Сергей Александрович Арьков
Стражи Ирия
– Вот почему так важно, чтобы они вернулись, – пояснила девушка. – Если они не привезут еды, или если мы потеряем еще машины с экипажами, начнется голод. Здесь ведь дети….
– Предохраняться надо! – рыкнул Цент, уже уставший слушать душераздирающие истории про голодных детей.
– Но эти дети родились еще до зомби-апокалипсиса, – напомнила собеседница.
– Материнский капитал, будь он проклят! – сквозь стиснутые от злости зубы процедил изверг. – Нарожали за деньги, жадные лентяи, а я теперь страдай. Зарабатывать на производстве потомства самая низкая низость. Ниже падать некуда. Даже сбор бутылок, и то более достойное занятие. Так им всем и передай. Я бы им сам сказал, но, похоже, не смогу. Ради вечно голодных детишек меня собираются скормить силам ада.
– Вот как раз насчет этого, – поспешила вклиниться в монолог Цента девушка. – Я хотела вам кое-что подсказать. В пяти километрах к югу отсюда есть железнодорожная станция. Мы кое-что брали оттуда. Если успеете до нее добраться, то, возможно, сможете найти там укрытие.
– К югу, говоришь? – заинтересовался Цент. – То есть вон там?
– Да. Но торопитесь. Вас хотят отпустить перед самым заходом солнца. Времени будет мало. Бегите сразу через поля, так короче.
– Пробежимся, раз надо, – произнес Цент. – Да, Владик?
Обессиленный после физических нагрузок Владик лежал на полу и исходил на страх. Скверные предчувствия овладели им. Ужасное зло обитает в этих краях, и будет ой как непросто спастись от него за пределами надежных крепостных стен. Особенно в компании Цента, который, не задумываясь, пожертвует программистом для сохранения собственной шкуры.
– Мне пора идти, – сказала девушка. – Удачи вам.
– А она нам понадобится, – со вздохом признался Цент. – Эх, Коля, Коля, почему же ты сразу не сказал, что у тебя дядя милиционер? Я бы тебя после этого признания на месте бы и убил. Скольких проблем удалось бы избежать.
– Что же нам делать? – спросила Инга, обратившись к Центу.
– Будем экстремально выживать, – пожал плечами тот. – Не впервой.
– А если не успеем добраться до станции? В поле от тумана спрятаться негде.
Цент промолчал, хотя кое-какой толковый план он уже набросал. Главная роль в этом плане отводилась камикадзе Владику, который должен был ценой своей никчемной жизни задержать демонические сущности. В силу того, что программист являлся циничным эгоистом, так и не воспитавшим в себе благородного стремления к самопожертвованию, ему, возможно, потребуется помощь в свершении подвига. Будет вполне достаточно одного удара ножом в бедро. Так он уже не сможет бежать, и в то же время будет еще жив, когда припожалуют силы ада.
– Не волнуйся, – подбодрил девушку Цент. – Прорвемся.
После чего опять начал издеваться над Владиком физкультурой и спортом, нарочно доводя того до изнеможения. Если у программиста не останется сил на вечерний забег, глядишь, и ножиком тыкать не придется.
Спасенная девушка сказала правду – весь день узники провели в своей камере, и лишь под вечер явился дядя Миша со своими тимуровцами, дабы амнистировать их. Когда защитники крепости распахнули двери темницы, то невольно шарахнулись назад, и на то были две причины. Первой причиной являлся взгляд Цента. Голодный, лютый, беспощадный, давший клятву ничего не забыть и не простить, этот взгляд повергал в трепет даже храбрецов. Второй причиной был смрад. Из контейнера так мощно пахнуло потом, что даже привычные к антисанитарии люди зажали пальцами носы. Источником скверного аромата оказался Владик. После целого дня интенсивных тренировок из него вместе с потом истекло килограмм восемь живого веса. То, что осталось, едва держалось на ногах. После приобщения к спортивному образу жизни Владик уже не был уверен, что так уж сильно хочет уцелеть этой ночью. Зачем? Чтобы и в дальнейшем подвергаться терзаниям со стороны бездушной свиньи из девяностых?
– Выходите, – приказала дядя Миша. – Мы отведем вас к воротам.
