Никита Владимирович Чирков
Вектор
Запись 103
Мне приходится признавать эти факты, которые навсегда оставят отпечаток в моем мозгу. Что будет напоминать мне, насколько я был слеп и глуп, и, вместо того чтобы придерживаться одной версии, я стал искать другие, забывая, что в конечном результате все сведется к одному финалу.
Эдвард – это имя принадлежит другому человеку, чей защитный костюм был использован другой личностью, оставляя судьбу его изначального владельца под вопросом. Все это время под маской, которая уже лежит на полу, был Тобин.
– Вижу, ты вспомнил меня, ну или признал мое существование – это, наверное, хорошо.
– Как ты это сделал? – спросил я, оставаясь в недоумении и оцепенении, понимая, как слаб и глуп.
– А ты не помнишь? Тогда, в комнате связи, после того как ты убил Марию. Ты вышел оттуда весь не в себе и через мгновение просто исчез. Ушел неизвестно куда, неизвестно зачем, оставив меня одного.
– Я не убивал ее, она покончила с собой.
– Нет, ты убил ее! – Я впервые вижу такой гнев в нем – я видел это, как и все остальное. – Ты совсем потерял связь с реальным миром и уже даже не знаешь, что правда, а что нет!
Он отошел немного назад, а я же впитываю его слова, ощущая, сбор мозаики.
– У тебя ведь есть лекарство, ты мог вылечить меня, как минимум попытаться! – чуть ли не умоляюще стал кричать я, понимая боль больше, чем когда-либо.
– Нет никакого лекарства! – сокрушаясь от моей наивности, кричит он. – Все это была ложь, одна лишь ложь! Никто так и не сумел создать, и уже не было времени дальше пытаться сделать это, ведь рано или поздно пришлось бы сообщить, что все попытки провалены, и Вектор накрыли бы куполом, преждевременно забрав все результаты и цветок, и взорвали бы его вместе со всеми.
– Так ты мне всегда лгал: ради собственной выгоды, ради долбаного спасения, а ведь я спас тебя не один раз, ты помнишь это? – стал я кричать.
– Это ты про то, как убил Миранду? – гнев и боль слились воедино. – Миранда покончила с собой почти сразу же, как мы с тобой заперли ее. Я проверил по камерам позже, уже после того, как понял, что она тебе мерещится. Ее желание убить меня и вылечить тебя и весь этот бред, что был про нее после того, как ты выпустил всех тварей, – лишь твоя очередная галлюцинация. Которой мне пришлось подыгрывать и каждую секунду быть начеку, чтобы ты и меня случайно не решил убить. Ты не представляешь, как это было тяжело. После того, как ты пропал, я все же заметил тебя и, подойдя поближе, услышал, как ты говоришь сам с собой. Представляешь, каково было мое удивление, когда именно ты выпустил меня из архивной!
Он решил перевести дыхание, а я, склеивая куски памяти, понимаю, что обратного пути для меня больше нет: ведь все его слова – правда. Каждое слово словно открывает фрагмент большой картинки.
– Зачем ты тогда сохранил мне жизнь, если я столько всего натворил, не ведая этого?
– Потому что я знал, без тебя мне не добраться сюда. Когда ты пропал я стал искать выживших людей – и нашел. Только в архиве все пошло не так, как я планировал, и мне пришлось их убить и надеть костюм, чтобы ты не узнал меня. Ты принес кучу проблем, но в то же время помог мне сделать то, чего я и хотел, хоть и не самым простым путем. Почему, ты думаешь, в остальных частях исследовательского уровня не сработала система контроля инфекций и не было блокировки отсеков, как, например, случилось, когда ты только появился здесь? Я снял всю защиту, чтобы ты мог спокойно пройти везде.
– Я был лишь марионеткой в твоих играх… – свыкаясь с безвыходностью, говорил я уже спокойнее, – и я сделал все, что ты хотел, Тобин. Так что-либо убей меня сейчас, либо дай улететь отсюда: ведь я плохой человек, но отличный убийца, и разве могу я что-либо другое, кроме как следовать безумию, которым вы меня же и наградили, как и моего брата?
– Да твоего брата никогда не было у нас! – резко крикнул он, потеряв терпение. – Никто его в жизни не видел. Он никогда не покидал жилые отсеки после карантина. А тот голос, что ты слышал, тот самый, который заставил твой больной мозг открыть все камеры, – он твой!
