Сергей Александрович Арьков
Тёмный легион
Глава 17
Примененный Центом метод борьбы со зловещим воздействием неизвестной силы работал безотказно. Над историями о Владике все хохотали до слез, а сам программист был столь глубоко погружен в стыд, позор и унижение, что тоже не ощущал никаких темных чар – ему и без них было невыносимо плохо. Настолько плохо, что хуже уже быть не могло. Потому что смеялись над ним все. Ну, Цент ладно, у этого бездушного изверга нет иной радости, кроме как мучить кого-нибудь. Но ведь тут была Машка, любовь всей жизни, и Алиса, в которую Владик тоже успел влюбиться. Были два собрата программиста, но вместо того, чтобы проявить солидарность и поддержать коллегу, они ржали над ним до икоты.
– А вот еще забавный случай, – взахлеб вещал изверг, сам восторгаясь собственными былинами. Разумеется, все, что он рассказывал, являлось грязной выдумкой, рожденной на свет с единой целью – очернить, опорочить и унизить несчастного программиста. И хотя Владик несколько раз сообщил об этом весело ржущим слушателям, они ему не поверили. Ну, разумеется. Ведь куда приятнее было верить Центу и его забавным историям. Страдальца душили слезы обиды, хотелось зарыдать в голос и убежать прочь. Но ужас ситуации заключался в том, что бежать было некуда. Повсюду царили смерть и разрушение, и не осталось на свете тихой гавани, где Владик мог бы найти пристанище и убежище от страшного и жестокого мира зомби-апокалипсиса. Все, что он мог сделать, это стиснуть зубы и терпеть. Владик надеялся, что терпеть предстоит недолго. Он так устал от всего этого, что хотел лишь одного – чтобы собачья жизнь, которую он вел после конца света, наконец, закончилась.
– Послал я, значит, очкарика, за пивом, – травил унизительную байку Цент. – Его час нет, два нет. Ну, думаю, все, отмучился горемыка. Точно ведь отловили его зомби и слопали. Но все же решил пойти и проверить. Хоть останки похоронить, все же человеком был, хоть и программист, заслуживает христианского упокоения. И вот иду я, значит, к пивному магазину, весь уже заранее в траурных чувствах, и вдруг слышу изнутри дикие крики. Голос узнал – Владик орет. Ну, думаю – живой, паразит. Похоже, от целой толпы мертвецов отбивается. Обрадовался я, и бегом к нему на выручку. Врываюсь в магазин, и что же я вижу? Ну, вот что? Как вы думаете?
– Владика с полными штанами? – давясь смехом, предположил Вова.
– Да! Именно! Стоит он на прилавке в своей традиционной боевой раскраске – спереди желтый, сзади коричневый, и кричит истошно. А я ничего понять не могу. Какого лешего он орет? Потом присмотрелся, а перед прилавком бегает маленькая мышка. Вот такая.
И Цент пальцами показал размер грызуна, который оказался чуть больше наперстка.
Публика, разумеется, залилась смехом, а Владик побурел еще сильнее, и уже не пытался сдержать потоки слез, не по-мужски щедро хлещущие из его глаз. Он прекрасно помнил тот случай, вот только вместо придуманной извергом маленькой мышки там была вполне реальная и злая собака. Владик до сих пор вздрагивал, когда вспоминал оскаленную пасть того свирепого шпица. Боже, что за чудовище! Мог ведь на куски разорвать.
– Как можно было так испугаться маленькой мышки? – недоумевал Петя, косясь на бурого от позора Владика и весело хихикая.
– Увы, друзья мои, но все дело в том, что Владик неистово труслив, – разъяснил ситуацию Цент. – Трусость же его проистекает из ошибочного мнения, что если всего бояться и от всего шарахаться, то дольше проживешь. Но что это за жизнь? Он вечно с полными штанами, вечно трясется, вздрагивает от любого шороха. Вся его жизнь проходит в непрекращающемся состоянии ужаса. Но что куда печальнее, данный перец столь нагл и циничен, что смеет винить в этом не себя, но окружающий мир. Это, дескать, мир какой-то неправильный, слишком опасный, слишком жестокий. То есть не он, Владик, позорный трус, а мир плохой. Вон оно что, друзья. Мир ему не угодил. И мечтает он о правильном мире, где все тихо, спокойно, и сквозняки не дуют. Но такого мира нет. Мир, это не то, что снаружи, это то, что в голове. А если в голове один страх, то и мир будет страшным. Очень, очень глуп малыш Владик. И, к тому же, изрядный вонючка.