Заметив неподалеку трусливого Колю со своей секирой, Цент сказал:
– Топор мой верните. Он мне от дедушки достался. Фамильная реликвия.
– Обойдешься, – грубо ответил ему неласковый дядя Миша. – Топор тебе захотелось. Может, еще и пистолет дать?
Цент скрипнул зубами от злости, но смолчал.
Поскольку жизнь в крепости была бедна на события, конвоирование бывших узников на волю вызвало настоящую эпидемию шейной болезни. Народ глазел на троицу так, будто перед ними шествовали звезды большой эстрады или актеры театра и кино. Некоторые зачем-то лезли ближе, даже пытались потрогать чужаков. Владика безнаказанно потрогали, Ингу не успели, потому что какой-то неумный человек попробовал коснуться Цента. Того, что именно сделал изверг, никто разглядеть не успел, ибо все это заняло долю секунды, зато результат оценили все. Глупец, рискнувший вторгнуться в личное пространство бывшего рэкетира, с криком рухнул на землю, прижимая к груди сломанную в трех местах руку. Народ в страхе шарахнулся, конвой нацелил на Цента оружие.
– Он первый начал, – быстро пояснил свои действия тот. – У него в руке был ножик.
– А где ножик? – спросил дядя Миша.
– Ладно, согласен на мировую, – не стал настаивать на обвинении Цент. – Ни вашим, ни нашим.
Тяжелые железные створки заскрипели, нехотя распахиваясь, дабы открыть путь на свободу. Солнце уже почти скатилось за горизонт, и хотя не было еще никаких намеков на туман, Цент понимал – времени у них в обрез. Поэтому, не тратя драгоценные секунды на прощание, он первым вышел наружу, а следом за ним выбежали Инга и Владик. Едва они покинули пределы крепости, как ворота тут же захлопнулись за их спинами.
Цент уже шел быстрым шагом в нужном направлении. Впереди простиралось поле, где-то на самом горизонте виднелись какие-то строения, возможно, та самая железнодорожная станция, но до нее было очень далеко. Рядом бодро вышагивала Инга, хорошо отдохнувшая за день. Девушка была даже готова перейти на бег, но Цент не одобрил эту идею, решив поберечь силы. А вот изможденный физкультурой Владик едва переставлял ноги. Он и шагом-то с трудом поспевал за соратниками, а если те побегут, то тут вообще без шансов. Впрочем, Владику этих шансов и не хотелось. Суицидальные настроения овладели им, притом гораздо сильнее, чем обычно. Он бы и сам наложил на себя руки, если бы хватило смелости. Что ж, пусть демоны сделают это за него.
Когда они отошли от крепости метров на триста, Цент остановился, развернулся, и, сложив ладони рупором, грозно прокричал:
– Я вернусь! Еще! Никому ничего не прощу! Вас ждет боль! Страдание! Муки немыслимые и пытки адские! Всех буду убивать, никого не пощажу! Живите и бойтесь, грядет час возмездия!
Дальше Цент сорвался, и начал оскорблять обитателей крепости довольно обидными ругательствами, что вскоре принесло свои плоды – со стен по трем амнистированным открыли огонь. Стреляли, слава богу, одиночными и не прицельно, но все же своего они добились – сольное выступление Цента было прервано. Убоявшись получить пулю, изверг почел за благо спешно увеличить дистанцию.
– Я им покажу! Я им предъявлю! Я им продемонстрирую! – сердито бормотал Цент, быстро шагая по полю, заросшему высокой, сухой травой. – Ишь, фраера опущенные, чего удумали! Меня, Цента, кинуть, как какого-то лоха.
– Поднажать бы, – предложила Инга, которая постоянно оглядывалась назад, ожидая увидеть там зловещий туман. Вместо него видела только Владика. Тот хрипел, рыдал, стонал, через каждые два шага падал, но продолжал идти.
– И так уже вся корма в пене, – проворчал Цент. – Нормально идем. Олимпийский рекорд побить не удастся, но без медалей, чую, не останемся.
Он тоже оглянулся, и обнаружил две плохие новости: солнце уже полностью провалилось за горизонт, наружу торчал только самый краешек, ну и Владик по-прежнему тащился следом.