Запись 104
Из пучины пустоты и тьмы меня выкинуло обратно в мир боли и лжи – громкий грохот и безумные крики сотен коренных жителей Вектора, пытавшихся пробиться через все двери вокруг. Я быстро поднялся с пола и сразу вспомнил, как потерял сознание, увидев впереди Тобина, который что-то делал за компьютером очень быстро. После его слов я потерял сознание, ибо что-то не выдержало в голове и должно было умереть, дабы существование продолжилось. И я сам дал Тобину шанс оставить меня здесь, используя одиночную камеру, как ядро на шее. Я закрыт в одной из камер хранения существ, почти посередине, запертая, с включенным светом в потолке, – проще говоря, легкая добыча.
– Выпусти меня! – крикнул я во все горло, злясь, как никогда, нанося удары по непробиваемому стеклу и разбивая руки снова в кровь.
Услышал, он резко обернулся – и сразу подошел вплотную:
– Ты проснулся быстрей, чем я думал. Я не выпущу тебя.
– Тот голос не мог быть моим!
– Ты считал, что был взаперти несколько часов? Да вот только правда состоит в том, что после того, как ты отказал Миранде, мы усыпили тебя. И следующие две недели ты провел у нас, подвергаясь пыткам и медикаментам, которые мы тестировали на тебе. Ведь ты здесь не с самого начала, и нам была интересна твоя реакция: как себя поведет вирус, какие штаммы помогут тебе, а какие нет. Все это было нашим последним шансом, и я верил, что все получится, но вышло наоборот.
– Что?! Вы держали меня в плену столько времени, как лабораторную крысу? – Как я мог такое забыть, как я вообще мог не заметить этого!
Я вспоминаю всю боль и то, как это активировало защитный механизм в виде амнезии и очередной порции загадок от Наоми. Это ужасно – я потерял дар речи и желание вообще что-либо делать или стремиться. Я просто сел на пол, уставив взгляд в никуда, понимая, насколько я жалок и слаб.
– Это все ужасно, я знаю, и мне действительно неприятно все это. Но благодаря тебе мы нашли Джеффри и, пока ты был взаперти, смогли достать его руку и найти пароль, написанный маркером на его теле им же самим. И благодаря этому я смог снять карантин с этого уровня, где все началось. И да, Миранда смогла заразиться во время его поисков, и я знал это – и использовал тебя и ее. Потому что понял, что мы в тупике и как-то надо выбираться. Так что хоть все пошло и не так, как я ожидал, но лучше, чем могло бы быть. Считай меня монстром, но ты и понятия не имеешь, что я пережил за это время. Так что я просто скажу тебе искреннее и честное спасибо. Но я не могу забрать тебя с собой, ты слишком непредсказуем и опасен. К тому же разве не такую смерть ты хотел: в бою, против самых сильных? Да и если что-то будет с твоим кораблем, я знаю, где тебя искать. Прощай.
Он зашел в вагон, двери закрылись, и впервые за несколько лет началось движение вокруг станции, ознаменовав это грохотом, разнесшимся вокруг. Оставив меня здесь, как неизлечимую болезнь, он направился к моему кораблю, благодаря которому единственный человек, имеющий иммунитет, исчезнет навсегда, – и все благодаря мне. Тому, кто больше навредил, нежели помог. Я вспомнил слова Наоми: «Он играет с тобой» – теперь я понял, про кого она. Лишь она знает настоящее, а я всего лишь отголосок жизни, которая забыта всеми, кроме ненужных призраков безумия. Моя память скрывала истинные мотивы из-за понимания их способности заставить без промедления свершить казнь.
Мои мысли прерывает громкий грохот мнущегося железа дверей, через которые безумно и агрессивно до предела возможностей вырываются твари и монстры, порожденные с самого начала неизвестной жизнью, хранящейся где-то далеко впереди. Ужасный рев армии разнообразных существ оглушает меня, поражая масштабностью. Они напоминают саранчу, кричащую и все время передвигающуюся, которая уже несколько лет не видела людей и потребляет лишь саму себя. Выражающие максимальную и безграничную ненависть ко всему, что встретится, они, словно настоящая тьма, окутывают мою камеру, заполоняя все вокруг, оставляя лишь свет надо мной. Десятки, а то и сотни совершенно иных жителей жаждут моей плоти, пытаясь отобрать друг у друга место первого ряда ради такого куска мяса, как я.