Публика опять зашлась хохотом, а Владик, доведенный потоком издевательств до белого каления, вдруг истошно, с капризным притопыванием ногой, закричал:
– Замолчите!
– Или что? – усмехнулся Цент. – Заплачешь?
– Я не такой! – выкрикнул Владик, смахивая ладонью льющиеся из глаз слезы. – Я не трус. Я просто осторожный.
– Осторожный, это тот, кто трижды проверяет, отключено ли электричество, прежде чем лезть в розетку, – объяснил ему Цент. – А кто ведро анализов в штаны вываливает при виде мышки, тот самый обычный трус.
– Там была не мышка! – завизжал Владик. – Там была огромная собака.
– Там была крошечная собака, которая даже не лаяла на тебя, а просто сидела и смотрела, как ты исходишь на испражнения. Владик, прекрати отрицать очевидные факты. Если бы за полгода нашего знакомства ты совершил хотя бы один храбрый поступок, хотя бы один, я бы воздержался ставить тебе диагнозы. Но ведь ни разу ты не проявил себя. Вот просто ни разу. И даже когда речь не шла о каком-то серьезном риске, ты всегда предпочитал позорное бегство. Ты считаешь, что я вот эти истории про тебя выдумываю? Да нет, просто ты о себе слишком хорошего мнения. И если хочешь услышать мою профессиональную точку зрения, то она такова: ты, очкарик, еще живешь на свете просто по недоразумению. Ну, сам подумай: разве мог такой трусливый и беспомощный организм, как ты, выжить после конца света? За счет чего? Благодаря каким качествам? Увы, но тут, бесспорно, есть и моя вина. Я должен был бросить тебя в самом начале, отдать на съедение мертвецам. Но я не сделал этого. Все надеялся, что ты возьмешься за ум, проявишь себя, начнешь учиться жить в изменившемся мире. Но нет, ты не таков. Твой маленький и плохо функционирующий мозг так и не смог понять за эти шесть месяцев, что старого мира больше нет, и не будет никогда. Признаюсь, не в первый уже раз в своей практике наблюдаю подобное проявление стоеросовой тупости. Бывало такое и прежде, причем явление принимало массовый характер. И дело тут, похоже, не в неспособности принять перемены, а в неспособности осознать, что они произошли. А вот это, судя по всему, вообще не лечится. Ты, Владик, так и не понял за полгода, что мир стал другим. Увы, но ты и за десять лет этого не поймешь. А посему смирись со своей жалкой участью, и просто радуйся, что тебе позволяют жить и дышать. Время лохов прошло, очкарик. Новый мир только для крутых перцев. И тебе в нем не место.
– Нет! – завопил Владик, которому прозвучавшие слова Цента показались более оскорбительными, чем все предыдущие байки. – Я не такой! Я тебе докажу! Всем вам докажу!
– Прекрати уже орать, – попросил Цент. – Или хочешь, чтобы сюда сбежались зомби? Они наверняка неподалеку.
– И пусть сбегаются! – отважно крикнул Владик. – Трус я, да?
– Да, – пожал плечами Цент.
– Трус?
– Ну, трус, трус.
– А как тебе такое?
С этими словами Владик вскинул над головой меч и с диким криком бросился вперед по тоннелю.
– Надо его остановить, – дернулась Машка, но Цент придержал ее, заявив, что в этом нет необходимости.
– Очкарик храбрый до первого зомби, – заверил он. – Как столкнется с ним, так тут же прибежит обратно. Заодно и нас предупредит, что впереди поджидает опасность.
– А если не успеет убежать? – спросила Алиса.
