальное (концептуальное, рациональное, понятийное, словесно-логическое) мышление подчиняется логическим законам, в соответствии с которыми вербальные конструкции и строятся по каким-то абстрактным законам и правилам логики, языка, синтаксиса и т. д.
В. Вундт прав относительно того, что наше вербальное мышление замещает вербальными конструкциями (конструкциями из понятий) образы представления и воспоминания реальных или возможных изменений окружающего мира, поэтому человеческое мышление представляет собой процесс формирования связных последовательностей чувственных и символических (вербальных) образов и конструкций из них, репрезентирующих (в основном) окружающую нас реальность.
Описывая мышление, Л. С. Выготский (2005с) говорит о трудностях трансформирования чувственных моделей в вербальные, которое носит название вербализации:
Мысль не состоит из отдельных слов – так, как речь. Если я хочу передать мысль: я видел сегодня, как мальчик в синей блузе и босиком бежал по улице, – я не вижу отдельно мальчика, отдельно блузу, отдельно то, что она синяя, отдельно то, что он без башмаков, отдельно то, что он бежит. Я вижу все это вместе в едином акте мысли (как правило, в форме визуального образа бегущего мальчика. – Авт.), но я расчленяю это в речи на отдельные слова. …Мысль можно было бы сравнить с нависшим облаком, которое проливается дождем слов. Поэтому процесс перехода от мысли к речи представляет собой чрезвычайно сложный процесс расчленения мысли и ее воссоздания в словах [с. 434].
Трудности вербализации сенсорной конструкции Л. С. Выготский (2005с) иллюстрирует на примере одного из героев Г. Успенского, который говорит:
Я бы тебе, друг ты мой, сказал вот как, эстолького вот не утаил бы, – да языка-то нет у нашего брата… вот что я скажу, будто как по мыслям и выходит, а с языка-то не слезает. То-то и горе наше дурацкое [с. 433].
М. Коул и Сильвия Скрибнер [1977, с. 151] отмечают, что в вербализации наиболее отчетливо проявляется влияние образования.
Вербальное мышление не существует вне чувственного мышления, так же как и чувственно-наглядное (созерцательное, по Вундту) мышление у взрослого человека не может существовать без понятийного. Эти два вида мышления у человека неразрывно связаны между собой, и обсуждать их изолированно можно лишь теоретически. Потому, например, «личное тождество», о котором пишет У. Джеймс [2000, с. 59], и не поддается интеллектуальному истолкованию при помощи концептов (понятий). Оно переживается на уровне не вербального, а чувственного мышления. На уровне понятий оно лишь вербализуется. В попытке изолированного рассмотрения чувственного и понятийного мышления коренятся те самые «головоломки, возникающие при переводе перцептов на язык концептов», обсуждаемые У. Джеймсом [2000, с. 58–61].
Вербальные конструкции играют важную роль в формировании новых понятий. Так, вновь созданная дескриптивная вербальная конструкция может описывать нечто – какую-то сущность, обозначаемую затем новым понятием. Примером дескриптивной вербальной модели объекта является описание лития[120], данное Ч. Пирсом. Обсуждая его, У. Эко (2005) замечает:
…в данном определении Пирса нет четкого различения между признаками… которые можно считать «основными», и теми, что могут быть так или иначе выведены из «основных». Например, если бы Пирс сказал, что литий – это один из щелочных металлов, некоторые из записанных свойств лития можно было бы считать автоматически имплицируемыми[121] (ссылка моя. – Авт.). …Удовлетворительный перевод этого определения в формальное семантическое представление должен был бы разделить эти два уровня интерпретации [с. 312–314].
Из сказанного У. Эко следует, что существует и принципиально другой вариант построения вербальных конструкций, тоже способных выступить в качестве вербального значения рассматриваемого понятия. Конструкции такого рода не описательные, а абстрактные, или, как говорит автор, «формальные». Пример: литий – это один из щелочных металлов. Если дескриптивная вербальная конструкция Ч. Пирса описывает сенсорную модель-репрезентацию лития, его взаимодействия с другими объектами и их совместные изменения, то формальная вербальная конструкция У. Эко конструирует объект литий на основе присущих последнему абстрактных признаков, которые сами были ранее конституированы с помощью других вербальных конструкций.