Пока есть время, все, что я могу, – это не пытаться ощутить огромный масштаб происходящего, не искать жалости или прощения у вымышленных безумием персон и даже не прощаться с жизнью, пытаясь вспомнить приятные моменты, – нет. Я стою посередине, ощущая, как вся толпа даже через стены давит на меня своим количеством. Вагон уехал, и я не знаю, есть ли шанс найти новый. Но все, что я делаю сейчас, кроме ожидания, – это ощущаю и наслаждаюсь мимолетным чистым спокойствием, понимая, – такого больше никогда не будет. Возможно ли, что это ознаменование моей смерти, – ведь я не смог выбраться с Вектора, поскольку безумная сторона моей личности оказалась намного сильней, во что я не верил и поэтому проиграл? Стекла вокруг меня начинают медленно трещать под натиском массы когтей и зубов, и некоторые создания уже умудряются протиснуть кончики когтей через мелкие трещины. То, что тебя не убивает, делает тебя не сильнее – оно делает тебя лишь злее, позволяя пробиться через орды голодных и безумных тварей, следуя той самой семечке идеи от брата перед его очередной смертью, что проросла в единственную цель – найти и уничтожить то, что породило их.
Запись 105
Я хочу помнить все.
Сотрясает и заполняет все вокруг яростный гул, который сложно описать для человеческой памяти, истинно напоминающий метаморфозы крика и воя существ, которых впору использовать для основы страшной мифологии, дабы пугать умеющих слушать и думать во все времена всех народов. Основные догматические понятия бытия забываются в этой пучине безысходности, где мне отведена роль не более чем ребенка, на пороге новой жизни. Я не знаю, кому досталась счастливая монета разрушить хрупкую и чисто символическую стеклянную ограду, в которую меня заточил представитель предательства и прекрасный пример выживания, именуемый Тобином. Но именно ударившие в лицо мелкие осколки моей крепости ознаменовали нарушение границ и начало жатвы. Человек неподготовленный, ведомый отфильтрованными социумом законами природы, еще несколько минут назад стал бы приятным составляющим трапезы здешних хищников, и винить за это его было бы нельзя. Адаптация дает куда больше возможностей в этом месте, и именно благодаря этому, играя по правилам в этих стенах, я не считаю себя изгоем среди тех, кто пытается меня убить.
Мною движет не страх перед смертью, а лишь строго ненависть к каждому существу, которое пытается убить меня и своего соседа в этой безудержной, переполненной яростью волне бесчисленных и голодающих существ, не различающих попадающее в зубы мясо. В этот самый момент, когда нет мыслей, нет конечной цели, я лишь убиваю, кусаю, бью, царапаю, пытаясь не попасть под удар прирожденных убийц. Постоянно двигаясь, я чувствую своего рода покой, будто волна океана захлестнула меня, позволяя закрыть глаза и забыться в бушующей стихии. Главное правило – нельзя стоять, нельзя отдыхать, если мне и суждено умереть сейчас, то точно без проявления слабости. Разнообразие существ вокруг большое, но все они безумны, голодны и, главное, эгоистичны и не знают порядка, ведь это не коллективный рой. Большинство пытаются поймать меня, но нарываются на соседа и понимают, что чужие все и не важно, кого съесть, главное ведь – утолить голод. Это дает мне преимущество, редкие секунды для смены местоположения в этом бушующем водовороте страшных тел, зубов и когтей.
Потеряв счет времени, я постоянно ускользаю от челюстей и когтей – и меня каким-то образом выкидывает за пределы водоворота жизни и смерти, в то место, откуда все они пришли. Покинув зону комфорта, я почувствовал страх, ведь я остановился. Широкий проход, предела которого не видно, свет еле пробивается через засохшую кровь на потолке вперемешку с грязью и гнилью, окрестившими каждый сантиметр всех поверхностей. Затхлый воздух, которым безумно тяжело дышать, дополняется невыносимым запахом многолетних отходов и гнили трупов. Около минуты я стоял на месте. Меня удивило наличие всех моих конечностей и возможность еще видеть, дышать и слышать. Этого хватило, чтобы они все же заметили меня, отчего я начинаю убегать так быстро, как могу. Постоянно сворачивая, пытаясь спрятаться хоть где-то, – но их много, и они голодны. А главное, я истекаю кровью, и теперь вопрос в том, что победит – время или скорость.
