Михаль Шалев
Тихая ложь
Ужин
– Почему я должна прийти сегодня вечером? – спросила Лайла. – У меня куча домашних заданий и контрольных, которые надо сделать до конца семестра.
– Ты не обязана сидеть с нами весь вечер. Побудь полчаса и уходи. Яаль был мужем моей сестры, и он подарил нам эту квартиру. Он хочет с тобой познакомиться, ведь ты – его племянница. Мне кажется, в его просьбе нет ничего особенного.
– Ну хорошо, скажи, что я согласна.
Зима была в самом разгаре, поэтому Сиван решила не накрывать стол во дворе. Купив эту квартиру, она уменьшила количество комнат, но перепланировала внутреннее пространство так, что с каждой стороны было по спальне, кабинету и ванной, а в центре находились кухня и гостиная с большими окнами, выходящими на внутренний дворик и на примыкающий к дому парк. Сиван не славилась умением готовить. Пока Лайла училась в начальной школе, у нее была няня, которая помимо присмотра за ребенком стирала, гладила и готовила еду. Когда дочь перешла в среднюю школу, Сиван как-то справлялась, заказывая блюда на дом в соседних кафе и ресторанах: раз в неделю – кускус с курицей и овощами, раз в неделю – суши из ресторана в торговом центре, и иногда – блюда из кафе, расположенного возле ее офиса. Это было дорого, но освобождало ее от необходимости готовить – занятия, которое она никогда не любила. Но когда Лайла подросла еще немного, она взбунтовалась и потребовала свежей домашней еды. Все, что Сиван умела готовить в то время, был шницель с макаронами в томатном соусе, но так как выбора у нее не было, она научилась готовить еще несколько блюд: курицу, котлеты, рыбу под имбирным соусом и запеканки из шпината, брокколи или цветной капусты, единственное различие между которыми заключалось только в исходных компонентах, закладываемых в духовку. И это при том, что она выросла в доме, где еде придавалось особое значение. Ее мать Айя и отец Рон были вегетарианцами и постоянно меняли систему питания, следуя новейшим теориям, в то время, когда большинство жителей Израиля, особенно в кибуце, ели что придется, не задавая лишних вопросов. Питались они скромно, почти аскетично, но зато все время обсуждали, что надо есть, а что не надо, и какова пищевая ценность того или иного продукта. С тех пор, как Сиван помнила себя, она всегда думала о том, что попадает к ней в рот, и видела перед собой мать, повторяющую: «Человеческое тело – не помойка».
Бамби, в отличие от Сиван, прекрасно умела готовить, но сама при этом почти ничего не ела. Ее тело было в состоянии перерабатывать лишь минимальное количество пищи. Когда Бамби училась в восьмом классе, мать одной из ее подруг встретилась с Айей, которая в то время была беременна Долев, и сказала ей: «С Бамби что-то не в порядке. Я не хочу вмешиваться, но у нее определенно есть какая-то проблема. Она пытается заставить себя есть, но не ест, и все время говорит об этом с моей дочерью. Рассказывает ей о том, что ей не надо есть, потому что ее тело состоит из света и воздуха, и прочую подобную чепуху. Ты должна обратить на это внимание». Услышав этот разговор, Сиван вспомнила, что и ей Бамби начала рассказывать всякие глупости, вроде: «Ты только никому не говори, но я – фея, которая попала сюда из сказочного леса и приняла человеческое обличье. В один прекрасный день мое тело начнет уменьшаться, и так будет продолжаться до тех пор, пока я не стану невидимой». Сиван относилась к ее рассказам как к сказкам или мечтам, порожденным богатым воображением. Вечером, когда Бамби ушла гулять с подругами, мама позвала Сиван и спросила:
– Ты заметила, что в последнее время Бамби почти ничего не ест? Я весь день в мастерской. Ты видишь ее гораздо больше меня. Не думаешь, что у нее есть какая-то проблема?
– Нет, не думаю, – ответила Сиван. – Какая у нее может быть проблема? Просто она худая.
– Это я просто так спросила, забудь.
