Никита Владимирович Чирков
Вектор
Запись 98
В лифте мы не проронили ни слова, оставаясь наедине со своими мыслями. Ведь чем меньше лишних слов, тем меньше шанс услышать вранье, которое настолько затуманило мое сознание, из-за чего правда становится чем-то неестественным и раздражающим. Как только двери открылись, мы сначала проверили окружение, открывающееся из нашего положения. Все было чисто, даже без признаков существования угрозы, что довольно странно. Идти было недолго. Минуя очередные пустые комнаты, кабинеты и широкие отсеки лабораторий, у меня не складывалось ощущения или понимания, что мы в неком другом месте: шаблонность одновременно раздражает и успокаивает своей предсказуемостью. Только теперь суть не в выживании, а, наоборот, в спасении. Главное – чтобы спасаемые люди не спровоцировали меня.
Мы на финишной прямой. Впереди, в конце коридора, на перекрестье, архивные помещения. Это полукруглый зал с тремя комнатами, хранящими великие данные стоимостью в тысячи жизней. Мы подошли к дверям: каждая из трех имеет свой номер, и, судя по утолщенным дверям и панели большей защиты, информация действительно крайне важна. На самой левой двери заметны следы от царапин и небольших ударов, так же как и почти по всем поверхностям этого зала. Похоже, именно там оставшиеся люди. Оглядевшись, мы решили заранее закрыть прилегающие к этому залу две двери, чтобы обезопасить себя по мере возможности.
– Открывайте! – ударив кулаком по двери, крикнул я.
Но отклика не было, и, переглянувшись с Ноланом, я постучал снова. Прошла минута, и тишина никуда не делась. Нолан достал КПК и стал печатать им сообщение, ведь, возможно, они боятся, сидят и гадают, стоит ли рисковать жизнью, открывая дверь незнакомцам, хотя что ждет их в обратном случае – голодная смерть…
– Слишком уж долго они, что-то явно там случилось, – сказал Нолан, постоянно проверяя КПК.
Я же решил проверить остальные помещения, и, пошумев как следует, стуча по остальным дверям, подошел к брату, собираясь сказать то, что он и так понял.
– Кажется, зря мы сюда шли. Их уже нет.
– Как я ненавижу это место! – со злостью и разочарованием произнес он, и мы решили пойти дальше.
Пройдя до самой двери отсюда, мы услышали выстрелы, доносящиеся как раз за той дверью, где должны быть люди. Сразу подняв оружие, мы подбежали и встали по сторонам – я слева, он справа. Держа дверь на прицеле, мы не знали, чего ждать, и только через несколько секунд задумались о том, остался ли там кто-нибудь в живых. Выстрелы не означают самооборону. И вот оно – ожидание, когда ты не знаешь, остался ли там кто-нибудь в живых или нет. Стук по двери с другой стороны – Нолан слегка дернулся, но меня это не впечатляет.
– Я открываю дверь. Не стреляйте, пожалуйста! – Достаточно самоуверенно с его стороны.
– Медленно! – строго вскрикнул я.
И двери открылись, показав нам освещенное помещение хранилища данных и человека, который стоит в проходе, подняв руки, показывая свою безоружность. Он с меня ростом, среднего телосложения и одет полностью в защитный костюм, который довольно сильно испачкан кровью. Его разочарование в увиденных людях заметно даже через маску.
– О нет! – испуганно сказал он, поняв, что мы можем собой представлять без масок.
– А ты наблюдателен. Так вот, скажи нам, что это были за выстрелы? – очень уверенно спросил Нолан.
– Спокойно! Те люди, что за мной, оказались заражены, – немного промедлив, он продолжил: – Да, я знаю, это самое банальное, что, можно сказать. И откуда знать, что я не такой же и просто не надел защитный костюм, чтобы сойти за своего человека. Но это правда, все доказательства позади меня. Смотрите сами.
Он медленно отошел назад и встал боком, чтобы открыть вид кровавой расправы. Три тела, все мертвы, лежат среди блоков хранения, которые словно впаяны в стены и имеют свои маленькие мониторы.
– Они тоже были в защите, так почему ты думаешь, что они спятили, а не ты? – спросил я, приставив ствол пистолета к его горлу.
– Очень сложно доказать безумцу, что он таков. Реально, но очень сложно. У меня не получилось. Проблема была в том, что никто не ожидал, что все объекты исследований вырвутся наружу. Думали, они защищены и нет шанса стать инфицированными, если будет прорыв. Скажите, пожалуйста, сколько тел лежит на полу?