Пройдя огромное расстояние, совсем не запоминая путь, я наткнулся на небольшой зал, чьи двери я все же смог закрыть, отрезав путь назад, как я надеюсь. Справа камеры изоляции, а слева – много встроенных ящиков, хранящих, по всей видимости, медицинское оборудование. Там я нашел бинты и тряпки и трясущимися руками, еле стоя на ногах, замотал себя, словно мумию, в надежде на остановку кровотечения, потому что зашивать раны я бы сейчас не смог, даже если бы нашел инструменты. Но главное, что даже символично: я нашел шприцы с проноксом. Самая дальняя от входа камера открыта, внутри кровать, и я даже не хочу знать, какие опыты здесь проводились. Изолируя вход, но не на замок, иначе я не смогу выбраться, если проснусь, я за внешнюю ручку примотал цепь, а другой конец прямо к кровати. Меня трясет, я еле вижу, с трудом дышу и двигаюсь, падая через каждые два шага, отчего, теряя силы, я просто ложусь на кровать, обмотанный, словно пациент и в импровизированном саркофаге, вкалываю себе два шприца пронокса и закрываю глаза.
Запись 106
– Вставай. Ты не можешь дальше так лежать, ты должен выжить, должен двигаться. Ты голоден, ты устал, но нельзя сдаваться! Считай это приказом, но надо встать и как минимум удостовериться в том, что в следующий раз ты проснешься так же, как и сейчас. Неизвестно сколько прошло времени, так что как минимум тебе надо поесть.
Голос разбудил меня, такой привычный и знакомый, дарующий доказательство того, что память еще существует. Все сказанное – правда, я голоден, и кажется, кроме боли ничего другого нет. Я не могу говорить: ощущение, словно связки парализованы, тело еле слушается, и я будто проснулся от векового сна. Боль сковывает, и любые попытки произвести движение тщетны. Меня трясет, я весь в поту, кожа словно плавится, и, ко всему прочему, мне тяжело дышать. Глаза болят так, что их хочется вырвать, но сначала хоть как-то избавиться от тремора. Я голоден, как же я голоден!
– Ты давно ел, это правда. Я даже больше скажу: тут вряд ли есть человеческая еда, так что тебе придется потребить тех, кто хочет потребить тебя. В твоем состоянии большого тебе не победить, даже среднего, так что ищи мелких созданий.
Я встаю, ощущая искусственное притяжение Вектора, как никогда. Медленно шатаясь, подхожу к выходу и открываю дверь, останавливаясь в проходе. Осматриваясь, замечаю у двери, через которую я попал сюда, тварь – она мертва, причем прижата дверью. Даже не помню, как такое случилось. Собираюсь подойти к останкам, вдруг есть какое мясо.
– Оно сгнило, принюхайся и присмотрись, его есть нельзя.
Метр за метром я осматриваю помещения изоляции, и те, которые были открыты, теперь пусты. Но если идти вперед, то там, похоже, некая лаборатория с большим столом посередине и множеством ящиков и каких-то холодильников. Бродя по этим местам, где никого не было как минимум пару лет, я удивлялся не тому, что я жив: меня пугала лишь тишина. Но это не страх, что заставляет прятаться и бежать с воплями: это страх перед бурей, бушевавшей недавно, откуда я смог выбраться. Но только они еще рядом, и даже если сейчас я в безопасности, то эта немыслимая стихия рано или поздно доберется до меня. Пока я могу лишь ждать и гадать, когда это случится.
Нашел – в самом большом холодильнике куча контейнеров с какими-то жуками размером с откормленную кошку, выложенных от края до края. Трапеза из каменного века, которую пока мне не употребить по самым предсказуемым причинам – заморозка. Вся эта живность в холодильниках уже давно, и, видимо, не дождавшись отправки в пункт назначения для исследований, она просто лежала, из-за чего без огня я лишаюсь способа утолить голод, не это ли признак деградации. Прямо на большом столе среди огромного количества ящиков и хлама стоит нагревательная камера. Не знаю, для чего, но есть параметры указания температуры и сторон нагревания, возможно, для еды или инструментов. Плевать, главное сейчас – подключить и включить. Это занимает мало времени – и вот панель работает. Я кладу жука внутрь, включаю и вижу, как моментально температура начинает подниматься, и я впервые чувствую тепло. Как же это странно и приятно – и даже красиво. Парадоксально, но кое-чего я не учел, и это называется выживание. Только жук растаял, как сразу ожил и, повинуясь простейшей природе, стал спасать себя. Но только выхода нет, дверца закрыта, она прозрачна, и я вижу, как он пытается хоть как-то продлить свою якобы уникальную жизнь. Удавалось ему это недолго. И вот он готов, считай, с корочкой.