Однако вскоре все обратили внимание на происходящие с Бамби перемены. Она похудела еще больше и стала носить более просторную одежду. Отец старался ни во что не вмешиваться, зато мама ругала Бамби с утра до вечера.
– Посмотри, на что ты стала похожа! Кожа да кости! Чего ты хочешь? Уморить себя голодом? Это просто ужасно!
– А по мне так красиво, – спорила с ней Бамби. – И потом, даже если это ужасно, это никого не касается. Это мое тело, и я буду делать с ним все, что мне вздумается.
– Дело даже не в красоте, а в здоровье, – продолжала доказывать мама. – Если ты не будешь есть, будешь слабой, а женщине нужны крепкие мускулы.
– Я здорова, как лошадь, и сильна, как лев. Хочешь поборемся?
Бамби и правда была сильной и выносливой. Как и большинство подростков она занималась народными танцами, плавала в бассейне кибуца и увлекалась серфингом. Довольно часто они вдвоем ходили кататься на волнах по утрам, еще до школы, и хотя Сиван и казалось, что Бамби чрезмерно худа, она не отставала от сестры ни в чем. Особенно наглядно это было видно, когда нужно было заплыть далеко от берега, что требовало немалых усилий.
– У нас в кибуце все слишком одинаковые, – решительно сказала Бамби, – а я выгляжу как супермодель. Если хочешь знать, мой ИМТне ниже, чем принято у моделей.
– А что такое ИМТ? – спросила Сиван, которая никогда не слышала этого термина.
– Индекс массы тела, который определяет правильный вес, – ответила ее сестра с глубоким убеждением. – Вот раньше как ели? Утром – половинка питы, кусочек сыра, шесть маслин и финик, а вечером – несколько кусочков вяленого мяса, и все! И никто не был толстым. А сегодня все обжираются так, что чуть не лопаются.
Это были не просто слова. Бамби сама была наглядным подтверждением своих теорий, оставаясь бодрой и жизнерадостной. На вечеринках в школе она танцевала до утра, а во время посиделок на берегу моря пела израильские песни, подыгрывая себе на гитаре. На любых соревнованиях она всегда приходила к финишу первой, а вдобавок ко всему прекрасно училась, получая высокие оценки и похвалы учителей. Все постепенно привыкли к ее худобе и уже не считали ее чем-то исключительным или тем более вредным для здоровья. Ну худая она, как скелет, и что?
Когда Бамби повзрослела и стала проводить много времени в компании друзей и поклонников, она перестала говорить странные вещи, которыми пугала всех в детстве. Однако со временем Сиван поняла, что она просто хранила их в себе, чтобы не нарушать спокойствия в отношениях с матерью, которая теперь, с появлением Долев, стала еще более занятой. Сиван помогала родителям как могла и любила играть со своей младшей сестрой. Бамби же не проявляла к ней никакого интереса.
– Она как кукла, – говорила Бамби. – А на что мне кукла? Я никогда их не любила. Вот когда она подрастет и начнет изъясняться, тогда мне будет, чем с ней заняться. Я вообще не понимаю, зачем маме с папой понадобился еще один ребенок. По-моему это довольно отвратительно.
– А что ты будешь делать, когда у тебя самой будут дети? Будешь игнорировать их, пока не вырастут?
– А я вообще не уверена, что у меня будут дети.
– У всех есть дети.
– Нет, не у всех. И у меня не будет.
Сиван не понимала, почему Бамби неприязненно относится к Долев. Она была добросердечной и всегда всем помогала: у кого-то из детей были проблемы со спортом – она бралась тренировать его, требовалось украсить клуб к празднику или организовать выпускной вечер – Бамби вызывалась первой и всегда придумывала что-то оригинальное. Она всегда и везде успевала, всем помогала и поднимала настроение. Но Долев она упорно не признавала.
