Никита Владимирович Чирков
Вектор
Запись 76
Еле поднявшись с пола, я прошел через дверь, все меньше доверяя собственным глазам, неспособный избавиться от такого знакомого и обычного страха, который родился во мне заново, и кричащий, что теперь я продолжаю дело собственного брата. Зная это, я еще больше рад тишине вокруг, где среди этих пустых кабинетов нет никого, кто бы подорвал мою веру в собственный взгляд на события, ибо даже отец держал свое мнение при себе. Шаг за шагом, все дальше и дальше, мимо чистых и красивых кабинетов, словно вырванных из музея, где когда-то были люди, считавшие, что приносят пользу миру. Люди, чьи убеждения и нравы создали это место – не стены и пол, а жизнь этих коридоров. Знал ли хоть один из тех, кто прилетел сюда с самого начала, чем это место будет сейчас?.. Простая мысль рождает огромное понимание, особенно когда знаешь, по чьим стопам ты идешь. Сначала я убиваю самого себя – как символ того, что обратного пути нет. Теперь ощущение чуждости этого места рождает агрессию, непохожую на ту, которая спасала меня раньше. Все дальше и дальше, мимо однообразной картинки за маской, вглубь бесконечности, где единственная валюта – это жизнь. И за очередными дверями, уже далеко от того места, где я начал новую жизнь, я вижу коридор перпендикулярно мне. Этот большой зал соединяет два помещения по обе стороны коридора. Он утоплен в стену впереди, и лишь та открытая мне часть, отдающая внутренним светом, показывает происходящие внутри события. Сквозь матовый оттенок видны темные очертания двух людей, везущих перед собой некий контейнер.
Звука нет, и я понятия не имею, о чем они говорят, да и есть ли разговор, – и меньше чем через минуту обе тени вместе с неизвестным контейнером уходят направо за двери. Враги ли это сейчас – или игрушки для того, чтобы мне не было скучно, дабы посмотреть на мою реакцию после неожиданного общения? Разберемся в процессе, главное – чтобы в этот раз никто не помешал своим назойливым появлением. Я быстро подбежал к дверям справа, которые повторяли те, что были в коридоре, и, крепко сжимая пистолет, открыл их. Ожидание реакции на мое появление оказалось ошибочным, ведь я попал во тьму. Большое помещение, справа пусто, впереди тоже, а вот слева – отдельная комната. Прозрачный куб, в который перешли те ребята из коридора. Лишь в нем был свет, который слегка освещает те пределы, где я нахожусь. Они меня не видят. А вот я вижу все: то, как они крепят контейнер в два метра высотой в специальный для него каркас. После этого стенки контейнера становятся прозрачными по велению команд на компьютере прямо у входа из коридора. Они что-то говорят, но почему-то все мое внимание сконцентрировано лишь на нечисти внутри, ведь таких я еще не видел. Они привели подопытное животное, и, судя по всему, из заповедника, где таких много. Эти двое в таких же костюмах, что и я. Что же они собираются делать – пытать его, исследовать – или нечто такое, чего я даже не представлял? Я встал чуть поодаль, чтобы не засветиться, и, оглядевшись вокруг, ничего, кроме обычной аппаратуры, здесь не увидел. Несколько дверей в разных сторонах – и ничего более. Неужели даже наблюдать это некому – или же то, что они будут делать, не должны видеть лишние глаза?
Они вводят разные параметры как в панель у камеры, так и в свой компьютер. Тварь похожа на некую комбинацию разных существ, она имеет две головы и множество тонких костяных конечностей со всех сторон небольшого тела. Правда, понять схематическую структуру этого тела очень проблематично. Черный цвет кожи и чуть светлее тонкие кости, выглядящие больше как копья с поворотными суставами, и в том же количестве целые кисти, с пальцами, которые так же вытянуты на длинных костях.
– Итак, – начал один из них, – камера одиннадцать, объект под названием «руки». Последняя проверка крови и полный цикл анализа тела были шесть дней назад. Сейчас объект спит, что упрощает взятие пробы анализа крови. Запускаю иглу.