Он уже опустил руки и спокойно стоял передо мной. Я повернул голову и увидел два тела, что удивило меня: ведь я помню точно, как их было три, а в сообщении имелось в виду четыре человека, и один стоит передо мной.
– Их двое. Тот, что лежит ближе, – он пытался найти помощь, поскольку нас загнали в угол, а оружия толком нет. И когда я понял, что он явно насчитывает людей больше, то, к сожалению, попытался убедить его в этом, а не просто закрыть глаза на этот нюанс.
– И почему мы должны верить в это?
– Я не знаю, – ответил он не сразу, уставший, вряд ли сам понимает, что делать дальше. – Но какой у меня выбор? Вы единственные, кто пришел на помощь. Вектор вообще пуст, кроме нас, и я лично убил одних из последних людей, чтобы выжить.
– Это ужасно, мне жаль, – сказал Нолан, осматривая тела.
– Не самая лучшая история, но и не самая худшая. Как тебя зовут?
– Эдвард, а тебя? – Я заметил на его защитном костюме бирку с именем.
– Я Харви, а это мой брат Нолан. – Я указал на брата, который встал рядом с ним. – Мы собираемся покинуть Вектор, и это предложение должно тебя заинтересовать, верно?
– Разве не лучше вызвать помощь, чтобы нас забрали отсюда, оказали медицинскую поддержку как минимум? – Он слегка неуверен, но понимает, что нужно что-то делать, а не сидеть на месте.
– А ты наивный парень, думаешь, будь это хорошим вариантом, им бы уже не воспользовались? – сказал Нолан.
– Суть дела в том, что, вызвав помощь, мы просто погибнем, как свидетели или как носители этой заразы, – сразу начал я после брата.
– Но я-то не заражен, меня не будут трогать, я вообще работник Вектора, и эти вопросы обсуждались после того, как был объявлен карантин.
– Они не будут разбираться, поверь. Ты не носитель заразы – прекрасно. Но ты знаешь о происходящем, а это все – очень большая проблема. Так что поверь, – грубо стал я уточнять, – никто не будет вызывать тех, кто это все создал. Наша задача, если мы хотим выжить, – убраться отсюда.
– Я всего лишь архиватор, отвечаю за сохранность информации. Но это не значит, что я слабак, ясно? Последние несколько лет я лишь раскладывал данные, архивировал их и отправлял далеко отсюда, на отдельные выделенные серверы, как черный ящик. И вряд ли будет человек, желающий убраться отсюда больше, чем я.
– Поверь, парень, твоя участь здесь далеко не самая худшая, – сказал Нолан и вышел за двери.
И мне это нравится: он больше не лезет на рожон, дает мне играть роль лидера, и мне все равно, делает это реальный человек или моя галлюцинация потакает желанию власти. Но еще он разочарован тем, что остался один человек, а остальные убиты этим же человеком.
– Он прав. Многим было намного хуже, чем тебе.
– И мне должно стать от этого легче? – Эдвард все еще нервничал, если голос не обманывает.
– Нет. Скажи мне, ты жил здесь?
– Да, в соседней комнате. Я всегда хотел тихую и спокойную работу, не высовывался и не рисковал, поэтому, наверное, и прожил столько времени. А сейчас всем плевать, и моя работа просто потеряла смысл. Я провел тут столько времени, считая, что делаю великое полезное дело, а это оказалось ложью. Надо выбраться отсюда, и это будет шанс забыть старую жизнь и начать новую.
– Правильный выбор.
– Не стоит медлить. – Вошел Нолан, довольно уверенно. – Все мы хотим одного – выжить. Так что, думаю, лучше идти к этой цели, а не мечтать о ней.
– Подожди. Сначала скажи мне, есть ли шанс прочесть сейчас архивы?
Нолану, кажется, не понравился этот вопрос.
– Нет. Из-за снятия карантина без правильных кодов авторизации все данные здесь шифруются, и система просто не даст их прочесть или даже передать. И, чтобы сделать это, нужны верные допуски, которых нет на Векторе, ведь это все под управлением правителей этой станции.
– Одна новость лучше другой… Нам пора идти, эти архивы бесполезны, – подытожил брат.