– Ну, в таком случае, одним трусом на свете станет меньше. Да ладно вам, это же Владик. Вы же знаете, как он пахнет. Какой зомби в здравом уме решит им закусить?
Вопли храброго Владика какое-то время доносились из тоннеля, а затем смолкли. Все забеспокоились, как бы с программистом не случилось беды, и только один Цент надеялся, что прыщавый представитель робкого десятка наконец-то избавил этот мир от своей вечно ноющей персоны.
– Давайте поспешим, – предложила Алиса. – Возможно, Владику нужна помощь.
– Какая еще помощь? – проворчал Цент, ускоряя, тем не менее, шаг. – Подгузник ему сменить? Пусть сам учится, уже большой для этого.
Метров через тридцать прорытый мертвецами тоннель неожиданно оборвался, сменившись какой-то пещерой. Судя по ее виду, она имела естественное происхождение, либо была прорублена в камне столь давно, что всякие следы обработки давно стерлись от времени. Было ясно, что Легион дорылся сюда целенаправленно, прекрасно зная, что и где искать. Цент невольно вспомнил бабкины слова о недоброй славе данного места, и прикинул, не могли ли творящиеся на скотомогильнике странности объясняться тем фактом, что под его поверхностью скрывалось нечто древнее и крайне зловещее? Но что могло покоиться здесь? Очередной злобный бог? Или что-то похуже?
Больше они не шутили шутки и не смеялись. Шли в молчании, чутко прислушиваясь к давящей на уши тишине. Цент старался не думать о том, какая невообразимая толща грунта и камней висит над его головой, и может обрушиться в любую минуту, погребя заживо. Впрочем, это была бы не самая плохая смерть. Куда лучше, чем подвергнуться пожиранию заживо, если впереди их все же поджидает засада в виде орды мертвецов.
Стоило подумать об этом, как тишину разбил на части усиливающийся с каждой секундой визг. Казалось, что вопит какая-то девочка, но Цент, поморщившись, прекрасно узнал голос старого знакомого. Тот, разумеется, обманул все ожидания, и до сих пор не умер. Как будто это было так трудно? Да и Цент не понимал, зачем Владик так упорно цепляется за свою жалкую жизнь. Ведь знает же, паразит, что ничего хорошего его не ждет, а все-таки продолжает жить и огорчать, тем самым, одного весьма крутого перца.
Владик вылетел прямо на них, весь объятый ужасом и резким запахом, который красноречиво указывал на то, что программист так и не сумел обрести храбрость. На всем ходу вопящий мученик врезался в Петю, и сшиб коллегу с ног.
– Они идут! – кричал Владик, содрогаясь в трусливых конвульсиях.
– Уберите его, меня сейчас вырвет! – взмолился Петя, стараясь дышать через рот.
Цент повернулся в ту сторону, откуда только что пожаловал Владик, и осветил ее лучом фонаря. Несмотря на вопли истеричного очкарика, он прекрасно расслышал топот ног и злобное рычание. На них надвигались мертвецы, и, судя по всему, немало.
– Приготовиться! – скомандовал Цент, вскидывая дробовик. – Идем на прорыв.
И, не дожидаясь остальных, Цент, с грозным ревом, бросился в бой. Машка и Алиса устремились следом, а за ними побежали и берсеркеры. На месте остался валяться только Владик. Но стоило программисту осознать, что он вновь один посреди зловещего подземелья, как тут же вскочил на ноги и потрусил за соратниками.
Мертвецы перли по пещере плотной страшной толпой. Похоже, они были уверены, что численный перевес, безусловно наличествующий на их стороне, гарантирует им легкую победу над силами добра и света. Но как только перед ними возник переполненный яростью Цент, зомби быстро поняли, что переоценили себя.
– Жрите, тухлые! – орал браток, всаживая в толпу один заряд картечи за другим. Спустя секунду, к нему присоединились девушки, и тоже открыли огонь. Шквал свинца замедлил, а затем и вовсе остановил орду, что завязла в телах своих павших соратников. Подбежавшие на поле боя берсеркеры бессмысленно суетились в тылу, но никак не могли помочь, поскольку не имели при себе огнестрельного оружия. Вскоре до них добрался Владик. Цент краем глаза заметил своего лучшего друга, что в привычной для себя манере отсиживался за чужими спинами, и понял, что с этим иждивенчеством пора кончать.