Он обращался к камере видеозаписи, которая была сверху небольшого компьютерного монитора. И с последними словами тонкая игла спустилась сверху и взяла пробу крови, после чего на каждой из сторон капсулы появилась виртуальная проекция данных.
– Отлично, а теперь пора просыпаться. – И с этими словами он активировал разряд тока внутри капсулы, отчего тварь пробудилась с гневным стоном.
Все данные подскочили, и многие от этого стали светиться красным. Ток шел из пола, и это очень удобная система. Только вот зачем все это? С первыми движениями существо выпустило серо-черный дым из своей пасти, которая была направлена вверх, а вторая часть лица смотрела прямо.
– Каждый раз меня это бесит, – сказал молчавший ранее. – Такую тварь только в клетке и держать, если не хочешь быть расплавленным этим дымом.
Второй достал несколько колб из ящика в рядом стоящем столе и приставил их к аппарату, который поместит туда дым и, возможно, частички плоти из камеры. Существо медленно распирает камеру своими торчащими костями, пытаясь силой как-то вырваться, – не очень красивое зрелище, а дыма становится столько, что уже почти ничего не видно.
– Начинаю сбор анализов и ткани.
И криком заполнился Вектор от боли, которую немногие пережили здесь. Сбор данных и анализов – не самое приятное зрелище, не говоря про это существо, которое испытывает жуткую боль. После этого они наверняка вернут существо обратно и либо возьмут другое, либо отправятся туда, где будут анализировать новые данные. В любом случае мне стоит подождать, проследить за ними и, когда надо будет, просто убрать одного или сразу обоих и подарить этим тварям мир, а тех, кто останется, просто убить. Я слежу за ними, четко ощущая себя любым из здешних монстров, готовящихся напасть. Только сейчас я заметил, что с противоположной стороны этого куба есть вход, через который они и прошли в него. Отличное место для атаки: непредсказуемо, прямо в лоб. И это сыграло против меня, ведь стоило мне сделать пару шагов в сторону двери пустившей меня сюда, как везде включился свет. Меня слегка ослепило, но они уже успели меня заметить, и, оказывается, у них оружие посерьезней моего.
– Как тебя зовут? – крикнул один в мою сторону, пока оба держали меня на прицеле.
Я хочу ответить, назваться именем, которое знаю, – но почему-то не могу произнести ни звука. Да и это оказалось не важно, ведь следующие слова из громкоговорителя сразу показали мои истинные намерения.
– Он не один из нас, можете ранить его, но не убивайте – это приказ! – Женский крик из динамиков изменил все, и я побежал к двери справа от входа сюда, ведь лишь она оказалась открыта.
Запись 77
Прикрытие провалилось, но его хватило, чтобы зайти так далеко. Они кричат мне, просят остановиться – наивные глупцы, им же будет во благо, если я буду бежать. Скорей всего, меня заметили через камеры, и почему-то есть предположение, что у каждого костюма есть средство связи, поэтому они были готовы и сразу обратили на меня внимание. Все очень быстро, я скриплю зубами, быстро дышу и весь на взводе, держу пистолет крепко, как никогда, и бегу мимо дверей, толком не глядя вокруг. Пробежав через длинный коридор, я закрыл двери и прострелил панель: надеюсь, это не позволит им пройти здесь. Развернувшись, увидел большой зал, но не успел что-либо сделать, как на меня накинулся один из них. Пропустив пару ударов от него, я пытаюсь увернуться, но он быстро выбивает оружие из руки. Я же отталкиваю его и с разворота бью дубинкой прямо по корпусу. Через маску слышен болезненный крик, он падает на колени, но не успеваю я толком замахнуться, чтобы добить его, как в кисть правой руки, крепко сжимающей оружие, попадает пуля. Я сразу роняю ее, и вторая пуля попадает в правый бок показательно зацепив ребра, и я сразу же левой рукой пытаюсь остановить кровь, сжимая рану. Пули прилетели не от тех, кто был позади, а от того, кто стоит в метрах пяти впереди. Меня не волнует боль, не волнует ущерб, ведь этот умник стоит без костюма и маски – и без признаков страха. Обычный рост, худой, бритая машинкой голова, грубая щетина, пистолет держит очень уверенно.