Иногда у Бамби случались срывы. Раз в несколько месяцев она замыкалась в себе, надевала черные очки, которые делали все вокруг мрачным и плоским, говорила, что плохо себя чувствует и целую неделю не вылезала из кровати. Поначалу Рон и Айя снова запаниковали, но Бамби убедила их, что это просто мигрень, и они оставили ее в покое. Сиван же заподозрила сестру в обмане и стала наблюдать за ней. Одно время она даже записывала все, что происходило с Бамби в эти «черные периоды», как она их называла. Она принимала все так близко к сердцу, что это отразилось и на ее настроении. Когда Бамби говорила, что плохо себя чувствует и просила оставить ее в покое, Сиван тоже впадала в уныние. Но что она могла сделать? Бамби была вполне взрослым, разумным и сильным человеком. Ее нельзя было заставить делать то, что ей не хотелось. Ни Сиван, ни кому-либо другому не пришла в голову мысль обратиться за помощью к психологу. Обычно Бамби отвергала все попытки Сиван обсудить эту проблему, но однажды сказала ей, что в те дни, когда у нее была «мигрень», она чувствовала такое ужасное одиночество и так страдала, что иногда ей казалось, что душа ее вот-вот оставит тело и вознесется туда, где обитают феи. Это одиночество действовало на Бамби разрушительно, на нее просто страшно было смотреть. Но потом все проходило, и она снова возвращалась к жизни во всей своей красе и с прежней знергией. И так же, как это произошло с ее худобой, все привыкли, что время от времени у нее случаются головные боли, которые выключают ее на несколько дней, и решили, что так как абсолютно здоровых людей не существует, и у каждого могут быть свои проблемы, не стоит обращать на происходящее с Бамби особого внимания. И лишь Сиван в такие периоды погружалась в печаль. Но зато когда Бамби возвращалась к жизни, Сиван тоже испытывала неописуемое счастье. Они хватали доски для серфинга и бежали к морю, смеясь как сумасшедшие. В эти дни им почему-то всегда везло с волнами, а когда они, замерзшие, выбирались на берег и заворачивались в полотенца, то крепко обнимались и подпрыгивали вместе, словно были одним человеком, смеясь от счастья. Вся грусть Сиван исчезала, как по мановению волшебной палочки – ведь ее сестра снова была с ней. Так и продолжалась их жизнь, словно на качелях – вниз и снова вверх.
Яаль должен был прийти в семь, а пришел, как всегда, в восемь. Зайдя в гостиную, он первым делом протянул руки к пылающему камину.
– Что будешь пить? – спросила Сиван.
– Я не очень-то разбираюсь в винах, – ответил он, протягивая ей бутылку красного вина, – но в магазине сказали, что это – неплохое.
На пороге своей комнаты появилась Лайла.
– Спасибо вам за квартиру, – поблагодарила она Яаля. – Такой шикарный подарок! И квартира тоже шикарная.
– Ты помнишь Бамби? – спросил Яаль Лайлу, когда они уселись за стол. Сиван подала первое блюдо – карпаччо, которое она купила в гастрономе неподалеку.
– То, что я помню, скорее напоминает сон. Мы с мамой пошли в больницу, и она попросила меня не заходить в палату, а подождать ее снаружи, но когда она зашла внутрь, я последовала за ней. Мне показалось, что я увидела Белоснежку: бледное лицо с ярко-алыми губами и длинные волосы, разбросанные по подушке. Она была похожа на маму, но далеко не такая красивая, и лежала на кровати, как мертвая принцесса из сказки. Я спросила маму, что с ней случилось, и мама ответила, что она застряла между землей и небом.
– Что? – воскликнула Сиван. – Ну уж это ты все выдумала!
– Не все, только конец, – ухмыльнулась Лайла. – Для красоты. Слишком вошла в образ.
– Не морочь мне голову, – взмолился Яаль. – Будь серьезной.
– Нет, мама и правда сказала, что она застряла между землей и небом. Только это случилось гораздо позже.
– Сколько лет ей было, когда ты взяла ее с собой? – спросил Яаль у Сиван. – Я ничего не помню из того времени, я тогда был в полной отключке.
– Четыре? Пять? – спросила Лайла, глядя на Сиван.
– Около того.
