Никита Владимирович Чирков
Вектор
Запись 33
Прошел час, а может, и два, я все сижу и перечитываю то, что писал мой брат еще при жизни, снова и снова. Разве не этого я должен был ожидать, пройдя весь путь сюда: не было не единого шанса, что он жив, в глубине я знал это – и все равно боль, как тиски, сжимает это понимание, не позволяя отпустить надежду, которой и не должно было быть. Краузен говорил, что из группы никто не вернулся, прошло больше трех лет. Прокрутив в голове все прочитанное и прибавив известное от окружения, я просто швырнул стул о стену. Созданный шум еще больше подстегнул меня, вот-вот я сорвусь, смотря в пустоту у себя под ногами, ощущаю, как слеза течет по щеке, а мои руки сжаты достаточно крепко, что бы ногти впивались в кожу. А главное, я лишь сейчас четко понимаю, что все в итоге из-за меня. Это никак не приживается – его смерть, то сообщение и, главное, впустую проделанный путь. Ненароком настигает простейшее понимание, больше меня здесь ничто не держит, и это дарует ощутимое всем телом облегчение. Каждый прочитанный дневник, каждая запись заставляли почувствовать боль этих людей, и каждый раз я напоминал себе, что я не один из них, словно из совсем другого мира, ну а теперь же нас объединяет личная утрата, трагедия в которой виноват каждый. Все медленно спутывается в невообразимый клубок, как понимание, так и отношение, и когда я выпустил долю злости в сопровождении яростного крика и нескольких ударов по стене кулаками, словно озарение нахлынуло на меня.
Злость все так же кипит, но теперь она помогает сосредоточиться. Все это время я шел сквозь этот хаос в надежде найти брата, но истина состоит в том, что мне важна его судьба, а не жизнь. Мне достоверно известно: тело найти невозможно, их вообще нет, а вот что есть везде и всегда – это информация. Он добрался до мостика – мне ведь пришло сообщение, верно? Есть ли вероятность, что я не единственный, кому он писал, невзирая на ситуацию? И удивительно, как между мной и Эмили он выбрал меня. Ответы на вопросы прямо передо мной, главное – хорошо искать, что я и сделал. Открыв электронную почту, увидел последнее письмо, и оно именно ей.
«Привет, Эмили, ты прочтешь это после того, как мы отправимся к мостику. Я не могу смириться с мыслью, что нам придется разлучиться в такое-то время, поэтому в твой кабинет я положил чистый КПК, про него не знают, и мы сможем общаться без страха, что кто-то отследит меня, когда я буду в пути, прямо до самой встречи. Надеюсь, у нас все получится и этот кошмар останется позади, тогда мы обязательно вернемся на землю и там уже будем настоящей семьей, как и мечтали, создадим ее вместе. Главное, помни, что я люблю тебя, и, что бы ни случилось, будь сильной. Это похоже на прощание, но этого не будет, мы вызовем помощь, я обещаю».
Эмили, она – путь к нему, может быть, даже к нему конкретно, вдруг он еще жив? Нужно идти, не хочу терять время. Конечно, покидать кабинет Нолана не хочется, поэтому я сделал это как можно быстрей, чтобы меньше чувствовать привязанность. Выйдя, пошел налево через дверь к рабочим местам и складам. Небольшой коридор, в конце широкие двери, даже идя быстрым шагом, находясь в возбужденном состоянии, держу пистолет прямо перед собой. Кабинет рядом, номер 42, нашел в письме. Дошел до закрытых дверей, свернул направо, из-за малого освещения достал фонарик, замедлил шаг. Впереди несколько открытых дверей, и не повезет тому, кто встретит меня. Прошел первую дверь слева – там пусто, освещение очень слабое, лишь несколько ламп слева горят и в конце коридора. Прохожу мимо второй двери, как неожиданно меня хватают за горло и со всей силой ударяют об стену слева, оторвав от пола и крепко прижимая к стене.