– Не заставляй меня причинять тебе больший урон.
Он не боится меня, его голос уверенный и даже самодовольный. Только уговоры – это не для меня. Отпустив раненое плечо, я поднимаю дубинку и начинаю бежать на него, хоть и знаю, что это провокация и все права убить меня у него теперь есть. Только этого не происходит, и он просто убегает от меня. Преследуя его, сразу попал в соседнее помещение, где единственное, что меня остановило от его убийства, – это отдельная камера, в которую он забежал и заперся внутри. Она так же прозрачна, как и другие капсулы или камеры, и уперта в правый угол двумя сторонами. Сразу после того, как он захлопнул дверь, я ударил в стекло, которое, разумеется, не так легко пробить. Ударил несколько раз дубинкой и в ярости повторил сие действие пару раз кулаком целой руки, игнорируя ужасную боль от ранений. Но до него не добраться.
– Это бессмысленно, даже не пытайся. – Он не держит меня под прицелом, как было бы ожидаемо, значит, стекло и вправду не пробить. – Лучше сдайся мирно. Они будут здесь вот-вот.
Он прав: я осмотрелся – еще два входа здесь, а пистолет где-то сзади, рядом с раненым телом. И я уже слышу бег по коридорам за соседними дверями. Его уверенность меня бесит. Правая рука горит, два пулевых ранения – это, конечно, не шутка. Но я знаю, что делать, и, крича от боли в руке и плече, сдираю маску с головы левой рукой.
«Обнаружен вирус, изоляция зараженного помещения!» – прокричал эхом записанный женский голос. Все прилегающие двери блокируются, и сверху каждой из них спускается пленочный слой, который забивает все возможные щели. Кровь из ран интенсивно капает на пол, остановить ее из руки получается, немного перебинтовав тряпкой, а вот корпус не исправить. Но все это не важно, ибо возможность дышать полной грудью и не ощущать маску на лице бесценна.
– Эта изоляция не будет вечной, они вот-вот проберутся сюда. А в твоем состоянии долго ты не проживешь, так что давай, удиви меня и скажи, чем ты думал, делая все это.
Его спокойствие и самолюбие выводят меня из себя. И он прав: бежать мне некуда, и ранения быстро лишают меня нужного количества крови, да и козырей, как сил у меня больше нет. В дверях уже заметны искры распила от пробивающихся сюда ради возвращения власти на место хозяев этого дома. Я падаю на колени, сжимаю левой рукой раненый бок, ощущая жгучую пробирающую сквозь все тело иглами боль. Воспоминания – вот что остается у нас до самой смерти. На этот раз, к счастью, лишь Анна-Лиза, нашу с ней любовь и то счастье, подаренное мне, как лучший этап моей жизни, пусть и недолгий. Опустив голову от усталости, я наблюдаю свою кровь, которая растеклась повсюду, создавая огромную багровую кляксу. Ситуация против меня, как ни посмотри, и я рад этому. Я сделал так, что моя смерть – это мой выбор, не случайность или глупость, а комбинация моих действий, пусть и неудачных, но ведомых правильным мотивом. Лучше смерти я не мог ничего представить – и, закрыв глаза, я покидаю этот мир.
Запись 78
Смерть – что собой представляет это явление, если все, что мы когда-либо знали, – это жизнь? Обычная концепция исчезновения используется лишь для наблюдателей со стороны, а никак не для того, кто навсегда закрывает глаза. Что остается для человека, кроме как нематериальная тьма, что само по себе странно: ведь обычаи людей всегда представляли иной мир как проявление света. Но что такое свет – обволакивающие тебя частицы, позволяющие увидеть материальную связь с живым миром в образе собственного тела. Но зачем тогда это тело в мире, где нет ничего, кроме собственных мыслей, которые не записать и некому сказать, а следовательно, это может длиться уже вечность. Само противоречие порождает тихую тьму, в которой не нужны глаза, на свету лишь напоминающие о собственной никчемности, и не нужно тело, ведь именно для этого человек и уходит из материального мира. Все, что нужно, – это пустота. Тьма, которая медленно, но честно оставляет лишь крупицу того, необходимого в мире света, и это способ понимания настоящего положения вещей. Разве нужно что-то еще, кроме как смело признать конец выборочного принципа существования и принятие естественного мира, где понятия жизни разнятся с прошедшей ранее жизнью?