Вокруг простирались бескрайние поля, без малейшего намека на какое-либо убежище. Железнодорожная станция, если это была она, будто и не приблизилась ни на метр. Зато после захода солнца воздух стал прохладнее и свежее, так что идти стало заметно легче. Откуда-то появились комары, мошки и прочая гадость, и ну лезть в глаза и уши. Прихлопнув на шее обнаглевшего кровопийцу, Цент недовольно заметил:
– Уже жрать начали. То ли еще будет.
Вновь оглянулся, и помрачнел. Солнце полностью кануло за горизонт, Владик продолжал идти, хотя дистанция между ним и лидерами существенно увеличилась. Крепость, от которой они постепенно отдалялись, возвышалась посреди поля черной громадой. На стенах зажглись факелы, дабы послужить путеводными маяками возвращающейся поисковой группе. Цент тут же дал себе слово, что не умрет этой ночью. Он выживет. Любой ценой. Обязан выжить. Ибо его ждет кровавая месть. Обитатели крепости совершили фатальную ошибку, обидев крутого перца. Этот не должно сойти им с рук, иначе они, чего доброго, возомнят, что крутых перцев можно обижать безнаказанно.
Идти было легко, благо последние сутки ничего не ел. Инга тоже шагала бодро, а вот предсмертные стоны, звучащие за спиной, все больше раздражали. Владик не желал умирать тихо и спокойно, никому не мешая, все время напоминал о себе, портя и без того неважное настроение. В какой-то момент Цент не выдержал и обернулся, чтобы сделать ему замечание. Но не сделал.
– Мамочка! – пропищала Инга, видя то же, что и Цент. Белый густой туман, будто медленно ползущая лавина, уже накатывался на стены крепости. А спустя мгновение все трое расслышали уже знакомый шепот.
– А вот теперь побежали, – скомандовал Цент.
Рванули с места одновременно. Инга быстро вырвалась в лидеры, но Цент был жеребец бывалый, разогрелся, набрал ход, и вскоре нагнал девушку. Побежали рядом, рассекая ногами сухую полевую траву. Ветер засвистел в ушах, дыхание с хрипом рвалось из легких. Цент все ждал, когда откроется второе дыхание, а потом сообразил, что это оно и есть. Первое он оставил еще в юности, променяв его на алкоголь, сигареты и последствия беспорядочных половых связей. Силы начали оставлять марафонца, ноги, только что легкие и быстрые, налились неподъемным свинцом. Цент понял, что переоценил себя. Все-таки возраст и невоздержанность в еде и выпивке, дали о себе знать. Давно прошли те времена, когда он мог, как лось, проскакать двадцать километров, а потом еще с ходу вступить в драку и выйти из нее победителем. В его годы более пристало жить в покое и достатке, а не зайцем по полям скакать. Был бы один, давно бы уже упал в траву, и пускай чертовы демоны едят заживо, но проиграть забег бабе Цент просто не мог. Тут уже не о нем одном речь, тут уже обо всех мужиках речь. Чтобы он, конкретный пацан, да бабе в чем-то уступил…. Не бывать этому!
Впрочем, страстное желание не уступить не могло придать сил, которых уже и не осталось. Цент задыхался, ног почти не чувствовал. Даже непрерывно звучащий, и становящийся с каждой секундой все громче шепот тьмы не мог послужить ему допингом. Цент все ждал, что вот сейчас упадет. Вот прямо сейчас. Вот сейчас вот точно. Упадет, и уже не встанет.
Цент уже морально настроился опозорить всех мужиков на белом свете и пасть в траву, но тут мимо него и Инги пронеслось что-то скулящее и пахучее. То был Владик. Измученный целым днем физкультуры, слабосильный, немощный программист летел стрелой, едва касаясь подошвами земли. За ним по пятам следовал целый рой навозных мух, зачуявших исходящий от Владика аромат отчизны.