Вербальные психические конструкции можно разделить на две большие группы. Первая группа – это устойчивые и четко структурированные вербальные конструкции. Они всегда обозначаются понятием или сложным понятием, состоящим из двух или более понятий. Их можно назвать также обозначенными понятиями вербальными конструкциями. Вторая группа – это не обозначенные понятиями конструкции, которые могут со временем превратиться в обозначенные или исчезнуть.
Сенсорная модель-репрезентация любого объекта несравнимо более многообразна, чем ее вербальный «заменитель» – вербальная модель. Если сенсорную модель метафорически сравнить с яблоком, то вербальную конструкцию-заменитель можно сравнить с его разрезом лишь в одной из бесконечного множества возможных плоскостей. Вместе с тем вербальные модели порождают совершенно новые возможности моделирования реальности, недоступные сенсорным моделям.
А. Райнах (2006а), например, пишет:
Как различны суждения «А находится слева от В» и «В находится справа от А», хотя в их основании лежит совершенно идентичный фактический состав, так различны и суждения «Роза дает реальное существование красному цвету» и «Красный цвет присущ розе». И то и другое суждение, в свою очередь, отличаются по своему значению от суждения «Роза красная», которое основывается на том же фактическом составе [с. 504].
Вербальная модель, казалось бы, того же аспекта реальности, который моделируется одной и той же сенсорной моделью-репрезентацией, не просто по-иному представляет его, она создает новые, неожиданные и порой не вытекающие непосредственно из этой сенсорной модели аспекты какой-то иной реальности: «роза есть, она бытийствует», «красная роза бытийствует», «бытие красным розы» и т. д. Она, как нож, рассекающий яблоко, вскрывает в этой сенсорной модели-репрезентации новые, недоступные сенсорному моделированию грани и стороны реальности, которые, впрочем, не всегда даже присущи этой реальности, так как могут быть и продуктом нашего вербального конструирования, искажающего реальность.
Создаваемые нами на основе одной и той же сенсорной модели-репрезентации вербальные модели предметов могут приобретать жизнь, независимую от того объекта, который они вроде бы изначально моделировали. И вообще моделировать какую-то иную, не моделируемую нами сенсорно вовсе реальность. А. Райнах (2006а) продолжает:
…бытие красным розы мы должны строго отличать от самой красной розы. …Красная роза растет в саду, она может увянуть; бытие красным розы не находится в саду, и не имеет смысла говорить о его увядании [с. 505].
На основе одной и той же сенсорной репрезентации реальности можно смоделировать вербально совершенно разные аспекты реальности. Например, «красное – качество розы». Однако качества как сущности явно нет в сенсорной модели розы. Оно создается исключительно благодаря возникновению другой вербальной конструкции, выстроенной сознанием. А. Райнах замечает (2006а):
Если где-то существует красная роза, то вместе с существованием этой вещи дано и бесчисленное множество положений дел – позитивных и негативных. Красная роза существует, роза красная, красный цвет присущ розе, роза не белая, не желтая и т. д. Красная роза – этот единый вещный комплекс – является фактическим составом, лежащим в основании всех этих положений дел (всех вербальных моделей, моделирующих данный аспект реальности – красную розу. – Авт.) [с. 510].
На каком-то очередном этапе индивидуального развития психики вербальные психические конструкции отрываются от сенсорных моделей, они перестают их только «дублировать» и становятся независимыми от них. Начинается вербальное конструирование реальности. При этом вербальные конструкции могут как действительно репрезентировать недоступную чувственному моделированию, то есть восприятию, реальность, так и лишь создавать иллюзию того, что являются адекватными моделями этой реальности. Как воспринимаемый объект существует для человека лишь в возникающем образе восприятия, так и не воспринимаемые, но моделируемые человеком вербальные сущности присутствуют лишь в конструкциях из понятий, репрезентирующих их. Смысл, договор, революция, отрицание и прочие объекты такого рода существуют лишь в соответствующих вербальных конструкциях, обозначаемых данными понятиями, и более нигде.
Описательные вербальные конструкции, замещающие сенсорные модели, трансформируются затем в конструкции языковые – новые искусственные объекты языка, которые сами впоследствии приобретают независимость от исходных сенсорных моделей.