– Идем в рукопашную! – закричал он, после чего схватил за руку вопящего Владика, и бросил его в толпу мертвецов. Следом прыгнул сам, грозно размахивая шашкой.
Столь яростно и неистово Цент не дрался еще никогда. Он рубил чудовищ шашкой, бил кулаком, лягал ногами, одного двинул головой так, что вдребезги разнес несвежему супостату череп. Краем уха слышал, что Машка и Алиса тоже вступили в дело, даже вроде бы и берсеркеры не сбежали, а пытались как-то помочь. Что стало с другом Владиком, было неизвестно. Когда Цент бросил его в толпу зомби, тот канул в нее, как в морскую пучину, и на поверхность более не всплывал. Оставалось надеяться, что уже и не всплывет, но герой девяностых хорошо знал очкарика, и понимал – такое само не утонет. Тут нужен хороший камень на шею и ведро щебенки за шиворот.
Впрочем, было не до Владика. Тухлая плоть чавкала под ногами, гной брызгал на лицо, а лавина мертвецов и не думала иссякать. Узость тоннеля давала преимущество, не позволяя зомби навалиться со всех сторон, но Цент уже чувствовал, что вот-вот перегорит. Тело физически не могло долго находиться в смертоносном режиме, и хоть числом, но зомби возьмут верх.
– Живым не дамся! – взревел Цент, и, сжигая последние силы, бросился в новую атаку. Расшвырял мертвецов, расчленил всех, кто попал под руку, после чего рухнул на колени и выронил шашку. Ждал, что сейчас набросятся, начнут пожирать, но ничего не происходило. А затем сзади на него упал свет фонаря.
– Ты жив? – спросила Машка, подходя к нему по колено в шевелящейся мертвечине.
Цент поднял замутненный усталостью взгляд, и обнаружил, что путь вперед расчищен. Весь отряд мертвецов, посланный им навстречу, теперь являл собой мелко нарубленный фарш.
К нему подошла Алиса и помогла подняться на ноги.
– Не думала, что человек на такое способен, – призналась она, подавая Центу его вымазанную гноем шашку. Сам герой тоже был в гное с ног до головы, даже в рот литра полтора заплеснулось.
– Ты просто не видела людей из девяностых, – прохрипел Цент, стараясь отдышаться и найти в себе силы, чтобы не грохнуться на землю колодой.
До Цента добрались бледные и напуганные берсеркеры, и принялись хором воспевать его силу и героизм.
– Да, да, я молодец, – скромно согласился Цент. – Эй, кто-нибудь видит тело Владика?
Весь пол тоннеля был завален мертвечиной, и найти что-нибудь под ней оказалось непросто. Цент уже хотел махнуть на это дело рукой, как вдруг Алиса наклонилась, отбросила в сторону ногу и две руки, и радостно сообщила:
– Я нашла. Он здесь.
Цент уже приготовился доковылять до хладного трупа Владика и насладиться его видом, как вдруг девушка добавила:
– Он жив!
Настроение разом рухнуло ниже грунтовых вод. Алиса уже вытаскивала из-под тухлого завала действительно живого Владика, а тот что-то бормотал трясущимися губами и пытался судорожно стереть с себя облепивший его зловонный гной.
– Владик, ты как? – спросила подошедшая к нему Машка.
– Эй, да плюньте вы на него! – разозлился Цент. – Это я всех зомби порубил, я герой! А этот балласт опять ничего не сделал.
– Перестань, – попросила Алиса, нежно поглаживая Владика по плечу. Программист выглядел так жалко и плохо, что у любого бы защемило сердце при виде столь эпического страдания. У любого, кроме Цента.
– Идемте дальше, – проворчал герой, забрасывая шашку на плечо. – Очкарик, к ноге! Если нагрянут враги, ты у меня первый в атаку бросишься. И только попробуй заикнуться, что у тебя болит живот. Только попробуй. И тогда ты узнаешь, что такое настоящая боль!