Мне это не нравится. Выглядит все так, словно он хочет скрыть что-то, не дать мне узнать долю правды на грамм лжи. Недосказанность витает вокруг Нолана. Не знаю, как заставить его сказать правду, поделиться со мной этой ношей. Да и разве есть то, что может сейчас сломить меня, когда я уже готов принять все, лишь бы сделать последнее доброе дело перед смертью. Почему же он боится моей реакции на это: ведь я его брат, который пережил больше всех и удивляется, что еще жив и может говорить. Возможно ли, что эта информация о нем самом – и это изменит все?
Запись 99
Все больше я приближаюсь к полной уверенности в том, как наша затея закончить жизнь хорошим поступком является всего лишь жалкой попыткой доказать самим себе, что мы не зря доживаем эти часы. Уничтожив все попытки ученых оправдать совершенные ими убийства и позволив безумию расколоть мое рациональное сознание на мелкие куски, которые уже невозможно склеить вместе, я всего лишь доказываю себе, что зря прилетел на Вектор. Вся моя боль, страх и безумие – это моя вина, как и те люди, погибшие из-за меня. Имея желание помочь оставшимся людям, почти закончив свой путь, я понимаю, насколько это все мелочно, – и это при варианте успешного выполнения.
Пока нас трое, и мы идем к вагонеткам. Эдвард, человек, которого мы толком не знаем, идет самый первый – во избежание удара в спину с его стороны. Я иду позади него. Нолан замыкает цепь, постоянно проверяя каналы рабочих КПК в надежде найти еще выживших, и если поначалу я верил в его чистосердечность, то теперь это напоминает помешанную миссию, где он словно пытается найти кого-то или отплатить за грехи спасением жизней. Почему-то меня не покидает ощущение, что чего-то не хватает, словно все не на своих местах… Хотя, может быть, все наоборот, все правильно, логично – и поэтому я не могу свыкнуться с тем, что делаю. У меня есть оружие, и больше не надо голыми руками драться за жизнь. Рядом идут люди, которые не позволяют мне окончательно окунуться в бесконечные мысли. Вот она – реальность: я неспокойно чувствую себя в обычной ситуации, во всяком случае, по сравнению с пережитым раньше. Ненароком вспоминаю про лекарство, которое обещал Тобин. И сейчас это звучит очень наигранно и предсказуемо: ведь меня раздражает сама мысль о существовании вакцины. Потому что это очень большая угроза для меня – человека, погрязшего в новом мире настолько, насколько трудно перестраиваться для выживания. Этим мысли по факту знаменуют капитуляцию перед мнением Наоми насчет моего истинного «я».
Весь этот ассортимент неопределенности, позволяющий лишь понять, что нет опоры для выявления реальности, вновь рассекает еле собранную паутину иллюзии выбора и непредвзятого мнения о приоритетные темы бытия. Кажется, такое случалось бесчисленное количество раз, и после каждого я шепотом обещал себе быть умнее, когда это случится снова. Предугадать ход возможной хаотичности мыслей, которые на самом деле используют одну и ту же систему подачи информации, где представленный как озаренные идеи набор фрагментов мыслей лишь отражает типичное поведение паранойи. А после собирания, на первый взгляд, хаотичного пазла и понимания некой истины, которая лишь отражает обратное неадекватной идеи, срабатывает контрольный маркер, который просто стирает помять после того, как ты понимаешь истинную простоту твоих накрученных идей. И, веря в собственное превосходство, ничего не остается, как совершить те же маневры, считая, что они отличаются от предыдущих, хотя на самом деле все очень похоже. Пора это прекратить.
Ведь голос нашептывает мне тонкими нотками, пробирающими до самых костей, и это все выливается в ощущение и понимание, что я совершил ошибку. Обман, который я не могу понять, но я знаю о его существовании. Кто вообще эти люди, с которыми я иду, разве таким я помню брата, не слишком ли наигранна история Эдварда? Отсутствие ценности потери дает мне полное право без последствий разобраться во всем – так, как я умею.
– Мы пришли, – сказал Эдвард, выбив меня на мгновение из цепочки мышления, немного озадачивая тем, как быстро мы прошли это расстояние. Кажется, фрагменты времени продолжают пропадать из головы.
– И где мы сейчас? – не показывая моих будущих действий, спросил я.
Ведь все, что я вижу, – это крепкие двери впереди и компьютеры по обеим сторонам тесного помещения. И на дверях, которые, кажется, открывались давно, знакомая, но в этот раз отключенная, диодная лента с известной надписью «карантин». Эдвард срывает ее и бросает в сторону.