Запись 34
Рука сильно сжимает мое горло, уменьшая воздух в легких вдвое. Когда ты почти доходишь до цели, ничто не может остановить, и злость придает большую уверенность и затыкает страх. В ту же секунду я со скрипом в зубах выпускаю все оставшиеся пули в лицевую часть этого урода, но это лишь разозлило его. Схватив мою правую руку с пистолетом, он ударил ее о стену – хватило одного раза, чтобы пистолет выпал, а боль в руке напомнила перелом. Свет лишь надо мной, видна только его рука прямо из темноты, маска и он сам еле заметны, но кажется, словно мы смотрим друг другу в глаза. Пытаться выскользнуть бесполезно, он невероятно силен. Воздуха все меньше, и я уверен, он будет довольствуется этим, пока не сломает мне шею. Охотник слегка приблизился, как будто присматриваясь ко мне, и отшвырнул влево, в ту сторону, куда я шел, метра на три. Упав на спину, я стал откашливаться: боль ужасная, и мне невероятно повезло, что он просто не сломал мне шею лишним напором руки. Тяжело дышать, болит каждая мышца, все, что получается, – это еле подняться на колени, опираясь руками на пол. Пытаюсь прийти в себя, голова слегка кружится, и хотелось бы верить, что он просто ушел, оставив меня умирать, но стало только хуже. Подняв голову, вижу, как в другом конце коридора он спокойно стоит на месте, а прямо перед ним два бешеных пса, готовых разорвать меня в клочья. Мешают им толстые цепи, обмотанные вокруг шеи, которые с другого конца в руках Охотники, и меня поражает, сколько у него сил держать неукротимый натиск обезображенных псов.
Цепи на полу, хищники уже бегут на меня, а он лишь смиренно наблюдает, словно за неким шоу, будто бы желая развлечь себя, чего представить не составляет труда. Первая тварь прыгнула сверху, слегка нырнув под него, приподнимаясь всей массой своего тела, я отшвырнул ее дальше, и ударившись о стену, она упала на пол. Секунда – и второй пес вцепился бы мне в лицо, но, успев схватить его за морду, я перевернулся. Повалив его на пол, обхватив тело ногами, стараюсь свернуть ему шею. Поддаваясь животным инстинктам, просовываю обе руки между открывшимися широко челюстями, раздвигая их так сильно, что зубы впиваются в руки. Злобный и жестокий крик заглушал стонущие вопли пса. Другой хищник кинулся мне на плечо, но я резко развернулся, только он оказался на полу, так я ударил ногой по горлу несколько раз. Как только прозвучал жесткий и страшный хруст сломанной челюсти, вой стих, а тело упало на пол. Второй почти оправился и, шатаясь, собрался кинуться на меня – что ж, если он хочет умереть, то я буду только рад, ведь это борьба за жизнь оголяет весь примитив. Но пришлось избежать этого, ведь убийца побежал ко мне, а с ним я не справлюсь. Игнорируя ненависть и дикое желание убивать, с ужасной болью в руках я побежал дальше и попал в большой зал, машинально направился в первую увиденную открытую дверь в конце. Бегу так быстро, как могу, ощущая себя побитым животным, которому приходится лишь спасаться от более сильного противника.
Вбегая в помещение, не останавливаясь, нажимаю на сенсор справа. Дверь закрывается, а я врезаюсь в стену напротив входа и сползаю на пол. Уродливая псина все же успевает попасть сюда, давая мне возможность закончить начатое. Но вместо нападения эта тварь резко разворачивается и, царапая дверь и скуля от страха, пытается выбраться отсюда. Только хозяину все равно, и через небольшое окошко он просто стоит вплотную и смотрит. Меня всерьез настораживает факт бешеного испуга того, кто обычно не видит преград перед жертвой, и в изумлении наблюдая крайне непривычную картину. Посреди этого небольшого помещения в стене под потолком вентиляционное отверстие, из которого очень медленно стекает по стене черная масса, даже, скорее, жидкость. Любопытство и безвыходность сделали меня неподвижным до тех пор, пока она не заполонила небольшую часть стены и не сползла на пол. Тогда из нее с невероятной скоростью словно выплеснулась часть собственной массы и, попав на пса, затянула в себя. Выглядит ужасно: хищник стал жертвой, он выл так громко, что мне даже стало жаль того, кто вряд ли бы пожалел меня. Она словно поглощает его, и не остается ни следа существования. Когда пес исчез, словно его и не было, масса стала расползаться, отсчитывая тем самым остатки моих секунд жизни.