Владик, пошатываясь, подошел к Центу, после чего страдальца обильно вырвало.
– Вперед! – зарычал на него изверг.
И страдалец пошел. Чувствовал он себя чудовищно. Все его тело облепил в три слоя зловонный гной, от смрада коего кружилась голова и слезились очи. К тому же, во время свалки, зомби славно потоптали его, явно усеяв всю поверхность тела живописными гематомами. Чудно, что ни один из мертвецов не попытался ни укусить, ни поцарапать его, но Владик отнюдь не радовался своему везению. Он даже был бы не против того, чтобы превратиться в зомби. Ведь на этом все его муки закончатся, и он обретет долгожданный покой. Только там, за смертной чертой, ждет его отдохновение от земных горестей, ибо на этом свете не изведать ему, многострадальному, счастья. Уж Цент-то об этом позаботится. Для того он, похоже, и живет, чтобы некому программисту бытие отравлять.
Следующая волна мертвецов нагрянула спустя десять минут. В этом месте пещера стала шире, что позволило тухлым агрессорам атаковать развернутым фронтом. Как и в прошлый раз, Цент начал сражение с фирменной атаки – бросил Владика в гущу мертвецов, а затем уже прыгнул и сам, размахивая саблей. Машка и Алиса не отстали от него. Озверевшие девушки дрались с яростью фурий, иной раз издавая такие свирепые вопли, что даже бывалый Цент невольно вздрагивал. Да что уж там, даже берсеркеры, и те заразились воинственностью. Забыв о своей трусости, кинулись в схватку, и хоть дрались неумело и бестолково, но все же принесли посильную пользу.
– Два – ноль в нашу пользу, – выдохнул Цент, разваливая пополам последнего мертвеца. – Пока лидируем. По очкам.
Под ним вяло копошился слой мертвечины, отрубленные руки зомби пытались хватать героев за ноги, снятые с плеч головы скалили зубы и порывались кусаться.
Окинув взглядом свою малую дружину, Цент с радостью отметил, что та оказалась удивительно боеспособной. Даже берсеркеры, в прошлом золотари, а в еще более давнем прошлом программисты, показали себя отважными воинами. Девчонки и вовсе порадовали – дрались как две львицы.
– Где Владик? – спросила Алиса, стирая с лица гной. – Никто его не видел?
– Я видел, – сказал Цент.
– Где?
– Рядом с собой. Последние полгода его видел, и печальным было то зрелище. Прежде я грешил на то, что Владик такой инвалид, потому что программист, но теперь вижу – не так это. Вот два программиста, люди как люди, дерутся, не трусят, в штаны не наваливают. Нет, ребята, с Владиком все намного хуже.
Тут слой мертвечины зашевелился, и из-под него показалась конвульсивно вздрагивающая рука. Машка и Алиса потянули за эту руку, и вытащили наружу Владика.
– Эка холера, – с досадой проворчал Цент. – Опять уцелел.
Больше орды мертвецов не набегали на них. То ли у некроманта закончились резервы, то ли он осознал полную бесполезность подобного рода атак. Цент немного опасался того, что Легион устроил где-то впереди основательную засаду, но отступать было некуда, и приходилось упрямо идти вперед. Пещера вела их все дальше, извиваясь и делая довольно резкие повороты. За каждым из них Цент ожидал увидеть тьму врагов, но те раз за разом обманывали его чаяния. В конце концов, стало даже хотеться, чтобы тухлые недруги вновь пожаловали на блины, поскольку адреналин прогорал вхолостую. Не для того сюда влез, чтобы по пещерам бродить, чай не спелеолог. Влез драться, убивать, рубить и кромсать.
– Да есть ли конец этой норе? – в сердцах проворчал герой девяностых. – Уж не ведет ли она в саму преисподнюю?
– А если так? – испугался Вова.
– А если так, то дойдем и туда, и всем там рога посшибаем.