– Нужно открыть эти двери и спуститься вниз до ближайшего вагона монорельсов, – сказал Нолан, осматривая все вокруг.
– А почему мы не используем другую ближайшую станцию посадки? – неожиданно для себя спросил я.
– Они намертво блокированы с самого начала карантина, чтобы нельзя было тайком туда попасть и выйти. А внизу карантин был создан быстро, и их не отключили, благодаря разделению станции на зоны питания. И сейчас надо ввести коды допуска, чтобы открыть двери и вызвать лифт.
Слова, произнесенные Ноланом, стали катализатором моих следующих действий. Я наставил полуавтомат на него сразу после того, как сильно ударил его по лицу. И вот он на полу, прикрывается зачем-то рукой, злясь и не понимая происходящего. Я направляю на брата оружие, Эдвард стоит позади него, и я командую ему, чтобы он не двигался, иначе и ему конец.
Запись 100
– Ты думал, что сможешь водить меня в потемках, скрывая свои истинные намерения за пеленой доверчивости? Так вот, скажи мне, братец, что ты скрываешь от меня, скрываешь от всех? Ведь не просто так ты играешь в доброго самаритянина, не просто так на тебя не воздействует безумие.
– Ты вправду веришь в то, что сейчас говоришь? – кричит он озлобленно, но мне плевать на это.
– Я устал слушать про твой оптимизм и простоту нашей ситуации. Ты что-то затеял, и либо ты скажешь мне всю правду, либо я похороню тебя еще один раз!
Я кричу во все горло, еле сдерживаясь, чтобы еще больше не навредить ему. Эдвард все так же стоит в недоумении позади Нолана.
– Мы ведь в одной лодке, помнишь? Осталось пройти немного – и мы улетим отсюда, – почти умоляюще начал Эдвард.
– Пока я не узнаю правду, никто никуда не улетит. С меня хватит лжи, пора тебе, брат мой, стать максимально откровенным.
Я выстрелил пару раз рядом с ним.
– Хорошо, хорошо! – Он посмотрел на Эдварда, потом на меня и стал продолжать: – Да, я лгал, но не только тебе. Эмили тоже, и, если бы я был с ней честен, если бы предупредил о том, что грядет, она была бы жива.
– То есть ты знал, что будет объявлен карантин? – Я удивился больше, чем думал, и остается подождать, пока моя ненависть возьмет свое.
– Да. Когда я узнал про это, то сначала не поверил, ведь я был одним из тех, кто изолировал внеземную жизнь, которая виновна в этом хаосе. Этот цветок заперт очень крепко, и я был одним из тех, кто построил эту клетку. Видимо, это и повлияло на то, почему у меня нет симптомов. Я не знал, что планировали карантин на половину станции, и когда это стало преобразовываться в уже реальные действия, мои попытки спасти людей провалились. И после моего сообщения тебе меня схватили и стали проверять, насколько крепок мой иммунитет.
– Ты хочешь добраться до этого цветка?! – спросил я, недоумевая, насколько все оказалось ужасно.
– Ты хочешь достать это? – начал паниковать Эдвард.
– Нельзя оставить здесь все как есть и просто улететь. Ведь непосредственные организаторы всего этого рано или поздно прилетят сюда с армией и уничтожат все на своем пути, лишь бы заполучить его. И я не могу оставить это просто так после того, как оказался виновен в стольких смертях. – Он поднялся с пола и, переглядываясь то со мной, то с Эдвардом, медленно подошел к дверям лифта и встал к нам спиной. – Мы должны забрать его, этот артефакт Вселенной, забрать и применить против тех, кто сделал это с нами и теми людьми, что погибли зря.
– Ты хочешь использовать этот биологический объект против других людей, но зачем?
– Нет, прошу, только не это! Давайте просто улетим отсюда, я не хочу мстить, не хочу власти или силы, я просто мечтаю выбраться из этого места, и все! – начал вконец нагонять Эдвард.
Не успел я что-либо сказать, как Эдвард повернулся к панели управления и дал команду открыть двери лифта. Сквозь скрип, слой пыли и старость они медленно открылись, сопровождая это действие не совсем приятным звуком.
– Я не собираюсь погибать!