Предчувствуя недоброе, Цент оглянулся. Они бежали быстро, но зловещий туман уже почти настиг их. Он надвигался огромной белой стеной, и что-то подсказывало Центу, что если они угодят в это марево, то уже не выйдут из него живыми. А когда в тумане что-то зашевелилось, у Цента волосы встали дыбом, а дыханий открылось сразу столько, что хоть взаймы давай. Старый конь, не портя борозды, пошел таким резвым галопом, что даже быстроногая Инга приотстала. Более того, на горизонте замаячила вершина пьедестала, потому что Владик, форсированный страхом, довольно быстро сжег свои силы и сбавил ход. Не та, конечно, была ситуация, чтобы издеваться над программистом, но Цент не смог отказать себе в этом маленьком удовольствии:
– Прыщавый! Они тебя настигают! – пошутил изверг.
Владик закричал от ужаса и понесся вперед быстрее прежнего.
Железнодорожная станция выглядела так, будто тут снимали кино про войну с немцами. Все стекла были выбиты, на путях стоял выгоревший пассажирский состав. Выглядела станция давно покинутой и зловещей. Не будь за спиной куда большей жути, Цент эти палестины предпочел бы обойти большим кругом, ибо знал по опыту: в таких местах обязательно поджидает парочка неприятных сюрпризов. Но сейчас подходила любая дыра, в которую можно было бы забиться, забаррикадировать вход и пережить ночь. Тем более что зловещий туман уже хватал за пятки, а льющийся из его глубин шепот действовал не хуже ударной дозы слабительного. Во всяком случае – на Владика: программист в процессе установки нового мирового рекорда по бегу с перегруженными штанами оправился на ходу раз восемь.
– За мной! – крикнул Цент, указывая на здание вокзала. За станцией раскинулся небольшой поселок, который и до зомби-апокалипсиса был алкогольно-депрессивной черной дырой. Там можно было отыскать глубокий погреб с крепкой дверью или иное убежище, но времени на это не осталось. Центу казалось, что демоны набегают со всех сторон, что они везде, и он, не раздумывая, бросился к двухэтажному строению безрадостного желтого цвета. К тому времени сгустились сумерки, и Цент заранее выхватил из кармана фонарь. Двери вокзала были гостеприимно распахнуты настежь, из них наружу выглядывала тьма.
– Я не пойду туда! – завизжал Владик.
– А тебя и не приглашали, – обрадовал программиста Цент. – Инга, живо!
Девушка юркнула внутрь, Цент ухватился за ручку двери с намерением закрыться от непрошеных гостей. Почти успел, но в последнюю секунду внутрь влетел образумившийся Владик.
– Ищите доску или проволоку, нужно двери заблокировать, – закричал Цент. – Живее, ну!
Вместо участия в коллективном выживании, Владик сложился пополам и принялся жаловаться, что задыхается. Взъярившийся Цент подбежал к нему, схватил за шкирку и потащил наружу. Программист истошно закричал, что осознал свою ошибку и готов исправиться, но это едва ли его спасло. На счастье Владика появилась Инга с доской в руках. Цент выпустил намеченную жертву, схватил доску и просунул ее под дверные ручки. Дернул двери – доска, вроде бы, держала. Для верности он стащил с Владика куртку и связал ручки еще и ею. И только после этого позволил себе перевести дух.
– Что будем делать теперь? – спросила тяжело дышащая после пробежки Инга.
– Надеяться на лучшее, – ответил ей Цент, хотя сам терпеть не мог полагаться на одну лишь удачу. Конкретный пацан в жизни своей полагается на более осязаемые и надежные вещи – силу, крепкие кулаки и безграничную наглость.
Туман, меж тем, вплотную подступил к зданию вокзала, и начал медленно и неторопливо окутывать его со всех сторон. Его щупальца вязким киселем потекли внутрь сквозь дыры в окнах. Цент попятился к дальней глухой стене, по пути подобрав какую-то палку, которой собирался отбиваться от темных сил. Но что-то подсказывало ему, что это импровизированное оружие едва ли впечатлит демонов, явно положивших глаз на их троицу. Отважные спутники, мелодично стуча зубами от ужаса, спрятались за широкую княжескую спину. При этом от Владика несло так сильно, что Цент, временно отвлекшись от наползающих на него щупалец тумана, сделал программисту замечание и посоветовал хотя бы изредка не пренебрегать гигиеной.