Покой, длившийся вечность, разразился агонией боли, которая за секунду заставила пробудиться давно забытое тело. Каждая мышца, каждый нейрон и сантиметр тела дали импульсом прямо в мозг отчет, что оно еще живо. Судороги заставили вспомнить старую жизнь, и знакомая боль доказывает мое существование в старом мире, в который я по какой-то причине вернулся. Кроме боли мышц, биения сердца, ощущения лица, я чувствую и плотный материал под собой – пол или лежанка, но я точно знаю, это металл. Я лежу на спине, нащупываю справа стену, а свет, пробивающийся через мои веки, является самым раздражающим во всем этом.
– Вставай! – прогремел голос вокруг, и после него меня снова ударило током от небольшого браслета, что, как ошейник, обернут вокруг горла.
Опираясь левой рукой, я смог сесть, свесив ноги с кровати, и, ненавидя все на свете, открыл глаза вызвав еще большую боль. Я нахожусь там, где уже был, только в прошлый раз меня привязали к стулу. Камера, конечно, имеет другое местоположение на карте, но принцип инженерной проектировки – один в один. Но только вот что интересно: правда ли все происходящее – или я мертв, и это лишь иллюзия, которую спроектировали остатки моего безумия в виде Наоми, как расплата за то, что я смог умереть? Интересно, что же все-таки будет дальше, кроме смерти, – есть пара вариантов, которые в любом случае приведут к одному концу для меня. Либо я буду подопытной крысой, которая многое пережила на Векторе и теперь обладает всем составляющим для занимаемой должности, либо они просто оставят меня здесь гнить, как месть за убийство пары коллег, или же все ради сокрытия доказательства своего помешательства. Если подумать, постоянно бегая по коридорам, прячась в комнатах среди хищников и чистого ужаса, я могу считать этот карцер, эту клетку, эту тюрьму самым безопасным место на Векторе. Хотя огромная ли разница между монстрами и их создателями?
Запись 79
Сидя здесь, первое, что я заметил, – это отсутствие боли от огнестрельных ранений. Все раны обработаны – как старые, так и новые, а половина тела обмотана специальными утеплителями или чем-то вроде того, чтобы не повредить бинты. Да и одежда новая: костюм они, видимо, сожгли вместе со старыми вещами. Жаль, что не побрили, а то чистая кожа уже давно пропала, но впервые я чистый на Векторе. Впереди появился человек, один. Женщина чуть выше меня, крепком телосложении и с оружием в руках – небольшой автомат. Уверенным шагом она подошла к моей клетке, остановилась в метре от стены, я же последовал ее примеру и решил, что надо встать и подойти вплотную к стеклу. Маска почти целиком скрывает ее лицо, но глаза все же заметны.
– Рада, что ты пришел в себя, – начала она приятным, но сильным голосом.
– Это как посмотреть, – спокойно ответил я ей.
– Меня зовут Миранда. Я управляю безопасностью сотрудников первого лабораторного уровня. Конечно, за последние пару лет мои обязанности несколько изменились, но все же это основа. Что привело тебя сюда, Харви?
– Знаешь мое имя. Следовательно, знаешь, я – не сотрудник Вектора.
– Верно. Рада, что ты соображаешь.
– Ты меня переоцениваешь. Давай без всего этого доброго бреда. У вас был бесплатный шанс убить меня, но вместо этого я здесь. Чистый и с обработанными ранами, и, если верить тому, что я видел и знаю, вы не армия спасения. Так скажи же, что вам надо от меня?
– Хочешь напрямую – отлично. Ответь тогда, кого ты встречал по пути сюда?
– Потеряли пару своих людей и опасаетесь больше не увидеть их? Оправданные опасения. Но ведь тебя волнуют не товарищи по работе, чья смерть, кстати, не на моих руках, – ты ищешь Джеффри, верно?