С криком он побежал в лифт, и только я собрался выпустить очередь в этого труса, как он открыл огонь первым – из пистолета, который откуда-то у него появился. Пригибаясь, я кинулся в сторону, чтобы не зацепило. Двери закрылись, лифт поехал вниз – туда, где он погибнет при первой же стычке. Быстро поднявшись с пола, я увидел тело брата, которое лежит в крови, – там, где он был в последний раз.
Запись 101
Находясь в потемках выстроенного памятью лабиринта, выхода из которого не существует, в пике смятения якобы собственного мнения я использовал память чувств любви, чтобы окутать себя защитой от главных раздражителей. Единственная причина, почему он не может появиться снова, как и раньше. Ведь тела никогда и не было, а голос был выдуман мной, как и мнение и желания этого человека, которые на самом деле так же мои. А причина сама себя и создала. Ведь, не следуй я желанию Нолана спасти людей, он бы так и остался со мной, невредимый и живой. И Эдвард, человек, которого я спас из-за желания Нолана, пытаясь убить меня, убил и его – и это звучит парадоксально: ведь его смерть была уже давно, а значит, смерть была лишь в моем мире. Вот бы понять, почему это случилось, ведь он никогда не видел его, даже не знал, где точно может быть тело. А значит, это я придумал – придумал его смерть, решил, что пора закончить эту игру, это спасение.
Но все это уходит на второй план, когда, чуть поразмыслив и все взвесив, я понял суть всей этой партии. Нолан был проявлением чего-то хорошего, той части меня, которая не поощряет погружение в анархию и всеми силами стремится в добродетели. Мы вместе стремились сделать что-то хорошее, быть лучше и сильней, следуя заветам отца, – и это почти получилось, если бы не тонкая манипуляция и окончательный саботаж со стороны противника такого мировоззрения. Наоми очень аккуратно подточила мое сомнение в праведности брата и спокойно ждала, когда я собственными руками разрушу надежду. Все ради того, чтобы снова доказывать мне и убеждать, что я не могу жить без конфликтов и ультимативных ситуаций, ибо я адреналиновый наркоман, который чем больше пытается поступать правильно, тем сильней усложняет себе и другим жизнь. На первый взгляд, кажется, что она победила и гениальность ее хода выше всех похвал, – но она опоздала. Нолан успел сделать главное – зародить идею, которая сильней, чем желание погрузиться в бесконтрольное сафари. Отныне существует цель.
Я вызвал лифт, который, слегка шумя, поехал снова сюда, словно отсчитывая количество времени, которое осталось мне на Векторе. С самого начала причиной всегда был брат. Его боль и мое чувство вины придавали много сил и стали чем-то вроде тотема выживания. Прямой принцип, который двигает мной и говорит, что лучше я умру в космосе от голода или убийства, чем снова буду драться за жизнь. Можно умереть и здесь, но, как я уже понял, смерть здесь может быть лишь обещанием, а не исполнением. И вот двери открылись, и я вошел вовнутрь, выбрал нижний уровень исследования под номером шесть, – и двери закрылись, опуская меня в самое ужасное место. Первый карантин, который хранит зачатки этой заразы, этих тварей, – и даже я не уверен, что смогу там выжить.
Запись 102
Лифт остановился, двери открылись. Я вдыхаю этот ржавый и отдающий гнильем воздух, сдерживаясь, чтобы не стошнило. Впереди стена и один поворот налево, я медленно выхожу и через еле заметное освещение нескольких оставшихся умирающих ламп вижу, насколько заброшено это место. Все стены покрыты слоем крови и чем-то еще. Нет ни одного целого места: все в царапинах, каких-то вмятинах и следах гниения оставшейся плоти, которая уже давно пропитала стены. Коридор широкий и длинный, имеющий несколько прилегающих справа и слева таких же широких дверей, большинство которых закрыто. КПК, всегда был якобы у брата, а теперь, как и раньше, лежит у меня в кармане. Достав его, вижу схему, которую я не помню, как загружал, и там показано, что идти до вагона не так и далеко, если никто не встретится по пути.