Туман втекал в помещение, заполняя его, будто ядовитый газ. Он стелился по полу, поднимаясь все выше и выше. Цент несколько раз махнул палкой, пытаясь разогнать его, но белый кисель упорно продолжал поглощать своих жертв. Князю почудилось, что он слышит тихий издевательский смех, затем где-то совсем рядом прозвучал уже знакомый женский голос, исходящий, казалось, прямо из тумана:
– И что ты можешь теперь без своего оружия, страж?
– Покажись! – рявкнул Цент, свирепо пуча глаза и бестолково размахивая перед собой палкой. – Выходи на честный бой!
Вновь зазвучал смех, на этот раз громче. Туман поднимался все выше, стремясь заполнить все помещение до самого потолка. За спиной противно скулил Владик, отравивший весь воздух вокруг себя миазмами героизма. Словно перед нырком в воду, Цент набрал полные легкие воздуха, после чего белое марево накрыло его с головой.
Глава 11
Очнулся Цент так же внезапно, как и отключился. Только что он стоял в полуразрушенном здании железнодорожной станции, готовясь встретить неминуемую смерть. Туман окутал его, а вслед за ним обрушилась тьма. Но пребывание во тьме продлилось недолго. Яркая вспышка рассеяла окруживший его мрак, и Цент внезапно понял, что он до сих пор если и не жив, то хоть как-то существует.
Открыв глаза, он увидел вокруг себя вязкий полумрак. Тот был сверху, снизу, по сторонам. Он составлял собой весь окружающий мир. Кроме него вокруг не было вообще ничего.
В первое мгновение князь решил, что он находится внутри дьявольского тумана, но быстро понял, что это не так. Тот серый кисель, в котором он неведомым образом очутился, совсем не походил на туман. К тому же разум бывшего рэкетира был чист и ясен, пожалуй, даже яснее обычного, а дьявольский туман, как ему было прекрасно известно, имел привычку затуманивать мозги, подсовывая им всевозможные соблазнительные видения.
– Где я? – спросил Цент вслух.
Ему никто не ответил.
Вытянув перед собой руки, чтобы сослепу не налететь на какое-нибудь препятствие, Цент осторожно пошел вперед, прощупывая ногами невидимую опору. Вокруг стояла странная глухая тишина, голос его не рождал эха, он не слышал звука шагов, не слышал даже собственного дыхания. В мозгу вспыхнула страшная, но вполне логичная мысль – неужто все-таки помер? Постоянно позиционирующий себя как верующего человека, Цент был плохо знаком с христианским каноном, и не знал наверняка, что ожидает его за могильной чертой. Батюшки, с которыми он в девяностые частенько выпивал, приобщаясь, тем самым, к религиозным таинствам, обрисовывали райскую жизнь лишь в общих чертах. Говорили, что там, в раю, светло, тепло, совсем не надо работать и всего вдоволь. Центу этого было достаточно, и он не задавал уточняющих вопросов. Возможно – зря не задавал. Потому что в том месте, где он каким-то непостижимым образом очутился, не было ничего из того, что щедро обещали ему служители культа.
Из невообразимых глубин памяти всплыла какая-то долина смертной тени, но Цент так и не смог припомнить, что это такое, и имеет ли оно какое-то отношение к загробному существованию. А еще, против воли, подумалось, что он, возможно, находится вовсе не в обещанном раю, а в каком-то другом месте, классом ниже. Пусть он не наблюдал ни котлов с кипящим маслом, ни рогатых чертей, подбрасывающих дрова в огонь, это еще ничего не значило. Возможно, котлы и черти будут дальше, он просто еще не дошел до них.
– Нет, этого не может быть! – уверенно произнес Цент. Он точно знал, что ни при каких обстоятельствах не мог попасть в ад. Во-первых, всю свою жизнь исправно носил крестик, во-вторых, пожертвовал на храм кругленькую сумму, в третьих, не садился в автомобиль, если там не висело минимум три иконки. То есть, минимальный набор праведных благодеяний, необходимых для допуска в райские кущи, выполнил. В чем же тогда дело?