Мы непрерывно создаем новые вербальные психические конструкции, в интегрированном и обобщенном виде моделирующие для нас окружающее, – выводы. Например: люди ведут себя так-то, это происходит потому-то; надо сделать так, иначе будет то-то и т. д. Мы постоянно строим прогностические вербальные психические конструкции, моделирующие ожидаемые нами изменения окружающей реальности, – предположения, а также планы будущих собственных действий в ней. Создаем и делимся с окружающими вербальными конструкциями – мнениями и оценками: обстоятельства изменились таким-то образом; надо сделать так-то, чтобы достичь того-то и т. д. и т. п. Постоянно формируемые нами вербальные психические конструкции представляют собой то, что мы привыкли называть точками зрения, прогнозами, рекомендациями, взглядами на проблему или ситуацию, подходами к решению, решениями и даже убеждениями и мировоззрением.
Одни вербальные психические конструкции у одного и того же человека могут быть глубокими и адекватными реальности, тогда как другие – совершенно неадекватными, а какие-то, казалось бы, необходимые, например нравственные вербальные конструкции, могут вовсе отсутствовать. Благодаря имеющимся у нас вербальным психическим конструкциям, формирующим множество «рамок» и «схем», мы структурируем, регламентируем и прогнозируем окружающее. Мы не отдаем себе отчета в том, что наши вербальные психические конструкции определяют наше поведение. Обычно человек вполне сознательно, но стереотипно реагирует на возникающую в его сознании привычную перцептивную психическую конструкцию – модель определенной типовой ситуации, поэтому повторяющиеся сходные психические конструкции, моделирующие окружающее, запускают повторяющееся же типовое поведение. Это позволяет нам не контролировать сознательно каждое наше действие, что было бы просто невозможно, и действовать привычно, или автоматически.
Вообще большинство решений и действий принимается и осуществляется нами в ответ на узнавание типовой для нас модели окружающей реальности, сенсорной или вербальной. У. Джеймс (2003) пишет в этой связи:
Заключительное основание для решения вопроса… обычно состоит в открытии, что мы можем отнести данный случай к тому классу, относительно которого мы привыкли действовать без колебания по известному стереотипному пути. …Лица, стоящие у власти, которым приходится принимать много решений ежедневно, носят в себе целый запас рубрик для классификации, причем каждая из этих рубрик связана с каким-либо произвольным своим следствием, и по этим рубрикам они стараются по возможности разместить новый вопрос или дело, встретившееся им. Если это новое дело такого рода, что не имеет прецедента и к которому нельзя применить никакого из готовых правил, то эти лица чувствуют себя растерянными и расстроенными неопределенностью задачи. Однако, как только они видят путь к знакомой классификации, они снова чувствуют себя легко [с. 476–477].
Человек постоянно создает новые вербальные конструкции. Одни из них бесследно исчезают навсегда. Другие периодически вновь появляются, но лишь в его сознании. Третьи, экстериоризируясь им, могут превращаться в постоянный элемент объективной психической реальности, то есть часто возникают в сознании множества людей, интериоризировавших их. Например, относительно недавно была создана новая психическая конструкция, обозначенная составным понятием личное стремление (Р. Эммонс, 2004). По мнению автора:
…это обобщающий конструкт, объединяющий фенотипически различные цели и действия вокруг общего качества или темы [с. 58].
Данная конструкция представляет собой когнитивную модель, которая репрезентирует не вполне ясные совокупности других сложных вербальных моделей и знакома пока только самому автору и его читателям. Со временем она или исчезнет, или займет место в психологии, при этом то, что ею моделируется, будет определено более четко.
Многие вербальные психические конструкции созданы человеком со специальными целями и моделируют объекты и явления, отсутствующие в окружающем мире, либо те, в физическом существовании которых можно сомневаться. Например, конструкции, обозначаемые понятиями: секунда, тонна, метр, ошибка, гипотеза, достижение, метафора и т. п. Лабильное и неустойчивое содержание многих вербальных психических конструкций удерживается главным образом благодаря существованию обозначающих их понятий и соответствующих им в языке слов. Например, таких понятий, как задача, цель, интересы, проект, стремление и т. п. Мы все вроде бы знаем, что стоит за этими понятиями, но если сопоставить наши индивидуальные их вербальные значения, выявится колоссальная разница. Я уже не говорю о конструкциях, обозначаемых такими понятиями, как онтология, трансцендентность, экзистенция и т. п.