– Дело в том, – начала Лайла с полным ртом, но тут же спохватилась, прожевала кусок и проглотила его, – что я до сих пор не понимаю, что же тогда произошло. Ты сказала мне, что она попала в аварию, и ее привезли в больницу, но как случилось, что она превратилась в овощ?
– Твоя мама хотела отключить ее, – сказал Яаль, положив вилку на тарелку, – но я не дал. Я тогда был не в состоянии думать логически.
– Ты был ее мужем, и только ты мог решать, что делать, – сказала Сиван.
– Я был трусом. Думал только о себе. Убедил себя, что должно случиться чудо, – сказал Яаль, снова взявшись за вилку. – Как в той сказке про Белоснежку. Ты знаешь, сколько раз я целовал ее, пока она лежала там с закрытыми глазами? Но это не помогло. Теперь, задним числом, я понимаю, что все, что я делал в эти полтора года, когда она уже была не с нами, а я противился расстаться с нею, было лишним.
– В любом случае, – сказала Лайла, – даже из того немногого, что я знаю, мне кажется, что она была замечательным человеком.
Сиван встала, чтобы убрать тарелки и подать основное блюдо, приготовленное по рецепту из интернета: спагетти под соусом из каштанов, грибов и шалфея.
– Вы живете в Эйлате? – спросила Лайла.
– Да, я живу в Эйлате, – подтвердил Яаль. – Поехал туда, чтобы помочь другу запустить бизнес, да так там и застрял.
– В Эйлате совсем не так плохо.
– У Эйлата есть свои преимущества, – согласился Яаль. – Там прикольно и к тому же совсем недалеко от Синая. Если надоест, всегда можно развеяться.
– Мама раньше часто ездила на Синай, – сообщила Лайла. – Но в последние год-два перестала.
– Да ну! – воскликнул Яаль, обернувшись к Сиван. – Жаль, что я об этом не знал. Я бы к тебе присоединился. А почему ты перестала ездить?
– Просто больше не нахожу там того, что искала.
– Мама все время вспоминает Бразилию, – снова сообщила Лайла.
– Там, где ты была с Бамби? – спросил Яаль. – Она была без ума от этой деревни.
– Это самое красивое место на свете. Даже красивее Синая. Или, – поправила себя Сиван, – как Синай тридцать лет назад. Сначала из аэропорта надо доехать на автобусе до Баррейриньяс[5], а оттуда плыть на лодке до деревушки рыбаков под названием Атинс. Не успеваешь попасть туда, как сразу же начинаешь чувствовать очарование этого места, а со временем вообще забываешь обо всем на свете и видишь только эту сверкающую на солнце реку, синее небо над ней и окружающие ее дюны. Ешь вместе с рыбаками лобстеров и рыбу, только что выловленную из моря, спишь сном младенца в гамаке под открытым небом. А потом начинаешь бродить по окрестностям и понимаешь, что никогда не видел ничего подобного. По берегу океана насколько хватает глаз простираются песчаные дюны, а между ними – озера чистейшей дождевой воды.
– Ты меня убедила, – сказала Лайла. – Когда мы едем?
– Это моя мечта – поехать туда вместе с тобой.
– И что же нам мешает?
– Наверное, я боюсь обнаружить там теперь тысячи туристов и все, что с этим связано. Ведь я была там двадцать пять лет назад.
– Твоя мама поехала путешествовать, – сказал Лайле Яаль, – а Бамби увязалась за ней, чтобы, как она говорила, проветриться. Они собирались пробыть там пару-тройку месяцев, а вернулись больше, чем через год.
– Через пятнадцать месяцев, – уточнила Сиван.
– С тобой, – добавил Яаль, обращаясь к Лайле.
– Когда Бамби поняла, что я беременна, она решила остаться со мной до родов.
– И вы уже были женаты? – спросила Лайла Яаля.
– Да. Два года.
– Тогда почему вы тоже не поехали в Бразилию?
– Бамби не хотела, чтобы я ехал, – ответил Яаль, нахмурившись. – Сказала, что хочет побыть с Сиван.