Не могу понять, вкусно или нет, потому что не помню вкус любой другой еды. Не знаю, вредно ли мясо или нет, но альтернативы не существует, хоть его прилично, но желудок больше не берет. Я собираю остатки и убираю обратно в контейнер, а тот в холодильник: нельзя оставлять приманку без ловушки. Одна проблема решена, еды на восстановление веса и сил хватит. Проблема новая: у меня снова началось кровотечение.
Оставляя за собой кровавый след, ощущая еще более жгучую боль от каждого вздоха и шага, я смог обойти все в этом большом помещении. Сначала идут камеры хранения, где я ночую, потом своеобразная кухня, после – небольшой склад, внутри которого куча ящиков, но никакой аптечки, хотя я нашел степлер со скобами и скотч. Кажется, складом он был не всегда: тут часть помещения явно была раздевалкой и даже есть уборная. В которой как раз висит зеркало, охватывающее весь рост, которое стоит лишь очистить от грязи, и будет как новенькое. Вся моя одежда в крови существ и моей собственной, много непонятной грязи и какой-то слизи. Она рваная и держится лишь на связанных тряпках вокруг тела, лицо в царапинах, волосы превратились в свисающие куски, и, уже длинные, они достают почти до плеч. Борода заняла почти пол-лица, и я не узнаю глаза.
Отдирать прилипшую к коже одежду – отвратительное и болезненное дело даже без тремора в руках, и этой привилегии я лишен: руки почти не слушаются. Промыв раны мокрой тряпкой, я применяю степлер как альтернативу иголке и нитке, это больно и уродливо, но я смог заделать все новые раны. Те, что на спине, мне не достать, к счастью, они не сильно большие, я просто смотал свое тело поплотнее, дабы кожа сама прижалась, и, возможно, регенерация справится. Все новые раны я обмотал скотчем – на всякий случай. Нашел брошенные кем-то в шкафчике вещи: толстовку, куртку, штаны, почти весь набор. Размер меньше, чем я ношу обычно, но я очень нехило сбросил вес во время пребывания на Векторе – по вполне нормальным для этого места причинам.
Меня тяжело дышать, всего трясет, я еле могу ходить, боль в каждой мышце, от каждого шва. Как же я слаб, как жалок, чувствую себя собранным по кусочкам. Сейчас идеальный шанс доказать любому существу, что он хищник и может сам добывать себе трапезу, естественный путь жизни, где сильный ест слабого. Это даже благородно, ведь я чувствую себя старым зверем, который лишь ждет того, кто сменит его. Но судьба, если таковая и есть, жестока, и именно сейчас я одинок. Прошло, возможно, несколько часов, а может, и больше – ощущение времени отсутствует напрочь, и на мгновение мне показалось, словно я не чувствую ничего вообще, а весь мир замер. Глядя в отражение, не узнавая себя, я просто стал плакать, не понимая, из-за чего конкретно. Схватившись за голову руками и согнувшись в форме зародыша, упал на пол. Я долго стонал и плакал.
– То, что я всегда уважал в тебе: несмотря на условия, ситуацию или проблему, ты выживаешь. Не брезгуешь, не скромничаешь, а просто живешь, используя данные условия. Даже не будь ты безумным, простое понимание необходимости вынужденных мер спасет тебя и позволит существовать и дальше, наслаждаясь тем, что есть.
Я смотрю в отражение, видя измазанное слезами и грязью лицо.
– Почему? – еле произношу я с дрожью в голосе.
– Тебе нужно это слышать – и, главное, от меня. Сейчас ты на грани, и считай это символизмом, но цель – она для каждого своя, и именно зная выбранный путь, можно определить характер человека. На моем месте ты сказал бы то же самое, и главное, что мои слова – правда, и мы оба знаем это и твою цель.
– Где?
– Ты перестал бороться с тем, что для тебя естественно, так как больше ничего не остается, – и это правильный выбор, в котором нет ничего плохого. И, похоже, наконец ты созрел для того, чего ты хотел на самом деле, того единственного и самого важного, что спасет тебя, и больше тебе почти ничто и никто не мешает.