Проснулся первобытный страх, мешающий мне трезво мыслить, безотлагательно заставляющий биться в истерике о единственную дверь в этом помещении. Но она заперта, а с другой стороны в монолитном спокойствии стоит тот, кто получил в свой список еще одно имя. Я бью, кричу, готовый принять менее жуткую смерть, – но все тщетно, он добился, чего хотел. Наблюдая, как масса затягивает помещение сантиметр за сантиметром, отхожу вглубь, в самый дальний угол. Между стенами, затянутыми массой, появляются нити – подобные тем, которые я уже встречал. Дверь заблокирована, и лишь вопрос крайне ограниченного времени, когда я окажусь на их пути. Места все меньше и меньше, у меня нет ни плана, ни выхода, нет даже пистолета, чтобы застрелиться. С каждой секундой степень моей паники возрастает, пот стекает со лба, страх невыносимый, а все что я делаю, – это кручусь в помещении пять на три. Расстояние все меньше и меньше, и хватаясь за любую надежду, отодвинул небольшую тумбу в самом углу и толкнув ее в массу, я забился в угол, наблюдая, как она окутывается прямо на глазах. Сел на пол, поджал ноги, все, что у меня получается, – это кричать так, как никогда.
Запись 35
Секунда за секундой, сантиметр за сантиметром – и как же ярко выражена затухающая жизнь на фоне черной смерти… Если бы не последняя надежда на более разумное избавление от всего этого, парализующий страх так и поглотил бы меня. Ведь благодаря этому я обнаружил за собой вентиляционное отверстие, решетку, ведущую куда-то вглубь. Выломав ее ударом ноги, пролез вовнутрь, чувствуя, как масса цепляется за ноги, но не может успеть. Стены жутко теснят, слезы и пот смешиваются на лице, в конвульсиях пробираюсь как можно дальше, понимая, что, куда бы я ни попал, худшее всегда будет позади. Вытянув руки вперед, я пытаюсь за что-нибудь зацепиться, что и происходит. Наконец я вылез, стоны от боли всего тела заглушали даже мои мысли. От попытки подняться на ноги я лишь вернулся на пол, как мертвое тело, не способный пошевелить конечностями, и все, о чем я сейчас мечтаю, – это избавиться от боли. Умереть здесь и сейчас – это идеально. Что угодно, только не то, от чего я убежал. Еле-еле нащупав и достав пронокс, я вкалываю себе инъекцию, даже не удивляясь тому, как они все уцелели в кармане куртки. Медленно все проходит, чувство того, как каждый сантиметр тела немеет, избавляясь от мучительной боли, прекрасно. Я уже не думаю о том, что так и не встретил брата, и о всей трагичности моего пребывания здесь – лишь о том, что, наконец, все закончится.
Мое тело ничего не чувствует, но я могу двигать конечностями. Легкие все меньше забирают воздуха, но я все еще дышу. Голова просто лежит вправо, но глаза не закрыть. Надежда попрощалась с этим миром, но разум дает понять привычную для остального мира мысль, но крайне редкую для этого места, я – не умер. Что же происходит – или, скорее сказать, чего не происходит? Мое тело и ум уже готовы умереть, и я жду, когда меня заберет это место, эта станция… Но кажется я словно застрял, будто чего-то не хватает, небольшого шага, для продолжения пути в бесконечность. Пожалуйста, пусть это прекратится и забудется, как безумный кошмар, ведь, если этого не произойдет, придется вернуться ко всему, от чего я убегал. Снова бороться за жизнь, снова надеяться и терпеть неудачу. Разве я не заслужил покоя? Даже если нет, все равно это произойдет, поскольку больше я не могу, это невыносимо и бессмысленно. Может, это и есть то, чего я так хочу: ни страха, ни боли, ни надежд, ни целей – абсолютный покой, без каких-либо позывов к движению? Других объяснений я не нахожу, да их и нет, все нити привели к этому, и то, чего так хочется, иногда находится прямо под носом. Лишь я один в покое и умиротворении, забываю все и, забытый всеми, медленно погружаюсь в себя. До встречи, мой брат, до встречи, моя любовь, увидимся в другой жизни.