– Вы не хотели, чтобы он поехал с вами? – спросила Лайла, устремив на Сиван вопросительный взгляд.
– Бамби сказала, что у вас какие-то проблемы, – ответила Сиван, глядя на Яаля. – Что вы временно разошлись.
– У нас были кое-какие проблемы перед вашей поездкой, но мы вовсе не собирались расходиться. Так, несущественные споры.
– У вас в телефоне есть ее фотографии? А то я видела только одно потрепанное фото, которое мама носит с собой в кошельке.
– Нет, – ответил Яаль, переглянувшись с Сиван.
– Бамби не любила фотографироваться, – сказала Сиван. – Она любила фотографировать других. Однако у меня где-то есть коробка с ее фотографиями.
– Почему же она не любила фотографироваться? Мне кажется, она всегда была в центре внимания.
Яаль и Сиван одновременно пожали плечами.
– Она старалась, чтобы все происходило именно так, как она хотела, – ответила Сиван.
– Никогда бы не подумала, что есть люди, которые не любят фотографироваться, – сказала Лайла. – Как бы она жила сейчас?
– К сожалению, она не пережила и то старое время, – ответила Сиван.
– Да ладно тебе! Она попала в аварию. Сколько ей тогда было? Двадцать семь? Ей просто не за что было уцепиться. Вот если бы у нее были дети, все могло бы быть по другому. Вот ты же изменилась из-за меня.
– Это правда. Ты открыла мне глаза.
– Вот видишь! – воскликнула Лайла. – Вообще-то ты совсем не похожа на свою сестру. Но ты ведь любила ее, правда?
– Очень. Мы были как близнецы.
– А почему ты никогда мне о ней не рассказываешь?
– Когда она умерла, мне было очень тяжело, и прошло много времени прежде чем я смогла это побороть. Может быть именно поэтому мне до сих пор трудно говорить о ней. Когда я пытаюсь, я снова погружаюсь во тьму.
– Ты же всегда говорила, что любишь тьму. Поэтому ты меня так и назвала – Ночь.
– Ночь это тьма с луной и звездами. Ведь только в ночи мерцают звезды, только ночью можно наблюдать все фазы луны. И лишь в тишине ночи можно услышать многое из того, что днем не слышно. Тьма же связанная с Бамби это тьма пещеры, порождающая страх.
– Я тоже чувствую себя, как твоя мама, – признался Яаль. – Только иногда ловлю себя на мысли о том, что все время говорю о ней, как одержимый, и ничего не могу с этим поделать.
– Ее влияние на нас было так сильно, что эта рана не заживает и по сей день, – добавила Сиван.
– Вы меня совершенно заинтриговали, – сказала Лайла, качая головой. – Однако если это нагоняет на вас тоску, давайте оставим эту тему.
– Я поищу ее фотографии и расскажу тебе о ней. Пришло время выпустить Бамби из той оболочки, в которую мы ее поместили, – Сиван вдруг вспомнила девушку внутри шара на стене дома, в котором находилась их новая квартира.
– Расскажи мне лучше о своей учебе, Лайла, – попросил Яаль. – Мама сказала, что ты учишься на факультете промышленного дизайна. Ты уже знаешь, чем будешь заниматься после окончания колледжа?
– Я работаю над автоматом по продаже напитков, – ответила Лайла. – Это будет мой выпускной проект. Вы, конечно, знакомы с коктейлями, которые вам могут приготовить в баре? Так вот, я работаю над автоматом, который при нажатии кнопки выдаст вам закупоренную бутылку с заказанным вами коктейлем. Такого еще нигде в мире нет.
– Во всем мире? – удивился Яаль.
– По крайней мере мне об этом ничего не известно.
– Но ведь тут требуются знания по химии и биологии, разве не так?
– У меня есть напарник, он просто гений во всех этих вещах. Нам еще далеко до завершения, но если у нас получится, мы попробуем продать идею крупным компаниям.
– Прекрасная мысль! – воскликнул Яаль.
– Да, классная, – согласилась Лайла.