– Что ты про него знаешь? – Серьезность ее намерений и отношения возросла вдвое, подтвердив мое предположение. Что больше мне по душе, чем попытка вести цивилизованную беседу.
– Помимо того, что он больной на всю голову дурик? Скажи мне для начала вот что: почему я должен вообще с тобой разговаривать? Ведь если верить моему опыту и тому, что произошло перед этим заточением, то слишком велика вероятность того, что ни тебя, ни даже этих стен просто нет. Ты носишь маску, поскольку все заражено, или ты боишься заразить людей вокруг, но вот чем? Знаешь, что делает иллюзия, когда не врет, – либо молчит, либо уклоняется от ответа, поскольку все это придумано в одном месте.
Повышая голос с каждым словом, я не только пытался понять, что из себя представляет эта Миранда и что она может: мне было интересно, проявится ли на мои убеждения единственная проектировщица моих галлюцинаций.
– Думаешь, мне неведомо безумие? Забавно то, что нормальным быть сложней в этом хаосе, особенно когда встречаешь таких, как ты. Они несут всякую чушь, опять же, как ты, пытаются пугать или подружиться, как и ты, ну а причина этого известна лишь им. Только они все похожи не уровнем… безумия, а тем, что кончали с собой от безвыходности прямо в этих камерах, – ее голос выдает удовольствие от этого разговора.
– Я ничего тебе не скажу про Джеффри. Ты всего лишь расходный материал. Приведи ко мне того умника, который спрятался от меня в камере. Того самого, который не использует защиту от вируса, – и тогда уже поговорим.
И она ушла. Молча и без реакции, словно вышло время ожидания. Оставив меня ни с чем. Правда, и выбор-то у меня небольшой: сидеть и пытаться найти доказательство явной лжи, которая заменяет бесконечность, или сыграть в этот симулятор, зная, что смерть уже не выход. Интересно, дала ли она мне время подумать, или это я заставил ее шевелить мозгами.
Запись 80
Кровать, на которой нет ни куска тряпки, лишь металлический блок, на котором лежать – все равно что на полу. Еще есть туалет – в общем, ничего выдающегося. Идеальное место, чтобы разобраться в себе, взглянуть в слабозаметное отражение в непробиваемом стекле и попытаться понять, я ли это. Все эти повязки, бинты и защитные бандажи для ран немного сковывают движения, но сам факт того, что мне оказали профессиональную медицинскую помощь, раздражает. Словно я оказался в цивилизации, и нет здесь никого, кто бы понял последствия пережитого мной. Интересно, что нужно этим лаборантам от Джеффри, который гниет на полу далеко отсюда? Они ведь даже не знают этого – не знают, что ищут труп.
– Тебе нравится здесь? – Гостья, которая покинет меня лишь в фантазиях, появилась рядом. Не меняя свой вид, не меняя привычек, словно настоящий человек, единственный, кто не бросит меня никогда, стоит сейчас рядом со мной, уставившись сквозь непробиваемую ограду, но я не смотрю на нее.
– Это твоих рук дело? Скажи мне честно, хоть раз скажи правду: это все нереально?
– Ты правда хочешь знать? А что будет дальше – в любом из моих ответов ты увидишь ложь и захочешь обмануть сам себя, чтобы доказать свою состоятельность. Допустим, это все ложь: как ты собираешься увидеть грань восприятия, если сам же и построил эти стены? Или же я скажу, что это все реальность, самая настоящая, и твоей реакцией будет банальная жажда смерти или поиски правды, которые ничего тебе не дадут. Неопределенность – самое ценное, что есть в твоей жизни: делай что хочешь, ведь кто знает, когда шансы повторить выбор закончатся.
– Если это вымысел, то почему он такой? Почему я заперт, а не бегаю по нескончаемым коридорам? Почему есть другие люди? Разве не будет большим мучением поместить меня в приятный уголок мира, где есть солнце, трава или сраный пляж, а потом окунуть меня в одиночество, наблюдая за моими мучениями? Ведь это не утопия, сейчас я не страдаю, но и не получаю того, что называется удовольствием от жизни, – это твоя неопределенность?