Но, невзирая на прощание и смирение ради простой цели, я готов поспорить, что вижу перед собой человека. Девушку, которая, сев на колени в полуметре от меня, держит в правой руке пистолет. На ее лице выражается сочувствие, как и осторожность. На голову натянут небольшой капюшон, а длинные светлые волосы свисают до плеч.
Запись 36
Ее голос – несколько часов назад это было бы самым приятным, что я слышал, тем, что можно назвать судьбой или даже победой над условием пребывания, из которого я не вылезал с того момента, как попал сюда. Но сейчас это напоминает мне обо всем том, что я забыл. О том, с чем попрощался, и эти воспоминания приходят вместе с той же болью, из-за которой я не хочу ее слышать. Лишь на третий или, может, четвертый раз я как-то среагировал, перевел взгляд прямо в ее глаза, которые словно дают мне жизненную силу, как и ей признак того, что я все еще жив.
– Хорошо, ты жив. Не придется избавляться еще от одного тела. Ты сильно ранен, нужно вылечить тебя. Не волнуйся, я помогу, просто переверну тебя на спину, чтобы все сделать. – И она сделала это, оказавшись на спине, мне захотелось плакать, словно я воскрес из мертвых. Голос ее был сдержанным и довольно грубым, но лишенным злости, скорее, осторожным:
– У тебя серьезные раны на руках, пойду принесу аптечку.
Она отошла, с невероятным трудом и болью в каждой мышце я поднялся с пола, словно вылез из могилы. Движения тела даются очень тяжело, будто каждая конечность нагружена дополнительными килограммами. Небольшая комната, впереди еще одна – именно оттуда она и пришла, освещения предостаточно, поэтому я легко рассмотрел помещение и медленно отошел к выходу. Правая рука начинает сильно ныть, и машинально я схватил ее левой, прижимая к телу. В этот момент она вернулась.
– Не советую туда идти, – тон был немного угрожающий. Потом она достала пистолет и, держа его в правой руке, а аптечку в левой, подняла их на уровне плеч, согнув руки в локтях, и сказала: – Я либо вылечу тебя, либо убью. – И все, это был словно приговор, ее голос и ее вид давали отличный повод поверить в ее слова.
– Кто ты такая?
– Меня зовут Наоми. А тебя? – после нескольких секунд пристального наблюдения ответила она. Мне плохо, я знаю, что без медицинской помощи я умру от инфекции или потери крови. – Похоже, ты еще человек – Ее спокойствие меня раздражает, как и чрезмерная уверенность.
– Несколько минут назад я должен был умереть. Так что лучше отвечай! – Злость закипала во мне, а страх полностью отсутствовал.
– Ты здесь лежал около четырех часов, – в этот раз ее спокойный голос удивил меня, неужели прошло столько времени. Взглянув на место, где я лежал, понял, как совсем не контролирую произошедшее.
– Я долго ждать не буду, варианты те же, так что лучше не тянуть с выбором.
Первые несколько минут мы молчали. Что творится у нее в голове, мне неизвестно, но вид у нее сдержанный, а пистолет лежит слева от нее, и я не успею до него дотянуться в случае чего. Она вколола мне антибиотики, обезболивающее, обрабатывая укусы на руках, а я все думаю, как начать разговор.
– Меня зовут Харви Росс, – просто сказал я, даже не глядя на нее.