– Ошибка, может, какая-то бюрократическая произошла? – пробормотал Цент с надеждой. – Напутали что-то с документами, не туда отослали или вообще потеряли. Чиновник, он везде чиновник, что на земле, что на небе – безалаберный и халатный субъект. Надо найти кого-нибудь из начальства, и с ним переговорить. Пусть разберутся. Чего меня сюда-то сунули? Отец Акакий божился, что за мое пожертвование на храм мне на небесах сразу коттедж выдадут с бассейном и пальмами, крутую тачку, трех ядреных девок и пятиразовое шашлычное питание. Вот пусть и дают. Мне лишнего не надо, а что обещали – будьте любезны предоставить. Я, если надо, до самых верхов дойду, до самого, прости господи, господа достучусь, а свое получу.
С твердым намерением любой ценой добиться загробной справедливости, и выбить из небесных бюрократов все причитающиеся себе посмертные блага, Цент зашагал быстрее.
Примерно через десять минут туризма по удручающе однообразной пустоте, нос Цента уловил знакомый и весьма приятный аромат. Запахло жареным на костре мясом. Этим запахом князь воспользовался, как путеводной нитью, и пошел по нему, потому что иных ориентиров в этом странном и пугающем месте ему не предоставили. Было немного не по себе – вдруг сей запах рождают зады грешников, запекающиеся на сковородках? Но Цент не свернул с пути. Любая определенность лучше, чем вечное блуждание в этой серой пустоте, где нет ни пива, ни мяса, ни девок, ни даже умучить некого.
Вскоре он разглядел впереди свет. Красноватый такой. Стало еще более тревожно. Оно, конечно, недоразумение, бюрократическая ошибка, но сумеет ли он все это объяснить сотрудникам преисподней? И станут ли его здесь слушать? Сейчас как схватят, как бросят в котел с кипящим маслом, и варись там себе вечность вместе со всякими программистами и прочими грешниками.
Впрочем, когда Цент подошел ближе, он выяснил, что наблюдает не адскую процедурную, а одинокий костер посреди небольшой полянки. Та раскинулась прямо среди пустоты, и выглядела удивительно уютно. Над костром на огромном вертеле пропекалась туша какого-то похожего на быка животного, она-то и источала соблазнительный аромат, приведший Цента сюда. А вокруг костра, на зеленой травке, сидели люди.
Не без робости Цент вышел на поляну. Теперь он смог во всех подробностях разглядеть людей, сидящих подле костра. Те оказались мужиками, причем мужиками солидными, основательными, конкретными такими мужиками, тестостерон с молоком. Отблески костра скользили по суровым бородатым лицам, украшенным многочисленными шрамами. Одеты мужики были не по сезону – в какие-то кольчуги и латы. Рядом с ними, на траве, лежали старинные островерхие шлемы. Оружия у компании не было, что Цента ничуть не обнадежило. Захоти эти мордовороты сделать ему больно, они успешно осуществят это голыми руками.
– Вечер в хату, – учтиво обозначил свое присутствие Цент. – Пацаны, извините, что отвлекаю. Я тут заблудился немного. Дорогу не подскажете?
Один из мужиков слегка повернул голову, окинул Цента скучающим взглядом, и уточнил:
– Дорогу куда?
– Да мне бы повидать кого-нибудь из начальства, – признался Цент. – Какая-то ошибка вышла, документы, что ли, напутали. Надо заявление написать, прошение подать. Жалобу, в конце концов. Ведь это же черт знает что такое. Преступная халатность, как минимум.
Еще один мужик обратил внимание на гостя. Похлопав широкой ладонью по траве возле себя, он насмешливо предложил:
– Подсаживайся, добрый молодец. В ногах правды нет.
Эти загадочные люди (и люди ли?) внушали Центу страх, но выбора у него не было. Он осторожно подошел к компании, и тоже присел у костра на зеленую травку.
– Жрать хочешь? – спросил у него мужик, что сидел справа. Фигурой тот напоминал медведя, только не жирного и ленивого медведя из зоопарка, а дикого лесного зверя. Лицо его было обезображено несколькими, идущими параллельно, шрамами, будто какой-то монстр наискось полоснул его по роже огромными когтями.
– Не откажусь, – ответил Цент, отчасти из учтивости, отчасти потому, что вдруг понял, что он действительно голоден.