Тишина – как раз такая, к которой я привык. Я медленно иду вперед, вглядываясь в потемки, ведь света еле хватает, чтобы увидеть даже половину коридора. Желание использовать свой фонарик сдерживается пониманием, что это привлечет ненужных хозяев, и лучше просто не спешить, а без инцидентов добраться до места. Сколько же времени обитающие с самого начала здесь существа были одни? Без людей, без какого-либо вмешательства со стороны – полностью собственная система мира. Даже не знаю, насколько мне хватит фантазии представить, какие существа тут есть, чем они питаются и как необычен для них будет мир за этими стенами. Первые двери слева, попавшиеся на пути, закрыты, и, не попытавшись их открыть, я продолжаю путь. Даже странно: Эдвард так боялся всего наверху, а здесь все же смог пройти – что с людьми не сделает желание жить! Несколько метров вперед – и вторые двери слева, которые на этот раз открыты и обладают включенным освещением, заставили меня остановиться перед ними. Слегка выглядываю из-за угла, осматривая большой зал, в котором хранятся образцы: судя по многочисленным колбам, большинство из них разбиты, да и вид вокруг напоминает настоящий погром вековой давности. Все вокруг кажется новым, будто я впервые попал на эту станцию, но в то же время эти стены, коридоры и, главное, сам свет, что отличается от других мест где я был, кажутся знакомыми, словно дежавю.
Я оказался в большом зале, часть которого уходила вправо, с множеством дверей. Весь зал был не в самом лучшем состоянии, и, следуя карте, я пошел направо. Вокруг меня были контейнеры для перевозки – те самые, в которых хранятся монстры для исследований. Прозрачные камеры, двигающиеся с помощью магнитной системы, прикрепленной на потолке. Их много, в некоторых есть уже давно сгнившие тела, большинство разбито, и все они имеют точку отправления через широкие двери справа, куда мне и надо. Оглядываясь вокруг, я вижу еле заметный белый дым, который словно самостоятельно витает повсюду, будто он имеет свою траекторию. Тяжелые двери открылись, и я увидел впереди небольшой вагон, который уже стоит на рельсах. В помещении также много камер и несколько дверей, из которых самые большие справа и слева, они словно отражают друг друга. Я сделал всего несколько шагов вперед и увидел Эдварда у системы управления рядом с дверьми. Он также выставил на меня оружие, не промолвив ни слова.
– Все хорошо, я не виню тебя ни в чем. Я понял, все это время ты подыгрывал мне в моих галлюцинациях, и все ради выживания. Сейчас только я и ты, больше никого. И я знаю, ты боишься, знаю, что не доверяешь мне, но правда в том, что у тебя нет выхода. Я должен покинуть Вектор, и мне наплевать, чего хочешь ты. Так что лучше помоги мне сделать это, нежели помешать мне в этом деле.
– И что будет дальше, когда ты покинешь станцию? Что ты будешь делать? – его голос приобрел до этого незнакомую уверенность.
– Я не знаю. Если мне не станет лучше, то тогда, скорей всего, долго я не проживу. Но я не хочу умирать здесь. Да и какая тебе разница, ты мне не враг, и если тебе будет спокойней, то я сдам все оружие, когда мы доберемся до моего корабля.
– И теперь я должен тебе верить, что ты не снова не потеряешь контроль и не захочешь убить меня?
– Для этого не будет времени. Ведь мы почти добрались. Прямой путь без проблем и врагов. Только если владельцы Вектора не прилетят за своим – и тогда нам обоим конец, так что решай сейчас.
– Хорошо, но ты отдашь все оружие сейчас.
– Не испытывай меня, Эдвард, я даю тебе шанс улететь отсюда – так используй его.
– Ты сам сказал, что тебе нет смысла убивать меня, – так докажи это.
– Будь по-твоему, но знай, без меня ты корабль не запустишь. Голосовая блокировка не даст тебе это сделать, так что, когда захочешь пустить мне пулю в лоб, лучше подумай дважды. Я давно здесь и потерял все, что имел.
Я выложил все оружие на пол и отошел на пару шагов, ожидая, что он убьет меня, поскольку не поверит в мою ложь про корабль. Он забрал оружие, увесив им свое тело. И, опустив пистолет, несколько секунд просто смотрел на меня, пока не сказал:
– Надо уходить, вагон уже готов.
Обернувшись к мониторам, Эдвард ввел нужную команду, и двери небольшого вагона открылись со скрипом. Я уже собрался идти в него, когда заметил на одном из экранов имя, которое я знаю. Подходя к монитору, где высвечен этот набор букв, я, не замечая всего вокруг, стал ощущать, как пытаются собраться кусочки разбитой памяти, чтобы понять забытую истину, ибо ключ прямо передо мной – осталось лишь увидеть дверь.
– Прости, что лгал тебе, но у меня не было другого выхода.