– Рада знакомству, – нейтрально ответила она, но была довольна и вскоре продолжила: – Ты ведь нездешний, да?
– Тебя это не сильно удивляет?
– А должно? – не дожидаясь ответа, она продолжила: – Зачем ты здесь, это гиблое место, удивительно, что его еще не взорвали или не отправили на металлолом, предварительно избавившись от всего.
– Вижу, ты полна оптимизма. – Я заметил сдерживаемую злобу в ее лице. – Я прилетел к брату. Его зовут Нолан Росс, слышала такое имя?
– Нет, – недолго раздумывая, ответила она. – Сильно же ты любишь его, раз забрел в такую даль. Сколько вас было?
– Я один.
Запись 37
Оттерев мои руки от засохшей крови и грязи, она принялась накладывать швы на множество рваных ран, уродство которых только злило меня.
– Кто это тебя так?
– Собаки. Мне пришлось убить одну из них голыми руками.
– Это не самое худшее, – ответила она сразу и, выдержав паузу, продолжила: – Ты, наверное, не видел, как люди меняются. Это происходит не как в кино или книгах, на самом деле все очень медленно, и лишь когда подходит самая грань необратимого, есть шанс заметить разницу и убить того, кто через минуту захочет сделать тоже самое с тобой. Даже если это близкий друг или… – она замялась.
– Что здесь произошло? – наконец спросил я, хотя это нужно было сделать с самого начала.
– Хотела бы я знать. Еще до того, как разные создания попали в эту часть станции, люди уже менялись. Ты бы видел, как это происходит, даже не говоря про психологические изменения характера и личности. Случалось так, что некоторые становились кем-то другим или же, возможно, теми, кем они были на самом деле, по своей натуре, если ты понимаешь меня. Один был словно скелет, что-то словно проело его изнутри, лишив жировых тканей и почти всех мышц и волос. Это не мешало ему быть тише, чем что-либо, и убить двоих, возможно, он был изгоем всю жизнь и обиженным судьбой. Причем он сделал это длинными зубами, а его глаза не закрылись даже после того, как толпа лишила его жизни, – до сих пор вижу их, большие, круглые и мертвые.
Я все время представлял, каково это – переживать здесь все в то самое время, когда цивилизация пала. Теперь я понял, наблюдая, как каждое слово отдается болью на ее лице. Но это не мешало ей залечивать меня, за что ей нужно отдать должное.
– Сколько ты здесь? С момента катастрофы?
– Персонально здесь полгода. Считать начала, только когда осталась одна и эта комната стала моим домом.
– Полгода, – удивленно повторил я. – Как же ты справляешься?
– Когда эти создания прорвались сюда, я и еще несколько человек еле успели укрыться в одной смотровой. Первое время мы ждали помощь и все, что делали, – это пытались ладить друг с другом, невзирая на то, что происходило за дверьми, где тишина наступала лишь на несколько часов максимум. Ты даже не представляешь, каково это, когда постоянно кто-то кричит, что заставляет думать о том, кто это – друг, коллега или бедный человек, мечтающий о безопасности. Но мы никого не впускали, ни одного, и все ради безопасности, чтобы дожить до дня, когда нас спасут. Ложные надежды – да! – но разве можно упрекнуть в этом, имея нашу ситуацию? И так продолжалось не меньше месяца, что привело к панике среди нас. Один кидался на второго, этот на третьего и так далее. Я же решила, что лучше рискнуть, – и тогда, вопреки крикам и страху, открыв двери впервые за месяц, увидев что-то, кроме космоса и привычных стен, просто побежала. Забавно было то, что в конечном итоге все они были убиты друг другом. Так я стала паломничать, бродила по коридорам от места к месту, прячась и даже иногда сражаясь.
Руки были обработаны и забинтованы, и она понесла аптечку к тумбе в соседнюю комнату, я развернулся на стуле.
– Мне все время попадали под руку записки, видеозаписи и разного рода послания, все сходили с ума верно, словно какой-то вирус охватил станцию. – Встав в дверном проеме, Наоми смотрит прямо на меня.