Вот пещера сделала еще один поворот, после чего резко оборвалась. Один эпический герой, двое просто героев, две героини и Владик вступили в широкий и высокий коридор, прорубленный в скальном массиве. И хоть было ясно, что прорублен коридор века и века назад, он неплохо сохранился в условиях подземной консервации. Это, в частности, касалось барельефов на стенах. Направив на них луч фонаря, Цент увидел картины сколь высокохудожественные, столь и пугающие.
С первого же барельефа на Цента смотрели пять довольно жутких персонажей. Все они были закутаны с головы до ног в какие-то тряпки, а вместо лиц имели то ли маски, то ли берестяные личины. Фигура, стоящая в центре, была выше и массивнее прочих, что, вероятно, подчеркивало ее главенствующую роль. Остальная четверка между собой ничем примечательным не различалась. Судя по фигурам, все пятеро являлись бабами, что позволило Центу однозначно причислить их к силам самого злейшего зла.
– Кто это? – прошептала Машка, тоже глядя на барельеф.
– Не знаю, – буркнул Цент, и перешел к следующему полотну. Новая картина оказалась куда как интереснее и страшнее. На ней вновь фигурировала уже знакомая пятерка. Группа закутанных в простыни баб стояла посреди поля, заваленного телами мертвецов. Автор барельефа оказался парнем талантливым, и весьма живописно изобразил на лицах покойных немыслимые гримасы страдания и ужаса. С первого взгляда на них становилось ясно, что все эти люди отмучились весьма болезненным и страшным образом. И к этому напрямую были причастны пять жутких баб в масках.
Следующий барельеф изображал обнесенный стеной город, объятый языками пламени. Над городом, в небесах, среди кудрявых облаков, парил трехголовый дракон с перекрученным кольцами хвостом, а в самом углу, едва заметные, притаились уже знакомые бабы.
Цент, хмурясь все больше, перешел к следующей картине. На ней были все те же пять баб – они сидели в ряд на вершине холма, а у его подножия то ли маршировали, то ли отплясывали многочисленные человеческие скелеты.
– Господи! – выдохнула за спиной Цента Алиса. – Куда же мы залезли? Это какое-то ужасное место.
Дальше по списку оказалось батальное полотно. Люди в кольчугах и островерхих шлемах, кто верхом, а кто пешком, рубили мечами и кололи копьями скелетов всех мастей и размеров. Герой девяностых внимательно осмотрел барельеф, и, наконец, нашел, что искал – на заднем плане, едва различимые, присутствовали все те же зловещие бабы.
Цент перешел к следующему барельефу, и увидел на нем весьма знакомую по нынешним реалиям картину. По всей видимости, здесь был изображен исход боя, и тот окончился отнюдь не в пользу живых людей. Все они теперь лежали на земле толстым слоем трупов, а скелеты вырывали из их тел куски плоти и пихали в свои раззявленные зубастые пасти. На этом изображении зловещие бабы уже не прятались, а возвышались на заднем фоне огромными глыбами, что заслоняли собой даже небо. На плече у главной злобной бабы сидел уже знакомый по предыдущим изображениям дракон, и из каждой его пасти выглядывали крошечные ручки и ножки пожираемых людей.
Снедаемый любопытством, Цент поспешил к следующему барельефу, и тут его очи неожиданно узрели знакомое лицо. Ну, не совсем лицо. Лица у Кощея никогда не было. На барельефе тот предстал в своем истинном обличии, в виде бесформенного сгустка злобной энергии с пучком тонких щупалец. Этими щупальцами он хватал людей, в основном детей и баб в сарафанах, и запихивал в огромный рот.
– Это же тот самый монстр из гробницы, – тоже опознала Кощея Машка.
– Да, старый знакомый, – сквозь зубы процедил Цент.
Он поднял шашку, и ее острием нацарапал рядом с изображением Кощея хулительное слово из трех славянских рун.
Цент ждал, что и на следующем барельефе увидит какие-то ужасы, сплошной геноцид и надругательство над правами человека, но его ждал сюрприз. Потому что, неожиданно, силы зла получили решительный отпор. Раздатчиком отпора оказался огромный мужик с ядреной бородой и натруженными кулаками. У его ног валялся дракон, уже без голов, Кощея вообще не было видно, а пять баб стояли поодаль, и явно не решались приблизиться к исполинскому богатырю. С их стороны это было вполне разумно, поскольку огромный бородач держал в руке топор, и этим топором явно грозил злобным бабам.