Ему тут же вручили огромный кусок горячего жареного мяса, в который Цент, не мешкая, вонзил свои крепкие зубы. Мясо оказалось жестким, пресным, сыроватым, но вполне съедобным. Умяв половину выданного куска, Цент почувствовал себя значительно лучше. Он всегда чувствовал себя лучше после мясной трапезы.
– Мужики, можно у вас кое-что спросить? – произнес он, набравшись смелости.
– Спрашивай, – великодушно дозволил тот, что сидел слева. Это был внушительный дядя, чья мускулатура едва не разрывала туго обтянувшую его телу кольчугу. На кольчуге Цент заметил темные пятна засохшей крови и многочисленные дыры, оставленные каким-то холодным оружием. Судя по состоянию брони, мужик являлся заядлым любителем кровавых бань.
– Я умер? – задал давно мучивший его вопрос князь.
– Нет. Но если стремишься к гибели, ты на верном пути.
У Цента камень с души упал. Значит, все-таки это не загробный мир. Теперь понятно, почему здесь нет ни особняка с бассейном и пальмами, ни тачки, ни баб.
– Если я не умер, – вновь заговорил он, – то где я?
Здоровяк справа отложил в сторону огромный мосол, который до этого яростно глодал, и снисходительным тоном изрек:
– Это трудно объяснить непосвященному. Ты едва ли поймешь.
– Да мне бы хоть в общих чертах, – жалобно попросил Цент. – Помню, как нас настигал туман, а мы бежали, бежали…. Нас было трое. Я, девка Инга и еще этот срам очей моих. А потом провал. И вот я здесь, в этом месте.
– Если тебе в общих чертах, то ты сейчас находишься внутри мистической секиры духов, – ответил здоровяк слева.
– Внутри волшебного топора? – ахнул Цент. – Да как же я сюда попал? Ведь у меня его даже с собой не было, гнусный Коля оставил его у себя, да покарает его бог за все злодеяния! И его, и дядю Мишу.
– Не важно, с тобой секира или нет. Если уж она признала тебя своим владельцем, вы с ней связаны незримыми узами.
– Надо же, – продолжил изумляться Цент. – Но как я внутрь-то попал? И что вы все тут делаете? И кто вы такие, вообще?
– Много вопросов, и все не о том, – пробасил здоровяк справа. – Мы – стражи Ирия, прежние владельцы мистической секиры. Лишь самые великие воины владели небесным оружием.
– Позволь, представлю тебе наше боевое братство, – предложил богатырь слева. – Я – Ярополк Зверский. Вот он, – Ярополк указал на здоровяка справа, – Яромир Страшный. Далее Святогор Лютый.
Святогор был помельче Яромира и Ярополка, но рожу имел столь свирепую, а взгляд столь дикий, что Цент ни на секунду не усомнился, что свое прозвище этот деятель получил заслуженно.
– Далее восседает Добрыня Безжалостный.
Добрыня был огромен и страшен, в очах его до сих пор пылал огонь кровавой битвы. У Цента в бригаде был один такой же субъект схожих габаритов, но все же мельче, значительно мельче. Такие люди, как Добрыня, ныне уже не рождались.
– А вон тот – Изяслав Противный, – нехотя представил Ярополк последнего богатыря.
Изяслав, самый мелкий из стражей, имел накрашенные свеклой щеки и губы, подведенные угольком брови, и когда Цент встретился с ним взглядом, послал гостю воздушный поцелуй.
– Этот-то как угодил в ваш геройский коллектив? – шепотом спросил потрясенный Цент.
– Сия история долгая и трагическая, – вздохнул Ярополк. – Небесное оружие само выбирает себе хозяина, само решает, кому станет служить, а кому нет. А в тот год выбор был невелик – вот этот, крашеный, оказался лучшим вариантом.
– Боюсь даже представить себе остальных претендентов, – вздрогнул Цент.
– И правильно делаешь. Там есть чего страшиться.
– Ну, что могу сказать – рад знакомству. А я, значит….
– Да знаем мы, кто ты, – свирепым басом прервал его Добрыня. – Все знаем. Одного только не ведаем: почто ты, лось, сиднем сидишь, вместо того, чтобы с темной силой бой вести?