Я повернулся к ней на мгновение и увидел в глазах сочувствие с примесью жалости – и снова стал смотреть вдаль, как и она.
– А почему ты должен мучиться? Ты не убил ни одного человека, ничего не украл и не стал виновником чьей-либо трагедии. Выживание, пусть и среди хаоса – твое природное явление, твои инстинкты, которые есть у каждого. Единственный, кто виновен в твоих мучениях, – это ты. Да и разве это мучения? – ехидно спросила она. – Находиться в запертом помещении, которое спасет тебя от примитивных аборигенов, в тишине и покое, которыми ты так грезил. Без драк за жизнь, без войны с безумием, без желания убить себя. Но я рада, что наконец ты показал, как тебе не хватает того, в чем я тебя убеждала все это время, и раз ты хочешь этого, то мой долг – это дать.
Меня неожиданно и резко ударило током, от чего сразу же упал. Меня трясет, а чувство контроля тела угасает. Как же она радуется – улыбка во весь рот. Через секунду в камеру входит пара людей и силком вытаскивает мое тело, я пытаюсь сопротивляться, но окончившийся разряд током почти парализовал меня, и я понимаю, почему еще в сознании, – чтобы видеть Наоми, которая не отходит от меня и лишь ухмыляется. Я не в состоянии ни что-то сделать, ни говорить, ни драться – просто лежу на каталке, на которую меня только что кинули, привязали и везут в неизвестном направлении. Ведь я вижу лишь потолок и слышу ее смех. Через минуту я остановился, совершенно не ощущая тела и даже половины мыслей, и меня переносят на другую поверхность. Она поднимается, и теперь я нахожусь под углом, закованный в кандалы, и, как настоящей лабораторной крысе, два человека в масках делают мне уколы. После чего я помню лишь невыносимую боль, нескончаемую, жуткую – если бы она могла длиться вечность, то так и произошло бы.
– Так что же ты выберешь – классические пытки, которые устраивает твой больной мозг и может создавать хоть каждый день, или же остаться здесь, в стенах, наедине со мной, если захочешь?
Эти слова привели меня в чувство за секунду, и, оказывается, я в своей камере, был здесь все время, чувствовал на себе гнев Наоми, которой не нравится, когда играют не по ее правилам. Я встал с пола, все тело болит, как напоминание о том, что может быть со мной.
– Так ведь лучше, верно? Не стоит благодарности. – Она сидела на кровати, я оперся на стекло, сидя на полу. – Это был твой выбор, так что я – лишь средство. Хочешь, могу заставить тебя видеть Нолана, что привел тебя в мои объятия. Хотя это уже было. Ты так свято веришь, что заслуживаешь лишь боль и муки, вместо того чтобы начать, наконец, наслаждаться этим, отчего сам и ставишь себя на этот путь, виня при этом лишь меня. Хотя когда-то я спросила – если ты помнишь, – что ты выбираешь, смерть или жизнь.
Ожидаемо исчезла, как всегда, оставив меня злым и ненавидящим ее за пропаганду тех взглядов, которые я не хочу иметь. Голова кругом, кажется, будто я пытаюсь собрать головоломку, у которой нет границ и плоскостей. Я сажусь на кровать и, обхватив голову руками, пытаюсь сосредоточиться. Заслуживаю ли я добра, милосердия, которое, как таблетка, излечит мое стремление к смерти, если я окажусь жив? Хотя, возможно, стоит не думать уже о разнице между одним и вторым, а просто стараться не забыть все то хорошее, что когда-то было, пусть даже в другой жизни. Память всегда мешает рациональности. Любые события оставляют эмоциональный отпечаток, который корректирует восприятие данной секунды. Даже простой выбор, как у меня сейчас, заставляет воевать логику и память, приводя в исполнение грязные методы, пытающиеся добраться до цели через черный ход. Хотел бы я быть уверен, что делаю это на поводу разума, а не следуя подсказкам хаотичных мыслей, которые я часто принимаю за откровения.