Желая узнать, чем же завершился конфликт мужика с топором и пяти злых баб, Цент попытался перейти к следующему барельефу, но неожиданно выяснил, что комикс закончился, и продолжения нет. Вместе с этим закончился и коридор. Впереди была арка двери, а за ней находилось какое-то большое помещение.
– Что все это значит? – спросила Алиса. – О чем повествуют эти картины?
– Думаю, об этом уже некому рассказать, – ответил ей Цент. – Одно мне ясно – предки уже в лохматые времена знали, что все зло в мире исходит от баб. От одной бабы много зла, а от пяти баб вообще конец света. Так же хочется одобрить мужика с топором, как символ всепобеждающего добра. Я, конечно, предпочитал воспитывать подруг ремнем и кулаками, но предки были суровыми людьми, и на любезности не разменивались. Чуть баба зазналась – топором ее, заразу!
– Я думаю, здесь сказано о чем-то ином, – высказала свою точку зрения Машка. – Если тут изображен Кощей, то эти, остальные, тоже какие-то боги.
– Змея Горыныча узнал, – не стал спорить Цент. – Остальных вижу впервые. Ну, мужик с топором на бога похож, суровый такой, солидный. А вот эти пять баб…. Не знаю, не знаю. Что они за боги такие? И боги ли?
Стоять на месте и обсуждать древнюю наскальную живопись не имело смысла, так что Цент повел свой отряд вперед. Что бы ни скрывалось в этих подземельях, какое бы зло ни таилось здесь, им край нужно его найти и устранить. Иначе все одно жизни не даст.
За дверью раскинулся круглый зал, просторный и довольно высокий. Вдоль его стен шли какие-то статуи, но, под слоем пыли и паутины, рассмотреть их было невозможно. Противоположная часть зала терялась во тьме, лучи фонарей не добивали туда. В центре зала, на каменном возвышении, валялись какие-то тряпки или палки – рассмотреть их вначале не удалось. Но когда герои подошли ближе, то даже Центу стало не по себе, а уж его малая дружина едва не была затоптана сонмищем мурашек.
Это был истлевший труп какого-то человекообразного существа. От него осталось немного – лишь ветхие кости, копна бесцветных волос, да жалкие обрывки материи, некогда бывшие одеянием. И все бы ничего, на всевозможных покойников и Цент, и его команда, успели насмотреться досыта. Одно смущало – рост данной особи. Ныне трудно было установить его точно, но даже по самым скромным прикидкам выходило, что посреди зала лежали останки трехметрового великана.
Общую композицию дополнял топор, что был вонзен прямо в камень, в том месте, где у ныне покойного организма приблизительно находилось сердце. Топор был вполне себе человеческих габаритов, притом именно топор, а не секира непотребной величины. Впрочем, он больше походил на оружие, чем на инструмент дровосека. Рассмотреть его подробнее мешала напитанная пылью паутина, что густо оплетала и оружие, и останки гиганта.
Все говорило о том, что это огромное трехметровое существо было уложено на каменную поверхность и зарублено топором. Зарублено основательно, раз тот прорубил тело навылет и вонзился острием в гранит.
Личный состав от увиденного закономерно оробел, а вот Цент, презрев страх, все же подошел ближе, чтобы осмотреть находку века. Скелет выглядел вполне человеческим, с соблюдением всех надлежащих пропорций, разве что зубы у него оказались узкие и острые, больше звериные, нежели людские. Рядом с исполинским черепом Цент обнаружил истлевшие остатки того, что в далеком прошлом вполне могло быть деревянной маской, скрывающей лицо. Теперь же от этой маски осталось слишком мало, чтобы установить ее изначальный вид. На ум сразу пришли пять жутких баб с чуть ранее просмотренных настенных комиксов. Их лица тоже были скрыты масками. Могло ли это огромное существо быть членом той пятерки? И почему оно здесь одно? И где все остальные? И кто отмучил ее топориком? У Цента скопилось множество вопросов, на которые не было очевидных ответов. Так же возник соблазн завладеть топором – при ближайшем рассмотрении тот оказался довольно стильной секирой, притом пребывающей в идеальной сохранности. Время будто не коснулось топора, из чего Цент заключил, что тот либо волшебный, либо сделан на невиданную доселе совесть.