– Я, в общем-то, веду… – попытался оправдаться Цент.
– Полтора года на печи пролежал! – вновь прервал его Добрыня. – Это ты боем называешь? А пролежни, поди, шрамами боевыми кличешь?
– Так, а что это, собственно говоря, за наезды? – в свою очередь возмутился Цент. – Я, между прочим, в борцы с темными силами не записывался. Если где встречаю ее, силу эту, значит, темную, то борю. А самому ее по свету разыскивать, это, уж извините, не про меня. Вот платили бы мне щедро, я бы еще подумал, а за спасибо я и на печи полежу.
Впрочем, Цент тут же пожалел о своих излишне дерзких словах. Пожалуй, не стоило грубить стражам, и, в особенности, звероподобному Добрыне. Кто знает, на что способны эти герои прошлого?
– Не сердись на Добрыню, – попросил Ярополк. – Его раздражение небеспричинно. Мы все – узники этого места. Души наши многие столетия томятся в секире. И жаждется нам обрести свободу.
– Так вы заключены в этот топор? – уточнил Цент. – И не можете его покинуть?
– Нам, героям, служившим светлым богам, была уготована после смерти земной прекрасная вечность в небесном чертоге. Там ждали нас яства вкусные, напитки хмельные и девы сочные. Но врата в Ирий закрыты, и останутся таковыми до тех пор, пока не повержена великая тьма. Мы не справились с ней в свое время, смогли лишь заточить. Но и сами стали узниками. Последний из нас, Яромир Страшный, сразил мистической секирой темную богиню, но и сам пал в том бою. С той поры секира, и мы с ней, были погребены под толщей земли в древнем святилище, пока не явился ты и не забрал небесное оружие. Секира признала тебя, а это значит, что ты теперь тоже страж Ирия. Пусть и не вызывался ты добровольцем, но выбора у тебя нет. Либо исполни волю светлых богов, либо погибни, как и все живое в этом мире, ибо великая тьма не пощадит никого.
Цент понял, что его пытаются насильно записать в герои. В настоящие такие герои, классические, из той серии, что рвут себе пополам седалищный нерв, спасая человечество, в процессе чего гибнут славной смертью. Это был тот сорт героизма, которого Цент всегда сторонился. Напрягаться ради каких-то там людей, подвергать свою жизнь опасности, терпеть тяготы и лишения, и в итоге, расстаться с жизнью – что может быть глупее? Выходец из девяностых больше тяготел к спокойному, вдумчивому мародерству, насильственному изъятию чужого добра в свою пользу, к порабощению лохов и долгой счастливой жизни.
– Что молчишь? – спросил у него Ярополк.
– Да вот даже не знаю, как вам сказать, – произнес Цент, тщательно подбирая слова. То делал не из врожденного чувства такта, а исходя из соображений личной безопасности. Герои прошлого выглядели слишком внушительно. Таким нельзя отказывать в лоб, прямо и дерзко. Могут вспылить. Цента еще в девяностых как-то били ногами пять человек, и это ему вообще ни разу не понравилось. Но то были обычные гопники. Страшно представить, что будет, если на их месте окажутся великие воины.
– Говори, как есть, – предложил Яромир. – Так поступают мужчины.
– Ну, как есть-то оно, вам, думаю, не понравится. Потому что я, собственно говоря, не рвусь в эти ваши стражи Ирия. Должность, как я понял, почетная, но долго на ней не заживешься.
– Это так, стражи Ирия не умирают от старости, – подтвердил Ярополк.
– Вот, и я о том же. Нет, вы меня поймите правильно: за хорошее дело я могу избить, покалечить, убить. Но вы мне предлагаете форменное самоубийство. А меня к суициду не влечет. Только-только ведь жизнь наладилась: князем стал, обрел почет, уважение и безграничную власть над лохами. Всегда мечтал, чтобы мне порции шашлыка по щелчку пальцев подтаскивали. И ведь подтаскивают. Иной раз, бывало, просто так, случайно щелкнешь, а перед тобой тут же порция шашлыка появляется. Прямо волшебство какое-то.