– А в целом ты хорошо учишься?
– В первый год все было ужасно из-за расставания с Лиором. Только в последнее время я перестала обращать внимание на то, что преподаватели думают обо мне, нравлюсь я им или нет, и все сразу улучшилось.
– Она у тебя молодец, – произнес Яаль, обращаясь к Сиван. – Я так рад, Ваня, что мы теперь снова можем общаться. Я получил указание свыше, что должен найти вас и быть рядом с вами. Вижу, что не ошибся.
– Ты до сих пор занимаешься этим дерьмом? – засмеялась Сиван. – Я имею в виду спиритизм и прочее.
– Никакое это не дерьмо, – обиделся Яаль. – Я хожу туда раз в месяц. Это как спорт – укрепляет связь между душой и телом.
– Я подхватила это у Лайлы, – извинилась Сиван. – Когда ее приятели говорят «это дерьмо», они обычно имеют в виду просто «это».
– А он милый, этот муж твоей сестры, – сказала Лайла, когда Яаль ушел. – Только я пока не поняла, кто же он: умник, дурак или просто пережиток прошлого. Эта рубашка в клеточку и сандалии, которые он носит даже зимой – от всего этого веет такой стариной.
– В нем всего понемногу. В молодости он был первым парнем на деревне, которого все добивались, но всегда был немного наивным. Он интеллигентный, однако его нельзя назвать большим интеллектуалом. В их паре звездой была Бамби, а он всегда аплодировал любым ее успехам.
– Здорово, что он так ее обожал. Как бы я хотела, чтобы и меня вот так любили.
– Ее все обожали.
– А я обожаю тебя. Мне кажется, что Бамби пользовалась таким вниманием за счет тебя и за счет всех, кто ее окружал, но для меня и для всех, кто тебя хорошо знает, именно ты – звезда. Именно ты – первая, а твои сестры, какими бы они ни были, всего лишь вторая и третья.
– Нет ничего приятнее, чем слышать такие слова из уст своей дочери, – засмеялась Сиван. – Но Бамби действительно была исключительной. Ты знаешь, иногда человеку все дано от рождения. Именно такой и была Бамби, и я очень ей гордилась.
– И не завидовала?
– Нет, только гордилась. Так же, как сейчас горжусь тобой, хоть ты умнее и красивее меня.
– Так ведь ты моя мама. Матери не завидуют дочерям.
– Это тебе кажется. Есть такие, что очень даже завидуют, особенно когда состарятся. Думают, что это дочери крадут у них молодость и красоту.
– Иногда ты говоришь не как адвокат, а как психолог.
– Но я и в самом деле никогда не завидовала Бамби и не завидую тебе, и я знаю, в чем может заключаться источник такой зависти. Я прекрасно знаю, где мое место, и мне нужна зависть, чтобы почувствовать себя более значимой, чем я есть на самом деле.
– Ну хорошо. А если кто-то все-таки чувствует себя так, что с этим можно сделать?
– Чувствовать – это одно. Вопрос в том, как человек поступает. Тот, кто переводит плохие чувства и мысли в плохие поступки – мелкий человек. Есть золотое правило нравственности, которое гласит: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Именно «не делай», а не «не думай».
– Да ладно тебе! – Лайла ушла в ванную, вернулась оттуда с зубной щеткой в руках и принялась чистить зубы.
– Ты идешь спать?
– Я встала сегодня в пять утра, чтобы сходить на море, – ответила Лайла, не вынимая щетки изо рта, – а потом весь день занималась. Послушай, а кто был виноват в той аварии? Это она была за рулем, она сама была виновата?
Сиван прикрыла глаза ладонью, словно ослепленная ярким светом.
– Была ли она за рулем? – переспросила она, чтобы выиграть время. – Да. Но это была не ее вина. Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
– Только не забудь, ладно?! – распорядилась Лайла и повернулась, чтобы пойти в ванную. – Я хочу все знать.
Трудненько будет рассказать все, подумала Сиван, глядя в спину Лайлы, однако нет причины не рассказывать вообще ничего.