– Почему ты еще в здравом уме, Наоми? Прошло столько времени, но, кажется, тебя не тронуло то… то, что вызывает это.
– Не знаю, наверное, просто смирилась с тем, что смерть наступит рано или поздно и все равно никто не заметит, нормальных уже не осталось. Осознав это, спросила себя, где сейчас грань разумного среди всего этого. – Она легко охватила рукой комнату.
– Интересная теория – как вижу, помогла.
Она улыбнулась, и это было красиво. Заставило поверить в некую вероятность того, что еще не все потеряно для меня и я могу ей верить и больше не быть один.
– Пора кушать, это поможет нам обоим, в частности вести разговор, а то все это похоже на допрос.
Ее уверенность в словах и действиях вызывала зависть, но также и спокойствие. И вот она вынесла из второго помещения, которое, видимо, является складом, несколько упаковок еды, нечто вроде консервов. Разложила четыре штуки на столе, дала мне ложку и, снова положив пистолет под левую руку, принялась есть, я же молча последовал ее примеру.
Запись 38
Некоторое время мы просто ели, она все поглядывала на меня, как и я на нее, и вроде бы мы должны говорить, особенно при таких обстоятельствах – но этого не было. Кажется, первым должен начать я. Правда, что-то меня все же тревожит, скорее, даже некий дискомфорт, и медленно, момент за моментом, я взвешиваю, оцениваю и пытаюсь понять, что же так сильно не дает мне расслабиться или просто отвлечься. Но все мои попытки понять причину были провальные изначально. Перебрав каждую мелочь, каждую минуту и все связанное с этим местом – так, что даже Наоми заметила во мне некое смятение, я понял, что проблема не в какой-то мелочи, а в этой станции, в этом месте, напоминающем истинное воплощение хаоса, и в том, что надо выбраться отсюда. Вот-вот я пойму основную проблему, преграждающую путь к исполнению, вероятно, самого важного, – и тут она заговорила:
– Ты здесь из-за брата, верно? – словно осуждающе, прозвучал вопрос, на что я сразу кивнул головой. – Расскажи мне о нем, ведь ты столько пережил, забравшись так далеко вглубь, что, смею предположить, вы очень близки.
– Это долгая история.
– У нас полно времени.
– И она отнюдь не из приятных, – пришлось ответить немного грубо.
– Точно не хочешь рассказать? – а вот это прозвучало угрожающе. – Мне было бы проще узнать тебя.
Я пока молчу, а она ждет, только желания рассказывать нет совсем.
– Ты выполз из того отверстия (она указала рукой на задвинутую тумбой вентиляцию) полуживой, попрощавшийся с жизнью, в мое убежище, и откуда же мне знать, что ты человек? Я тут много навидалась.
Серьезность была высока, а пистолет уже в руке, но убивать меня она не станет.
– Лучше скажи, почему ты еще здесь, – отрезал я. – Разве было мало возможностей улететь с Вектора, забыть все это как страшный сон, зажить новой жизнью, к примеру?
– Все не так просто. Сосчитать невозможно, сколько раз я прокручивала в голове события после всего этого, – и почти всегда приходила к мысли, что к нормальной жизни уже нет пути назад. Это грустно и страшно, но знаешь, что я тебе скажу и честно посоветую, – чем раньше ты примешь тот факт, тем быстрее ты сможешь выжить здесь, приспособиться, а главное – не умереть. Что лучше, жить здесь королем, или там, в нормальном мире нищим?
– Раве эта философия имеет конечную цель в виде спасения, где стоит добиваться своего всеми силами, а не только выживания ради выживания?
– Ты говоришь «добиваться своего всеми силами», но разве не ты лежал тут несколько часов назад, ожидая смерти?
И тут чувство боли пронзило меня, не позволяя проронить ни слова.