– Что это за существо? – благоговейным шепотом спросила Машка.
– Затрудняюсь опознать, – ответил ей Цент.
– Это ведь не человек, – дрогнувшим голосом произнесла Алиса.
– Почем знать? – пожал плечами герой девяностых. – Возможно, в далеком прошлом, люди были больше нынешних, а потом измельчали. Правда, все это как-то не стыкуется с научной точкой зрения на данный вопрос. Если бы эти дылды прежде бродили стадами, их останки уже давно бы нашли вероломные осквернители чужих погребений, разорители могил, что лицемерно именуют себя антропологами. Возможно, мы имеем дело со штучным экземпляром. Мутация какая-нибудь, или иная бесовщина. Или, что, я подозреваю, ближе всего к истине, перед нами один из тех самых древних богов. Ну, не из самых шишек, а какая-то мелочь пузатая. Матерого-то бога топором, поди, не ушибешь.
И тут из темноты прозвучал голос, пустой и безжизненный, будто слово взяла сама смерть:
– Ты прав, человек. Пред тобой бог.
Цент отступил, подняв перед собой шашку и направив луч фонаря на голос. Из тьмы на свет неслышно шагнула закутанная в черное фигура некроманта.
– А вот и ты! – прорычал герой девяностых, нагнетая в душе заряд неистовой ярости. При прошлом столкновении с Легионом один на один он потерпел фиаско, но в тот раз Цент был обескуражен видом разумного мертвеца, и не имел верного эмоционального настроя. Зато теперь с этим все было отлично. Мало кому за всю свою долгую жизнь Цент хотел сделать больно так же сильно, как этому повелителю мертвых. И хотя он понимал, что мертвец едва ли способен ощущать боль, Цента это нисколько не смущало. Больно ему будет, или нет, но разрыв Легиона на куски вне всяких сомнений доставит огромное удовольствие непосредственному исполнителю оного действа. А Цент не привык отказывать себе в удовольствии.
Но Легион не удостоил Цента вниманием, и почему-то обратился к Владику.
– Я ждал тебя, мой друг, – произнес он. – Рад, что ты цел и невредим. Впрочем, я надеялся, что ты явишься без сопровождения.
Владик стоял столбом, безмолвствовал и дико трусил. После того, как он провалил свое посольство и не сумел убедить обитателей Цитадели договориться с некромантом, попадаться на глаза своему несвежему другу отчаянно не хотелось.
Легион, будто прочтя его мысли, сказал:
– Я не виню тебя в том, что ты не сумел убедить упрямцев в крепости. Это было невозможно сделать, теперь и я это понял. Не следовало вообще отправлять тебя с этим заведомо невыполнимым поручением. Ты был прав, а я ошибся, не послушав тебя.
– Правда? – обрадовался Владик, у которого буквально камень с души упал. По крайней мере, у него все еще оставался хотя бы один друг, пусть неживой и жуткий.
Легион вышел в центр зала, и Цент нехотя отступил к своим соратникам. Те держались так, как умели. Девчонки лучше, берсеркеры едва в обморок от ужаса не падали. А Владик взирал на Легиона с надеждой. Цент со злостью осознал, что программист еще глупее, чем казался все это время. Похоже, тот до сих пор лелеял надежду, что в запланированном некромантом мире для него найдется тепленькое местечко. Бывший рэкетир для себя решил, что не допустит этого. Если ситуация выйдет из-под контроля, он избавит очкарика от малейшего шанса на хоть какую-то жизнь, и удавит собственноручно.
– Кто этот гигантский покойник? – спросил Цент, обратившись к Легиону. – Зачем ты дорылся до него? Наверху тебе мало костей?