– Каждый раз после того, как ты уже смирился со смертью, но как-то все же получается выжить, наш разум забывает это. Нет, ты помнишь ситуацию, и страх, и боль – но сама сущность исчезает, словно этого не было. И если все же собрать и посчитать по пальцам, сколько раз ты был на краю, но выживал, то это окажется самым травмирующим. Поэтому лучше я буду думать, что спятила, и воспринимать все как должное, чем лелеять надежды, которые рано или поздно сведут меня с ума. Прогибайся и побеждай.
Она резко встала и неаккуратно стала собирать пустые контейнеры из-под еды. Главный вопрос сейчас – это уровень доверия, и хоть мое состояние медленно восстанавливается и сейчас я вижу все объективно, пока я ей не доверяю – и придется задать пару неприятных вопросов.
– Зачем ты все еще живешь? – после недолгой паузы начал я.
– Повтори вопрос, – спокойно, но строго прозвучал ее голос.
– Ты слышала.
– Думаю, тебе и так понятно, – с еле заметным сарказмом сказала она.
– Мне это интересно, потому что ты довольно убедительно дала понять свое безразличие к тому, что здесь происходит. Тебе плевать, что ты можешь быть сумасшедшей, ты не ищешь пути спасения, поскольку не видишь будущего для себя. А главное – тебя совершенно не интересует происходящее вокруг, словно так и должно быть. Перед тобой сидит человек, у которого есть свой корабль, он прилетел сюда и легко может улететь обратно – но ты ни разу про это не спрашивала или не предлагала выбраться отсюда. Я считаю, что человек в твоем положении при наличии хоть малейшего шанса на спасение с этой станции будет ногтями скрести, но использует его.
Под конец я даже немного разозлился: чувство такое, что со мной играют, словно все окружающее не имеет смысла и меня приравнивают к уже обреченным на смерть.
– Да пошел ты, – словно обиженно, сказала она, хотя на самом деле злится. – Говоришь так, словно это все просто – вот так жить здесь, в паранойе каждую секунду, думая, как легко каждое мгновение может стать последним. Считаешь, что ты многое пережил? Я здесь уже не один год, а ты сколько – несколько дней. Если проживешь тут не меньше моего, посмотрим, что же в итоге станет с тобой, насколько ты изменишься и как сильно тебе станет плевать на окружающий тебя мир. Мне некуда возвращаться, я слишком долго здесь, и меня устраивает! – она почти кричит, но держит себя в руках. – Ты хочешь улететь отсюда?
– А есть другой вариант? – Я встал со стула, между нами пара метров, и теперь я начинаю злиться.
– Ты еще меня обвиняешь в чем-то. Как же твой брат – ты оставишь его здесь, пройдя такой путь, просто сдашься?
– Это тебя не касается, мои решения останутся при мне.
– Правда, а может, нет никакого брата и корабля тоже? Откуда мне знать, что ты тот, кем себя выдаешь, есть ли хоть доля правды…
– И кем же я, интересно, могу быть?
– Да кем угодно, ты ведь ни разу не задумывался, наверное, нормальный ли ты. Сложно заметить ту черту, когда восприятие определяет реальность, а не факты прошлого. Я таких встречала много, и поверь, если такое происходит, самое благоприятное – это просто уйти, ведь со временем все будет развиваться и увеличиваться, искривляя твой мир настолько, что ты забудешь, кем был и как все началось, находясь в поисках ответов на загадки, которые ты сам же и придумаешь.
Она мне не доверяет, можно ли ее упрекнуть в этом? В ее правой руке пистолет – и в голове уже несколько вариантов его отобрать. Конечно, ради спасения своей жизни, не ради власти или угрозы ей.
– Значит, тебе проще остаться здесь, – спокойно начал я после недолгой паузы, – ждать смиренно смерти, понимая, что упустила единственный шанс забыть все это.
– Расскажи мне про своего брата. Почему ты чувствуешь вину из-за него?
– Нет. Извини, но я не хочу, это слишком личная тема, особенно сейчас.
Она несколько секунд словно размышляла про себя, но вскоре наставила на меня пистолет.
– Ты расскажешь мне про него. Иначе я тебя убью. Поверь, мне это не впервой.
